Спеши, пока твое суденышко не разбилось o камни...
Боб Бердворф испуганно покосился на меня и побежал вниз по улице, к порту.
- Тысяча извинений, мисс Уинтер, - пробормотал я и, круто повернувшись, отошел от киоска.
Я уходил прочь, чувствуя на своей спине встревоженный и внимательный взгляд Эдит. Мне очень хотелось обернуться, но я не сделал этого. Эдит не узнала меня и не могла узнать, ведь мое лицо уже не было лицом Сэма Пингля. А встревожилась она, конечно, за Боба Бердворфа...
Когда в детстве я бывал чем-нибудь обижен или огорчен, я всегда искал утешения у мамы. Я прибегал к ней, рассказывал о своих печалях и огорчениях, и она находила для меня теплые слова, полные материнской ласки и утешения. И теперь я ощутил жгучую потребность побыть на могиле родителей, чтобы хоть немного успокоить мой смятенный дух.
Эшуорфское кладбище занимало часть парка, выходившего на обрывистый берег. Внизу, у самых скал, плескались океанские волны. Я прошел мимо сторожки, мимо тихой старой церкви из серого гранита, .увитой плющом, мимо ряда строгих печальных памятников, утопавших в цветах и зелени. За поворотом дорожки, в десятке ярдов от обрыва, под сенью двух задумчивых сосен нашли вечный покой мои родители.
Приблизившись к священному для меня месту, я с благоговением снял кепи и опустился на колени. Слезы затуманили мои глаза, и я мог только прошептать:
- Дорогие, родные мои! Вы, давшие мне жизнь... Если бы вы могли видеть сейчас вашего сына! Вот я...
Горестное чувство охватило меня, и я заплакал, не стыдясь этих горячих слез любви и бесконечной печали.
Сквозь слезы я читал надписи на памятниках, украшенных скромными венками из иммортелей:
"Анна Мария Пингль.
Убитые горем муж и сын
оплакивают незабвенную жену и мать".
"Айзидор Теофил Пингль.
В день Суда воздай не по делам моим,
но по милости Твоей".
Склонив голову, шептал я историю моих злоключений, как будто мама могла слышать меня.
Вдруг где-то за кустами роз, невдалеке, раздалось тихое посвистывание художественная имитация птичьего пения. Свист на кладбище показался мне неуместным.
Я повернулся.
Птицелов шел по дорожке в полном великолепии охотничьего наряда. Бинокль висел на ремне справа, а крестнакрест через плечо свешивалась фляга, которую я вчера продал Бриджу.
Это птицелов насвистывал, задрав голову к вершинам деревьев.
"Ну, не поздоровится нахалу, если он опять начнет приставать ко мне!" Я встал с колен и сжал кулаки. Но запасы нахальства у этого человека были поистине неисчерпаемы. Остановившись в двух шагах от меня, он неожиданно раскрыл объятия, как будто встретил давно потерянного и только что найденного друга.
- Это вы? - вскричал он. - Конечно, это вы! Я так и знал, что найду вас именно здесь. Теперь не сомневаюсь...
На фоне весеннего неба, нависшего над океаном просторной голубой чашей, смешная фигурка птицелова у обрыва казалась силуэтом, вырезанным из бумаги. О нахал, он исчезнет, если заставить его сделать скачок вниз на скалы!
Я проговорил сквозь зубы:
- Не сомневаюсь, что вы величайший негодяй! Вы ходите за мною по нятам. Но у меня бывают приступы бешенства...
И я размахнулся, чтобы ударить.
- Погодите секунду! - вскричал птицелов. - Погодите, Сэм Пингль!
- Никогда я не был Сэмом Пинглем! - в бешенстве заскрипел я зубами. Ошибаетесь..
Птицелов умоляюще сложил руки на груди.
- Уверяю, Пингль, это вы ошибаетесь. Боже мой, меня трудно узнать... Припомните доктора в Масатлане!
В замешательстве Я отступил назад.
- Что? Вы Рольс?
Но птицелов грустно покачал головой.
- Нет...Я Вандок...
ОДИННАДЦАТАЯ ТЕТРАДЬ
Должен извиниться перед читателем моих записок за небольшое отступление, но я непременно должен рассказать о странных событиях, развернувшихся в это время в Эшуорфе. Они хорошо известны мне со слов действующих лиц, подтверждены многочисленными свидетелями, и сомневаться в их достоверности ни у кого нет оснований.
Госпитальные истории болезней, кажется, самый скучный род литературы. Однако официальные тетрадки, исписанные разнообразными почерками лечащих врачей я пестрящие вклейками температурных кривых, рентгенов
ских снимков и анализов, являются, как утверждал доктор Флит, наиболее драгоценными человеческими документами, ибо житейские драмы и комедии находят здесь наиболее объективное отражение. Правда, начальник эшуорфского полицейского бюро Фредсон держался того же мнения в отношении криминалистических протоколов, а стряпчий Сэйтон в отношении духовных завещаний. Но, кажется, доктор был ближе всех к истине. Часто встречаются, утверждал он, медицинские казусы, необычайность которых не исключает их полнейшей достоверности.
В одно прекрасное майское утро доктор Флит сидел в аптеке Орфи, завернув туда, чтобы получить причитающиеся ему деньги за пилюли от одышки. Эд только что успел откупорить бутылку содовой, чтобы вспрыснуть эту крошечную коммерческую операцию, как служанка эшуорфского судьи ураганом влетела в аптеку и сообщила, что почтенный служитель правосудия нуждается в экстренной медицинской помощи. Служанка торопила доктора и не могла толком рассказать никаких подробностей о болезни своего хозяина.
Ровно через две минуты доктор Флит спокойным шагом двигался к дому судьи. Он держал небольшой саквояж с инструментарием и размышлял, какой сюрприз преподнесла ему коварная природа и какую диагностическую задачу придется ему решать сейчас. Глупая служанка шла рядом, выпаливая по триста слов в секунду, и доктор мог только понять, что судья утром ушел в магистрат, но очень скоро возвратился оттуда. Войдя в дом, он проговорил: "О добрая Силли, не смотрите на меня", - и пробежал наверх в спальню, закрыв лицо носовым платком. Силли, по ее словам, никогда не была любопытна. Но на этот раз она подошла к дверям спальни, справедливо ожидая, что понадобятся ее услуги. И она не ошиблась. За дверью послышался звон разбиваемого стекла и крик судьи:
- Силли, где вы, черт возьми! Бегите к Флиту и приведите его немедленно, живого или мертвого! Скажите, что я захворал.
Поспешность не числилась в списке недостатков доктора Флита. Напротив, чем шумнее выражались просьбы спешить к пациенту, тем больше медлительного спокойствия приобретали манеры доктора.
И теперь, подойдя к дому судьи, доктор замедлил
шаг на ступеньках подъезда и прочитал знакомую карточку:
"Уислеи, главный судья Эшуорфа".
Силли распахнула дверь, и доктор перешагнул порог с тем выражением мрачной торжественности, которая присуща официальным лицам при исполнении ими обязанностей, не всегда доставляющих удовольствие присутствующим. Доктор в молчании снял свой черный цилиндр, носовым платком вытер вспотевшую лысину и вопросительно посмотрел на Силли. Она двинулась вперед, показывая путь и осторожно ступая на цыпочках, а не стуча каблуками, как обычно.
Пройдя салон и гостиную, доктор поднялся на второй втаж. Между высокими шкафами, набитыми юридическими трактатами и сводами законов, виднелась дубовая дверь. Силли постучала в нее. Потом постучал доктор. И тогда послышался голос Уислея:
- Незачем стучать, Флит, когда вы знаете, что вас ждут с нетерпением. Входите и, пожалуйста, прогоните Силли вниз, чтобы она не подслушивала. У нее имеется эта скверная привычка.
Доктор, войдя, плотно закрыл за собой дверь. Спальня была ярко освещена лампами и свечами в канделябрах, несмотря на то, что солнечные лучи весело врывались в окна. Судья Уислеи сидел на стуле спиной к двери, около которой стоял доктор, и не обернулся. Он был слишком занят рассматриванием какого-то предмета, который держал в руках.
- Доброе утро, мистер Уислеи! - громко произнес доктор с привычным оттенком добродушия, которое должно вызывать чувство надежды у пациента.
- Доброе утро, Флит, - пробурчал судья, не оборачиваясь. - И, пожалуйста, не приближайтесь ко мне. Сначала поставьте куда-нибудь ваш саквояж и садитесь. Приготовьтесь увидеть неприятную картину. Боюсь, что вы упадете в обморок и перебьете склянки с вашими снадобьями.
- Но что случилось? - воскликнул доктор, ставя, впрочем, саквояж на первое попавшееся кресло, потому что он привык исполнять требования служителей закона, а кроме того, дорожил двухунцевым шприцем, доставшимся ему по наследству от отца, тоже практиковавшего раньше в Эшуорфе.
- Стойте на месте, Флит! - нетерпеливо выкрикнул судья. - Не смотрите на меня и слушайте. Забудьте, что наболтала вам Силли. Не возражайте, я знаю, как привешен язык у этой девушки...
Флит был отлично знаком с манерой судьи разговаривать и молча рассматривал жирный седой затылок Уислея. Судья говорил с раздражением:
- Сегодня я судил одного бездельника, который не хотел раскаяться. Я уже начал писать приговор. Вдруг слышу голос секретаря: "Мистер Уислеи, что такое с вами?" Я поднял голову и увидел разинутые рты окружающих. Они смотрели на меня, как на выходца с того света. Я устроил перерыв, а в кабинете секретарь поднес мне зеркало...
- И что же? - спокойно выговорил доктор, инстинктом опытного медика чувствуя, что именно сейчас нельзя терять присутствия духа.
Исследователь, работающий над вопросами частной эпидемиологии, может сам ознакомиться с записями доктора Флита-младшего. Стоит ему только потребовать в Эшуорфском архиве папку No СХХ1/14. Там на листе сто двадцать девятом рукой доктора Флита написано в черновике донесение медицинскому обществу:
"Случай с судьей Уислеем представлял трудности для распознания. Под влиянием болезненного процесса, сущность которого мне была неизвестна, образовалась деформация костей лица, кожи и подкожной клетчатки..."
Увидев лицо обернувшегося судьи, доктор в изумлении воскликнул:
- Но это же не вы, мистер Уислеи!
Действительно, только по голосу и по судейскому сюртуку можно было узнать в сидевшем перед доктором Флитом с зеркалом в руках джентльмене судью Уислея.
- Я сам не узнаю себя, - проворчал этот человек. -Когда, придя домой, я взглянул на свой нос, я испугался и разбил туалетное зеркало. Мне показалось, что я муравьед. Ага! Силли завизжала за дверью. Она подслушивала, негодная...
Доктор Флит овладел собой. Отбросив ногой осколки зеркала, он взял судью за руку.
- Спокойствие. Проверим пульс. Покажите язык. Медицинское священнодействие началось. Через полчаса оно окончилось. Доктор Флит писал рецепты;
- Диета... Примочки на нос...
- Будем надеяться, - бурчал судья. - -Домашний арест на трое суток? Не возражаю. Я не могу в таком виде показаться в магистрате. Придется раз в жизни и мне посидеть под арестом.
В эту минуту зазвонил телефон. Трубку взял старый врач. Стряпчий Сэйтон справлялся, не здесь ли доктор Флит.
- Да, я как раз тут, -ответил доктор. - Ах, вы хотите, чтоб я навестил вас? С удовольствием. Никакого затруднения. Напротив, моя обязанность. Здоровье мистера Уислея? Хорошо... Ах, вы уже слышали? О, пустяки... Небольшой флюс. Что? У вас тоже начинается флюс? Превосходно. То есть я хочу сказать, что флюс - пустяки...
К дoму стряпчего Сайгона доктор Флит двигался менее безмятежным шагом. Беспокойные мысли начинали тревожить его ум, привыкший к невозмутимому течению эшуорфской жизни. Подводные камни стали обнаруживаться в самых, казалось, безопасных местах.
II
Случай с мистером Сэйтоном, стряпчим Эшуорфа, судя по записям доктора Флита, рисовался в несколько ином виде. Эд Орфи, у которого обнаружился незаурядный актерский талант, очень живо впоследствии изображал мне Флита и его пациентов в лицах, так как все слухи о болезнях и выздоровлениях всегда приносились заинтересованными лицами в аптеку.
Утром, кoгда судья Уислей писал приговор какому-то воришке, стряпчий сидел в кабинете своей конторы, погруженный в чтение проекта завещанния которым уважаемая вдова миссис Алиса Боливар, престарелая прихожанка отца Иеремии, передавала общине на благотворительные дела все свои деньги и имущество, оцениваемое в тысячу сто тридцать гиней.
В кабинет с экстренным докладом вошел новый помощник стряпчего. Он приходился племянником одной из богатых доверительниц господина Сэйтона и поэтому был допущен в святилище стряпчего, тем более что тетушка поставила, под угрозой лишения наследства, условие, чтобы племянник бросил заниматься катанием на яхтах. Это был Боб Бердворф, и мне хотелось бы здесь добавить, что Боб имел невыразительные глаза и удивительно некрасивые уши.
Итак, Боб вошел, готовясь сообщить, что звонили из конторы Олдмаунта. Сэйтон оторвался от чтения, строго сдвинув брови. Но Боб не смог вымолвить ни слова. Он был чрезвычайно поражен. Бобу показалась, что стряпчий раскрасил себе лицо или надел страшную индейскую маску.
- Что вы таращите глаза. Боб? - сердито спросил стряпчий.
Боб еле мог пошевелить языком.
- Боже мой, - пробормотал он, - что с вами, мистер Сэйтон?
Боб трясся в ужасе. Маска на лине стряпчего приобрела еще более устрашающее выражение.
- Да говорите же! - прикрикнул стряпчий, приподнимаясь со своего старинного кресла.
- Ваше лицо!.. - дико закричал Боб и выбежал из кабинета.
Стряпчий был поражен поведением Боба. Оно было явно ненормально. Что бормотал этот сумасшедший насчет лица? И стряпчий энергично позвонил три раза.
На зов явился старый слуга Тим, на обязанности которого лежало приносить стряпчему каждый час чашку горячего крепкого чаю. Тим внес поднос с чаем, но картина, которую он застал, была необыкновенна.
Сэйтон стоял против окна, энергично пожимая плечами, и что-то усиленно рассматривал в стекле. Позже оказалось, что стряпчий за неимением в кабинете зеркала пытался рассмотреть свое изображение в оконном стекле. И он не удивился, увидев, что одна из его щек безобразно раздулась. Гражданские дела, которые он вел, отняли у стряпчего одну из пленительных черт живого человекаспособность удивляться.
- Зеркало! - коротко приказал Сэйтон Тиму.
Деятельное созерцание распухшей щеки не привело Сэйтопа ни к каким выводам, кроме одного: что надо послать за доктором Флитом. Это было приемлемо для стряпчего, если cлит не повысил таксы и если можно ограничиться вдним визитом врача. Стряпчий не любил давать деньги за то, что ему скажут: "Флюс есть флюс". Но эта проклятая опухоль имела намерение распространиться на ухо.
- Никого не впускайте ко мнe, Тим, - распорядился Сэйтон. - Никого, кроме доктора Флита. Идите. Впрочем, погодите.. Мистер Бердзорф, кажется, тоже нездоров?
Вышколенный слуга отлично понимал малейшие оттенки тона своего хозяина и поклонился.
- Боюсь утверждать, сэр, но...
"Но" заключалось в неприятной для Тима манере Боба забывать, что по субботам следует давать на водку старому наушнику. Когда Тим вышел из кабинета. Боб оживленно диктовал что-то стенографистке. На правах конторского старожила Тим прошептал Бобу на ухо:
- Если вам нравится работа у мистера Сэйтона, то не кричите, когда видите непорядок на лице патрона...
Сэйтон звонил по телефонам, разыскивая Флнта.
Доктор явился, осмотрел стряпчего и написал рецепты.
Солнце намеревалось клониться к западу, когда доктор Флит вышел из конторы стряпчего. Не успел он пройти по Кинг-стрит и сотни шагов, как усатый полисмен с нашивками капрала догнал его.
- Доктор Флит? - спросил капрал, отдавая честь рукой, затянутой в белую перчатку.
- Разве вы не узнали меня, Филь? - остановился доктор, вздрагивая и ощупывая свои скуловые кости.
- Разумеется, узнал, - отрапортовал капрал. - Но начальник бюро...
- Мистер Фредсон захворал? - осведомился доктор.
- Разрешите доложить. Начальник с утра был в полном здравии. Но после второго завтрака миссис Фредсон, войдя в столовую, где на несколько минут оставила своего супруга, нашла, что лицо мистера Фред...
Капрал Филипп Дрег не успел закончить рапорт. Доктор Флит ринулся к дому Фредсона с такбю скоростью, что догонявший его капрал не мог поспеть за ним. Эд, составлявший в десятиунцевой бутыли две порции микстуры по одинаковым рецептам Флита для судьи и стряпчего, видел через окно аптеки бегущего доктора и догонявшего его капрала. Силли и Тим, дожидавшиеся лекчрства, видели то же, и все втроем высказали предположение, что Филь хочет арестовать доктора.
Миссис Фредсон встретила доктора Флита с заплаканными глазами.
-- О, это ужасно!..
- Где больной? - пробормотал доктор, забыв поздороваться с хозяйкой и снять цилиндр.
- В столовой, - ответила миссис Фредсон и расплакалась.
Доктору пришлось перешагнуть через какие-тo разбитые чярепки, которые валялись неубранными. За круглым столом, уставленным остатками завтрака, бутылками и очевидно, всеми, какие имелись в доме, зеркалами, сидел начальник полицейского бюро Фредсон в расстегнутом мундире и вертел головой, издавая нечленораздельные звуки.
- У него качалось с левой ноздри, - заливаясь слезами, прошептала миссис Фредсон, входя вслед за доктором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Боб Бердворф испуганно покосился на меня и побежал вниз по улице, к порту.
- Тысяча извинений, мисс Уинтер, - пробормотал я и, круто повернувшись, отошел от киоска.
Я уходил прочь, чувствуя на своей спине встревоженный и внимательный взгляд Эдит. Мне очень хотелось обернуться, но я не сделал этого. Эдит не узнала меня и не могла узнать, ведь мое лицо уже не было лицом Сэма Пингля. А встревожилась она, конечно, за Боба Бердворфа...
Когда в детстве я бывал чем-нибудь обижен или огорчен, я всегда искал утешения у мамы. Я прибегал к ней, рассказывал о своих печалях и огорчениях, и она находила для меня теплые слова, полные материнской ласки и утешения. И теперь я ощутил жгучую потребность побыть на могиле родителей, чтобы хоть немного успокоить мой смятенный дух.
Эшуорфское кладбище занимало часть парка, выходившего на обрывистый берег. Внизу, у самых скал, плескались океанские волны. Я прошел мимо сторожки, мимо тихой старой церкви из серого гранита, .увитой плющом, мимо ряда строгих печальных памятников, утопавших в цветах и зелени. За поворотом дорожки, в десятке ярдов от обрыва, под сенью двух задумчивых сосен нашли вечный покой мои родители.
Приблизившись к священному для меня месту, я с благоговением снял кепи и опустился на колени. Слезы затуманили мои глаза, и я мог только прошептать:
- Дорогие, родные мои! Вы, давшие мне жизнь... Если бы вы могли видеть сейчас вашего сына! Вот я...
Горестное чувство охватило меня, и я заплакал, не стыдясь этих горячих слез любви и бесконечной печали.
Сквозь слезы я читал надписи на памятниках, украшенных скромными венками из иммортелей:
"Анна Мария Пингль.
Убитые горем муж и сын
оплакивают незабвенную жену и мать".
"Айзидор Теофил Пингль.
В день Суда воздай не по делам моим,
но по милости Твоей".
Склонив голову, шептал я историю моих злоключений, как будто мама могла слышать меня.
Вдруг где-то за кустами роз, невдалеке, раздалось тихое посвистывание художественная имитация птичьего пения. Свист на кладбище показался мне неуместным.
Я повернулся.
Птицелов шел по дорожке в полном великолепии охотничьего наряда. Бинокль висел на ремне справа, а крестнакрест через плечо свешивалась фляга, которую я вчера продал Бриджу.
Это птицелов насвистывал, задрав голову к вершинам деревьев.
"Ну, не поздоровится нахалу, если он опять начнет приставать ко мне!" Я встал с колен и сжал кулаки. Но запасы нахальства у этого человека были поистине неисчерпаемы. Остановившись в двух шагах от меня, он неожиданно раскрыл объятия, как будто встретил давно потерянного и только что найденного друга.
- Это вы? - вскричал он. - Конечно, это вы! Я так и знал, что найду вас именно здесь. Теперь не сомневаюсь...
На фоне весеннего неба, нависшего над океаном просторной голубой чашей, смешная фигурка птицелова у обрыва казалась силуэтом, вырезанным из бумаги. О нахал, он исчезнет, если заставить его сделать скачок вниз на скалы!
Я проговорил сквозь зубы:
- Не сомневаюсь, что вы величайший негодяй! Вы ходите за мною по нятам. Но у меня бывают приступы бешенства...
И я размахнулся, чтобы ударить.
- Погодите секунду! - вскричал птицелов. - Погодите, Сэм Пингль!
- Никогда я не был Сэмом Пинглем! - в бешенстве заскрипел я зубами. Ошибаетесь..
Птицелов умоляюще сложил руки на груди.
- Уверяю, Пингль, это вы ошибаетесь. Боже мой, меня трудно узнать... Припомните доктора в Масатлане!
В замешательстве Я отступил назад.
- Что? Вы Рольс?
Но птицелов грустно покачал головой.
- Нет...Я Вандок...
ОДИННАДЦАТАЯ ТЕТРАДЬ
Должен извиниться перед читателем моих записок за небольшое отступление, но я непременно должен рассказать о странных событиях, развернувшихся в это время в Эшуорфе. Они хорошо известны мне со слов действующих лиц, подтверждены многочисленными свидетелями, и сомневаться в их достоверности ни у кого нет оснований.
Госпитальные истории болезней, кажется, самый скучный род литературы. Однако официальные тетрадки, исписанные разнообразными почерками лечащих врачей я пестрящие вклейками температурных кривых, рентгенов
ских снимков и анализов, являются, как утверждал доктор Флит, наиболее драгоценными человеческими документами, ибо житейские драмы и комедии находят здесь наиболее объективное отражение. Правда, начальник эшуорфского полицейского бюро Фредсон держался того же мнения в отношении криминалистических протоколов, а стряпчий Сэйтон в отношении духовных завещаний. Но, кажется, доктор был ближе всех к истине. Часто встречаются, утверждал он, медицинские казусы, необычайность которых не исключает их полнейшей достоверности.
В одно прекрасное майское утро доктор Флит сидел в аптеке Орфи, завернув туда, чтобы получить причитающиеся ему деньги за пилюли от одышки. Эд только что успел откупорить бутылку содовой, чтобы вспрыснуть эту крошечную коммерческую операцию, как служанка эшуорфского судьи ураганом влетела в аптеку и сообщила, что почтенный служитель правосудия нуждается в экстренной медицинской помощи. Служанка торопила доктора и не могла толком рассказать никаких подробностей о болезни своего хозяина.
Ровно через две минуты доктор Флит спокойным шагом двигался к дому судьи. Он держал небольшой саквояж с инструментарием и размышлял, какой сюрприз преподнесла ему коварная природа и какую диагностическую задачу придется ему решать сейчас. Глупая служанка шла рядом, выпаливая по триста слов в секунду, и доктор мог только понять, что судья утром ушел в магистрат, но очень скоро возвратился оттуда. Войдя в дом, он проговорил: "О добрая Силли, не смотрите на меня", - и пробежал наверх в спальню, закрыв лицо носовым платком. Силли, по ее словам, никогда не была любопытна. Но на этот раз она подошла к дверям спальни, справедливо ожидая, что понадобятся ее услуги. И она не ошиблась. За дверью послышался звон разбиваемого стекла и крик судьи:
- Силли, где вы, черт возьми! Бегите к Флиту и приведите его немедленно, живого или мертвого! Скажите, что я захворал.
Поспешность не числилась в списке недостатков доктора Флита. Напротив, чем шумнее выражались просьбы спешить к пациенту, тем больше медлительного спокойствия приобретали манеры доктора.
И теперь, подойдя к дому судьи, доктор замедлил
шаг на ступеньках подъезда и прочитал знакомую карточку:
"Уислеи, главный судья Эшуорфа".
Силли распахнула дверь, и доктор перешагнул порог с тем выражением мрачной торжественности, которая присуща официальным лицам при исполнении ими обязанностей, не всегда доставляющих удовольствие присутствующим. Доктор в молчании снял свой черный цилиндр, носовым платком вытер вспотевшую лысину и вопросительно посмотрел на Силли. Она двинулась вперед, показывая путь и осторожно ступая на цыпочках, а не стуча каблуками, как обычно.
Пройдя салон и гостиную, доктор поднялся на второй втаж. Между высокими шкафами, набитыми юридическими трактатами и сводами законов, виднелась дубовая дверь. Силли постучала в нее. Потом постучал доктор. И тогда послышался голос Уислея:
- Незачем стучать, Флит, когда вы знаете, что вас ждут с нетерпением. Входите и, пожалуйста, прогоните Силли вниз, чтобы она не подслушивала. У нее имеется эта скверная привычка.
Доктор, войдя, плотно закрыл за собой дверь. Спальня была ярко освещена лампами и свечами в канделябрах, несмотря на то, что солнечные лучи весело врывались в окна. Судья Уислеи сидел на стуле спиной к двери, около которой стоял доктор, и не обернулся. Он был слишком занят рассматриванием какого-то предмета, который держал в руках.
- Доброе утро, мистер Уислеи! - громко произнес доктор с привычным оттенком добродушия, которое должно вызывать чувство надежды у пациента.
- Доброе утро, Флит, - пробурчал судья, не оборачиваясь. - И, пожалуйста, не приближайтесь ко мне. Сначала поставьте куда-нибудь ваш саквояж и садитесь. Приготовьтесь увидеть неприятную картину. Боюсь, что вы упадете в обморок и перебьете склянки с вашими снадобьями.
- Но что случилось? - воскликнул доктор, ставя, впрочем, саквояж на первое попавшееся кресло, потому что он привык исполнять требования служителей закона, а кроме того, дорожил двухунцевым шприцем, доставшимся ему по наследству от отца, тоже практиковавшего раньше в Эшуорфе.
- Стойте на месте, Флит! - нетерпеливо выкрикнул судья. - Не смотрите на меня и слушайте. Забудьте, что наболтала вам Силли. Не возражайте, я знаю, как привешен язык у этой девушки...
Флит был отлично знаком с манерой судьи разговаривать и молча рассматривал жирный седой затылок Уислея. Судья говорил с раздражением:
- Сегодня я судил одного бездельника, который не хотел раскаяться. Я уже начал писать приговор. Вдруг слышу голос секретаря: "Мистер Уислеи, что такое с вами?" Я поднял голову и увидел разинутые рты окружающих. Они смотрели на меня, как на выходца с того света. Я устроил перерыв, а в кабинете секретарь поднес мне зеркало...
- И что же? - спокойно выговорил доктор, инстинктом опытного медика чувствуя, что именно сейчас нельзя терять присутствия духа.
Исследователь, работающий над вопросами частной эпидемиологии, может сам ознакомиться с записями доктора Флита-младшего. Стоит ему только потребовать в Эшуорфском архиве папку No СХХ1/14. Там на листе сто двадцать девятом рукой доктора Флита написано в черновике донесение медицинскому обществу:
"Случай с судьей Уислеем представлял трудности для распознания. Под влиянием болезненного процесса, сущность которого мне была неизвестна, образовалась деформация костей лица, кожи и подкожной клетчатки..."
Увидев лицо обернувшегося судьи, доктор в изумлении воскликнул:
- Но это же не вы, мистер Уислеи!
Действительно, только по голосу и по судейскому сюртуку можно было узнать в сидевшем перед доктором Флитом с зеркалом в руках джентльмене судью Уислея.
- Я сам не узнаю себя, - проворчал этот человек. -Когда, придя домой, я взглянул на свой нос, я испугался и разбил туалетное зеркало. Мне показалось, что я муравьед. Ага! Силли завизжала за дверью. Она подслушивала, негодная...
Доктор Флит овладел собой. Отбросив ногой осколки зеркала, он взял судью за руку.
- Спокойствие. Проверим пульс. Покажите язык. Медицинское священнодействие началось. Через полчаса оно окончилось. Доктор Флит писал рецепты;
- Диета... Примочки на нос...
- Будем надеяться, - бурчал судья. - -Домашний арест на трое суток? Не возражаю. Я не могу в таком виде показаться в магистрате. Придется раз в жизни и мне посидеть под арестом.
В эту минуту зазвонил телефон. Трубку взял старый врач. Стряпчий Сэйтон справлялся, не здесь ли доктор Флит.
- Да, я как раз тут, -ответил доктор. - Ах, вы хотите, чтоб я навестил вас? С удовольствием. Никакого затруднения. Напротив, моя обязанность. Здоровье мистера Уислея? Хорошо... Ах, вы уже слышали? О, пустяки... Небольшой флюс. Что? У вас тоже начинается флюс? Превосходно. То есть я хочу сказать, что флюс - пустяки...
К дoму стряпчего Сайгона доктор Флит двигался менее безмятежным шагом. Беспокойные мысли начинали тревожить его ум, привыкший к невозмутимому течению эшуорфской жизни. Подводные камни стали обнаруживаться в самых, казалось, безопасных местах.
II
Случай с мистером Сэйтоном, стряпчим Эшуорфа, судя по записям доктора Флита, рисовался в несколько ином виде. Эд Орфи, у которого обнаружился незаурядный актерский талант, очень живо впоследствии изображал мне Флита и его пациентов в лицах, так как все слухи о болезнях и выздоровлениях всегда приносились заинтересованными лицами в аптеку.
Утром, кoгда судья Уислей писал приговор какому-то воришке, стряпчий сидел в кабинете своей конторы, погруженный в чтение проекта завещанния которым уважаемая вдова миссис Алиса Боливар, престарелая прихожанка отца Иеремии, передавала общине на благотворительные дела все свои деньги и имущество, оцениваемое в тысячу сто тридцать гиней.
В кабинет с экстренным докладом вошел новый помощник стряпчего. Он приходился племянником одной из богатых доверительниц господина Сэйтона и поэтому был допущен в святилище стряпчего, тем более что тетушка поставила, под угрозой лишения наследства, условие, чтобы племянник бросил заниматься катанием на яхтах. Это был Боб Бердворф, и мне хотелось бы здесь добавить, что Боб имел невыразительные глаза и удивительно некрасивые уши.
Итак, Боб вошел, готовясь сообщить, что звонили из конторы Олдмаунта. Сэйтон оторвался от чтения, строго сдвинув брови. Но Боб не смог вымолвить ни слова. Он был чрезвычайно поражен. Бобу показалась, что стряпчий раскрасил себе лицо или надел страшную индейскую маску.
- Что вы таращите глаза. Боб? - сердито спросил стряпчий.
Боб еле мог пошевелить языком.
- Боже мой, - пробормотал он, - что с вами, мистер Сэйтон?
Боб трясся в ужасе. Маска на лине стряпчего приобрела еще более устрашающее выражение.
- Да говорите же! - прикрикнул стряпчий, приподнимаясь со своего старинного кресла.
- Ваше лицо!.. - дико закричал Боб и выбежал из кабинета.
Стряпчий был поражен поведением Боба. Оно было явно ненормально. Что бормотал этот сумасшедший насчет лица? И стряпчий энергично позвонил три раза.
На зов явился старый слуга Тим, на обязанности которого лежало приносить стряпчему каждый час чашку горячего крепкого чаю. Тим внес поднос с чаем, но картина, которую он застал, была необыкновенна.
Сэйтон стоял против окна, энергично пожимая плечами, и что-то усиленно рассматривал в стекле. Позже оказалось, что стряпчий за неимением в кабинете зеркала пытался рассмотреть свое изображение в оконном стекле. И он не удивился, увидев, что одна из его щек безобразно раздулась. Гражданские дела, которые он вел, отняли у стряпчего одну из пленительных черт живого человекаспособность удивляться.
- Зеркало! - коротко приказал Сэйтон Тиму.
Деятельное созерцание распухшей щеки не привело Сэйтопа ни к каким выводам, кроме одного: что надо послать за доктором Флитом. Это было приемлемо для стряпчего, если cлит не повысил таксы и если можно ограничиться вдним визитом врача. Стряпчий не любил давать деньги за то, что ему скажут: "Флюс есть флюс". Но эта проклятая опухоль имела намерение распространиться на ухо.
- Никого не впускайте ко мнe, Тим, - распорядился Сэйтон. - Никого, кроме доктора Флита. Идите. Впрочем, погодите.. Мистер Бердзорф, кажется, тоже нездоров?
Вышколенный слуга отлично понимал малейшие оттенки тона своего хозяина и поклонился.
- Боюсь утверждать, сэр, но...
"Но" заключалось в неприятной для Тима манере Боба забывать, что по субботам следует давать на водку старому наушнику. Когда Тим вышел из кабинета. Боб оживленно диктовал что-то стенографистке. На правах конторского старожила Тим прошептал Бобу на ухо:
- Если вам нравится работа у мистера Сэйтона, то не кричите, когда видите непорядок на лице патрона...
Сэйтон звонил по телефонам, разыскивая Флнта.
Доктор явился, осмотрел стряпчего и написал рецепты.
Солнце намеревалось клониться к западу, когда доктор Флит вышел из конторы стряпчего. Не успел он пройти по Кинг-стрит и сотни шагов, как усатый полисмен с нашивками капрала догнал его.
- Доктор Флит? - спросил капрал, отдавая честь рукой, затянутой в белую перчатку.
- Разве вы не узнали меня, Филь? - остановился доктор, вздрагивая и ощупывая свои скуловые кости.
- Разумеется, узнал, - отрапортовал капрал. - Но начальник бюро...
- Мистер Фредсон захворал? - осведомился доктор.
- Разрешите доложить. Начальник с утра был в полном здравии. Но после второго завтрака миссис Фредсон, войдя в столовую, где на несколько минут оставила своего супруга, нашла, что лицо мистера Фред...
Капрал Филипп Дрег не успел закончить рапорт. Доктор Флит ринулся к дому Фредсона с такбю скоростью, что догонявший его капрал не мог поспеть за ним. Эд, составлявший в десятиунцевой бутыли две порции микстуры по одинаковым рецептам Флита для судьи и стряпчего, видел через окно аптеки бегущего доктора и догонявшего его капрала. Силли и Тим, дожидавшиеся лекчрства, видели то же, и все втроем высказали предположение, что Филь хочет арестовать доктора.
Миссис Фредсон встретила доктора Флита с заплаканными глазами.
-- О, это ужасно!..
- Где больной? - пробормотал доктор, забыв поздороваться с хозяйкой и снять цилиндр.
- В столовой, - ответила миссис Фредсон и расплакалась.
Доктору пришлось перешагнуть через какие-тo разбитые чярепки, которые валялись неубранными. За круглым столом, уставленным остатками завтрака, бутылками и очевидно, всеми, какие имелись в доме, зеркалами, сидел начальник полицейского бюро Фредсон в расстегнутом мундире и вертел головой, издавая нечленораздельные звуки.
- У него качалось с левой ноздри, - заливаясь слезами, прошептала миссис Фредсон, входя вслед за доктором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29