— Неужели они задумали нечто похожее на ночной рейд по Ингушетии?.. — поменяв одни очки на другие и продолжая изучать диспозицию разноцветных маркеров, сдавленно прохрипел Альфред Анатольевич.
— Во второй раз соваться в Ингушетию или Осетию было бы с их стороны верхом глупости — там силовикам накрутили хвосты за предыдущие просчеты. Так что вполне допускаю вариант с Дагестаном, — потерянно и едва ли не шепотом проговорил Серебряков.
Антон сидел, откинувшись на спинку стула. Скрывая торжествующую дерзость, он с нарочитою и явною скукой взирал на примолкших мужчин, еще пять минут назад галдевших оживленно и громко, нарушая заповедную тишину клиники. Господи, они даже не могли представить, с какою элементарной простотой ему давались гениальные с их точки зрения способы анализа и прогнозирования! Он решал их «задачки» лишь самую малость напрягая извилины, словно отгадывая детский кроссворд, а не спасая сотни жизней!..
Молодой человек незаметно посмотрел на часы — до наступления нового года оставалось сорок две минуты. Вряд ли кто-то из присутствующих успеет добраться домой до праздничного боя курантов. Но и этот вопрос, загодя и основательно продуманный Князевым, отнюдь его не беспокоил.
— Итак, господа аналитики, — решил подвести итог руководителя операции и тоже мимолетно бросил взгляд на циферблат. По виду его было непонятно — то ли начавшийся процесс разгадки восточной шарады принес облегчение, то ли добавил озабоченности и головной боли. — Воздержусь пока от похвал — рановато, — изрек он, потирая уставшие глаза, — давайте подумаем о дальнейших действиях.
— Предлагаю поставить новую задачу группе Ярового, — без промедления отозвался Альфред Анатольевич. — Пусть майор проследит за берегом Шароаргуна. Если бандиты начнут возвращать отремонтированную технику тем же путем, стало быть, версию нанесения удара по Дагестану следует рассматривать как реальную.
Задумка генерал-майора была бесхитростной и понятной: исток реки Шароаргун находился в непосредственной близости от Грузии, а от истока на юг пролегала ровная десятикилометровая долина до реки Андийское Койсу с десятком мелких грузинских сел в верховьях. Там-то и могли чеченские мастера приводить доставленную технику в надлежащий боевой вид. А на территории Чечни Шароаргун извивался меж гор и километров тридцать стремительно нес свои воды в восточном направлении почти до самого Дагестана.
Антон напрягся в ожидании реакции Серебрякова, и тот, словно повинуясь его мысленным желаниям, жестко возразил:
— Не для того мы разыскивали всяких там богословов и музыкантов, чтоб они окопались на безлюдном берегу горной реки и безвылазно там сидели. Завтра же отправим к перевалочному лагерю из Ханкалы пяток простых спецназовцев — справятся…
* * *
По окончании экстренного совещания сотрудники Центра поспешно разъехались по домам — до двенадцати оставались считанные минуты. И только одетый с иголочки Князев никуда не торопился — как и несколько дней назад он шел по длинному коридору, размеренно ступая по безупречно надраенному полу и неся в руке пухлый портфель. Напрягая слух и воображение, он пытался определить, где именно собирался для встречи нового года дежурный медперсонал. Пока же только из палат доносился приглушенный звон бокалов, отдельные фразы пациентов, да негромкая, праздничная музыка.
И вдруг, дойдя уж почти до конца коридора, Антон услышал ее…
— Я сама напросилась сегодня работать, — подавлено и с грустью отвечала на чей-то вопрос Эвелина. — По графику дежурить выпадало Ольге Вдовиной, да у нее муж, дети… А мне с кем праздновать?
— Неужто нет подруг, знакомых? — раздался немолодой женский голос.
— Есть, конечно, Анна Павловна. Но тот, с кем я действительно хотела бы провести эту ночь… очень бы хотела… он сейчас далеко и в гораздо худших условиях. Так что нет у меня права предаваться веселью…
В этот миг молодой человек постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, распахнул ее. В полутьме кабинете, освещенным единственным источником — маленькой настольной лампой, находились двое: Эвелина Петровская и пожилая чуть полноватая женщина с приятным добрым лицом. Обе были в наглаженных белых халатах, обе сидели за столом, друг против друга; на столе между ними стояли две рюмки, бутылка сухого вина, небольшая квадратная склянка с винегретом. Из целлофанового пакетика по столешнице рассыпалось с десяток мелких мандаринов; на подоконнике тихо шептал радиоприемник…
— Добрый вечер, — улыбнулся Антон представительницам слабого пола, — прошу прощения за вторжение. Наше совещание у генерала Серебрякова затянулось, и вот… не удержался — забежал поздравить. Вы, надеюсь, не против?
Анна Павловна — женщина лет пятидесяти, понимающе посмотрела на красавицу Эвелину, да лицо той не выразило ни радости, ни согласия. Тогда она улыбнулась и, подыскивая мягкую, необидную причину для отказа, произнесла:
— Мы, как бы это объяснить… уединились намеренно. Может быть вам, молодой человек, лучше отпраздновать в более веселой компании? Все дежурные сотрудники собрались этажом выше — в кабинете ассистента Вдовиной.
Однако она плохо знала Князева, а точнее не знала его совершенно. Тот уж раскрыл портфель, живо выудил и поставил на стол бутылку дорогого шампанского, а вокруг нее с той же поразительной проворностью вспухала горка всевозможных деликатесов.
Девушка собралась возмутиться бесцеремонной агрессии, да он, опередив, нашелся:
— Понимаете ли… Один из моих друзей детства, кстати Эвелина его хорошо знает, в данный момент выполняет ответственное и крайне опасное задание. Поэтому мне не терпится поднять первый бокал именно за него. За его удачное и скорое возвращение!
Это был искусный ход — Князев в который раз демонстрировал прекрасное знание человеческой психологии.
Пока импозантный молодой мужчина в безупречно подогнанном по фигуре костюмчике как ни в чем ни бывало переставлял с тумбочки на стол три стакана тонкого стекла, пока откупоривал бутылку и наполнял их золотым игристым напитком, пожилая врач смотрела на девушку и поражалась происходившей перемене. Возмущение уступило место растерянности; бархатные глаза наполнились слезами; она не знала, куда деть дрожащие руки, покуда не схватила бокал…
— Я верю, что с ним ничего не случится, и он обязательно вернется! — горячо прошептала Эвелина, сверкнув повлажневшим взглядом. Выпив залпом шампанское и, поставив пустой стакан, вздохнула: — Ладно уж, Антон, посидите с нами — все одно ведь никуда не успеете…

Часть третья
Матч-реванш
/31 декабря 2004 г. — 5 января 2005 г./
Глава первая
/Горная Чечня/
В поздний предновогодний час в глухом чеченском селе Кири-Аул, в невзрачной комнатке каменного дома, за письменным столом работал тридцатилетний мужчина. Свисавшая с потолка лампа, покрытая самодельным абажуром, источала густой желтый свет, падавший под разными углами на скудное убранство комнаты. Почти половину огромной столешницы занимали компьютерный монитор, клавиатура и принтер. На самом краю стола приткнулась узкая газовая плитка; на одной ее конфорке стояла серебряная турка, на другой чугунный горшок, источавший аппетитный запах жижиг-чорпы. Напротив стола на двух темно-зеленых ящиках из-под фугасов, обитал большой плоский телевизор, а с улицы к нему тянулись провода от тарелки спутниковой антенны; с экрана негромко вещал диктор на английском языке, и мужчина, изредка отрываясь от работы — прислушивался, легко понимая чужую речь. В дальнем углу был устроен низкий и на вид очень жесткий лежак; подушкой служила толстая пачка газет и журналов. На подоконнике единственного окна, занавешенного светонепроницаемой шторой, покоился целый набор радиостанций. И телевизор, и связное оборудование, и современный компьютер питались электричеством от мерно гудящего в крохотном сарае дизельного генератора.
На стене, вплотную и боком к которой притулился письменный стол, было в беспорядке прикреплено множество распечаток и вырезок из газет. «Враги Ислама и подлые наймиты» — значилось над списком сотрудников милиции и аппарата правительства, приговоренных к уничтожению. Рядом со списком висело «Письмо коллегии верховного полевого шариатского суда», грозно взывающего к мусульманам: «…Родители, братья, родственники тех, которые предали свою веру и свой народ, став слугами российских ублюдков! Остановите своих заблудших баранов! Позор ляжет на весь ваш род. И об этом позоре будут напоминать и вашим детям, и детям ваших детей…» На самом видном месте бросалось в глаза набранное крупным шрифтом обращение из «Кавказского вестника»: «Аллах Акбар! Последнее предупреждение стукачам, национал-подонкам и предателям-ополченцам… Факт, что вы оставили службу у оккупантов в назначенный срок, должны засвидетельствовать два муджахеда. ВВМШ предупреждает, что тот, кто не уложится в назначенный срок, будет оставаться в списках предателей со всеми вытекающими отсюда последствиями… ВВМШ последний раз предлагает вам сложить оружие, снять форму российских свиней и разойтись по домам». На розовых квадратных листочках, приклеенных ближе к окну — над радиостанциями, ровными столбцами были написаны какие-то цифры, а на белых — слова, словосочетания или целые фразеологические обороты на русском языке.
У ног мужчины дремала собака — породистый кавказец. Ее хозяин изредка поглядывал на часы, дожидаясь заветных двенадцати — бутылка с отменным французским шампанским давно уж дожидалась своей минуты…
Но удивительное дело: все это для строгих здешних обычаев казалось немыслимым, невероятным. И спутниковое телевидение с разнузданными развлечениями неверных, и собака в человеческом жилище, и шампанское на столе… Навруз — наступление нового года по хиджрою — Лунному календарю, наступал двадцать первого марта, а мужчина, кажется, был не прочь отметить праздник и по Григорианскому исчислению. Видно не был он строгим мусульманином, а тем паче ортодоксом на манер талибов. Возможно, он вообще им не был, хотя внешность его на первый взгляд не опровергала местного происхождения — смуглое лицо; аккуратная бородка и такая же иссиня-черная, жесткая шевелюра; под тонкими губами ровный ряд белоснежных зубов…
Одна из радиостанций призывно пискнула и подмигнула с подоконника зеленоватым огоньком. Владелец скромных апартаментов поднялся из-за стола, сделал три шага и, подняв гарнитуру, ответил негромким мягким баритоном:
— На связи Ибрахим.
Из наушников донеслось:
— Ибрахим, это Абдул-хан. Прости за беспокойство…
— Ничего, говори. Я слушаю тебя, — мирно сказал мужчина на сносном чеченском.
— Мои люди, оставшиеся у реки, взяли утром русского и…
— Кто такой? — насторожился он. — И почему оказался в том районе?
Готовый слету выложить подробности, полевой командир запнулся на полуслове, но разговор продолжил в почтительном, выдержанном тоне:
— Какая-то неизвестная группа русских бродит в тех местах. Мои люди толком допросить пленного не успели — хотели переправить в базовый лагерь отряда, да внезапно приехал верховой человек с Гомхоя и рассказал, что село обложено ротой десантников, а старейшины взяты командиром в заложники. Умолял, в общем, отпустить его.
— Ну, а вы? — затаил дыхание Ибрахим.
— Пришлось выполнить требование русских, иначе старейшин бы расстреляли,
— несмело признался амир и поспешил добавить: — Но за группой неверных мы теперь внимательно следим. Никакой роты десанта там не было и в помине — их оказалось всего четверо с тем, захваченным у реки. Мне кажется, это спецназовцы… я этих собак распознаю по повадкам. И еще… я уверен: это те самые, что уничтожили два моих отряда, посланных за техникой. Прикажи, Ибрахим, и мои люди в любую секунду выпустят им кишки!
Прищурив глаза и секунду подумав, молодой человек быстро спросил:
— У тебя есть связь с теми, кто следит?
— Конечно.
— Тогда немедленно верни их в отряд. И пусть уйдут от группы спецназа незаметно! А после помолись Аллаху, чтоб федералы не обнаружили за собой слежки. Ты понял меня, Абдул-хан?
— Понял, Ибрахим… — потерянно и с плохо скрытым неудовольствием отвечал тот, ничегошеньки на самом деле не соображая.
Закончив разговор, мужчина вернулся к столу, постоял над разложенной между плиткой и монитором картой, залитой желтым светом лампы, потом вдруг спохватился — быстро посмотрел на циферблат и кинулся откупоривать бутылку. Подходящего фужера в наличие не было, потому вином он наполнил кофейную чашку. С чашкой же уселся в удобное кресло и обратил довольный взор к телевизору, из динамиков которого уж доносилась новогодняя музыка, а на экране мелькали разноцветные огни фейерверков — та часть Европы, откуда транслировался спутниковый канал, во всю готовилась к безудержному веселью. Когда стрелки сошлись на двенадцати, он с наслаждением сделал глоток игристого вина, да так с улыбкой на устах и замер, глядя на мирную, беспечную заграничную жизнь…
Звали его вовсе не Ибрахим. Имя известного в Исламе Пророка, ставшее то ли прозвищем, то ли позывным этого мужчины, стало данью уважения чеченцев таланту и способности точно предугадывать важные события из ближайшего будущего. Несколько лет тому назад Рустам Азимов покинул родную Аджарию и записался добровольцем в отряд Абдул-Малика, а в скорости попал на три месяца в учебный лагерь на территории Пакистана, где совершенствовал навыки связиста. Но не отвагой, не находчивостью и не прочими бойцовскими качествами привлек он внимание прославленного амира. Молчаливый Рустам и днем и ночью не снимал с головы наушников, безвылазно находясь в маленькой палатке, напичканной радиоаппаратурой, где выполнял прямые обязанности, спал и принимал пищу. Наведавшись к нему однажды по служебным делам (ранним утром отряду предстояло пересечь границу и вернуться из Грузии в Чечню), командир бригады был нимало удивлен удрученным видом обычно невозмутимого аджарца. «За перевалом нас поджидают федералы…» — выдавил парень, когда Абдул-Малик с лихой беззаботностью спросил в чем дело. Командир посмеялся тогда над «провидцем», да шестое чувство своевременно подсказало: не будет моего греха в небольшой задержке — выйдем на сутки позже; пусть первым штурмует перевал отряд Сайдулаева…
И не стало утром отряда Сайдулаева, попавшего в хитро устроенную русским усиленным батальоном ловушку.
— Но откуда ты узнал?! И почему не доложил по форме, имея точные, проверенные данные?! — вскричал разъяренный чеченец, вихрем ворвавшись после бойни на перевале в брезентовое жилище Азимова.
— Вот мои данные, — скромно ответил тот, протягивая амиру гарнитуру с тихо шелестящей русской речью.
Абдул-Малик прислушался к разноголосой эфирной перебранке, да не поняв ни слова, швырнул наушники в сторону.
— Я просто слушаю радиообмен и анализирую, — виновато пояснил аджарец.
— Да ведь они общаются с использованием кодовых таблиц!
— Не всегда, — подкупал спокойной уверенностью связист. — Иногда проскакивает и открытый текст. К тому же и шифры не панацея для сохранения информации — со временем, с опытом начинаешь улавливать намеки на суть даже в закодированном тексте.
— Каким же образом? — уж не горячо, а с миролюбивым любопытством вопрошал прославленный полевой командир.
— Пожалуй, точного рецепта не опишешь. И по интонации, и по объему сообщений; интуитивно, наконец…
И многим позже, когда Абдул-Малик приблизил его к себе, сделав первым советником, недюжинный дар этого человека поражал всех, кому приходилось сталкиваться с решением архисложных тактических задач. Слава о нем долетела и до Главного штаба — тамошние бригадные генералы также зачастили с просьбами о помощи, а скоро и вовсе забрали его к себе. А шесть месяцев назад с Рустамом встретился один из лидеров мятежной республики и предложил возглавить стратегическое руководство одной очень интересной и чрезвычайно важной операцией…
На единственной сельской улочке послышались чьи-то приглушенные голоса. Собака повела ушами, открыла глаза, приподняла голову и настороженно посмотрела на дверь.
— Не беспокойся, Кеда, — прошептал Азимов, ласково потрепав ее по загривку. — Охрана у нас с тобой надежная — ни один чужак не проскочит.
Он назвал ее в честь своей малой родины — городка Кеда, находящегося на самом юге Аджарии, почти у границы с Турцией.
Поправив абажур, дабы свет беспрепятственно падал на разложенную карту, Рустам плеснул в чашку вторую порцию шампанского, сделал маленький глоток и надолго задумался, скользя взглядом по какому-то меридиану…
Карта пестрела мелкими значками, пунктирами, стрелками, но все ж некую систему в маркировке несведущему обывателю можно было отыскать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30