На ступеньках дворца появился король Гезо, государь Дагомеи, Верховный жрец священных крокодилов. Малиновое опахало парило над высоким мужчиной в золотых сверкающих одеждах и странной широкополой, разукрашенной золотыми перьями шляпе. Он шел быстро, даже как-то торопливо, и тем не менее его манера ставить на землю ногу не оставляла сомнения, что он чувствует себя властелином этой земли.
Чернокожие бросились наземь и оставались лежать, пока король не прошел мимо. Лишь несколько белых людей, которых Каролина только сейчас разглядела возле трона, продолжали стоять. Был ли Чезаре Санти среди них? Может, это тот мужчина в шелковом костюме песочного цвета?
У Каролины перед глазами плыли красные круги. Она опустила веки и стала хватать ртом воздух, чувствуя, что сейчас задохнется. Кто-то резко раздвинул синие занавески. Темная, украшенная кольцами рука амазонки протянулась к ней. И вот уже Каролина стояла в лучах беспощадного света. Отражаясь в золотом панцире ее кожи, он образовывал вокруг нее ореол, через который она видела людей, во все глаза уставившихся на нее, только разноцветными силуэтами…
Сами собой ее босые ноги направились, утопая в шелковисто-мягком, выкрашенном в розовый цвет песке, к королевской трибуне. Гордо выпрямившись, глядя только на короля, она остановилась на ступеньках трона.
Каролина не подозревала, что происходило в душе у короля. Она не знала, что слабость, с которой она боролась, слегка приоткрыла ее губы и придала мягкое мерцание ее глазам, отчего мужчина забыл, что он король, а незнакомка – его пленница. Она лишь знала, что его первое слово будет приговором ей.
Король смотрел на женщину, без тени страха стоявшую перед ним. В ее глазах не было ни лицемерной покорности, ни того высокомерия, за которое он научился презирать белых, и, прежде всего человека, который стоял в паре шагов от нее, – дона Чезаре Санти. Он принимал его как друга, хотя в душе ненавидел. Его взгляд перешел с Каролины на Санти. Он вдруг придумал, как мог бы уязвить этого человека, осрамить перед всеми.
Показав на Каролину, Гезо обратился к работорговцу, имевшему по договору право первого выбора всех его рабов.
– Я жду вашего слова, дон Санти!
Каролина чувствовала себя настолько отрешенной от всего происходящего, что даже не испытала страха и сохранила спокойствие.
Сходство братьев Санти было разительным. Она представляла его себе другим. Всегда возвращаясь в мыслях к нему, она видела перед собой мужчину, изнуренного жарой и тропическими болезнями, которого она могла бы ненавидеть уже за одну его внешность. Но в этом лице, с глазами, научившимися, не моргая, смотреть на яркое солнце, она нашла лишь странную самобытную красоту, свойственную всем мужчинам этой семьи.
– Обычно вы бываете более решительны, когда речь идет о рабах, – бросил король. – Итак, что вы предлагаете?
– Дайте мне время, – подал голос Санти. – Вы же знаете, я всегда внимательно рассматриваю королевских рабов, ведь они самые дорогие. – Потом он поднял серебряную палку и показал на Каролину. – Я предлагаю цену пятисот рабов.
Насмешливая улыбка заиграла на губах короля.
– Маловато, дон Санти!
– Цена тысячи рабов, – произнес Санти.
Король Гезо сделал вид, что не расслышал нового предложения. Санти больше не существовал для него. Он поднял руку и подал знак. Из толпы челяди засеменил одетый лишь в перья карлик, который поднял над Каролиной опахало из нефритово-зеленого шелка и принялся обмахивать ее.
Каролина не знала, что означало это опахало над ее головой, что лишь немногим выпадала такая высокая честь. По второму знаку короля из шеренги мужчин отделился до невозможности жирный негр. Это был Хок-Тан-Хоон, королевский церемониймейстер. Шагая в тени опахала, она пошла за ним. За спиной она услышала возглас Чезаре Санти:
– Мое последнее слово! Цена двух тысяч рабов!
Она услышала ответный злорадный смешок короля, мгновенно разоблачивший тайную вражду двух мужчин.
Тихой нежной струей лилась вода на тело Каролины. Золотой панцирь, еще секунду назад сжигавший ее кожу, растворился. Вниз по ногам стекали тонкие золотые струйки, покрывая черную мозаику из оникса на полу сверкающими нитями.
Камея, берберка, которую прислал к ней Хок-Тан-Хоон, протянула Каролине новую, пропитанную благовонными эссенциями, губку. Одетая в блестящий коричневый муслин, худая, лет сорока, женщина стояла у ниши, в которой был устроен душ, и наблюдала за грациозными движениями белокожей экзотической красавицы.
Король отдал новенькой своего любимого карлика. Камея достаточно долго пробыла при дворе короля Дагомеи, чтобы правильно расценить эту милость. Она внимательно разглядывала белую женщину. В ее движениях сочетались грация и нервозность породистой лошади, редкая вещь у белых женщин, которые, на вкус Камеи, имели не много достоинств, не считая белой кожи, что надолго могло бы привязать к ним мужчину. Но эта женщина была особенной. Камея чувствовала это, как чуют друг друга животные одной породы. Она, берберка из Атласских гор, со слегка впалыми щеками, никогда не была красавицей и все же ярко прожила свой женский век, да и сейчас еще ее ложе не пустовало, когда принцы тайком прокрадывались к ней…
Изолированное пространство на женской территории, которое отвели Каролине, состояло из маленького, наполовину покрытого крышей внутреннего дворика и большой комнаты с коврами на стенах. Кроме низких диванов, тянувшихся вдоль стен, там не было ничего, кроме столика эбенового дерева с инкрустированной шахматной доской из слоновой кости. Но не фигуры были на нем, а чаши с кунжутным маслом и хной, хлопчатобумажные салфетки, черепаховые гребни, серебряные пряжки и шпильки.
С влажной благоухающей салфеткой на лице она лежала на диване, в то время как Камея втирала в ее кожу масла и благовония. Из внутреннего дворика доносилось журчание фонтана. Иногда вдали раздавался женский смех или шум спорящих визгливых голосов.
Гарем негритянского короля!
Тончайшая нить надежды и самообмана, на которой, как сомнамбула, балансировала Каролина, рвалась. Она чувствовала, что летит в бездну. Невольно искала руками опоры и в бессилии оставалась лежать на подушках. Она хотела что-то сказать, но губы больше не повиновались ей. Все тяжелее становилось ее тело, все быстрее летела она, все глубже…
В испуге Камея склонилась над безжизненно лежащей с широко раскрытыми глазами Каролиной. Из ее рта вырвался нечленораздельный звук, но она его уже не услышала…
17
Красноватые сумерки вплетались отдельные лучи света. Розовые перья страусиного опахала мерно ходили туда-сюда; склонясь над пяльцами, сидела женщина и нанизывала переливающиеся жемчужины на иголку. Все в этой картине было Каролине знакомым и в то же время чужим. Она постоянно являлась ей в бреду, напоминая о том, что по другую сторону болезни существовало и что-то другое, но лишь для того, чтобы распасться в следующий момент. И сейчас она ждала, что картина растает. Но она не исчезала и становилась четче. Эта женщина там, в ногах ее постели, одетая в коричневый муслин, погруженная в свою вышивку, – не Камея ли это? Каролина пошевелила руками под одеялом. Они слушались ее. Она открыла глаза. Все вокруг осталось на своих местах. Но комната, в которой она лежала, была другой. Красные платки со странными знаками покрывали стены. И что значили эти бусы из синих, нанизанных, будто жемчуг, кусочков дерева и пахнущие мускусом шнурки, которые надели ей на шею?
Она пошевелилась. Камея тут же отложила свою работу и подошла к кровати. Она склонилась над своей подопечной. На ее лице было написано замешательство, словно она увидела восставшую из мертвых. Камея положила ей на лоб свою мягкую ладонь. Она уже не верила, что белокожая женщина когда-нибудь очнется, несмотря на красные магические платки, посыпанный на пороге порошок из натертых верблюжьих костей и целебные бусы. Однако случилось чудо, и жар спал. Камея видела ясные глаза, ищущий, осознанный взгляд. Берберка подбежала к каменной балюстраде террасы и срывающимся голосом закричала что-то вниз, во двор. Сначала в ответ на ее сообщение стояла глубокая тишина. Потом поднялся оглушительный гвалт перекрывающих друг друга голосов. Камея быстро вернулась назад, к больной.
На секунду Каролине пришлось закрыть глаза от яркого солнечного света.
– В чем дело? – ошеломленно спросила она.
Жесткие, почти мужские черты берберки вдруг озарились той внутренней сияющей красотой, которая порой делает особо привлекательными иные некрасивые лица.
– Вы живы, – сказала она, – и все вздохнут спокойно. Прежде всего, Ах-Поо-Че-Хоо, врач. Через час его должны были вымазать дегтем и живьем содрать с него кожу. Он был бы третьим, которого повелел убить король, потому что он не смог победить вашу болезнь. – Камея с гордостью посмотрела на Каролину. – Он был вне себя от отчаяния. Вот уже больше ста дней и ночей не гасят костры у домов с фетишами.
Каролина приподнялась, поддержанная руками берберки.
– Так долго?
Она оглядела комнату: с красными завешанными стенами и окнами, львиными когтями над дверью и пучками звериной шерсти, она тоже походила на дом с фетишами. Теперь она поняла значение этих предметов, а также бус и шнурков на своем теле. Ей стало не по себе.
Камея подсунула подушки ей под спину. Потом взяла чашу с розовой водой и смочила ее лицо и ладони.
– Вы всегда успокаивались, когда я обмывала вас, – заметила она.
Каролина не мешала ей. Она глубоко вдыхала аромат воды. Все вызывало в ней удивление от нового ощущения возвращения к жизни.
– Это вам тоже нравилось, – сообщила Камея, растирая между пальцами немного миндального молока с черепаховым маслом. Все свое умение и богатые познания в области тайн женской красоты она употребила на то, чтобы каждый час своей болезни Каролина оставалась красивой, как женщина, ожидающая возлюбленного. Она расчесывала щеткой ее волосы, красила ей губы в пурпурный цвет, натирала тело все новыми благовониями и маслами.
Каролина улыбнулась Камее.
– Нельзя ли закрыть ставни?
Внезапно неведомые ранее ощущения привлекли все ее внимание: жизнь в ее чреве. Она замерла, полулежа, и почувствовала явные толчки ребенка. Она прислушалась к себе, потрясенная, что абсолютно забыла ту, вторую жизнь в себе, и в первый момент вновь обретенной жизни воспринимала только саму себя. Вот опять. Ее ребенок! Каролина положила руку себе на живот, чтобы еще лучше почувствовать, как он шевелился там. Ей казалось, что она нащупала округлость головки. Каким крошечным было это существо! Таким малюсеньким, что почти не изменило ее тела.
Она сделала то, что еще ни разу не делала: занялась подсчетами. Почти семь месяцев. Ей почудился смех ее отца: «Женщины из рода Ромм-Аллери всегда до последней минуты танцевали и скакали на лошади. Езда верхом и танцы избавляют от необходимости заводить для этого случая новый гардероб».
Камея подошла к кровати со стаканом верблюжьего молока. От кисловатого запаха Каролине чуть не стало дурно. Она протестующе затрясла головой.
– Когда вы болели, вы все время пили его, – удивилась Камея.
– Это когда я болела, – ответила Каролина. – А теперь я скоро поправлюсь. Принеси мне поесть, как следует поесть. Я хочу есть за двоих.
Каролина с аппетитом поела, но утомление и слабость одолели ее, она откинулась на подушки и заснула. Ничто не могло ее разбудить: ни шум праздника, заполнивший весь дворец, ни возня Камеи. Лишь вечером она проснулась от приступа голода.
Комната была освещена светом керосиновой лампы. Со стен и окон исчезли красные шали и фетиши. На столике из эбенового дерева больше не было флакончиков и чаш со странными лекарствами, а стояли сладости, фрукты и кувшин с водой.
Стул Камеи был пуст. Пяльца и нитки с нанизанными кораллами лежали на полу. У двери на террасу силуэтом, сплетенным из света и тени, сидел карлик и смотрел вниз во двор, из которого доносились звуки праздника.
Каролина откинула одеяло. Когда она спустила ноги на пол, у нее на миг закружилась голова. Она подождала, чтобы вещи стали на свои места. С улыбкой посмотрела на свой живот, опять начиная мысленный разговор с ребенком, которого носила. Конечно, со стороны постороннему взгляду ничего не было заметно, и все же она подозревала, что ее состояние не могло укрыться от зоркого глаза Камеи. Каролина подошла к сводчатому окну, выходившему на террасу. Веер карлика быстро задвигался, перья его одеяния колыхались при малейшем движении воздуха. Он, должно быть, услышал ее шаги, но не подал вида. Она подумала о своем ребенке и о том, что должна уберечь его от всего дурного.
Четверо евнухов, одетых в богато расшитые белые шерстяные накидки, стояли снаружи на посту. Вид на внутренний двор был закрыт для нее выступающей террасой. Она видела лишь подрагивающий отсвет большого костра да мелькание на белой стене гигантски увеличенных теней танцоров, прыгавших под бешеный ритм пронзительных флейт.
Пламя свечей колыхнулось, когда Камея захлопнула за собой портьеру. Она быстрыми шагами подошла к Каролине.
– Хок-Тан-Хоон идет по распоряжению жрецов, – успела шепнуть она.
И тут же вошел завернутый в ядовито-зеленый шелк колосс и остановился посреди комнаты. Рядом с Хок-Тан-Хооном слуга держал серебряный поднос с маленьким ножичком.
Каролина равнодушно отметила все это, а также коварное выражение на заплывшем жиром лице церемониймейстера, Хок-Тан-Хоон молча протянул ножик Камее. Не успела Каролина сообразить, в чем дело, как Камея отрезала у нее локон. Хок-Тан-Хоон взял локон и ножик, поклонился Каролине и вышел.
– Что все это значит? – удивленно спросила Каролина. – Зачем им мои волосы?
– Для короля и для оракула.
– Оракула? – Она вопросительно посмотрела на Камею.
Вокруг глаз берберки обозначились лучики морщинок. До этого Каролине не бросалась в глаза строгость ее лица, его напряженное выражение, часто свойственное очень чувственным женщинам в зрелые годы. – Король созвал Совет жрецов, – пояснила Камея. – Они спросят священных крокодилов. Для этого им нужны ваши волосы. Перед каждым важным решением спрашивают крокодилов. А это – очень важное решение: король хочет сделать вас своей королевой.
Кровь отхлынула от лица Каролины.
– Нет, – выдавила она. – Никогда. Этому не бывать.
Она опустилась на край кровати. Единственная мысль владела ею: бежать! Но куда? Уже на пороге ее задержит стража. Воины стояли повсюду – у каждой лестницы, над каждой галереей. И даже если бы ей удалось добраться до вала и вырваться из города, что ожидало бы ее там? Люди дона Санти. Если она не попадется им, что тогда? Пустыня, чужая, незнакомая страна, чужие, незнакомые люди. Был только один путь. Она поднялась.
– Камея, я хочу видеть короля. Отведи меня к нему!
Берберка попятилась назад и в ужасе замахала руками.
– Я не слышала ваших слов! Король выбрал вас. Произойдет то, что будет решено, хотите вы того или нет. Единственный, кто может это предотвратить, – это оракул. Но я бы на вашем месте не пожелала такого… Хотите присутствовать при этом? Это все, что я могу для вас сделать. Я знаю одно место, откуда видна вся роща священных крокодилов. Я могу отвести вас туда. Если оракул будет против женитьбы короля, вы свободны. Еще ни один государь Дагомеи не осмелился ослушаться оракула.
– Веди меня туда, – сказала Каролина.
Камея молча кивнула. Быстро убедившись, что евнухи не наблюдают за ними, она набросила Каролине на плечи шерстяную накидку. Шепнула карлику несколько слов, потом потянула Каролину за собой в глубь комнаты. Она коснулась висящего рядом с ковром на стене шнура, и ковер бесшумно сдвинулся вбок. Узкая лестница вела вниз.
– Держитесь все время за мной, – прошептала Камея.
Свет восходящей луны освещал аркады длинного перехода, тянувшегося между женской половиной дворца и королевскими садами. Через хитросплетения кривых лесенок и ходов они вышли наружу. Молча женщины прошли через лесок, вырубленными полянами и оставшимися пеньками напоминавший незаконченный парк. В нескольких шагах от них какое-то животное выскочило из подлеска. Длинными прыжками по вырубке пронеслась газель, потом остановилась, подняв голову и принюхиваясь. Ярко освещенное лунным светом, появилось стадо быков с опущенными рогами, черных и блестящих, будто выбитых из вулканических пород. На деревьях сидели сарычи.
– Роща священных животных, – прошептала Камея. – Уже близко.
Теперь Каролина разглядела ограду заповедника: решетку, натянутую между стволами деревьев; при ночном освещении она казалась не крепче паутины, покрытой капельками росы. Может, тишина была тому виной? Нереальная красота этой ночи и словно заколдованные животные? Мягко струящийся, всюду проникающий лунный свет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Чернокожие бросились наземь и оставались лежать, пока король не прошел мимо. Лишь несколько белых людей, которых Каролина только сейчас разглядела возле трона, продолжали стоять. Был ли Чезаре Санти среди них? Может, это тот мужчина в шелковом костюме песочного цвета?
У Каролины перед глазами плыли красные круги. Она опустила веки и стала хватать ртом воздух, чувствуя, что сейчас задохнется. Кто-то резко раздвинул синие занавески. Темная, украшенная кольцами рука амазонки протянулась к ней. И вот уже Каролина стояла в лучах беспощадного света. Отражаясь в золотом панцире ее кожи, он образовывал вокруг нее ореол, через который она видела людей, во все глаза уставившихся на нее, только разноцветными силуэтами…
Сами собой ее босые ноги направились, утопая в шелковисто-мягком, выкрашенном в розовый цвет песке, к королевской трибуне. Гордо выпрямившись, глядя только на короля, она остановилась на ступеньках трона.
Каролина не подозревала, что происходило в душе у короля. Она не знала, что слабость, с которой она боролась, слегка приоткрыла ее губы и придала мягкое мерцание ее глазам, отчего мужчина забыл, что он король, а незнакомка – его пленница. Она лишь знала, что его первое слово будет приговором ей.
Король смотрел на женщину, без тени страха стоявшую перед ним. В ее глазах не было ни лицемерной покорности, ни того высокомерия, за которое он научился презирать белых, и, прежде всего человека, который стоял в паре шагов от нее, – дона Чезаре Санти. Он принимал его как друга, хотя в душе ненавидел. Его взгляд перешел с Каролины на Санти. Он вдруг придумал, как мог бы уязвить этого человека, осрамить перед всеми.
Показав на Каролину, Гезо обратился к работорговцу, имевшему по договору право первого выбора всех его рабов.
– Я жду вашего слова, дон Санти!
Каролина чувствовала себя настолько отрешенной от всего происходящего, что даже не испытала страха и сохранила спокойствие.
Сходство братьев Санти было разительным. Она представляла его себе другим. Всегда возвращаясь в мыслях к нему, она видела перед собой мужчину, изнуренного жарой и тропическими болезнями, которого она могла бы ненавидеть уже за одну его внешность. Но в этом лице, с глазами, научившимися, не моргая, смотреть на яркое солнце, она нашла лишь странную самобытную красоту, свойственную всем мужчинам этой семьи.
– Обычно вы бываете более решительны, когда речь идет о рабах, – бросил король. – Итак, что вы предлагаете?
– Дайте мне время, – подал голос Санти. – Вы же знаете, я всегда внимательно рассматриваю королевских рабов, ведь они самые дорогие. – Потом он поднял серебряную палку и показал на Каролину. – Я предлагаю цену пятисот рабов.
Насмешливая улыбка заиграла на губах короля.
– Маловато, дон Санти!
– Цена тысячи рабов, – произнес Санти.
Король Гезо сделал вид, что не расслышал нового предложения. Санти больше не существовал для него. Он поднял руку и подал знак. Из толпы челяди засеменил одетый лишь в перья карлик, который поднял над Каролиной опахало из нефритово-зеленого шелка и принялся обмахивать ее.
Каролина не знала, что означало это опахало над ее головой, что лишь немногим выпадала такая высокая честь. По второму знаку короля из шеренги мужчин отделился до невозможности жирный негр. Это был Хок-Тан-Хоон, королевский церемониймейстер. Шагая в тени опахала, она пошла за ним. За спиной она услышала возглас Чезаре Санти:
– Мое последнее слово! Цена двух тысяч рабов!
Она услышала ответный злорадный смешок короля, мгновенно разоблачивший тайную вражду двух мужчин.
Тихой нежной струей лилась вода на тело Каролины. Золотой панцирь, еще секунду назад сжигавший ее кожу, растворился. Вниз по ногам стекали тонкие золотые струйки, покрывая черную мозаику из оникса на полу сверкающими нитями.
Камея, берберка, которую прислал к ней Хок-Тан-Хоон, протянула Каролине новую, пропитанную благовонными эссенциями, губку. Одетая в блестящий коричневый муслин, худая, лет сорока, женщина стояла у ниши, в которой был устроен душ, и наблюдала за грациозными движениями белокожей экзотической красавицы.
Король отдал новенькой своего любимого карлика. Камея достаточно долго пробыла при дворе короля Дагомеи, чтобы правильно расценить эту милость. Она внимательно разглядывала белую женщину. В ее движениях сочетались грация и нервозность породистой лошади, редкая вещь у белых женщин, которые, на вкус Камеи, имели не много достоинств, не считая белой кожи, что надолго могло бы привязать к ним мужчину. Но эта женщина была особенной. Камея чувствовала это, как чуют друг друга животные одной породы. Она, берберка из Атласских гор, со слегка впалыми щеками, никогда не была красавицей и все же ярко прожила свой женский век, да и сейчас еще ее ложе не пустовало, когда принцы тайком прокрадывались к ней…
Изолированное пространство на женской территории, которое отвели Каролине, состояло из маленького, наполовину покрытого крышей внутреннего дворика и большой комнаты с коврами на стенах. Кроме низких диванов, тянувшихся вдоль стен, там не было ничего, кроме столика эбенового дерева с инкрустированной шахматной доской из слоновой кости. Но не фигуры были на нем, а чаши с кунжутным маслом и хной, хлопчатобумажные салфетки, черепаховые гребни, серебряные пряжки и шпильки.
С влажной благоухающей салфеткой на лице она лежала на диване, в то время как Камея втирала в ее кожу масла и благовония. Из внутреннего дворика доносилось журчание фонтана. Иногда вдали раздавался женский смех или шум спорящих визгливых голосов.
Гарем негритянского короля!
Тончайшая нить надежды и самообмана, на которой, как сомнамбула, балансировала Каролина, рвалась. Она чувствовала, что летит в бездну. Невольно искала руками опоры и в бессилии оставалась лежать на подушках. Она хотела что-то сказать, но губы больше не повиновались ей. Все тяжелее становилось ее тело, все быстрее летела она, все глубже…
В испуге Камея склонилась над безжизненно лежащей с широко раскрытыми глазами Каролиной. Из ее рта вырвался нечленораздельный звук, но она его уже не услышала…
17
Красноватые сумерки вплетались отдельные лучи света. Розовые перья страусиного опахала мерно ходили туда-сюда; склонясь над пяльцами, сидела женщина и нанизывала переливающиеся жемчужины на иголку. Все в этой картине было Каролине знакомым и в то же время чужим. Она постоянно являлась ей в бреду, напоминая о том, что по другую сторону болезни существовало и что-то другое, но лишь для того, чтобы распасться в следующий момент. И сейчас она ждала, что картина растает. Но она не исчезала и становилась четче. Эта женщина там, в ногах ее постели, одетая в коричневый муслин, погруженная в свою вышивку, – не Камея ли это? Каролина пошевелила руками под одеялом. Они слушались ее. Она открыла глаза. Все вокруг осталось на своих местах. Но комната, в которой она лежала, была другой. Красные платки со странными знаками покрывали стены. И что значили эти бусы из синих, нанизанных, будто жемчуг, кусочков дерева и пахнущие мускусом шнурки, которые надели ей на шею?
Она пошевелилась. Камея тут же отложила свою работу и подошла к кровати. Она склонилась над своей подопечной. На ее лице было написано замешательство, словно она увидела восставшую из мертвых. Камея положила ей на лоб свою мягкую ладонь. Она уже не верила, что белокожая женщина когда-нибудь очнется, несмотря на красные магические платки, посыпанный на пороге порошок из натертых верблюжьих костей и целебные бусы. Однако случилось чудо, и жар спал. Камея видела ясные глаза, ищущий, осознанный взгляд. Берберка подбежала к каменной балюстраде террасы и срывающимся голосом закричала что-то вниз, во двор. Сначала в ответ на ее сообщение стояла глубокая тишина. Потом поднялся оглушительный гвалт перекрывающих друг друга голосов. Камея быстро вернулась назад, к больной.
На секунду Каролине пришлось закрыть глаза от яркого солнечного света.
– В чем дело? – ошеломленно спросила она.
Жесткие, почти мужские черты берберки вдруг озарились той внутренней сияющей красотой, которая порой делает особо привлекательными иные некрасивые лица.
– Вы живы, – сказала она, – и все вздохнут спокойно. Прежде всего, Ах-Поо-Че-Хоо, врач. Через час его должны были вымазать дегтем и живьем содрать с него кожу. Он был бы третьим, которого повелел убить король, потому что он не смог победить вашу болезнь. – Камея с гордостью посмотрела на Каролину. – Он был вне себя от отчаяния. Вот уже больше ста дней и ночей не гасят костры у домов с фетишами.
Каролина приподнялась, поддержанная руками берберки.
– Так долго?
Она оглядела комнату: с красными завешанными стенами и окнами, львиными когтями над дверью и пучками звериной шерсти, она тоже походила на дом с фетишами. Теперь она поняла значение этих предметов, а также бус и шнурков на своем теле. Ей стало не по себе.
Камея подсунула подушки ей под спину. Потом взяла чашу с розовой водой и смочила ее лицо и ладони.
– Вы всегда успокаивались, когда я обмывала вас, – заметила она.
Каролина не мешала ей. Она глубоко вдыхала аромат воды. Все вызывало в ней удивление от нового ощущения возвращения к жизни.
– Это вам тоже нравилось, – сообщила Камея, растирая между пальцами немного миндального молока с черепаховым маслом. Все свое умение и богатые познания в области тайн женской красоты она употребила на то, чтобы каждый час своей болезни Каролина оставалась красивой, как женщина, ожидающая возлюбленного. Она расчесывала щеткой ее волосы, красила ей губы в пурпурный цвет, натирала тело все новыми благовониями и маслами.
Каролина улыбнулась Камее.
– Нельзя ли закрыть ставни?
Внезапно неведомые ранее ощущения привлекли все ее внимание: жизнь в ее чреве. Она замерла, полулежа, и почувствовала явные толчки ребенка. Она прислушалась к себе, потрясенная, что абсолютно забыла ту, вторую жизнь в себе, и в первый момент вновь обретенной жизни воспринимала только саму себя. Вот опять. Ее ребенок! Каролина положила руку себе на живот, чтобы еще лучше почувствовать, как он шевелился там. Ей казалось, что она нащупала округлость головки. Каким крошечным было это существо! Таким малюсеньким, что почти не изменило ее тела.
Она сделала то, что еще ни разу не делала: занялась подсчетами. Почти семь месяцев. Ей почудился смех ее отца: «Женщины из рода Ромм-Аллери всегда до последней минуты танцевали и скакали на лошади. Езда верхом и танцы избавляют от необходимости заводить для этого случая новый гардероб».
Камея подошла к кровати со стаканом верблюжьего молока. От кисловатого запаха Каролине чуть не стало дурно. Она протестующе затрясла головой.
– Когда вы болели, вы все время пили его, – удивилась Камея.
– Это когда я болела, – ответила Каролина. – А теперь я скоро поправлюсь. Принеси мне поесть, как следует поесть. Я хочу есть за двоих.
Каролина с аппетитом поела, но утомление и слабость одолели ее, она откинулась на подушки и заснула. Ничто не могло ее разбудить: ни шум праздника, заполнивший весь дворец, ни возня Камеи. Лишь вечером она проснулась от приступа голода.
Комната была освещена светом керосиновой лампы. Со стен и окон исчезли красные шали и фетиши. На столике из эбенового дерева больше не было флакончиков и чаш со странными лекарствами, а стояли сладости, фрукты и кувшин с водой.
Стул Камеи был пуст. Пяльца и нитки с нанизанными кораллами лежали на полу. У двери на террасу силуэтом, сплетенным из света и тени, сидел карлик и смотрел вниз во двор, из которого доносились звуки праздника.
Каролина откинула одеяло. Когда она спустила ноги на пол, у нее на миг закружилась голова. Она подождала, чтобы вещи стали на свои места. С улыбкой посмотрела на свой живот, опять начиная мысленный разговор с ребенком, которого носила. Конечно, со стороны постороннему взгляду ничего не было заметно, и все же она подозревала, что ее состояние не могло укрыться от зоркого глаза Камеи. Каролина подошла к сводчатому окну, выходившему на террасу. Веер карлика быстро задвигался, перья его одеяния колыхались при малейшем движении воздуха. Он, должно быть, услышал ее шаги, но не подал вида. Она подумала о своем ребенке и о том, что должна уберечь его от всего дурного.
Четверо евнухов, одетых в богато расшитые белые шерстяные накидки, стояли снаружи на посту. Вид на внутренний двор был закрыт для нее выступающей террасой. Она видела лишь подрагивающий отсвет большого костра да мелькание на белой стене гигантски увеличенных теней танцоров, прыгавших под бешеный ритм пронзительных флейт.
Пламя свечей колыхнулось, когда Камея захлопнула за собой портьеру. Она быстрыми шагами подошла к Каролине.
– Хок-Тан-Хоон идет по распоряжению жрецов, – успела шепнуть она.
И тут же вошел завернутый в ядовито-зеленый шелк колосс и остановился посреди комнаты. Рядом с Хок-Тан-Хооном слуга держал серебряный поднос с маленьким ножичком.
Каролина равнодушно отметила все это, а также коварное выражение на заплывшем жиром лице церемониймейстера, Хок-Тан-Хоон молча протянул ножик Камее. Не успела Каролина сообразить, в чем дело, как Камея отрезала у нее локон. Хок-Тан-Хоон взял локон и ножик, поклонился Каролине и вышел.
– Что все это значит? – удивленно спросила Каролина. – Зачем им мои волосы?
– Для короля и для оракула.
– Оракула? – Она вопросительно посмотрела на Камею.
Вокруг глаз берберки обозначились лучики морщинок. До этого Каролине не бросалась в глаза строгость ее лица, его напряженное выражение, часто свойственное очень чувственным женщинам в зрелые годы. – Король созвал Совет жрецов, – пояснила Камея. – Они спросят священных крокодилов. Для этого им нужны ваши волосы. Перед каждым важным решением спрашивают крокодилов. А это – очень важное решение: король хочет сделать вас своей королевой.
Кровь отхлынула от лица Каролины.
– Нет, – выдавила она. – Никогда. Этому не бывать.
Она опустилась на край кровати. Единственная мысль владела ею: бежать! Но куда? Уже на пороге ее задержит стража. Воины стояли повсюду – у каждой лестницы, над каждой галереей. И даже если бы ей удалось добраться до вала и вырваться из города, что ожидало бы ее там? Люди дона Санти. Если она не попадется им, что тогда? Пустыня, чужая, незнакомая страна, чужие, незнакомые люди. Был только один путь. Она поднялась.
– Камея, я хочу видеть короля. Отведи меня к нему!
Берберка попятилась назад и в ужасе замахала руками.
– Я не слышала ваших слов! Король выбрал вас. Произойдет то, что будет решено, хотите вы того или нет. Единственный, кто может это предотвратить, – это оракул. Но я бы на вашем месте не пожелала такого… Хотите присутствовать при этом? Это все, что я могу для вас сделать. Я знаю одно место, откуда видна вся роща священных крокодилов. Я могу отвести вас туда. Если оракул будет против женитьбы короля, вы свободны. Еще ни один государь Дагомеи не осмелился ослушаться оракула.
– Веди меня туда, – сказала Каролина.
Камея молча кивнула. Быстро убедившись, что евнухи не наблюдают за ними, она набросила Каролине на плечи шерстяную накидку. Шепнула карлику несколько слов, потом потянула Каролину за собой в глубь комнаты. Она коснулась висящего рядом с ковром на стене шнура, и ковер бесшумно сдвинулся вбок. Узкая лестница вела вниз.
– Держитесь все время за мной, – прошептала Камея.
Свет восходящей луны освещал аркады длинного перехода, тянувшегося между женской половиной дворца и королевскими садами. Через хитросплетения кривых лесенок и ходов они вышли наружу. Молча женщины прошли через лесок, вырубленными полянами и оставшимися пеньками напоминавший незаконченный парк. В нескольких шагах от них какое-то животное выскочило из подлеска. Длинными прыжками по вырубке пронеслась газель, потом остановилась, подняв голову и принюхиваясь. Ярко освещенное лунным светом, появилось стадо быков с опущенными рогами, черных и блестящих, будто выбитых из вулканических пород. На деревьях сидели сарычи.
– Роща священных животных, – прошептала Камея. – Уже близко.
Теперь Каролина разглядела ограду заповедника: решетку, натянутую между стволами деревьев; при ночном освещении она казалась не крепче паутины, покрытой капельками росы. Может, тишина была тому виной? Нереальная красота этой ночи и словно заколдованные животные? Мягко струящийся, всюду проникающий лунный свет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21