Но даже тогда он старался не делать выводов. Хватаясь за практические задачи, он держал свои чувства в узде.
До настоящей минуты. Стоя под ярким солнцем, глядя на холодные очаги и серьезных детей, он больше не мог отрицать своей любви к Акоре, которая стала частью его самого. Мысль о том, что он может ее потерять, причиняла невыносимые страдания.
В нем с детства воспитывали мужественность, умение противостоять ужасам смерти. Но надвигавшаяся беда грозила сломить его дух. Он судорожно вздохнул и вдруг почувствовал, как кто-то ласково тронул его за руку:
– Гейвин… что с тобой?
Он обернулся и увидел рядом с собой Персефону, на красивом лице которой читалось участие. Ему сразу стало легче. Терзавшие его душу страхи слегка ослабели.
– Ничего. Я в полном порядке, – ответил он, стараясь не показывать своей слабости.
– Что-то не похоже. Может, ты перегрелся на солнце?
– О Господи, нет!
Несмотря на его близкое сходство с отцом-англичанином, даже летнее солнце Акоры не причиняло ему неудобств.
Гейвин внимательнее взглянул на Персефону и накрыл ее руку, все еще лежавшую на его руке, своей широкой ладонью.
– А я собирался тебя искать, – поведал он. Вчера, когда они расстались, Персефона казалась очень взволнованной, и сейчас Гейвин с радостью отметил, что она выглядит значительно спокойнее. – Горан предложил мне отправиться за город и сообщить селянам об извержении.
– Но под Илиусом несколько дюжин поселков. Ты не сможешь оповестить всех.
– Разумеется, нет. Я приеду в один из крупнейших поселков и поговорю с его жителями, а они передадут известие остальным. Главное – убедить людей, заставить их отнестись к вопросу серьезно.
– Горан прав, – без колебаний заверила Персефона. – Ты должен сам выехать.
– Поедем вместе.
Она удивленно вскинула брови, но Гейвин успел заметить в ее взгляде мгновенную вспышку удовольствия.
– У нас с Сайдой много работы, – попыталась возразить Персефона.
Он шагнул чуть ближе и взял ее за руку.
– Поедем! Ты помогла мне убедить Совет.
– Тебе помогло письмо Атреуса. Возьми его с собой.
– Сельские жители знают Атреуса и уважают его, но в отличие от советников они не придадут большого значения его письму.
– Я уверена, что ты без труда уговоришь их…
– Мужчин – возможно. Они обучались воинскому искусству и привыкли выполнять приказы. А вот женщины… – Он нагнул голову, и она ощутила на своей щеке его теплое дыхание. – Они требуют более деликатного обращения.
Она слегка отступила назад. Ее улыбка, смелая, вызывающая и крайне женственная, а также слегка осуждающая, смутила его.
– По-моему, ты научился уговаривать женщин с тех самых пор, как впервые их увидел.
Гейвин улыбнулся:
– Ты так думаешь?
– Да. И все-таки я поеду с тобой.
Гейвин не ожидал, что она согласится. Однако, будучи человеком разумным, он не стал искушать судьбу, высказывая удивление или недоверие, а предложил:
– Давай отправимся за город в фаэтоне.
Он не знал, умеет ли она ездить верхом, а дорога предстояла не ближняя. На Дейматосе он не видел лошадей, и вряд ли она имела возможность обучиться искусству наездницы за время своих редких визитов на Илиус. Заметив, как загорелись глаза Персефоны, Гейвин понял, что не ошибся: ее явно обрадовало его предложение.
– В фаэтоне? Я видела их, но никогда в них не каталась.
– Тебе понравится, – заверил он Персефону и быстро повел ее к дворцу, не дожидаясь, пока она передумает.
О Господи, ну почему она согласилась? Его присутствие стало для нее сладкой пыткой, которая не отпускала ее ни наяву, ни во сне. Он пробуждал в ней целый сонм самых противоречивых чувств. Ее влекло к нему, и в то же время она испытывала желание убежать от него подальше. Она хотела находиться рядом с ним и боялась жестокой, но неизбежной расплаты за счастливые минуты близости. Она привыкла во всем полагаться только на себя и смотреть на жизнь трезвым практическим взглядом, но после знакомства с Гейвином все чаще стала чувствовать себя слабой и мечтать о несбыточных вещах. Ее так и подмывало отбросить все доводы разума и кинуться в омут с головой.
И естественно, она не могла отказаться от возможности провести в его обществе еще какое-то время.
Ее мама заплатила за свою безрассудную любовь всем – гордостью, будущим, надеждами. Нет, она, Персефона, не так слаба.
Или ей только кажется?
Стоило Гейвину только попросить, и она тут же согласилась, запоздало удивившись собственной уступчивости. Она даже не пыталась ему отказать! Взявшись за руки, они поднялись по дороге в гору и пересекли внутренний двор. Обогнув дворец, они направились к конюшне – длинному приземистому зданию из белого камня, крытому красной черепицей, которое тянулось параллельно дворцу, но отделялось от него несколькими сотнями ярдов. За конюшней, на склоне холма, противоположном городу, располагались просторные площадки для выгула, где паслись лошади.
Гейвин взял в сарае уздечку, подошел к ближайшей площадке и издал долгий низкий свист. Великолепная черная кобыла, шкура которой отливала серебром, вскинула голову, посмотрела в его сторону и галопом понеслась на зов.
– Спокойно, Ипполита, – ласково проговорил Гейвин, похлопав лошадь по длинной белой полоске между глазами.
Кобыла наклонила голову и принялась бить землю копытом.
– Ты назвал ее в честь царицы амазонок? – спросила Персефона.
– Мне показалось, что она достойна ее громкого имени. Ты что-нибудь знаешь о лошадях?
Персефона знала и видела больших и сильных животных, от которых старалась держаться подальше. Случайный удар крупом мог свалить человека с ног, а резкий пинок копытом сулил гораздо большие неприятности. К тому же эти милые создания повсюду оставляли вонючие лепешки.
– Немного… – пробормотала она, глядя на кобылу, которая мрачно косила глазом.
– Ипполита – отличная лошадь. Я присутствовал при ее рождении и растил ее.
Он продолжал гладить кобылу, которая тихо ржала и тыкалась в него мордой.
Персефона почувствовала легкий укол ревности. Замечательно! Мало того что у нее в душе кружится целый вихрь самых разных эмоций, так она еще позавидовала тупому животному!
– Нам надо ехать, – бросила она.
Гейвин кивнул и быстро надел на Ипполиту уздечку. Кобыла спокойно вытерпела подобную процедуру.
– Она обучена для верховой езды, но предпочитает возить фаэтоны. – Гейвин вывел лошадь с площадки для выгула.
Радостное предвкушение, охватившее Персефону перед поездкой, слегка померкло. Она еще раз скептически взглянула на вороную кобылу, которая вознаградила ее за внимание взмахом хорошо расчесанного хвоста. Однако надо отдать Ипполите должное: как только Гейвин запряг ее в фаэтон, она повела себя спокойно и с достоинством. Персефона шагнула в плетеный кузов и с удивлением обнаружила, насколько он легок и хрупок. Ухватившись рукой за борт, она вымученно улыбнулась, когда Гейвин занял место впереди и поднял поводья.
Ипполита тронулась с места. Фаэтон слегка накренился, и Персефона вцепилась в борт сразу двумя руками. В следующее мгновение она допустила ошибку: посмотрела вниз и увидела, как земля, сливаясь в одно расплывчатое пятно, проносится мимо. Охнув, она подняла глаза и уставилась на горизонт.
Между тем фаэтон подпрыгнул на кочке и выкатил на дорогу, ведущую к северу.
– К-куда мы едем? – спросила Персефона, с трудом удерживая равновесие.
– В Заповедник, – ответил Гейвин, назвав место, о котором она слышала, но которое никогда не посещала. – Я вспомнил, что сегодня день подношений. Там соберутся сотни селян. Мы введем их в курс дела и отправим гонцов, которые оповестят все поселки.
Хороший план. Все, что от них требуется, – проехать двадцать миль до места назначения, не вылетев из фаэтона и не оставшись умирать на обочине.
– Нравится? – спросил Гейвин, оглянувшись через плечо.
Он стоял, широко расставив ноги, и держал поводья в мускулистых руках. Ветер задул его волосы назад, обнажив строгие линии лица и шеи. На губах его играла радостная улыбка.
– Конечно, – пробормотала Персефона и вскоре с удивлением обнаружила, что поездка и впрямь доставляет ей удовольствие.
То ли Ипполита немного сбавила ход, то ли она сама приноровилась к ритму фаэтона, но ей уже не хотелось мертвой хваткой сжимать борт кузова.
– Я думала, что фаэтоны прочнее, – обратилась она к широкой спине Гейвина – гладкой, загорелой и сильной.
– Они предназначены для быстрой езды, поэтому такие легкие.
– Понятно, – рассеянно бросила Персефона, борясь с желанием совсем отпустить борт и крепко обнять Гейвина.
Она сосредоточилась мыслями на том месте, куда они ехали. Заповедник, древняя оливковая роща в пригороде Илиуса, существовал несколько тысяч лет и увековечен в легендах. Говорили, что именно там разыгралась крупнейшая драма в жизни Акоры после первого катаклизма.
Одна из немногих выживших, молодая жрица по имени Лира, убежала туда с группой других женщин, восстав против власти мужчин, которые пришли на их разоренную родину в качестве завоевателей. Женщины отстаивали свою независимость, под страхом смерти отказываясь жить в подчинении.
В конце концов мужчины перестали гневаться и решили пойти на мировую. Так совершилось заключение древнего соглашения: воины управляют, а женщины прислуживают… но ни один мужчина не имеет права обидеть женщину.
С тех пор место, где состоялся знаменательный разговор, стало излюбленным у акоранцев. Ежемесячно там устраивался день подношений жрецам и жрицам, ухаживавшим за рощей, им приносили дары.
Дорога, по которой они ехали, стала более оживленной. Они обгоняли другие фаэтоны, фургоны, всадников и пешеходов. Наконец впереди показалась каменная стена, обозначавшая вход в рощу.
– Как по-твоему, рассказы о происходившем здесь когда-то – правда? – спросил Гейвин, когда они миновали стену.
– Возможно, кое-что – правда, но не все.
– Почему не все? Она сухо объяснила:
– Я не верю в то, что женщины воздвигли стену из огня, чтобы защититься от мужчин. И в то, что языки пламени поднимались выше самого рослого воина. А также в то, что огонь горел, не угасая, десять дней и ночей.
Гейвин остановил фаэтон и спросил:
– А в то, что Атрейдис перепрыгнул через костер, чтобы добиться расположения своей возлюбленной?
– В это тоже.
– Но он действительно добился ее расположения – нам доподлинно известно. И потом, древние свитки говорят, что здесь еще несколько лет оставались выжженные отметины. – Сойдя на землю, он процитировал: – «Пятнадцатый год после катаклизма: последние следы огня потускнели и перестали быть различимы».
Держась за его протянутую руку, Персефона легко вышла из фаэтона.
– Ты знаешь летописи наизусть?
– Несколько отрывков. Этот особенно врезался в память. – Он слегка смущенно добавил: – Я приезжал сюда десять лет назад и долго бродил по округе, надеясь обнаружить хоть какое-то свидетельство былых событий.
– Спустя свыше трех тысяч лет? Неужели ты всерьез рассчитывал что-то найти?
– Нет, но я очень хотел попробовать. Впрочем, кое-что я все-таки нашел. – Он указал на оливковую рощу, к которой они приближались. Персефона увидела искривленные стволы и серебристо-серую листву, блестевшую на солнце. – Деревья закрывают рельеф местности, но внешний край рощи образует кольцо, внутри которого наблюдается подъем земли.
– И что? – с искренним любопытством спросила Персефона.
– Под рощей находится холм. Видимо, деревья посажены на его вершине. Разумеется, ни одна из олив не восходит ко времени Лиры и Атрейдиса, но большинству уже несколько сот лет. Насколько мне известно, холм никогда не исследовался. Многие люди считают его почти священным и не хотят, чтобы его трогали.
Они вошли в рощу. Оливы с их раскидистыми ветвями и большими корнями нуждались в просторе, поэтому деревья располагались на приличном расстоянии друг от друга. Прохаживаясь между ними, Персефона заметила маленькие дощечки у основания многих стволов.
– Что за дощечки? – поинтересовалась она. Гейвин проследил за ее взглядом.
– Все деревья, которые ты здесь видишь, являются даром различных семей. Считается большой честью, если тебя пригласили посадить оливу. На дощечках написаны имена дарителей. – Он указал на одно из самых больших и старых деревьев, которое росло недалеко от них. – Вот посмотри. Здесь написано «Атрейдис». Значит, дерево посадил кто-то из моей семьи – судя по виду дерева, около ста лет назад.
– Хороший обычай.
– И практичный. Масло, отжатое из здешних олив, идет на заправку священных ламп по всей Акоре.
– Я слышала, что…
Она осеклась и уставилась на очередную дощечку, укрепленную поддеревом. Олива, на которую она смотрела, явно моложе той, которую ей показал Гейвин, но не менее крепкая. На дощечке стояла надпись: «Деймейдес».
Медленно выпрямившись, Персефона спросила:
– Как по-твоему, сколько лет этому дереву?
– Я не специалист по оливам, но я бы дал ему… лет пятьдесят.
Пятьдесят лет. Значит, полвека назад кого-то из семьи Деймейдесов удостоили честью посадить дерево в священной роще Акоры.
«Было время, когда фамилия Деймейдес звучала гордо».
Стоя под солнечными лучами, которые пробивались сквозь ветки олив, Персефона вдруг почувствовала, как в ней впервые робко зашевелилась надежда. Надежда на то, что слова о гордости фамилии Деймейдесов – правда.
К ним подошла женщина в алой тунике жрицы. Она поставила на землю корзину, в которую укладывала сорванные оливы, и улыбнулась Гейвину как старому знакомому. С приветливым интересом она поглядывала на Персефону.
Через пару минут улыбка сошла с лица жрицы, а сама она поспешила созвать остальных работников рощи, чтобы те послушали сообщение Гейвина.
Глава 14
– Я понимаю, как вам трудно, – обратился к собравшимся Гейвин.
Он стоял перед жрецами и жрицами, которые собрались по его просьбе и теперь слушали его речь. Двадцать человек – именно столько обычно работало в заповедной роще – внимали ему с напряжением. Десять мужчин и десять женщин, самый младший из которых был в белом одеянии, самый старший – в алом, смотрели на него во все глаза.
Персефона стояла рядом с Гейвином. Они отошли подальше от посетителей Заповедника, не желая пугать их неприятным известием. Очень скоро они узнают об извержении, но сначала Гейвин хотел оповестить тех, кто, как он надеялся, отреагирует быстро и эффективно.
– Все свидетельствует о том, что вулкан под Акорой скоро проснется, – продолжал Гейвин. – Мы не можем абсолютно уверенно утверждать это, но пренебречь предупреждениями – значит подвергнуться смертельному риску.
Люди зашумели. Как он и ожидал, у них появилось много вопросов.
– Когда началось его действие?
– Как вы обнаружили?
– Почему вы пришли к такому выводу? Гейвин поднял руку.
– Мы расскажем вам все, что знаем, но, к сожалению, у нас нет времени для долгой дискуссии. Несколько месяцев назад я убедился в том, что Акора меняется. Земля начала приподниматься – небыстро и незаметно, однако мои измерения подтвердили подобный факт. Примерно в то же время я обнаружил, что лавовые потоки, существовавшие на протяжении нескольких веков, увеличиваются в объеме.
– И вы никому ничего не сказали? – спросила женщина, которая первая с ними поздоровалась. Ее звали Рея, и она считалась самой старшей хранительницей рощи.
– Я сообщил о своих открытиях ванаксу и еще нескольким людям. Они велели мне продолжать исследования, что я и сделал. В конце концов я встретил Персефону, которая самостоятельно обнаружила те же явления, что и я. Мы объединили наши усилия и стали работать вместе.
– И сейчас вы оба уверены в том, что вулкан просыпается?
– Да, – ответила Персефона. – Хотя, как сказал принц Гейвин, абсолютной уверенности у нас нет. К сожалению, если мы будем ждать окончательного подтверждения наших догадок, мы не успеем спастись.
Рея нахмурилась, но не стала спорить.
– Вы говорите, что жители Илиуса уже в курсе? – спросила она.
Гейвин кивнул.
– Они уже начали готовиться к эвакуации. Несмотря на серьезность ситуации, один парень с ухмылкой заметил:
– Представляю, какая там поднялась суматоха! Небось купцы и хозяева магазинов бегают взад-вперед, не зная, за что хвататься…
Кое-кто улыбнулся, но большинство не восприняло шутку. Одна девушка проронила:
– А мы-то гадали, что же происходит. Остальные закивали.
Гейвин и Персефона удивленно переглянулись.
– Что вы имеете в виду? – спросила Персефона.
– В этом году уродилось очень мало оливок и высохло несколько родников, несмотря на дожди.
– Птицы раньше обычного покинули свои гнезда, – добавила женщина постарше. – Почти все они вырастили только один выводок и больше не стали откладывать яйца. – Она оглядела собравшихся. – Помните, мы все удивлялись?
Люди опять закивали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
До настоящей минуты. Стоя под ярким солнцем, глядя на холодные очаги и серьезных детей, он больше не мог отрицать своей любви к Акоре, которая стала частью его самого. Мысль о том, что он может ее потерять, причиняла невыносимые страдания.
В нем с детства воспитывали мужественность, умение противостоять ужасам смерти. Но надвигавшаяся беда грозила сломить его дух. Он судорожно вздохнул и вдруг почувствовал, как кто-то ласково тронул его за руку:
– Гейвин… что с тобой?
Он обернулся и увидел рядом с собой Персефону, на красивом лице которой читалось участие. Ему сразу стало легче. Терзавшие его душу страхи слегка ослабели.
– Ничего. Я в полном порядке, – ответил он, стараясь не показывать своей слабости.
– Что-то не похоже. Может, ты перегрелся на солнце?
– О Господи, нет!
Несмотря на его близкое сходство с отцом-англичанином, даже летнее солнце Акоры не причиняло ему неудобств.
Гейвин внимательнее взглянул на Персефону и накрыл ее руку, все еще лежавшую на его руке, своей широкой ладонью.
– А я собирался тебя искать, – поведал он. Вчера, когда они расстались, Персефона казалась очень взволнованной, и сейчас Гейвин с радостью отметил, что она выглядит значительно спокойнее. – Горан предложил мне отправиться за город и сообщить селянам об извержении.
– Но под Илиусом несколько дюжин поселков. Ты не сможешь оповестить всех.
– Разумеется, нет. Я приеду в один из крупнейших поселков и поговорю с его жителями, а они передадут известие остальным. Главное – убедить людей, заставить их отнестись к вопросу серьезно.
– Горан прав, – без колебаний заверила Персефона. – Ты должен сам выехать.
– Поедем вместе.
Она удивленно вскинула брови, но Гейвин успел заметить в ее взгляде мгновенную вспышку удовольствия.
– У нас с Сайдой много работы, – попыталась возразить Персефона.
Он шагнул чуть ближе и взял ее за руку.
– Поедем! Ты помогла мне убедить Совет.
– Тебе помогло письмо Атреуса. Возьми его с собой.
– Сельские жители знают Атреуса и уважают его, но в отличие от советников они не придадут большого значения его письму.
– Я уверена, что ты без труда уговоришь их…
– Мужчин – возможно. Они обучались воинскому искусству и привыкли выполнять приказы. А вот женщины… – Он нагнул голову, и она ощутила на своей щеке его теплое дыхание. – Они требуют более деликатного обращения.
Она слегка отступила назад. Ее улыбка, смелая, вызывающая и крайне женственная, а также слегка осуждающая, смутила его.
– По-моему, ты научился уговаривать женщин с тех самых пор, как впервые их увидел.
Гейвин улыбнулся:
– Ты так думаешь?
– Да. И все-таки я поеду с тобой.
Гейвин не ожидал, что она согласится. Однако, будучи человеком разумным, он не стал искушать судьбу, высказывая удивление или недоверие, а предложил:
– Давай отправимся за город в фаэтоне.
Он не знал, умеет ли она ездить верхом, а дорога предстояла не ближняя. На Дейматосе он не видел лошадей, и вряд ли она имела возможность обучиться искусству наездницы за время своих редких визитов на Илиус. Заметив, как загорелись глаза Персефоны, Гейвин понял, что не ошибся: ее явно обрадовало его предложение.
– В фаэтоне? Я видела их, но никогда в них не каталась.
– Тебе понравится, – заверил он Персефону и быстро повел ее к дворцу, не дожидаясь, пока она передумает.
О Господи, ну почему она согласилась? Его присутствие стало для нее сладкой пыткой, которая не отпускала ее ни наяву, ни во сне. Он пробуждал в ней целый сонм самых противоречивых чувств. Ее влекло к нему, и в то же время она испытывала желание убежать от него подальше. Она хотела находиться рядом с ним и боялась жестокой, но неизбежной расплаты за счастливые минуты близости. Она привыкла во всем полагаться только на себя и смотреть на жизнь трезвым практическим взглядом, но после знакомства с Гейвином все чаще стала чувствовать себя слабой и мечтать о несбыточных вещах. Ее так и подмывало отбросить все доводы разума и кинуться в омут с головой.
И естественно, она не могла отказаться от возможности провести в его обществе еще какое-то время.
Ее мама заплатила за свою безрассудную любовь всем – гордостью, будущим, надеждами. Нет, она, Персефона, не так слаба.
Или ей только кажется?
Стоило Гейвину только попросить, и она тут же согласилась, запоздало удивившись собственной уступчивости. Она даже не пыталась ему отказать! Взявшись за руки, они поднялись по дороге в гору и пересекли внутренний двор. Обогнув дворец, они направились к конюшне – длинному приземистому зданию из белого камня, крытому красной черепицей, которое тянулось параллельно дворцу, но отделялось от него несколькими сотнями ярдов. За конюшней, на склоне холма, противоположном городу, располагались просторные площадки для выгула, где паслись лошади.
Гейвин взял в сарае уздечку, подошел к ближайшей площадке и издал долгий низкий свист. Великолепная черная кобыла, шкура которой отливала серебром, вскинула голову, посмотрела в его сторону и галопом понеслась на зов.
– Спокойно, Ипполита, – ласково проговорил Гейвин, похлопав лошадь по длинной белой полоске между глазами.
Кобыла наклонила голову и принялась бить землю копытом.
– Ты назвал ее в честь царицы амазонок? – спросила Персефона.
– Мне показалось, что она достойна ее громкого имени. Ты что-нибудь знаешь о лошадях?
Персефона знала и видела больших и сильных животных, от которых старалась держаться подальше. Случайный удар крупом мог свалить человека с ног, а резкий пинок копытом сулил гораздо большие неприятности. К тому же эти милые создания повсюду оставляли вонючие лепешки.
– Немного… – пробормотала она, глядя на кобылу, которая мрачно косила глазом.
– Ипполита – отличная лошадь. Я присутствовал при ее рождении и растил ее.
Он продолжал гладить кобылу, которая тихо ржала и тыкалась в него мордой.
Персефона почувствовала легкий укол ревности. Замечательно! Мало того что у нее в душе кружится целый вихрь самых разных эмоций, так она еще позавидовала тупому животному!
– Нам надо ехать, – бросила она.
Гейвин кивнул и быстро надел на Ипполиту уздечку. Кобыла спокойно вытерпела подобную процедуру.
– Она обучена для верховой езды, но предпочитает возить фаэтоны. – Гейвин вывел лошадь с площадки для выгула.
Радостное предвкушение, охватившее Персефону перед поездкой, слегка померкло. Она еще раз скептически взглянула на вороную кобылу, которая вознаградила ее за внимание взмахом хорошо расчесанного хвоста. Однако надо отдать Ипполите должное: как только Гейвин запряг ее в фаэтон, она повела себя спокойно и с достоинством. Персефона шагнула в плетеный кузов и с удивлением обнаружила, насколько он легок и хрупок. Ухватившись рукой за борт, она вымученно улыбнулась, когда Гейвин занял место впереди и поднял поводья.
Ипполита тронулась с места. Фаэтон слегка накренился, и Персефона вцепилась в борт сразу двумя руками. В следующее мгновение она допустила ошибку: посмотрела вниз и увидела, как земля, сливаясь в одно расплывчатое пятно, проносится мимо. Охнув, она подняла глаза и уставилась на горизонт.
Между тем фаэтон подпрыгнул на кочке и выкатил на дорогу, ведущую к северу.
– К-куда мы едем? – спросила Персефона, с трудом удерживая равновесие.
– В Заповедник, – ответил Гейвин, назвав место, о котором она слышала, но которое никогда не посещала. – Я вспомнил, что сегодня день подношений. Там соберутся сотни селян. Мы введем их в курс дела и отправим гонцов, которые оповестят все поселки.
Хороший план. Все, что от них требуется, – проехать двадцать миль до места назначения, не вылетев из фаэтона и не оставшись умирать на обочине.
– Нравится? – спросил Гейвин, оглянувшись через плечо.
Он стоял, широко расставив ноги, и держал поводья в мускулистых руках. Ветер задул его волосы назад, обнажив строгие линии лица и шеи. На губах его играла радостная улыбка.
– Конечно, – пробормотала Персефона и вскоре с удивлением обнаружила, что поездка и впрямь доставляет ей удовольствие.
То ли Ипполита немного сбавила ход, то ли она сама приноровилась к ритму фаэтона, но ей уже не хотелось мертвой хваткой сжимать борт кузова.
– Я думала, что фаэтоны прочнее, – обратилась она к широкой спине Гейвина – гладкой, загорелой и сильной.
– Они предназначены для быстрой езды, поэтому такие легкие.
– Понятно, – рассеянно бросила Персефона, борясь с желанием совсем отпустить борт и крепко обнять Гейвина.
Она сосредоточилась мыслями на том месте, куда они ехали. Заповедник, древняя оливковая роща в пригороде Илиуса, существовал несколько тысяч лет и увековечен в легендах. Говорили, что именно там разыгралась крупнейшая драма в жизни Акоры после первого катаклизма.
Одна из немногих выживших, молодая жрица по имени Лира, убежала туда с группой других женщин, восстав против власти мужчин, которые пришли на их разоренную родину в качестве завоевателей. Женщины отстаивали свою независимость, под страхом смерти отказываясь жить в подчинении.
В конце концов мужчины перестали гневаться и решили пойти на мировую. Так совершилось заключение древнего соглашения: воины управляют, а женщины прислуживают… но ни один мужчина не имеет права обидеть женщину.
С тех пор место, где состоялся знаменательный разговор, стало излюбленным у акоранцев. Ежемесячно там устраивался день подношений жрецам и жрицам, ухаживавшим за рощей, им приносили дары.
Дорога, по которой они ехали, стала более оживленной. Они обгоняли другие фаэтоны, фургоны, всадников и пешеходов. Наконец впереди показалась каменная стена, обозначавшая вход в рощу.
– Как по-твоему, рассказы о происходившем здесь когда-то – правда? – спросил Гейвин, когда они миновали стену.
– Возможно, кое-что – правда, но не все.
– Почему не все? Она сухо объяснила:
– Я не верю в то, что женщины воздвигли стену из огня, чтобы защититься от мужчин. И в то, что языки пламени поднимались выше самого рослого воина. А также в то, что огонь горел, не угасая, десять дней и ночей.
Гейвин остановил фаэтон и спросил:
– А в то, что Атрейдис перепрыгнул через костер, чтобы добиться расположения своей возлюбленной?
– В это тоже.
– Но он действительно добился ее расположения – нам доподлинно известно. И потом, древние свитки говорят, что здесь еще несколько лет оставались выжженные отметины. – Сойдя на землю, он процитировал: – «Пятнадцатый год после катаклизма: последние следы огня потускнели и перестали быть различимы».
Держась за его протянутую руку, Персефона легко вышла из фаэтона.
– Ты знаешь летописи наизусть?
– Несколько отрывков. Этот особенно врезался в память. – Он слегка смущенно добавил: – Я приезжал сюда десять лет назад и долго бродил по округе, надеясь обнаружить хоть какое-то свидетельство былых событий.
– Спустя свыше трех тысяч лет? Неужели ты всерьез рассчитывал что-то найти?
– Нет, но я очень хотел попробовать. Впрочем, кое-что я все-таки нашел. – Он указал на оливковую рощу, к которой они приближались. Персефона увидела искривленные стволы и серебристо-серую листву, блестевшую на солнце. – Деревья закрывают рельеф местности, но внешний край рощи образует кольцо, внутри которого наблюдается подъем земли.
– И что? – с искренним любопытством спросила Персефона.
– Под рощей находится холм. Видимо, деревья посажены на его вершине. Разумеется, ни одна из олив не восходит ко времени Лиры и Атрейдиса, но большинству уже несколько сот лет. Насколько мне известно, холм никогда не исследовался. Многие люди считают его почти священным и не хотят, чтобы его трогали.
Они вошли в рощу. Оливы с их раскидистыми ветвями и большими корнями нуждались в просторе, поэтому деревья располагались на приличном расстоянии друг от друга. Прохаживаясь между ними, Персефона заметила маленькие дощечки у основания многих стволов.
– Что за дощечки? – поинтересовалась она. Гейвин проследил за ее взглядом.
– Все деревья, которые ты здесь видишь, являются даром различных семей. Считается большой честью, если тебя пригласили посадить оливу. На дощечках написаны имена дарителей. – Он указал на одно из самых больших и старых деревьев, которое росло недалеко от них. – Вот посмотри. Здесь написано «Атрейдис». Значит, дерево посадил кто-то из моей семьи – судя по виду дерева, около ста лет назад.
– Хороший обычай.
– И практичный. Масло, отжатое из здешних олив, идет на заправку священных ламп по всей Акоре.
– Я слышала, что…
Она осеклась и уставилась на очередную дощечку, укрепленную поддеревом. Олива, на которую она смотрела, явно моложе той, которую ей показал Гейвин, но не менее крепкая. На дощечке стояла надпись: «Деймейдес».
Медленно выпрямившись, Персефона спросила:
– Как по-твоему, сколько лет этому дереву?
– Я не специалист по оливам, но я бы дал ему… лет пятьдесят.
Пятьдесят лет. Значит, полвека назад кого-то из семьи Деймейдесов удостоили честью посадить дерево в священной роще Акоры.
«Было время, когда фамилия Деймейдес звучала гордо».
Стоя под солнечными лучами, которые пробивались сквозь ветки олив, Персефона вдруг почувствовала, как в ней впервые робко зашевелилась надежда. Надежда на то, что слова о гордости фамилии Деймейдесов – правда.
К ним подошла женщина в алой тунике жрицы. Она поставила на землю корзину, в которую укладывала сорванные оливы, и улыбнулась Гейвину как старому знакомому. С приветливым интересом она поглядывала на Персефону.
Через пару минут улыбка сошла с лица жрицы, а сама она поспешила созвать остальных работников рощи, чтобы те послушали сообщение Гейвина.
Глава 14
– Я понимаю, как вам трудно, – обратился к собравшимся Гейвин.
Он стоял перед жрецами и жрицами, которые собрались по его просьбе и теперь слушали его речь. Двадцать человек – именно столько обычно работало в заповедной роще – внимали ему с напряжением. Десять мужчин и десять женщин, самый младший из которых был в белом одеянии, самый старший – в алом, смотрели на него во все глаза.
Персефона стояла рядом с Гейвином. Они отошли подальше от посетителей Заповедника, не желая пугать их неприятным известием. Очень скоро они узнают об извержении, но сначала Гейвин хотел оповестить тех, кто, как он надеялся, отреагирует быстро и эффективно.
– Все свидетельствует о том, что вулкан под Акорой скоро проснется, – продолжал Гейвин. – Мы не можем абсолютно уверенно утверждать это, но пренебречь предупреждениями – значит подвергнуться смертельному риску.
Люди зашумели. Как он и ожидал, у них появилось много вопросов.
– Когда началось его действие?
– Как вы обнаружили?
– Почему вы пришли к такому выводу? Гейвин поднял руку.
– Мы расскажем вам все, что знаем, но, к сожалению, у нас нет времени для долгой дискуссии. Несколько месяцев назад я убедился в том, что Акора меняется. Земля начала приподниматься – небыстро и незаметно, однако мои измерения подтвердили подобный факт. Примерно в то же время я обнаружил, что лавовые потоки, существовавшие на протяжении нескольких веков, увеличиваются в объеме.
– И вы никому ничего не сказали? – спросила женщина, которая первая с ними поздоровалась. Ее звали Рея, и она считалась самой старшей хранительницей рощи.
– Я сообщил о своих открытиях ванаксу и еще нескольким людям. Они велели мне продолжать исследования, что я и сделал. В конце концов я встретил Персефону, которая самостоятельно обнаружила те же явления, что и я. Мы объединили наши усилия и стали работать вместе.
– И сейчас вы оба уверены в том, что вулкан просыпается?
– Да, – ответила Персефона. – Хотя, как сказал принц Гейвин, абсолютной уверенности у нас нет. К сожалению, если мы будем ждать окончательного подтверждения наших догадок, мы не успеем спастись.
Рея нахмурилась, но не стала спорить.
– Вы говорите, что жители Илиуса уже в курсе? – спросила она.
Гейвин кивнул.
– Они уже начали готовиться к эвакуации. Несмотря на серьезность ситуации, один парень с ухмылкой заметил:
– Представляю, какая там поднялась суматоха! Небось купцы и хозяева магазинов бегают взад-вперед, не зная, за что хвататься…
Кое-кто улыбнулся, но большинство не восприняло шутку. Одна девушка проронила:
– А мы-то гадали, что же происходит. Остальные закивали.
Гейвин и Персефона удивленно переглянулись.
– Что вы имеете в виду? – спросила Персефона.
– В этом году уродилось очень мало оливок и высохло несколько родников, несмотря на дожди.
– Птицы раньше обычного покинули свои гнезда, – добавила женщина постарше. – Почти все они вырастили только один выводок и больше не стали откладывать яйца. – Она оглядела собравшихся. – Помните, мы все удивлялись?
Люди опять закивали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25