Б. БАШИЛОВ
НЕПОНЯТЫЙ ПРЕДВОЗВЕСТИТЕЛЬ
ПУШКИН КАК ОСНОВОПОЛОЖНИК РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ
ОГЛАВЛЕНИЕ
I. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
II. НЕПОНЯТЫЙ ПРЕДВОЗВЕСТИТЕЛЬ
III. ПУШКИН, КАК ВОССТАНОВИТЕЛЬ ГАРМОНИЧЕСКОГО ОБЛИКА РУССКОГО
ЧЕЛОВЕКА ДОПЕТРОВСКОЙ РУСИ
IV. ДУХОВНЫЙ ПУТЬ ПУШКИНА
V. ВЕЛИЧАЙШИЙ РУССКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ XIX СТОЛЕТИЯ
VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИТОГИ ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА I
I. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
Вместе с новой мощной волной европейских идей, проникнувших в Россию
после Отечественной войны, увеличивается и отрицание их.
В "Пантеоне славных российских мужей" подчеркивалась идея, что "высокая
мораль французской философии была первой причиной двадцатипятилетнего во всем
мире кровопролития".
И это не единичные высказывания подобного рода против духовного
подражания Европе, которые можно встретить в русской печати, издававшейся после
Отечественной войны. И если еще в 1823 году П. Вяземский пишет Жуковскому, что в
своих трудах он намеревается "разливать по России свет европейский", то в эти же
годы крепнет и противоположное настроение, что Россия может светить собственным
светом.
Несмотря на идейную зависимость от масонства и вольтерьянства, даже во
взглядах и в творчестве членов кружка Любомудрия, проявляются и новые черты.
Увлекаясь немецкой философией любомудры не увлекаются уже столь слепо Европой. В
творчество одного из виднейших любомудров кн. Одоевского, мы находим уже резкую
критику европейской культуры. А всесторонняя критика русской культуры со
временем приводит отдельных любомудров и других представителей образованного
общества к пониманию, что европейская культура не является готовым образцом
культуры для всех других народов. Среди членов кружка любомудров и других
выдающихся людей Александровской эпохи, зарождается сомнение в качестве
европейского света. Все чаще и чаще задумываются они над вопросом, а нельзя ли
России освещаться собственным светом.
Появившаяся в эти годы раздумий и сомнений "История Государства
Российского" Карамзина укрепляет и усиливает сомнения в пригодности принципов
европейской культуры для всех народов. "История Государства Российского "вернула
русскому народу его тяжелое, но славное прошлое, которое игнорировалось с времен
Петра". "Все, даже светские женщины, — писал Пушкин, — бросились читать историю
своего отечества, дотоле им неизвестную. Древняя Россия, казалось, найдена
Карамзиным, как Америка Колумбом".
Пушкин сообщает, что "Молодым якобинцам" очень пришлась не по душе
История Карамзина. И "молодые якобинцы" весьма негодовали на Карамзина за его
"размышления в пользу самодержавия".
Развивавшееся в Александровскую эпоху национальное направление вовлекало
в свою орбиту даже некоторых масонов. И в Александровскую эпоху не все масоны
были идейными врагами русской монархии и православия. Как и в эпоху Елизаветы,
Екатерины и Павла, состав масонов очень различен по характеру своих политических
убеждений и по своему отношению к православию.
"Масонские ложи, — пишет Иванов, — отражали самые различные направления.
В числе масонов были темные мистики и суровые пиетисты, как школа старых масонов
и их учеников, озлобленные обскуранты, образчиком которых может служить
Голенищев-Кутузов, и люди молодого либерального направления, склонные к
филантропии, но не к пиетизму, смеявшиеся над обскурантами и искавшие интереса
политического". (1)
О генерале Инзове, под начальством которого находился Пушкин в Кишиневе,
Митрополит Анастасий в книге "Пушкин и его отношение к религии и православной
церкви", замечает: "Будучи старым масоном, последний в то же время был и
преданным сыном православной церкви: в Александровскую эпоху то и другое иногда
легко уживалось вместе".
Таким формальным масоном был в частности министр Народного просвещения
граф Разумовский, который обратил внимание на то, что во всех тогда
существовавших средних учебных заведениях Закон Божий вовсе не преподавался и
ученики оставались без всякого внушения им правил и основ религии. Обратил граф
Разумовский внимание и на то, что домашнее образование находилось с руках
учителей-иностранцев.
"В отечестве нашем, — писал граф Разумовский в своем докладе Александру
I, — далеко простерло корни свои воспитание иноземцами сообщаемое. Дворянство,
подпора государства, возрастает нередко под надзором людей, одною рукою
собственной корыстью занятых, презирающих все не иностранное, не имеющих ни
чистых правил нравственности, ни познаний". Граф Разумовский указывал, что
"следуя дворянству и другие сословия готовят медленную пагубу обществу
воспитанием детей своих в руках у иностранцев".
Александр I передал доклад министра Народного просвещения в Комитет
министров на рассмотрение, но последний нашел взгляды гр. Разумовского
ошибочными. Но Александр I все же одобрил предложенные гр. Разумовским меры.
...Политическое вольнодумство раздражало и тревожило Карамзина. 18 апреля
1819 года он писал Дмитриеву по поводу политических убийств и общего
революционного брожения в Европе: "Хотят уронить троны, чтобы на их места
навалить журналов, думая, что журналисты могут править светом". В этой иронии
звучала горькая мудрость историка, которому довелось быть свидетелем
революционного буйства парижской черни.
...В письме к Вяземскому 12 августа 1818 года Карамзин определенно
высказывается против конституции: "Россия не Англия, даже и не Царство Польское:
имеет свою государственную судьбу великую, удивительную и скорее может упасть,
нежели еще более возвыситься. Самодержавие есть душа, жизнь ее, как
республиканское правительство было жизнью Рима. Эксперименты не годятся в таком
случае. Впрочем не мешаю другим мыслить иначе... Для меня, старика, приятнее
идти в комедию, нежели в залу Национального Собрания, или в камеру депутатов,
хотя я в душе республиканец и таким умру".
* * *
В эти же годы, в конце наполнения бурными событиями царствования
Александра I, оформляются основы мудрого миросозерцания Пушкина, уже вполне
национального по своему духу.
II. НЕПОНЯТЫЙ ПРЕДВОЗВЕСТИТЕЛЬ
В 1937 году, в столетие со дня смерти Пушкина, русские масоны утверждали,
что Пушкин был пророком масонских идей и стремлений. Это ничто иное, как
очередной миф, один из бесчисленных мифов, созданных русскими масонами и
духовными их потомками русскими интеллигентами.
Уже в 1825 году, во время жизни в селе Михайловском, накануне восстания
декабристов у Пушкина складываются основные черты его мудрого политического
миросозерцания, которое заставляет причислить Пушкина к самым выдающимся русским
политическим мыслителям того времени.
"Гениальные люди, — пишет Митрополит Анастасий в "Беседах с собственным
сердцем", — являются обыкновенно фокусом, в котором сосредотачивается творческая
энергия за целую эпоху: не удивительно поэтому, что они сами обозначают эпоху в
жизни человечества". Это суждение вполне применимо к Пушкину с той только
разницей, что Пушкин явился фокусом, в котором выразилось национальное
мировоззрение предшествующих эпох русской истории.
В Пушкине впервые после совершенной Петром I революции раскрылась душа
России, все духовное своеобразие русского народа. Пушкин — это свидетельство,
каким бы должен быть русский человек, если бы он прожил больше, и силой своего
светлого гения оформил бы душу образованных русских людей на русский образец,
если бы Россия пошла пушкинским путем, а не путем Радищева, гибельным путем
русской интеллигенции, этих духовных ублюдков ни европейцев, ни русских,
"стрюцких", как их презрительно называл Достоевский.
"Пушкин, — пишет Достоевский, — как раз приходит в самом начале
правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в
обществе нашем после целого столетия с Петровской реформы, и появление его
сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. В
этом то смысле Пушкин есть пророчество и указание". (2)
"...В Пушкине родились все течения русской мысли и жизни, он поставил
проблему России, и уже самой постановкой вопроса предопределил способы его
разрешения". (3)
Аполлон Григорьев — критик значительно более глубокий, чем В. Белинский,
утверждает, что "Пушкин — это наше все". Он "...представитель всего нашего
душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным, после
всех столкновений с чужим, с другими мирами".
Но раскройте любую из так называемых "Историй русской общественной
мысли". Напрасно вы будете искать там имя Пушкина. Это вполне понятно потому
что, то что до сих пор выдавалось за историю русской мысли, являются на самом
деле историей не русских идей, или, если хотите еще точные, историей
политических заблуждений и политического обезьянничества радикальной части
русского общества. В этих историях под микроскопом любовно и тщательно
исследуются все мысли "таких гигантов политической мысли", как Добролюбова,
Ткачева, Лаврова, но Пушкина в оных историях нет.
История русской общественной мысли в синодик своих святых зачисляла
только тех, кто честно выполнял задачу разрушения России, кто судил об
исторических судьбах России, о внутренней и внешней политике ее правительства с
"безответственной позиции угнетенного раба", в уме которого никогда не ночевала
мысль о том, что всякий член нации несет ответственность за судьбы своей родины.
Писаревы, Ткачевы — все, кто зачислен в "русские мыслители" — никогда не
обладали государственным сознанием, никогда не умели занять патриотическую
позицию, при которой, находясь в оппозиции правительству, они не переходили бы
ту черту, за которой начиналась оппозиция к России или отбывание натуральной
повинности по разрушению своей страны.
Негласная цензура революционных кругов, всегда по своей суровости на
много превосходившая цензуру официальную, так запугала пушкиноведов, что они,
боясь обвинения в реакционности и черносотенстве, боялись коснуться запретной
темы о Пушкине, как о политическом мыслителе.
До Октябрьской революции первую и единственную попытку коснуться этой
темы сделал редактор первого посмертного издания сочинений Пушкина П. В.
Анненков, являющийся и первым пушкиноведом по времени, в своей статье
"Общественные идеалы Пушкина". (4)
После Октябрьской революции С. Л. Франком написана небольшая, но
чрезвычайно ценная работа "Пушкин как политический мыслитель". К работе
приложены заметки князя Вяземского о политическом мировоззрении Пушкина. Работа
С. Франка небольшая по объему, но ценная по содержанию, пробивает громадную
брешь в названной теме. Вот по существу и все, чем мы располагаем в области
изучения политического мировоззрения гениальнейшего русского поэта.
Что же касается пушкиноведов в СССР, то никто из них, конечно, и не смеет
и помыслить о том, чтобы показать политическое мировоззрение национального поэта
таким, каково оно есть на самом дела, т. е. национальным.
Написать правду о политическом воззрении Пушкина — значит вбить осиновый
кол в утопическое бунтарство русской интеллигенции, в результате которого
погибло национальное государство, за судьбу которого всегда так боялся
гениальный поэт. Написать правду, — значит вскрыть истину, кто и как постарался
украсть у русского народа замечательного политического мыслителя.
III. ПУШКИН, КАК ВОССТАНОВИТЕЛЬ ГАРМОНИЧЕСКОГО ОБЛИКА РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ДОПЕТРОВСКОЙ РУСИ
Как некий Херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь...
А. Пушкин. Моцарт и Сальери.
I
Бердяев, Мережковский и ряд других представителей "западнической линии" в
наши дни усиленно подчеркивали, что Пушкин лишен русских национальных черт:
стихийности, безграничности, дионистического начала.
"Не был еще интеллигентом Пушкин, — пишет Н. Бердяев в "Русской идее", —
величайшее явление русской творческой гениальности первой трети века, создатель
русского языка и русской литературы... Но в нем было что-то ренессансное и в
этом на него не походит вся великая русская литература XIX века, совсем не
ренессансная по духу. Элемент ренессансный у нас только и был в эпоху Александра
I и в начале XX века. Великие русские писатели XIX века будут творить не от
радостного творческого избытка, а от жажды спасения народа, человечества и всего
мира, от печалования и страдания о неправде и рабстве человека. Темы русской
литературы будут христианские и тогда, когда в сознании своем русские писатели
отступят от христианства. Пушкин единственный русский писатель ренессансного
типа свидетельствует о том, как всякий народ значительной судьбы есть целый
космос и потенциально заключает в себе все. Так Гете свидетельствует об этом для
германского народа".
Все это бесстыдная интеллигентская ложь. В. Шубарт правильно подчеркивал,
что "русские тоже имели свою готическую эпоху, ибо они воплощали гармонический
прототип еще в более чистой форме, нежели Запад".
В главе "История русской души" Шубарт пишет: "Первоначально русская душа,
так же, как заодно европейская во времена готики, была настроена гармонически.
Гармонический дух живет во всем древнем русском христианстве. Православная
церковь принципиально терпима. Она отрицает насильственное распространение
своего учения и порабощение совести. Она меняет свое поведение только со времен
Петра I, когда подпав под главенство Государства, она допустила ущемление им
своих благородных принципов. Гармония лежит и в образе русского священника.
Мягкие черты его лица и волнистые волосы напоминают старые иконы. Какая
противоположность иезуитским головам Запада с их плоскими, цезаристскими
головами". (5)
Когда Тверской купец Никитин в написанном в 16 в. "Хождении за три моря
"восклицает: "Да сохрани Бог землю русскую! Боже сохрани! Боже сохрани!" он
только следует древней русской традиции. Это Древнее отношение к Родине
воскрешается Пушкиным в письме к Чаадаеву, когда он пишет своему былому ментору:
"Клянусь Вам моей честью, что я ни за что не согласился бы ни переменить
родину, ни иметь другую историю, чем история наших предков, какую нам послал
Бог".
Афанасий Никитин, посетивший много стран, пишет: "...На этом свете нет
страны, подобной нашей. Некоторые вельможи земли русской несправедливы и
недобры. Но да устроится русская земля! Боже! Боже! Боже!"
А. Пушкин пишет Чаадаеву: "...Я вовсе не склонен восхищаться всем, что
вижу кругом...", но тем не менее заявляет, что он ни за что бы не променял ни
родины, ни родной истории. Что в этих взглядах на русское прошлое и на Россию
есть общего с взглядами русской интеллигенции на русское прошлое и Россию?
Утверждение Герцена, что на великое явление Петра Россия ответила великим
явлением Пушкина, которым так любит спекулировать русская интеллигенция,
абсолютно ложно. Революция, совершенная Петром, вызвала к жизни появление
Радищева — "отца русской интеллигенции". Это Радищев является законным и идейным
наследником дела Петра. А Пушкин — духовный антипод "отца русской интеллигенции"
— является восстановителем духовных традиций, существовавших в допетровской
Руси.
Потребовалось около столетия, чтобы русский народ изжил следы духовного и
социального потрясения и на революционный переворот, устроенный Петром, ответил
появлением Пушкина.
Гармонический духовный облик духовно созревшего Пушкина, вопреки
утверждениям Бердяева и других представителей русской интеллигенции, близок к
духовному облику величайшего человека Московской Руси — св. Сергия Радонежского.
В предисловии своей книге "Преподобный Сергий Радонежский" Б. Зайцев отмечает в
духовном облике Сергия Радонежского "глубокое созвучие народу, великая
типичность, сочетание в одном рассеянных черт русских". Сергия Радонежского от
всех "терний пустынножительства защищало и природное спокойствие,
ненадломленность, невосторженность, в нем решительно нет ничего болезненного".
1 2 3 4
НЕПОНЯТЫЙ ПРЕДВОЗВЕСТИТЕЛЬ
ПУШКИН КАК ОСНОВОПОЛОЖНИК РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ
ОГЛАВЛЕНИЕ
I. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
II. НЕПОНЯТЫЙ ПРЕДВОЗВЕСТИТЕЛЬ
III. ПУШКИН, КАК ВОССТАНОВИТЕЛЬ ГАРМОНИЧЕСКОГО ОБЛИКА РУССКОГО
ЧЕЛОВЕКА ДОПЕТРОВСКОЙ РУСИ
IV. ДУХОВНЫЙ ПУТЬ ПУШКИНА
V. ВЕЛИЧАЙШИЙ РУССКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ XIX СТОЛЕТИЯ
VI. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИТОГИ ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА I
I. РОССИЯ МОЖЕТ СВЕТИТЬ СОБСТВЕННЫМ СВЕТОМ
Вместе с новой мощной волной европейских идей, проникнувших в Россию
после Отечественной войны, увеличивается и отрицание их.
В "Пантеоне славных российских мужей" подчеркивалась идея, что "высокая
мораль французской философии была первой причиной двадцатипятилетнего во всем
мире кровопролития".
И это не единичные высказывания подобного рода против духовного
подражания Европе, которые можно встретить в русской печати, издававшейся после
Отечественной войны. И если еще в 1823 году П. Вяземский пишет Жуковскому, что в
своих трудах он намеревается "разливать по России свет европейский", то в эти же
годы крепнет и противоположное настроение, что Россия может светить собственным
светом.
Несмотря на идейную зависимость от масонства и вольтерьянства, даже во
взглядах и в творчестве членов кружка Любомудрия, проявляются и новые черты.
Увлекаясь немецкой философией любомудры не увлекаются уже столь слепо Европой. В
творчество одного из виднейших любомудров кн. Одоевского, мы находим уже резкую
критику европейской культуры. А всесторонняя критика русской культуры со
временем приводит отдельных любомудров и других представителей образованного
общества к пониманию, что европейская культура не является готовым образцом
культуры для всех других народов. Среди членов кружка любомудров и других
выдающихся людей Александровской эпохи, зарождается сомнение в качестве
европейского света. Все чаще и чаще задумываются они над вопросом, а нельзя ли
России освещаться собственным светом.
Появившаяся в эти годы раздумий и сомнений "История Государства
Российского" Карамзина укрепляет и усиливает сомнения в пригодности принципов
европейской культуры для всех народов. "История Государства Российского "вернула
русскому народу его тяжелое, но славное прошлое, которое игнорировалось с времен
Петра". "Все, даже светские женщины, — писал Пушкин, — бросились читать историю
своего отечества, дотоле им неизвестную. Древняя Россия, казалось, найдена
Карамзиным, как Америка Колумбом".
Пушкин сообщает, что "Молодым якобинцам" очень пришлась не по душе
История Карамзина. И "молодые якобинцы" весьма негодовали на Карамзина за его
"размышления в пользу самодержавия".
Развивавшееся в Александровскую эпоху национальное направление вовлекало
в свою орбиту даже некоторых масонов. И в Александровскую эпоху не все масоны
были идейными врагами русской монархии и православия. Как и в эпоху Елизаветы,
Екатерины и Павла, состав масонов очень различен по характеру своих политических
убеждений и по своему отношению к православию.
"Масонские ложи, — пишет Иванов, — отражали самые различные направления.
В числе масонов были темные мистики и суровые пиетисты, как школа старых масонов
и их учеников, озлобленные обскуранты, образчиком которых может служить
Голенищев-Кутузов, и люди молодого либерального направления, склонные к
филантропии, но не к пиетизму, смеявшиеся над обскурантами и искавшие интереса
политического". (1)
О генерале Инзове, под начальством которого находился Пушкин в Кишиневе,
Митрополит Анастасий в книге "Пушкин и его отношение к религии и православной
церкви", замечает: "Будучи старым масоном, последний в то же время был и
преданным сыном православной церкви: в Александровскую эпоху то и другое иногда
легко уживалось вместе".
Таким формальным масоном был в частности министр Народного просвещения
граф Разумовский, который обратил внимание на то, что во всех тогда
существовавших средних учебных заведениях Закон Божий вовсе не преподавался и
ученики оставались без всякого внушения им правил и основ религии. Обратил граф
Разумовский внимание и на то, что домашнее образование находилось с руках
учителей-иностранцев.
"В отечестве нашем, — писал граф Разумовский в своем докладе Александру
I, — далеко простерло корни свои воспитание иноземцами сообщаемое. Дворянство,
подпора государства, возрастает нередко под надзором людей, одною рукою
собственной корыстью занятых, презирающих все не иностранное, не имеющих ни
чистых правил нравственности, ни познаний". Граф Разумовский указывал, что
"следуя дворянству и другие сословия готовят медленную пагубу обществу
воспитанием детей своих в руках у иностранцев".
Александр I передал доклад министра Народного просвещения в Комитет
министров на рассмотрение, но последний нашел взгляды гр. Разумовского
ошибочными. Но Александр I все же одобрил предложенные гр. Разумовским меры.
...Политическое вольнодумство раздражало и тревожило Карамзина. 18 апреля
1819 года он писал Дмитриеву по поводу политических убийств и общего
революционного брожения в Европе: "Хотят уронить троны, чтобы на их места
навалить журналов, думая, что журналисты могут править светом". В этой иронии
звучала горькая мудрость историка, которому довелось быть свидетелем
революционного буйства парижской черни.
...В письме к Вяземскому 12 августа 1818 года Карамзин определенно
высказывается против конституции: "Россия не Англия, даже и не Царство Польское:
имеет свою государственную судьбу великую, удивительную и скорее может упасть,
нежели еще более возвыситься. Самодержавие есть душа, жизнь ее, как
республиканское правительство было жизнью Рима. Эксперименты не годятся в таком
случае. Впрочем не мешаю другим мыслить иначе... Для меня, старика, приятнее
идти в комедию, нежели в залу Национального Собрания, или в камеру депутатов,
хотя я в душе республиканец и таким умру".
* * *
В эти же годы, в конце наполнения бурными событиями царствования
Александра I, оформляются основы мудрого миросозерцания Пушкина, уже вполне
национального по своему духу.
II. НЕПОНЯТЫЙ ПРЕДВОЗВЕСТИТЕЛЬ
В 1937 году, в столетие со дня смерти Пушкина, русские масоны утверждали,
что Пушкин был пророком масонских идей и стремлений. Это ничто иное, как
очередной миф, один из бесчисленных мифов, созданных русскими масонами и
духовными их потомками русскими интеллигентами.
Уже в 1825 году, во время жизни в селе Михайловском, накануне восстания
декабристов у Пушкина складываются основные черты его мудрого политического
миросозерцания, которое заставляет причислить Пушкина к самым выдающимся русским
политическим мыслителям того времени.
"Гениальные люди, — пишет Митрополит Анастасий в "Беседах с собственным
сердцем", — являются обыкновенно фокусом, в котором сосредотачивается творческая
энергия за целую эпоху: не удивительно поэтому, что они сами обозначают эпоху в
жизни человечества". Это суждение вполне применимо к Пушкину с той только
разницей, что Пушкин явился фокусом, в котором выразилось национальное
мировоззрение предшествующих эпох русской истории.
В Пушкине впервые после совершенной Петром I революции раскрылась душа
России, все духовное своеобразие русского народа. Пушкин — это свидетельство,
каким бы должен быть русский человек, если бы он прожил больше, и силой своего
светлого гения оформил бы душу образованных русских людей на русский образец,
если бы Россия пошла пушкинским путем, а не путем Радищева, гибельным путем
русской интеллигенции, этих духовных ублюдков ни европейцев, ни русских,
"стрюцких", как их презрительно называл Достоевский.
"Пушкин, — пишет Достоевский, — как раз приходит в самом начале
правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в
обществе нашем после целого столетия с Петровской реформы, и появление его
сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. В
этом то смысле Пушкин есть пророчество и указание". (2)
"...В Пушкине родились все течения русской мысли и жизни, он поставил
проблему России, и уже самой постановкой вопроса предопределил способы его
разрешения". (3)
Аполлон Григорьев — критик значительно более глубокий, чем В. Белинский,
утверждает, что "Пушкин — это наше все". Он "...представитель всего нашего
душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным, после
всех столкновений с чужим, с другими мирами".
Но раскройте любую из так называемых "Историй русской общественной
мысли". Напрасно вы будете искать там имя Пушкина. Это вполне понятно потому
что, то что до сих пор выдавалось за историю русской мысли, являются на самом
деле историей не русских идей, или, если хотите еще точные, историей
политических заблуждений и политического обезьянничества радикальной части
русского общества. В этих историях под микроскопом любовно и тщательно
исследуются все мысли "таких гигантов политической мысли", как Добролюбова,
Ткачева, Лаврова, но Пушкина в оных историях нет.
История русской общественной мысли в синодик своих святых зачисляла
только тех, кто честно выполнял задачу разрушения России, кто судил об
исторических судьбах России, о внутренней и внешней политике ее правительства с
"безответственной позиции угнетенного раба", в уме которого никогда не ночевала
мысль о том, что всякий член нации несет ответственность за судьбы своей родины.
Писаревы, Ткачевы — все, кто зачислен в "русские мыслители" — никогда не
обладали государственным сознанием, никогда не умели занять патриотическую
позицию, при которой, находясь в оппозиции правительству, они не переходили бы
ту черту, за которой начиналась оппозиция к России или отбывание натуральной
повинности по разрушению своей страны.
Негласная цензура революционных кругов, всегда по своей суровости на
много превосходившая цензуру официальную, так запугала пушкиноведов, что они,
боясь обвинения в реакционности и черносотенстве, боялись коснуться запретной
темы о Пушкине, как о политическом мыслителе.
До Октябрьской революции первую и единственную попытку коснуться этой
темы сделал редактор первого посмертного издания сочинений Пушкина П. В.
Анненков, являющийся и первым пушкиноведом по времени, в своей статье
"Общественные идеалы Пушкина". (4)
После Октябрьской революции С. Л. Франком написана небольшая, но
чрезвычайно ценная работа "Пушкин как политический мыслитель". К работе
приложены заметки князя Вяземского о политическом мировоззрении Пушкина. Работа
С. Франка небольшая по объему, но ценная по содержанию, пробивает громадную
брешь в названной теме. Вот по существу и все, чем мы располагаем в области
изучения политического мировоззрения гениальнейшего русского поэта.
Что же касается пушкиноведов в СССР, то никто из них, конечно, и не смеет
и помыслить о том, чтобы показать политическое мировоззрение национального поэта
таким, каково оно есть на самом дела, т. е. национальным.
Написать правду о политическом воззрении Пушкина — значит вбить осиновый
кол в утопическое бунтарство русской интеллигенции, в результате которого
погибло национальное государство, за судьбу которого всегда так боялся
гениальный поэт. Написать правду, — значит вскрыть истину, кто и как постарался
украсть у русского народа замечательного политического мыслителя.
III. ПУШКИН, КАК ВОССТАНОВИТЕЛЬ ГАРМОНИЧЕСКОГО ОБЛИКА РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА
ДОПЕТРОВСКОЙ РУСИ
Как некий Херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь...
А. Пушкин. Моцарт и Сальери.
I
Бердяев, Мережковский и ряд других представителей "западнической линии" в
наши дни усиленно подчеркивали, что Пушкин лишен русских национальных черт:
стихийности, безграничности, дионистического начала.
"Не был еще интеллигентом Пушкин, — пишет Н. Бердяев в "Русской идее", —
величайшее явление русской творческой гениальности первой трети века, создатель
русского языка и русской литературы... Но в нем было что-то ренессансное и в
этом на него не походит вся великая русская литература XIX века, совсем не
ренессансная по духу. Элемент ренессансный у нас только и был в эпоху Александра
I и в начале XX века. Великие русские писатели XIX века будут творить не от
радостного творческого избытка, а от жажды спасения народа, человечества и всего
мира, от печалования и страдания о неправде и рабстве человека. Темы русской
литературы будут христианские и тогда, когда в сознании своем русские писатели
отступят от христианства. Пушкин единственный русский писатель ренессансного
типа свидетельствует о том, как всякий народ значительной судьбы есть целый
космос и потенциально заключает в себе все. Так Гете свидетельствует об этом для
германского народа".
Все это бесстыдная интеллигентская ложь. В. Шубарт правильно подчеркивал,
что "русские тоже имели свою готическую эпоху, ибо они воплощали гармонический
прототип еще в более чистой форме, нежели Запад".
В главе "История русской души" Шубарт пишет: "Первоначально русская душа,
так же, как заодно европейская во времена готики, была настроена гармонически.
Гармонический дух живет во всем древнем русском христианстве. Православная
церковь принципиально терпима. Она отрицает насильственное распространение
своего учения и порабощение совести. Она меняет свое поведение только со времен
Петра I, когда подпав под главенство Государства, она допустила ущемление им
своих благородных принципов. Гармония лежит и в образе русского священника.
Мягкие черты его лица и волнистые волосы напоминают старые иконы. Какая
противоположность иезуитским головам Запада с их плоскими, цезаристскими
головами". (5)
Когда Тверской купец Никитин в написанном в 16 в. "Хождении за три моря
"восклицает: "Да сохрани Бог землю русскую! Боже сохрани! Боже сохрани!" он
только следует древней русской традиции. Это Древнее отношение к Родине
воскрешается Пушкиным в письме к Чаадаеву, когда он пишет своему былому ментору:
"Клянусь Вам моей честью, что я ни за что не согласился бы ни переменить
родину, ни иметь другую историю, чем история наших предков, какую нам послал
Бог".
Афанасий Никитин, посетивший много стран, пишет: "...На этом свете нет
страны, подобной нашей. Некоторые вельможи земли русской несправедливы и
недобры. Но да устроится русская земля! Боже! Боже! Боже!"
А. Пушкин пишет Чаадаеву: "...Я вовсе не склонен восхищаться всем, что
вижу кругом...", но тем не менее заявляет, что он ни за что бы не променял ни
родины, ни родной истории. Что в этих взглядах на русское прошлое и на Россию
есть общего с взглядами русской интеллигенции на русское прошлое и Россию?
Утверждение Герцена, что на великое явление Петра Россия ответила великим
явлением Пушкина, которым так любит спекулировать русская интеллигенция,
абсолютно ложно. Революция, совершенная Петром, вызвала к жизни появление
Радищева — "отца русской интеллигенции". Это Радищев является законным и идейным
наследником дела Петра. А Пушкин — духовный антипод "отца русской интеллигенции"
— является восстановителем духовных традиций, существовавших в допетровской
Руси.
Потребовалось около столетия, чтобы русский народ изжил следы духовного и
социального потрясения и на революционный переворот, устроенный Петром, ответил
появлением Пушкина.
Гармонический духовный облик духовно созревшего Пушкина, вопреки
утверждениям Бердяева и других представителей русской интеллигенции, близок к
духовному облику величайшего человека Московской Руси — св. Сергия Радонежского.
В предисловии своей книге "Преподобный Сергий Радонежский" Б. Зайцев отмечает в
духовном облике Сергия Радонежского "глубокое созвучие народу, великая
типичность, сочетание в одном рассеянных черт русских". Сергия Радонежского от
всех "терний пустынножительства защищало и природное спокойствие,
ненадломленность, невосторженность, в нем решительно нет ничего болезненного".
1 2 3 4