поэтому когда одно из этих матерчатых изваянии вдруг встало и, чуть прихрамывая, двинулось к лестнице, стало ясно — вот оно, началось...
Прокаженный ступил на верхнюю ступеньку, и в руке его мелькнул извлеченный из рукава лиловый головной платок. В тот же миг компания зевак, толпившихся вокруг уличного фокусника — тот жонглировал тремя кинжалами ярдах в двадцати от лестницы, — распалась: двое рванули вправо и влево, отрезая человеку в балахоне пути к отступлению, а двое других и сам фокусник, расхватав порхавшие в воздухе клинки, ринулись прямиком к добыче. Вот тут-то и стало ясно, что человек малость не рассчитал: начал спускаться к воде, когда гондола была далековато — ярдах в пятнадцати от берега. Впрочем, он бы, наверное, все равно успел спрыгнуть в лодку и спастись, если бы не трусость пассажира в багровом плаще: тот, узрев трех вооруженных преследователей, перепугался настолько, что гондольер, повинуясь его панической жестикуляции, немедля начал отгребать прочь, бросив подельника на произвол судьбы. Человек в балахоне отчаянно заметался по нижней, уходящей в воду, ступеньке — спасения ждать было неоткуда. Парою секунд спустя его настигли «зеваки»: они мгновенно заломили ему руки за спину, а «жонглер» коротко, без замаха, врубил по печени и тут же, на возвратном движении, — ребром ладони по шее. Вот и все. «За задницу — и в конвертик»...
Однако когда «прокаженного» волоком вытащили с лестницы на набережную, вокруг сразу столпился возмущенный народ: к такому обращению с больными здесь как-то не привыкли. Двое случившихся поблизости хакимиан в желтых тюбетейках паломников незамедлительно вступились за «божьего человека», и возникший скандал стал плавно перерастать в драку. Люди Марандила со всех концов площади прорывались — плечом вперед — сквозь густеющую толпу к месту событий, а где-то в отдалении уже раздавалась скребущая по нервам трель полицейского свистка... Человек в багровом плаще тем временем высадился на берег за три лестницы от места свалки, отпустил гондолу и неторопливо двинулся прочь; по всему было видать, что судьба лжепрокаженного его не больно-то заботит.
— Ну, как вам представление, дорогой Джакузи?
— Превосходно. Положительно, в Тангорне погиб великий режиссер...
Выражение лица вице-директора по оперативной работе вроде бы ничуть не изменилось, однако Альмандин знал своего сотрудника много лет, а потому видел: страшное напряжение, в котором тот пребывал последние минут десять, утекло прочь, и в уголках его губ рождалась тень торжествующей улыбки. Что ж, это и его победа тоже... Джакузи тем временем остановил спешащего мимо официанта:
— Друг мой, бутылку нурнонского!
— Не боишься спугнуть фарт?
— Ничуть. Все уже позади, и Марандил теперь, считай, у нас в кармане.
Ожидая нурнонское, они с любопытством наблюдали за тем, как развиваются события на набережной. Потасовка там внезапно прекратилась (хотя гвалт, пожалуй, даже усилился), и на месте свалки как-то само собою возникло пустое пространство, посреди которого лежал человек в балахоне, тщетно пытающийся привстать на четвереньки. «Зеваки» и «жонглер» между тем полностью утратили интерес к своей жертве: они не только выпустили ее из рук, но и резко попятились назад, в толпу; правый разглядывал свои ладони, и на лице его был ужас.
— Видите, шеф, до ребят наконец дошло, что прокаженный-то — самый настоящий! А это ведь не тот случай, когда уместно выражение «лучше поздно, чем никогда»... Хватая его, они наверняка раздавили кучу гнойничков на руках и по уши перемазались сукровицей, так что теперь вся троица — покойники... Реагируют весьма эмоционально, но мне трудно их осуждать... Узнать, что жить тебе осталось (если это можно назвать жизнью) несколько месяцев, — довольно яркая новость, тут трудно сохранить невозмутимость.
— Прокаженный, надо полагать не остался в накладе?
— Уж это наверняка! Думаю, каждый из полученных тумаков принес ему не меньше, чем кастамирку: Тангорн не из тех недоумков, что норовят сэкономить на мелочах... Как это называют у них, на Севере «на дерьме сметану собирать», да?
Когда нурнонское золотистыми ключами вскипело в бокалах, Джакузи нахально (сегодня имел полное на то право) спросил: «Кто платит?» Альмандин согласно кивнул и перевернул свою салфетку, потом сравнил обе записи и честно признал: «Придется мне». На его салфетке было единственное слово — «Гондольер», а у вице-директора по оперативной работе значилось: «Гондольер — Т. На берегу будет акция прикрытия».
ГЛАВА 44
Когда на набережной затихли последние отголоски скандала, а прокаженный занял свое привычное место, Альмандин с любопытством спросил:
— Слушай, если бы на месте этого болвана Марандила был ты... Я не спрашиваю: сумел ли бы ты взять барона (такой вопрос оскорбителен), но мне интересно — сколько человек бы тебе понадобилось? Против ихних тридцати двух?..
Джакузи с полминуты что-то прикидывал, озирая набережные, а потом вынес свой вердикт:
— Трое. Причем совершенно не обязательны суперфехтовальщики или мастера рукопашного боя; надо только, чтобы они умели — хотя бы по минимуму — работать с метательной шелковой сетью. Видите — все три здешних канала впадают в озеро под низенькими мостами: их просвет — явно меньше десяти футов. Ставлю на каждый по человеку: то, что объект захвата — гондольер, вполне очевидно, но в любом случае у нас была бы система сигнализации... Когда он проплывает под мостиком, оперативник роняет сверху сеть, дальше — прыжок вниз, прямо в гондолу, и укол иглою, смазанной соком манцениллы... Вы были абсолютно правы, шеф: эта его затея — совершеннейшая авантюра, расчет на дурака. Отвлекающий маневр с прокаженным был очень неплох, но это не меняет сути дела... Ни один профессионал не стал бы так совать голову в петлю. Он действительно всего лишь любитель — хотя и блестящий, и удачливый; ему повезет раз, повезет другой, но на третий он таки свернет себе шею...
— Глянь-ка, — прервал его Альмандин, указывая взглядом на противоположный конец площади, — наш несравненный Ваддари уже берет бедного Марандила своею грубой пятерней за всякие нежные места... Ну, этот точно своего не упустит! Кстати — вербовать капитана ты пойдешь сам или пошлешь кого-нибудь из своих людей?
...Кафе было точно таким же, как то, где сидели руководители ДСД — те же плетеные стулья, тот же полосатый тент, — только вот обстановка за столиком была куда менее праздничной. Гондорский резидент — тот просто пребывал в прострации: не отрывая глаз от лежащего на скатерти жетона — «Каранир, сержант тайной стражи Его Величества Элессара Эльфинита», — он лишь тупо кивал вслед фразам, которые ронял Ваддари:
— ...Так вот, барон сегодня просто проверял — обознались вы тогда, в «Морском коньке», или ловите именно его. Теперь картина ясна, и он передает вам этот жетон, а на словах вот что — дословно: «Я вас не трогал, но если хотите войны — получайте войну. И раз вам мало семи покойников, я открою охоту на ваших людей по всему Умбару; вы еще увидите, что это такое — мастер-одиночка против оравы отожравшихся бездельников». Впрочем, это все ваши с ним разборки, они меня не колышат. А у нас с вами есть свое дельце...
— Какое еще дельце? — Марандилу, похоже, было уже все равно. Даже его гориллы, торчавшие для подстраховки за дальним столиком, видели, что с боссом неладно.
— Очень простое. Если Тангорн на связь со мною просто не вышел, это полбеды. А вот если вышел, но вы все лопухнулись и не просекли фишку насчет гондольера — это уже совсем другой компот. Не знаю как голову, но офицерские шнуры-то за такой прокол точно снимут... Мне сейчас надо писать отчет по встрече — Тангорново письмо пришло в полицию с обычной почтой и зарегистрировано канцелярией... А ну, кончай дурака валять! Я те щас посигналю гориллам! Я ведь тут тоже не один... Думаешь — убрал меня, и с концами?.. Вот так... сел спокойно... Что у вас, на Севере, за привычка — отнимать силой то, что тебе предлагают купить? Мне ведь, для моего отчета, абсолютно по хрену — кто там правил гондолой... Ну, чего молчишь?
— Не понял...
— Ты, парень, чего-то с горя совсем поглупел. Все просто, как апельсин: пять дунганов — и никакого гондольера не было. То есть был, конечно, но не Тангорн. Стоит твой капитанский жетон пяти дунганов, как ты полагаешь?
...Когда инспектор добрался до своей неуютной холостяцкой квартиры, он уже успел обмозговать предложение Тангорна. Конечно же, барон пошел на сегодняшний отчаянный риск вовсе не затем, чтобы отправить на тот свет трех гондорских оперативников и официально объявить Марандилу: «Иду на вы!» Настоящей целью его, как ни странно, было просто встретиться с Ваддари, чтобы подрядить того для некой деликатной работы. Работа предвиделась не особо сложная (срок, правда, маловат — неделя), но зато предельно опасная: любая оплошность приведет инспектора прямиком в провонявший кровью, горелым мясом и предсмертной рвотой подвал на Приморской, 12. В случае же успеха барон готов раскошелиться на сто пятьдесят дунганов — жалованье комиссара полиции за двенадцать лет беспорочной службы. Ваддари прикинул цену риска и счел дело стоящим; он никогда не был трусом и, раз взявшись за работу, всегда доводил ее до конца.
— Судя по вашему виду, дорогой Джакузи, вас можно поздравить с победой.
— Это было даже легче, чем я ожидал, — он сломался моментально. «Если мы доведем до сведения минас-тиритского Центра историю об улизнувшем гондольере, то выяснится, что вы дважды держали Тангорна в руках и дважды упускали. Ни один контрразведчик не поверит в такие совпадения. „Вы работаете с бароном на пару и при этом, прикрывая сообщника, хладнокровно убили семерых подчиненных“ — вот как это все будет выглядеть на следствии. Вас отправят в подвал, выбьют признания о работе на Эмин-Арнен, а затем ликвидируют». Эта логическая цепочка показалась ему безупречной, и он подписал агентурное обязательство. Так что пускай Макариони форсирует работы в Барангаре — гондорская резидентура ослепла и оглохла... А знаете, что он потребовал в качестве платы? Оказывается, сейчас у них в Умбаре, помимо Марандиловых людей, работает спецкоманда, подчиненая непосредственно Центру...
— Та-а-ак...
— Барангаром эти ребята, по счастью, не занимаются — они зачем-то ловят Тангорна, отстранив от этого дела местную резидентуру. Командует ими некий лейтенант по кличке Мангуст, имеющий мандат категории "Г"; по утверждению Марандила — профессионал высочайшего класса...
— Весьма интересно...
— Марандил нарушил прямой его приказ — забыть о существовании барона, и может быть арестован, едва лишь сообщение об этом дойдет до лейтенанта. Так вот, капитан желает — «во избежание...» — нашими руками ликвидировать этого самого Мангуста и его людей. Я нахожу просьбу вполне резонной: мы ведь теперь должны оберегать этого мерзавца как зеницу ока — по крайней мере до начала «Сирокко». Одним словом, шеф, не миновать вам запрашивать санкцию генерального прокурора. Наш дражайший Альмаран — большой законник и вечно подымает несусветную вонь по поводу ликвидации, но здесь он должен пойти нам навстречу...
— А ты не боишься, что он задаст себе вопрос: человек, санкционировавший убийство кадрового офицера гондорской разведки, — долго ли он после этого проживет и какой смертью умрет?
— Альмаран — чистоплюй и крючкотвор, но отнюдь не трус; помните дело Аррено, когда он наплевал и на угрозы, и на ходатайства двух сенаторов и отправил-таки на виселицу троих главарей заморро? А в случае с Мангустом все предельно ясно: нелегал, в Умбар прибыл по подложным документам, сам готовит похищение и убийство... Нет, тут не должно возникнуть проблем.
— Верно: с этого конца не должно; настоящая проблема в том, что этих ребят еще надо найти...
— Найдем! — несколько беспечно отозвался вице-директор по оперативной работе. — В этом городе пока еще все-таки мы хозяева. Разыскать Тангорна вопрос одного-двух дней, а на эту наживку поймаем и тех, кто за ним охотится.
— Ну-ну..
...Альмандиново «ну-ну...» оказалось пророческим. Оперативники ДСД обшарили Умбар, что называется, от киля до клотика, но не обнаружили ни Мангуста, ни Тангорна: оба лейтенанта как в воду канули... А впрочем — почему «как»? На четвертый день поисков стало совершенно ясно: обоих разыскиваемых в городе нет и скорее всего тело барона покоится на дне одного из каналов, а Мангуст уже сошел на берег где-нибудь в Пеларгире, дабы отрапортовать об успешно выполненном задании... Да и хрен бы с ними с обоими — опасность для Марандила миновала, а лезть в эти гондорско-итилиенские разборки нет решительно никакого резона.
Самое интересное: заключение умбарской секретной службы о том, что Тангорна нет в городе, в точности соответствовало истине. Барон к тому времени давно уже пребывал на борту зафрахтованной им фелюги «Летучая рыбка», которая все эти дни пролежала в дрейфе милях в десяти от побережья на траверзе мыса Джуринджой — южнее Умбара, поодаль от основных морских путей. Три контрабандиста, составляющие экипаж фелюги — Дядюшка Сарракеш с парою своих «племянничков» — находили подобное времяпрепровождение странным, однако мнение свое держали при себе, здраво полагая: человек, выложивший полсотни дунганов за трехнедельный фрахт, вправе рассчитывать, чтобы ему не докучали расспросами и советами. Даже если они ненароком влипли в какое-то грандиозное дело типа прошлогоднего налета на золотой транспорт республиканского казначейства, их дунганы стоят такого риска; впрочем, пассажир мало походил на делового, хотя и явился с рекомендацией самого Хромого Виттано, коего щутейно (и, естественно, за глаза) величали «Князем Хармианским». Прошлой ночью, с двенадцатого на тринадцатое, экипажу наконец-то выпал случай продемонстрировать работодателю свои профессиональные навыки. «Летучая рыбка» под самым носом у быстроходных галер береговой охраны проскользнула в кружево шхер, обрамляющих закатный край Хармианской бухты; в одном неприметном заливчике они приняли — после обычного в таких случаях обмена сигналами — почту для барона, а затем вновь отошли за Джуринджой.
Одно письмо было от Ваддари. Инспектор сообщал, что задание выполнено: он установил адреса двух конспиративных квартир, которыми владеет в городе гондорская резидентура, и собрал полную информацию об их содержателях и о системе охраны. А вот по второй позиции (как, впрочем, и предвидел Тангорн) вышел полный голяк: все лица, имевшие отношение к истории с кораблями для Арагорна, либо умерли — в результате скоропостижных хворей и несчастных случаев, — либо напрочь потеряли память, а все документы портовой канцелярии оказались переправленными (без сколь-нибудь заметных подчисток) за много лет; короче, выходило, будто уймы умбарских кораблей вроде как вовсе не существовало в природе. Дальше — больше; так, оба прощупанных на сей предмет сенатора в один голос утверждали, что сами-то они запамятовали подробности того заседания, когда решено было выступить на стороне Гондора в Войне Кольца, но все это наверняка можно отыскать в протоколах Сената от двадцать девятого февраля; попытки же напомнить отцам-законодателям, что нынешний год — не високосный, воспринимались ими как глупая шутка. От всей этой истории за милю воняло какой-то зловещей чертовщиной, и Тангорн от души одобрил решение Ваддари не засвечиваться на интересе к этой корабельной афере — дабы не навлечь на себя очередной несчастный случай.
Тем большую цену приобретало второе сообщение — сведения, собранные за это время Элвис и переправленные через того же Ваддари и, далее, через людей Виттано. Она переговорила со множеством своих приятелей из художественных и деловых кругов; тема разговоров была вполне невинной и не должна была насторожить тех, кто мог бы пасти ее в эти дни — и по линии ДСД, и по линии Приморской, 12. Наиболее важная информация, как водится, совершенно открыто лежала на самом видном месте; картина же вырисовывалась весьма занятная...
Примерно три года назад, когда на севере стала разгораться война, среди умбарской молодежи внезапно возникло повальное увлечение эльфами. Для тех, кто попроще, дело ограничилось модой на эльфийскую символику и песнопения, а вот вниманию персон более взыскательных была предложена целая идеология. Идеология эта — по крайней мере в изложении Элвис — выглядела как дичайшая смесь из учений кхандских дервишей («Ничего не иметь, ничего не желать, ничего не бояться») и мордорских анархистов (переустройство общества на основах абсолютной личной свободы и социального равенства), приправленная буколическими бреднями о «всеобщем единении с Природой». Можно только диву даваться — как могли клюнуть на такую незатейливую мякину юные умбарские интеллектуалы, но ведь клевали же, черт побери, да еще как клевали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Прокаженный ступил на верхнюю ступеньку, и в руке его мелькнул извлеченный из рукава лиловый головной платок. В тот же миг компания зевак, толпившихся вокруг уличного фокусника — тот жонглировал тремя кинжалами ярдах в двадцати от лестницы, — распалась: двое рванули вправо и влево, отрезая человеку в балахоне пути к отступлению, а двое других и сам фокусник, расхватав порхавшие в воздухе клинки, ринулись прямиком к добыче. Вот тут-то и стало ясно, что человек малость не рассчитал: начал спускаться к воде, когда гондола была далековато — ярдах в пятнадцати от берега. Впрочем, он бы, наверное, все равно успел спрыгнуть в лодку и спастись, если бы не трусость пассажира в багровом плаще: тот, узрев трех вооруженных преследователей, перепугался настолько, что гондольер, повинуясь его панической жестикуляции, немедля начал отгребать прочь, бросив подельника на произвол судьбы. Человек в балахоне отчаянно заметался по нижней, уходящей в воду, ступеньке — спасения ждать было неоткуда. Парою секунд спустя его настигли «зеваки»: они мгновенно заломили ему руки за спину, а «жонглер» коротко, без замаха, врубил по печени и тут же, на возвратном движении, — ребром ладони по шее. Вот и все. «За задницу — и в конвертик»...
Однако когда «прокаженного» волоком вытащили с лестницы на набережную, вокруг сразу столпился возмущенный народ: к такому обращению с больными здесь как-то не привыкли. Двое случившихся поблизости хакимиан в желтых тюбетейках паломников незамедлительно вступились за «божьего человека», и возникший скандал стал плавно перерастать в драку. Люди Марандила со всех концов площади прорывались — плечом вперед — сквозь густеющую толпу к месту событий, а где-то в отдалении уже раздавалась скребущая по нервам трель полицейского свистка... Человек в багровом плаще тем временем высадился на берег за три лестницы от места свалки, отпустил гондолу и неторопливо двинулся прочь; по всему было видать, что судьба лжепрокаженного его не больно-то заботит.
— Ну, как вам представление, дорогой Джакузи?
— Превосходно. Положительно, в Тангорне погиб великий режиссер...
Выражение лица вице-директора по оперативной работе вроде бы ничуть не изменилось, однако Альмандин знал своего сотрудника много лет, а потому видел: страшное напряжение, в котором тот пребывал последние минут десять, утекло прочь, и в уголках его губ рождалась тень торжествующей улыбки. Что ж, это и его победа тоже... Джакузи тем временем остановил спешащего мимо официанта:
— Друг мой, бутылку нурнонского!
— Не боишься спугнуть фарт?
— Ничуть. Все уже позади, и Марандил теперь, считай, у нас в кармане.
Ожидая нурнонское, они с любопытством наблюдали за тем, как развиваются события на набережной. Потасовка там внезапно прекратилась (хотя гвалт, пожалуй, даже усилился), и на месте свалки как-то само собою возникло пустое пространство, посреди которого лежал человек в балахоне, тщетно пытающийся привстать на четвереньки. «Зеваки» и «жонглер» между тем полностью утратили интерес к своей жертве: они не только выпустили ее из рук, но и резко попятились назад, в толпу; правый разглядывал свои ладони, и на лице его был ужас.
— Видите, шеф, до ребят наконец дошло, что прокаженный-то — самый настоящий! А это ведь не тот случай, когда уместно выражение «лучше поздно, чем никогда»... Хватая его, они наверняка раздавили кучу гнойничков на руках и по уши перемазались сукровицей, так что теперь вся троица — покойники... Реагируют весьма эмоционально, но мне трудно их осуждать... Узнать, что жить тебе осталось (если это можно назвать жизнью) несколько месяцев, — довольно яркая новость, тут трудно сохранить невозмутимость.
— Прокаженный, надо полагать не остался в накладе?
— Уж это наверняка! Думаю, каждый из полученных тумаков принес ему не меньше, чем кастамирку: Тангорн не из тех недоумков, что норовят сэкономить на мелочах... Как это называют у них, на Севере «на дерьме сметану собирать», да?
Когда нурнонское золотистыми ключами вскипело в бокалах, Джакузи нахально (сегодня имел полное на то право) спросил: «Кто платит?» Альмандин согласно кивнул и перевернул свою салфетку, потом сравнил обе записи и честно признал: «Придется мне». На его салфетке было единственное слово — «Гондольер», а у вице-директора по оперативной работе значилось: «Гондольер — Т. На берегу будет акция прикрытия».
ГЛАВА 44
Когда на набережной затихли последние отголоски скандала, а прокаженный занял свое привычное место, Альмандин с любопытством спросил:
— Слушай, если бы на месте этого болвана Марандила был ты... Я не спрашиваю: сумел ли бы ты взять барона (такой вопрос оскорбителен), но мне интересно — сколько человек бы тебе понадобилось? Против ихних тридцати двух?..
Джакузи с полминуты что-то прикидывал, озирая набережные, а потом вынес свой вердикт:
— Трое. Причем совершенно не обязательны суперфехтовальщики или мастера рукопашного боя; надо только, чтобы они умели — хотя бы по минимуму — работать с метательной шелковой сетью. Видите — все три здешних канала впадают в озеро под низенькими мостами: их просвет — явно меньше десяти футов. Ставлю на каждый по человеку: то, что объект захвата — гондольер, вполне очевидно, но в любом случае у нас была бы система сигнализации... Когда он проплывает под мостиком, оперативник роняет сверху сеть, дальше — прыжок вниз, прямо в гондолу, и укол иглою, смазанной соком манцениллы... Вы были абсолютно правы, шеф: эта его затея — совершеннейшая авантюра, расчет на дурака. Отвлекающий маневр с прокаженным был очень неплох, но это не меняет сути дела... Ни один профессионал не стал бы так совать голову в петлю. Он действительно всего лишь любитель — хотя и блестящий, и удачливый; ему повезет раз, повезет другой, но на третий он таки свернет себе шею...
— Глянь-ка, — прервал его Альмандин, указывая взглядом на противоположный конец площади, — наш несравненный Ваддари уже берет бедного Марандила своею грубой пятерней за всякие нежные места... Ну, этот точно своего не упустит! Кстати — вербовать капитана ты пойдешь сам или пошлешь кого-нибудь из своих людей?
...Кафе было точно таким же, как то, где сидели руководители ДСД — те же плетеные стулья, тот же полосатый тент, — только вот обстановка за столиком была куда менее праздничной. Гондорский резидент — тот просто пребывал в прострации: не отрывая глаз от лежащего на скатерти жетона — «Каранир, сержант тайной стражи Его Величества Элессара Эльфинита», — он лишь тупо кивал вслед фразам, которые ронял Ваддари:
— ...Так вот, барон сегодня просто проверял — обознались вы тогда, в «Морском коньке», или ловите именно его. Теперь картина ясна, и он передает вам этот жетон, а на словах вот что — дословно: «Я вас не трогал, но если хотите войны — получайте войну. И раз вам мало семи покойников, я открою охоту на ваших людей по всему Умбару; вы еще увидите, что это такое — мастер-одиночка против оравы отожравшихся бездельников». Впрочем, это все ваши с ним разборки, они меня не колышат. А у нас с вами есть свое дельце...
— Какое еще дельце? — Марандилу, похоже, было уже все равно. Даже его гориллы, торчавшие для подстраховки за дальним столиком, видели, что с боссом неладно.
— Очень простое. Если Тангорн на связь со мною просто не вышел, это полбеды. А вот если вышел, но вы все лопухнулись и не просекли фишку насчет гондольера — это уже совсем другой компот. Не знаю как голову, но офицерские шнуры-то за такой прокол точно снимут... Мне сейчас надо писать отчет по встрече — Тангорново письмо пришло в полицию с обычной почтой и зарегистрировано канцелярией... А ну, кончай дурака валять! Я те щас посигналю гориллам! Я ведь тут тоже не один... Думаешь — убрал меня, и с концами?.. Вот так... сел спокойно... Что у вас, на Севере, за привычка — отнимать силой то, что тебе предлагают купить? Мне ведь, для моего отчета, абсолютно по хрену — кто там правил гондолой... Ну, чего молчишь?
— Не понял...
— Ты, парень, чего-то с горя совсем поглупел. Все просто, как апельсин: пять дунганов — и никакого гондольера не было. То есть был, конечно, но не Тангорн. Стоит твой капитанский жетон пяти дунганов, как ты полагаешь?
...Когда инспектор добрался до своей неуютной холостяцкой квартиры, он уже успел обмозговать предложение Тангорна. Конечно же, барон пошел на сегодняшний отчаянный риск вовсе не затем, чтобы отправить на тот свет трех гондорских оперативников и официально объявить Марандилу: «Иду на вы!» Настоящей целью его, как ни странно, было просто встретиться с Ваддари, чтобы подрядить того для некой деликатной работы. Работа предвиделась не особо сложная (срок, правда, маловат — неделя), но зато предельно опасная: любая оплошность приведет инспектора прямиком в провонявший кровью, горелым мясом и предсмертной рвотой подвал на Приморской, 12. В случае же успеха барон готов раскошелиться на сто пятьдесят дунганов — жалованье комиссара полиции за двенадцать лет беспорочной службы. Ваддари прикинул цену риска и счел дело стоящим; он никогда не был трусом и, раз взявшись за работу, всегда доводил ее до конца.
— Судя по вашему виду, дорогой Джакузи, вас можно поздравить с победой.
— Это было даже легче, чем я ожидал, — он сломался моментально. «Если мы доведем до сведения минас-тиритского Центра историю об улизнувшем гондольере, то выяснится, что вы дважды держали Тангорна в руках и дважды упускали. Ни один контрразведчик не поверит в такие совпадения. „Вы работаете с бароном на пару и при этом, прикрывая сообщника, хладнокровно убили семерых подчиненных“ — вот как это все будет выглядеть на следствии. Вас отправят в подвал, выбьют признания о работе на Эмин-Арнен, а затем ликвидируют». Эта логическая цепочка показалась ему безупречной, и он подписал агентурное обязательство. Так что пускай Макариони форсирует работы в Барангаре — гондорская резидентура ослепла и оглохла... А знаете, что он потребовал в качестве платы? Оказывается, сейчас у них в Умбаре, помимо Марандиловых людей, работает спецкоманда, подчиненая непосредственно Центру...
— Та-а-ак...
— Барангаром эти ребята, по счастью, не занимаются — они зачем-то ловят Тангорна, отстранив от этого дела местную резидентуру. Командует ими некий лейтенант по кличке Мангуст, имеющий мандат категории "Г"; по утверждению Марандила — профессионал высочайшего класса...
— Весьма интересно...
— Марандил нарушил прямой его приказ — забыть о существовании барона, и может быть арестован, едва лишь сообщение об этом дойдет до лейтенанта. Так вот, капитан желает — «во избежание...» — нашими руками ликвидировать этого самого Мангуста и его людей. Я нахожу просьбу вполне резонной: мы ведь теперь должны оберегать этого мерзавца как зеницу ока — по крайней мере до начала «Сирокко». Одним словом, шеф, не миновать вам запрашивать санкцию генерального прокурора. Наш дражайший Альмаран — большой законник и вечно подымает несусветную вонь по поводу ликвидации, но здесь он должен пойти нам навстречу...
— А ты не боишься, что он задаст себе вопрос: человек, санкционировавший убийство кадрового офицера гондорской разведки, — долго ли он после этого проживет и какой смертью умрет?
— Альмаран — чистоплюй и крючкотвор, но отнюдь не трус; помните дело Аррено, когда он наплевал и на угрозы, и на ходатайства двух сенаторов и отправил-таки на виселицу троих главарей заморро? А в случае с Мангустом все предельно ясно: нелегал, в Умбар прибыл по подложным документам, сам готовит похищение и убийство... Нет, тут не должно возникнуть проблем.
— Верно: с этого конца не должно; настоящая проблема в том, что этих ребят еще надо найти...
— Найдем! — несколько беспечно отозвался вице-директор по оперативной работе. — В этом городе пока еще все-таки мы хозяева. Разыскать Тангорна вопрос одного-двух дней, а на эту наживку поймаем и тех, кто за ним охотится.
— Ну-ну..
...Альмандиново «ну-ну...» оказалось пророческим. Оперативники ДСД обшарили Умбар, что называется, от киля до клотика, но не обнаружили ни Мангуста, ни Тангорна: оба лейтенанта как в воду канули... А впрочем — почему «как»? На четвертый день поисков стало совершенно ясно: обоих разыскиваемых в городе нет и скорее всего тело барона покоится на дне одного из каналов, а Мангуст уже сошел на берег где-нибудь в Пеларгире, дабы отрапортовать об успешно выполненном задании... Да и хрен бы с ними с обоими — опасность для Марандила миновала, а лезть в эти гондорско-итилиенские разборки нет решительно никакого резона.
Самое интересное: заключение умбарской секретной службы о том, что Тангорна нет в городе, в точности соответствовало истине. Барон к тому времени давно уже пребывал на борту зафрахтованной им фелюги «Летучая рыбка», которая все эти дни пролежала в дрейфе милях в десяти от побережья на траверзе мыса Джуринджой — южнее Умбара, поодаль от основных морских путей. Три контрабандиста, составляющие экипаж фелюги — Дядюшка Сарракеш с парою своих «племянничков» — находили подобное времяпрепровождение странным, однако мнение свое держали при себе, здраво полагая: человек, выложивший полсотни дунганов за трехнедельный фрахт, вправе рассчитывать, чтобы ему не докучали расспросами и советами. Даже если они ненароком влипли в какое-то грандиозное дело типа прошлогоднего налета на золотой транспорт республиканского казначейства, их дунганы стоят такого риска; впрочем, пассажир мало походил на делового, хотя и явился с рекомендацией самого Хромого Виттано, коего щутейно (и, естественно, за глаза) величали «Князем Хармианским». Прошлой ночью, с двенадцатого на тринадцатое, экипажу наконец-то выпал случай продемонстрировать работодателю свои профессиональные навыки. «Летучая рыбка» под самым носом у быстроходных галер береговой охраны проскользнула в кружево шхер, обрамляющих закатный край Хармианской бухты; в одном неприметном заливчике они приняли — после обычного в таких случаях обмена сигналами — почту для барона, а затем вновь отошли за Джуринджой.
Одно письмо было от Ваддари. Инспектор сообщал, что задание выполнено: он установил адреса двух конспиративных квартир, которыми владеет в городе гондорская резидентура, и собрал полную информацию об их содержателях и о системе охраны. А вот по второй позиции (как, впрочем, и предвидел Тангорн) вышел полный голяк: все лица, имевшие отношение к истории с кораблями для Арагорна, либо умерли — в результате скоропостижных хворей и несчастных случаев, — либо напрочь потеряли память, а все документы портовой канцелярии оказались переправленными (без сколь-нибудь заметных подчисток) за много лет; короче, выходило, будто уймы умбарских кораблей вроде как вовсе не существовало в природе. Дальше — больше; так, оба прощупанных на сей предмет сенатора в один голос утверждали, что сами-то они запамятовали подробности того заседания, когда решено было выступить на стороне Гондора в Войне Кольца, но все это наверняка можно отыскать в протоколах Сената от двадцать девятого февраля; попытки же напомнить отцам-законодателям, что нынешний год — не високосный, воспринимались ими как глупая шутка. От всей этой истории за милю воняло какой-то зловещей чертовщиной, и Тангорн от души одобрил решение Ваддари не засвечиваться на интересе к этой корабельной афере — дабы не навлечь на себя очередной несчастный случай.
Тем большую цену приобретало второе сообщение — сведения, собранные за это время Элвис и переправленные через того же Ваддари и, далее, через людей Виттано. Она переговорила со множеством своих приятелей из художественных и деловых кругов; тема разговоров была вполне невинной и не должна была насторожить тех, кто мог бы пасти ее в эти дни — и по линии ДСД, и по линии Приморской, 12. Наиболее важная информация, как водится, совершенно открыто лежала на самом видном месте; картина же вырисовывалась весьма занятная...
Примерно три года назад, когда на севере стала разгораться война, среди умбарской молодежи внезапно возникло повальное увлечение эльфами. Для тех, кто попроще, дело ограничилось модой на эльфийскую символику и песнопения, а вот вниманию персон более взыскательных была предложена целая идеология. Идеология эта — по крайней мере в изложении Элвис — выглядела как дичайшая смесь из учений кхандских дервишей («Ничего не иметь, ничего не желать, ничего не бояться») и мордорских анархистов (переустройство общества на основах абсолютной личной свободы и социального равенства), приправленная буколическими бреднями о «всеобщем единении с Природой». Можно только диву даваться — как могли клюнуть на такую незатейливую мякину юные умбарские интеллектуалы, но ведь клевали же, черт побери, да еще как клевали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51