Хватит нам бродить по свету. Мы бы проводили вместе
все вечера. Все вечера, Уилл... Все оставшиеся вечера...
- Послушай, Норма...
- Да, милый.
- Говард пишет тебе?
- Редко. Когда ему нужны деньги. Он уже не очень-то нуждается в нас.
- Во мне - во всяком случае.
- Все-таки, он наш сын. И ты бы мог, Уилл...
- Нет, - сказал он. - Довольно. Довольно, черт побери.
- Хорошо. - Она провела ладонью по одеялу - погладила его ногу. - Ты
только не волнуйся. Может, налить тебе чаю?
В дверь постучали.
- Войдите, - сказал Уилл.
Вошел Кравцов, всклокоченный, в широко распахнутой на груди белой
тенниске и помятых брюках.
- Ну, как вы тут? - начал он с порога и осекся. - Простите, не
помешал?
- Нет. Норма, это инженер Кравцов из России. Кравцов, это Норма
Хемптон, корреспондентка.
Норма тряхнула золотистой гривой и, улыбаясь, протянула Кравцову
руку.
- Очень рада. О вас писали во всем мире, мистер Кравцов. Читатели
"Дейли телеграф" будут рады прочесть несколько слов, которые вы пожелаете
для них...
- Подожди, Норма, это потом, - сказал Уилл. - Вы давно вернулись с
плота?
- Только что. Как вы себя чувствуете?
- Врач, кажется, уложил меня надолго. Ну, рассказывайте.
Кравцов, торопясь и волнуясь, рассказал о том, как Черный столб
притянул и унес тележку с контейнером.
- Вот как! Что же это - магнитное явление или, может, гравитационное?
- Не знаю, Уилл. Странная аномалия.
- А Морозов что говорит?
- Морозов помалкивает. Сказал только, что горизонтальная сила
притяжения растет по мере приближения к столбу не прямо пропорционально, а
в возрастающей степени.
- Что же будет дальше?
- Дальше? Новые измерения. Ведь сегодня были грубые, первичные.
Теперь на плоту установят дистанционные приборы постоянного действия. Они
будут передавать все данные оттуда на "Фукуока-мару". Ну, Уилл, я рад, что
вам лучше. Пойду.
- Мистер Кравцов, - сказала Норма Хемптон. - Вы должны рассказать мне
подробнее о столбе.
Кравцов посмотрел на нее.
"Сколько ей лет? - подумал он. - Лицо молодое, и фигура... А руки -
старые. Тридцать? Пятьдесят?"
- Вы что-нибудь ели сегодня? - спросил Уилл.
- Нет.
- Вы сумасшедший. Сейчас же идите. Норма, оставь мистера Кравцова в
покое.
- В восемь часов будет пресс-конференция, миссис Хемптон, - сказал
Кравцов.
- Почему в восемь? Назначена на шесть.
- Перенесли на восемь.
Кравцов кивнул и пошел к двери. Он распахнул дверь и столкнулся с
Али-Овсадом.
- Осторожно, эй! - сказал старый мастер; он держал в руках заварной
чайник в розовых цветочках. - Я так и знал, что ты здесь. Иди, кушай, -
проговорил он строго. - Голодный ходишь-бродишь, совсем кушать забыл.
- Иду, иду. - Кравцов, улыбаясь, зашагал по коридору. От голода его
слегка поташнивало.
Али-Овсад вошел в каюту Уилла, искоса глянул на Норму, поставил
чайник на стол.
- Пей чай, инглиз, - сказал он. - Я сам заварил, хороший чай,
азербайджанский. Такого нигде нет.

19
Косматая шапка туч накрыла океан. Свежел ветер, сгущалась вечерняя
синь. На "Фукуока-мару" зажглись якорные огни. Покачивало.
У входа в салон, в котором должна была состояться пресс-конференция,
Кравцова придержал за локоть румяный молодой человек.
- Товарищ Кравцов, - сказал он, дружелюбно глядя серыми улыбчивыми
глазами. - Неуловимый товарищ Кравцов, разрешите представиться:
Оловянников, спецкор "Известий".
- Очень рад. - Кравцов пожал ему руку.
- Вчера не хотел беспокоить, а сегодня утром пытался поймать вас за
фалды, но вы бежали со страшной силой. Будучи вежливым человеком, вы мне
кинули английское извинение...
- Это были вы? - Кравцов усмехнулся. - Извините, товарищ Оловянников.
На сей раз - по-русски.
- Охотно, Александр Витальевич. Возможно, вам небезынтересно будет
узнать, что перед отлетом из Москвы я звонил вашей жене...
- Вы звонили Марине?!
- Я звонил Марине и заключил из ее слов, что она прекрасно к вам
относится.
- Что еще она говорила? - вскричал Кравцов, проникаясь горячей
симпатией к улыбчивому спецкору.
- Говорила, что очень вас ждет. Что дома все в порядке, что ваш Вовка
- разбойник и все больше напоминает характером своего папку...
Кравцов засмеялся и принялся трясти руку Оловянникова.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Лев Григорьевич. Если хотите, можно без отчества. Мама ваша
здорова, она тоже просила передать привет и что ждет. С Вовкой поговорить
не удалось - он спал младенческим сном. Марина просила захватить для вас
журналы на испанском, но я, к сожалению, спешил в аэропорт...
- Большущее вам спасибо. Лев Григорьевич!
- Не за что.
Они вошли в салон и сели рядом на диванчике возле стены.
В ожидании начала мировая пресса шумно переговаривалась, курила,
смеялась. Норма Хемптон загнала в угол Штамма и, потрясая львиной гривой и
блокнотом, извлекала из австрийца какие-то сведения. Али-Овсад,
принарядившийся, в синем костюме с орденами, подошел к Кравцову и сел
рядом, заставив потесниться его соседей. Кравцов познакомил его с
Оловянниковым, и Али-Овсад сразу начал рассказывать спецкору о своих
давних и сложных отношениях с прессой.
- Про меня очень много писали, - степенно текла его речь. - Всегда
писали: мастер Али-Овсад стоит на буровой вышке. Я читал, думал: разве
Али-Овсад всегда стоит на буровой вышке? У Али-Овсада семья есть, брат
есть - агроном, виноград очень хорошо знает, сыновья есть. Почему надо
всегда писать, что мастер Али-Овсад стоит на буровой-муровой?
- Вы правы, Али-Овсад, - посмеиваясь, сказал Оловянников. - Узнаю
нашу газетную братию. Мастера превращать человека в памятник...
- Ай, молодец, правильно сказал! - Али-Овсад поднял узловатый палец.
- Человека - в памятник. Зачем такие слова писать? Других слов - нету?
- Есть, Али-Овсад. Это самое трудное - найти другие, настоящие слова.
В спешке не всегда удается...
- А ты не спеши. Если каждый будет свою работу спешить - работа
плакать будет.
В салон вошли Токунага, Морозов, Брамулья и два незнакомых Кравцову
человека. Они прошли за председательский стол, сели. Разговоры в салоне
стихли.
Поднялся Токунага. Замигали вспышки "блицев". В притихшем салоне
раздался высокий голос японца:
- Господа журналисты, от имени президиума МГГ я имею честь открыть
пресс-конференцию. Оговорюсь сразу, что пока мы можем сообщить вам только
самые первоначальные сведения и некоторые предположения, которые, - я
подчеркиваю это, господа, - ни в какой мере не претендуют на абсолютную
истинность и нуждаются в многократной проверке.
Два переводчика переводили гладкую, несколько церемонную речь японца
на русский и английский языки.
- Итак, что произошло? - продолжал Токунага. - Шесть лет назад на
глубине сорока двух километров от уровня океана было приостановлено
бурение сверхглубокой скважины. Долото перестало дробить породу, а подъем
труб оказался невозможным по необъяснимой причине. Вы помните, господа,
споры и гипотезы того времени? Мы тогда установили международный график
дежурств у скважины - и не напрасно. Теперь, на шестом году, произошло
новое, более серьезное событие. Предварительно напомню, что скважина
бурилась в дне глубоководного желоба - там, где, по нашим расчетам,
толщина земной коры значительно меньше. Вышла ли скважина в глубинную
трещину, растревожило ли плазменное бурение нижележащие слои - неизвестно.
Можно предположить, что Черный столб - это вещество глубочайших недр,
находившееся в пластичном состоянии под действием огромного давления; оно
нашло где-то слабое место и поднялось вверх, ближе к границам коры.
Встретив на своем пути скважину, оно начало медленно, а потом быстрее и
быстрее подниматься наружу. Кто-то довольно удачно сравнил это с
выдавливанием зубной пасты из тюбика. Вещество, как вы знаете, выдавило из
скважины колонну труб и, значительно расширив скважину, продолжает столбом
подниматься вверх, несколько отклоняясь к западу. Химический состав и
физическая структура столба пока неизвестны. Видите ли, господа, многие
ученые считают, что таблица Менделеева верна только для обычных давлений и
температур. А на больших глубинах, где действуют чудовищные давления и
высочайшие температуры, строение электронных оболочек атомов изменяется: в
них как бы вдавливаются орбиты электронов. А еще глубже электронные
оболочки атомов смешиваются. Там все элементы приобретают совершенно новые
свойства. Там нет железа, нет фосфора, нет урана, нет йода, нет никаких
элементов, а только некое универсальное вещество металлического характера.
Так мы полагаем. Вы, вероятно, знаете, что храбрая попытка получить
образец вещества столба, к сожалению, не удалась. Бесспорно одно: это
вещество обладает особыми свойствами...

20
Было уже за полночь, когда Кравцов вышел из прокуренного салона.
Болела голова, поламывало спину. Зайти бы к врачу, какую-нибудь таблетку
проглотить. Да разве разыщешь в этом плавучем городе санчасть?..
Али-Овсад и Оловянников потерялись где-то в толпе корреспондентов,
ринувшихся после окончания пресс-конференции к радиорубке.
Кравцов не совсем представлял себе, в каком коридоре находится его
каюта. Он спустился по первому попавшемуся трапу. Опять пустой коридор,
устланный джутовой дорожкой. Двери, двери. А номера кают - четные. Надо
перейти на другой борт. Вообще надо разобраться на "Фукуока-мару", где
что. Кажется, не день и не два придется здесь прожить.
Еле передвигая ноги от усталости, он брел по коридору, и в голове
вертелся навязчивый мотивчик: "Позарастали стежки-дорожки... где проходили
милого ножки..."
Где-то впереди прозвучал обрывок разговора по-английски, раздался
взрыв смеха. Потом послышались меланхолические звуки банджо. Распахнулась
дверь одной из кают, в коридор вышли коренастый техасец (его голова была
повязана пестрой косынкой) и еще двое - монтажники из бригады Паркинсона.
Они были сильно навеселе.
- А, инженер! - воскликнул малый в косынке. - Ну что вы там
навыдумывали с учеными джентльменами?
- Пока ничего не придумали, - устало ответил Кравцов.
- Выходит, зря денежки вам платят!
Кравцов посмотрел на красное, возбужденное лицо техасца и молча
двинулся дальше, но тут один из монтажников остановил его.
- Минуточку, сэр. Вот Флетчер, - он мотнул головой на техасца, -
интересуется, не упадет ли этот проклятый столб на Америку. У него, сэр,
полно родственников в Америке, и он беспокоится...
- Пусть он напишет им, чтобы они поставили над домами подпорки, -
сказал Кравцов.
Монтажники покатились со смеху. Из соседней каюты выглянул Джим
Паркинсон со своим банджо. Он кивнул Кравцову и сказал:
- Иди-ка спать, Флетчер.
- Я бы пошел, - ухмыльнулся техасец, - да вот беда: боюсь пожелтеть
во сне...
Снова взрыв хохота.
Кравцов, морщась от головной боли, поплелся по коридору дальше.
"Позарастали стежки-дорожки... Где проходили... дикие кошки..."
Он свернул в поперечный коридор и чуть не носом к носу столкнулся с
Али-Овсадом.
- Ай балам, ты куда идешь? Я там был, там не наша улица. Такой
большой пароход - надо на углу милиционера ставить.
- Действительно... А куда этот трап ведет?
Они поднялись по трапу и оказались на верхней палубе. Здесь было
понятнее. Они прошли на спардек и уселись, вернее улеглись, в шезлонгах.
Судно покачивалось, поскрипывало. В свете топовых огней было видно,
как низко-низко плыли смутные облака.
- Дождь будет, - сказал Али-Овсад.
Кравцов, глубоко вдыхая ночную прохладу, смотрел на тучи, беспрерывно
бегущие над судном.
"Что за чепуху нес этот Флетчер? - подумал он. - Боюсь пожелтеть во
сне - что это значит?"
- Саша, - сказал Али-Овсад. - Помнишь, толстый журналист что спросил?
Бог обиделся на бурильщиков и послал Черный столб.
Кравцов улыбнулся, вспомнив вопрос корреспондента "Крисчен сенчури" -
не является ли столб божьим знамением? - и ответ Току наги, попросившего,
ввиду отсутствия серьезных доказательств существования богов и
ограниченности времени, задавать вопросы по существу.
- Такой хорошо одетый, на министра похож, а не знает, что бога нет. -
Али-Овсад поцокал языком. - А я думал, он культурный.
- Разные люди бывают, Али-Овсад. Вот ваш друг Брамулья тоже имеет
привычку обращаться к господу-богу.
- Э! Просто так, привык. Саша, я не совсем понял, зачем япон про
Хиросиму вспомнил?
- Про Хиросиму? Ну, этот, в пестрой рубашке, из "Нью-Йорк пост",
кажется, спросил, откуда вообще берется энергия. Что-то в этом роде.
Токунага и ответил, что, по Эйнштейну, энергия равна произведению массы на
квадрат скорости света в пустоте и, значит, в одном грамме любого вещества
дремлет скрытая энергия - кажется, двадцать с лишним триллионов калорий.
Она может проявиться как угодно. И тут он добавил, что с частичным
проявлением этой энергии они, японцы, познакомились в Хиросиме...
Кравцов умолк. Странная фраза Флетчера - "боюсь пожелтеть" - снова
вспомнилась ему, и вдруг он понял ее смысл. Понял и помрачнел.
Звякнула дверная ручка. Слева возник освещенный овал. Из внутренних
помещений вышли на спардек несколько человек; они громко переговаривались,
смеялись, чиркали зажигалками. Один из них подошел к шезлонгам Кравцова и
Али-Овсада.
- Вот вы где, - сказал он. Это был Оловянников. - Недурно устроились.
- Он тоже бросился в шезлонг и потянулся. - Черт его знает, что в редакцию
передавать, - пожаловался он. - Смутно, смутно все... С трудом пробился к
Морозову, просил написать хоть несколько слов для "Известий", - нет,
отказался. Преждевременно... Александр Витальевич, вы что-нибудь знаете о
теории единого поля?
- Знаю только, что ее еще нет. К чему это вы?
- Морозов вскользь упоминал; у него какие-то свои взгляды...
Представляю себе магнетизм. Могу с некоторым умственным напряжением
представить гравитационное поле. Но что за поле возникло вокруг Черного
столба? Что за горизонтально действующее притяжение?
- Все это связано, - сказал Кравцов. - Нужна теория, объединяющая все
теории полей. Вот, как раньше была теория эфира, - и все, и ведь казалась
незыблемой... Верю, что скоро появится теория единого поля.
- Я тоже, - откликнулся Оловянников. - А то разнобой страшный...
Знаете, что очень тревожит Морозова?
- Что?
- Ионосфера. Скоро, он говорит, столб достигнет ионосферы, и еще
что-то хотел сказать, но переглянулся с Токунагой и замолчал. Что может
быть, по-вашему?
Кравцов пожал плечами.
- Удивительное дело, - сказал он. - В некоторых космических проблемах
мы разбираемся лучше, чем в недрах собственной планеты. Наша скважина -
меньше одного процента пути к центру Земли, а уже напоролись на такое
явление... Не знаем, ни черта не знаем, что у нас под ногами... - Он
помолчал и добавил, поднимаясь: - Но мы все равно узнаем. Наша скважина -
это только начало.

21
Кравцова разбудил гулкий пушечный выстрел. Он бросился к
иллюминатору. Темное небо было сплошь в грозовых тучах. Сверкнула молния,
снова загрохотал протяжный громовой раскат. Стакан на полочке умывальника,
медные колечки портьер отозвались тоненьким дребезжанием.
Кравцов поспешно оделся и побежал на спардек. У борта, обращенного к
плоту, толпились люди. Они тревожно переговаривались, и раскаты грома то и
дело покрывали их слова.
Обычно в это время над океаном сияло голубое утро, но теперь было
похоже, что стоит глухая полночь. Казалось, все тучи мира тянулись к
Черному столбу. Пучки молний вырывались из туч, били в столб, только в
столб, и небо раскалывалось от нараставшего грохота.
Фантастическое зрелище! Вспышки молний освещали неспокойный океан, и
он казался светлее низкого сумрачного неба, и на горизонте белые клинки
вели дьявольскую дуэль у столба, окутанного паром.
Хлынул ливень.
Кравцов увидел Брамулью, протолкался к нему. Толстяк вцепился руками
в фальшборт, губы его шевелились.
- О, Сант-Яго ди Баррамеда, - бормотал он. - Черная мадонна
монтесерратская...
Штамм, безмолвно и неподвижно стоявший рядом, повернул к Кравцову
бледное лицо, кивнул.
- Ну и гроза! - крикнул Кравцов. - Никогда такой не видел...
- Никто такой грозы не видел, - ответил Штамм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13