!
– Ну вот, ко всем прочим глюкам у тебя прибавилось религиозное помешательство.
– Дай лучше руку, а то так и будешь сучить ногами в грязи, Фома-Ни-Во-Что-Не-Верующий!
Даже внутри ночлежки вода капала с крыши и собиралась в лужи.
– Как я рад! – прошептал Рихард, привалившись к стене около родной двери. – Сейчас я боюсь только одного: откроем дверь, а там на кровати мерзкая мокрая лужа!
Оскар с содроганием: посмотрел на приятеля: жалкая, вымокшая до последней нитки фигура, облепленная остатками расползшегося плаща, осунувшееся лицо с кругами под глазами, струи воды, разбегающиеся от порванных ботинок. Потом он еще раз содрогнулся, осознав, что сам выглядит нисколько не лучше. Как бы им не заболеть после таких неблагоприятных для здоровья прогулок.
Едва зайдя в комнату, Рихард, как был в мокрой одежде и ботинках, рухнул на кровать, отчего та жалобно заскрипела.
– Да ты же мокрее самой воды!! – возмутился Оскар, но его возглас остался без внимания. Сильно сдал за сегодня этот здоровый парень. Не выдержал стольких испытаний сразу. В задумчивости – он сравнивал себя в молодости с теперешним Хотцендорфером – Оскар оторвал от пиджака неприятно пахнущие остатки плаща. Капюшон оказался более прочным и даже сохранил форму. Пиджак, в принципе, был непромокаемым, однако вода налилась за шиворот, на грудь и живот, что было не только неприятно, но и опасно для здоровья. Оскар быстро разделся и протер тело кремом, извлеченным из коробочки на поясе. При взгляде на эту коробочку Энквист не удержался и громко застонал от горя: он сунул коробочку с целлулоидными стрелками в карман плаща, а тот расползся, и коробка сгинула где-то в луже. Как жаль! Часы жалостливо, как умирающий попугай, повторяли, что сегодня их хозяин схлопотал еще немного радиоактивного облучения. Бог с ним, сколько его уже было! Немного больше, немного меньше… хотя таблетку надо скушать. Когда Рихард, так и не пошевелившийся, был раздет и вытерт, а мокрые вещи приколоты к стенам небольшими толстыми иголками (такие уличные хулиганы вставляют во время драк в специальные гнезда на перчатках, там, где находятся ударные суставы-казанки), Энквист облачился в хлопчатое трико и немного поиграл в Шерлока Холмса. В углу, где не ступали его мокрые ноги и стояла сумка, на полу еле виднелись следы подошв. Какой-то прохвост забрался в комнату во время их отсутствия, скорее всего, перемахнув через стену, ведь потолков в ночлежке не было, и пытался украсть сумку. Приглядевшись внимательнее, Оскар увидел на тонком слое пыли смазанный силуэт упавшего тела, оставленный ворюгой после того, как тот получил шокирующий электрический удар. Чуть поодаль обнаружился второй след падения – то ли вор попался очень глупый и ему не хватило одного раза, то ли у пего был напарник. Оскар с удовольствием представил грязных субъектов с низкими лбами, которые по очереди тянут волосатые лапы к его добру и тут же валятся с глухим стуком на пол под салют из маленьких голубых искр. Не переставая улыбаться, Оскар пошарил в сумке в надежде обнаружить что-то съестное. Увы, самой съедобной вещью оказалась «шоколадка», которая могла взорвать полночлежки. Сверху она напоминала настоящую, даже пахла настоящим ванильным шоколадом. Кроме того, ее можно было взаправду съесть, чтобы полиция не получила вещественных доказательств, и после этого не умереть от несварения желудка. Только голод эта вещица утолять не могла.
– Эй, развалюха!! – голодный Оскар больно ткнул неподвижно лежащего на кровати товарища. – Под тобой большая лужа. Что бы это значило?
Ответом было только неразборчивое глухое ворчание.
– Ладно, не возмущайся! У тебя есть что-нибудь съедобное? Рихард со стоном перевалился на спину и тяжело вздохнул:
– Пошарь… Где-то были кожаные ножны для тесака – можешь их сварить!
– Я серьезно спрашиваю.
Стенающий, как кающаяся Мария Магдалена, немец с трудом принял вертикальное положение. Через несколько минут они сосали из тюбиков с крикливыми надписями «Астронаутикус» концентрированную пищу с тошнотворным вкусом.
– Что будем делать теперь? – прокашлявшись, спросил Рихард. В который раз он задавал этот вопрос!
– Можно было поплевать в потолок, если б он был.
– И все-таки?
Оскар развалился на сумке, закинув руки за голову и расслабленно шевеля пальцами голых ног.
– Нужно отсидеться здесь неделю или две, потом, вероятно, сваливать прочь.
Несколько минут они молча выслушивали, как рядом ругается еле выговаривающая слова пьяница, которой дружки забыли налить. Где-то горланили песни, где-то бренчала гитара, но общего невообразимого гама той громкости, к которой они уже успели привыкнуть, не было. Осталось приглушенное шуршание тысяч голосов.
– Что-то сегодня тихо, – наконец облек мысли в слова Рихард. – Наверное, из-за погоды.
– В смысле?
– Ну, плохая погода – и все угнетены и замолкли.
– Ты, наверное, шутишь! Когда в наше время бывает хорошая погода? Либо дикий зной, либо слякоть и сырость, либо холодина! Кстати, о холоде: сегодня ночью мы можем изрядно замерзнуть!
– А как тут живут зимой?
– Черт его знает. Но я и не собираюсь оставаться здесь до зимы, чтобы узнать.
Рихард, одетый в одно полотенце, намотанное на бедра, неловко встал и переоделся в сухое.
– Слушай! – сказал он вдруг, замерев с полуспущенными штанами. – Не лучше ли нам убраться по добру, по здорову прямо сейчас? Мне… неприятно будет сидеть в этой дыре и ждать, когда нас найдут и уничтожат!
– Наконец ты начал бояться!
– Ты говоришь, как будто почувствовал невыразимое облегчение! Обидно было трусить в одиночку?
– Глупости. Просто всегда полезно бояться – я не имею в виду панический страх, только здоровое опасение. Ведь бездумная храбрость тоже вредна. Когда ты боишься, то не сможешь недооценить врага, не полезешь в гиблое место, зато сможешь сохранить самоконтроль, способность просчитывать ситуации.
– Интересная теория, – забормотал Рихард, топчась взад-вперед. – Меня… в детстве… учили так: «Главное – не знать страха, всегда действовать быстро, не давая времени врагам».
– А у твоих учителей была голова? Ты проверял? Рихард тихо засмеялся:
– Была. Правда, не знаю, было ли что-то внутри. Как бы там ни было, мой вопрос по-прежнему без ответа: не лучше ли нам прямо сейчас драпать в Швейцарию, или в Прагу, например?
– Э, в тебе сейчас многовато страха. На кой черт самим выходить навстречу полицейским постам и патрулям? Пускай они побегают, поищут. Швехат, Нойкеттендорф, Раниерсдорф, Винер-Нойштадт – везде огромные поселения беженцев, цыган… Пока они доберутся досюда… Да даже если доберутся – вряд ли так просто найдут.
– Ты о ком говоришь? О полиции? А те, другие? Зачем только ты показал мне тот дьявольский комок!
– По-моему, «полиция» и «дьяволы» можно считать словами-синонимами. Не волнуйся, те нас тоже потеряли – в такой сильный дождь с таким радиационным фоном их спутники бесполезны. Здесь, в ночлежке, я пока не встретил ни одного из них.
– Ты мыслишь с человеческой точки зрения! Вполне возможно, в их руках… хм, руках… совсем иные средства отыскать нас, которым не помеха ни дождь, ни радиация! Как, например, они вычислили нас сегодня днем?
– Ну, тогда мы покойники – и волноваться незачем, просто бессмысленно. Нужно молиться и готовиться предстать перед Творцом. А насчет сегодня все просто – ведь мы с тобой, как последние идиоты, подошли к дверям бывшего агентства. Там нас и сняли. Очень просто. То, что мы с тобой всюду таскаемся вдвоем – уже хорошая примета.
– Угу. Значит, я больше с тобой не гуляю. – Рихард отвернулся, почесывая макушку.
Он опять растянулся на кровати и через мгновение уже дышал глубоко и ровно, как ребенок. Оставалось лишь позавидовать его способности отключаться. Оскар же, несмотря на сильную усталость и небывалую для ночлежки тишину, не мог уснуть. Уж лучше бы громкий шум! Как назло, больная печень стала ныть под ребрами, и это не добавило сонливости.
Где-то за стеной двое негромко разговаривали между собой по-венгерски:
– Утром румыны были в пятнадцати километрах от Секеша, я видел это в новостях на Экране у Ратуши, – сказал один, то и дело нетрезво всхлипывая. – Где-то там осталась моя старая мамочка!
– Не жить твоей мамочке! – зло ответил другой голос. – Сейчас она, наверное, удовлетворила десятка два солдат и сдохла.
– Не говори так!! – взвыл первый.
Послышались звуки возни и тумаков, от которых тряслись тонкие перегородки. Оскар посмотрел в темный потолок. Секеш пал или падет в скором времени. Да, нельзя позавидовать участи оставшихся там и не погибших жителей! О зверствах румынской армии давно ходили леденящие душу рассказы. Вдруг ему вспомнилась хрупкая девочка, приютившая его во время недолгого пребывания в этом обреченном теперь городе. Девочка, пытавшаяся переспать с ним из благодарности. Существо без будущего, да и без настоящего тоже… Он вспомнил, как покидал ее таверну и как она смотрела ему вслед: без слов, без слез, без движений. Вдруг ему стало так жалко эту несчастную маленькую женщину, что из глаз выкатилась слеза. Ведь он и не вспоминал об этом, оставив за спиной Анну и ее короткую безрадостную жизнь меньше недели назад. Сколько таких он благополучно забыл за много лет? Никогда в нем не возникало настолько сильных чувств. Вероятно, потому что никогда он не был так стар, как сейчас. Или так мягок? Или он никогда не встречал таких женщин? С ужасом Оскар почувствовал, что сильно, неимоверно сильно хочет, чтобы Анна оказалась вдруг рядом с ним. Зачем? К черту вопросы – хотел, и все тут!! Но это невозможно. Секеш занят румынами и сейчас какой-нибудь солдат… Нет!! Он не мог спокойно думать об этом… Не мог думать вообще! Оскар вскочил и забегал по комнате, собирая свои мокрые вещи. «Я ношусь в поисках непонятного! – шептал он себе под нос. – Признайся, дружище, ты ведь возомнил, что раскрываешь таинственный заговор против расы людей, и уже видел себя ее одиноким и гордым спасителем! Как спасти человечество, если бросить на произвол судьбы девочку, которую считал дочкой, помнишь, идиот?» В неверном свете фонарика Оскар кое-как оделся и собрал сумку.
– Что случилось? – сонный голос Рихарда заставил его вздрогнуть.
– Ничего. Спи, я уезжаю!
– Что?! – кровать заскрежетала.
– Не волнуйся… Хотя я понимаю, это выглядит глупо и подозрительно. Я не собираюсь бросить тебя на съедение монстрам, ты ведь уже большой мальчик… – Оскар вдруг замолк. Первый раз за время общения с немцем он не знал, что сказать. Врать он не мог, а правда – нужна ли она ему, поймет ли он ее? – В общем, мне очень надо уехать, но я постараюсь вернуться как можно скорее.
Лицо Рихарда медленно вытянулось.
– Куда это? И вообще, не ты ли только что разглагольствовал о том, какое поведение нам приличествует в сложившейся обстановке? Ты ни слова не говорил о намерении уехать. Даже наоборот…
– Я еду в Венгрию. Так что, это не бегство от смерти.
– Венгрию? Не понял. Ты что, надеешься там затеряться в военной неразберихе?
– Ты опять не веришь мне?
– Повод есть. И не один.
– Я объясню тебе – поверишь, нет, мне все равно. Помнишь, ты приходил ко мне в кабачок, в котором я жил в Секеше? Там была девушка… девочка.
– Да, очень своевременное воспоминание. Ты решил поиграть в добренького дедушку? Сейчас туда можно сунуться только в сопровождении хорошей армии. Понял? Спасать невинных девушек, конечно, занятие благородное. Может, ты хочешь спасти сразу всех! Найдешь сотню грузовиков, сложишь девиц штабелями и – сюда, в Австрию. Здесь они, правда, всю свою невинность быстро потеряют, потому что прокормить такую ораву ты не сможешь.
– Не надо так шутить, прошу тебя! Я не Иисус, чтобы пытаться спасти всех живущих на Земле, но хотя бы одну спасти я обязан. И она… она не просто девушка. Я вдруг понял, что испытываю по отношению к ней определенные чувства. Когда я смотрел на нее, слышал ее смех, редкий и поэтому столь же драгоценный, как прекрасный бриллиант, мне грезилась совсем другая жизнь, какая могла бы у меня быть. Маленький городок, речка, лес и чай по вечерам на веранде с женой и дочкой.
– Тю-тю, речка и лесок! Ты говоришь сейчас, как старый маразматик из дома инвалидов!
– Нет, друг мой. Тебе этого не понять. Ты рос во времена, когда мир раскололи войны и он стал одним большим потревоженным осиным гнездом. Тем, кто это затеял, не нужны были ни речка, ни домик, ни чай на веранде. Не знаю, чего они хотели – крови, наживы, это не важно. Важно, чего они не хотели! Они желали того, что мы имеем в данный момент и добились этого. Я имею право одержать над ними хотя бы одну маленькую победу.
Оскар замолчал и сел на выщербленный стол, торчавший из стены.
– Старичок! – тихо сказал Рихард совсем другим голосом. – Но ведь ее, наверняка, уже нет в живых. Слишком долго ты приходил к пониманию. Что будет с тобой, если ты увидишь ее мертвое тело?
– Не знаю и боюсь об этом думать… Пока есть надежда, нужно бороться.
– Как ты намерен проехать границу? Да даже добраться до нее?
– Это будет святое дело. Я уверен, удача меня не оставит. Кроме того, у меня остались еще кое-какие трюки в запасе. Конечно, они не годятся для обмана высшего класса, но я надеюсь на неразбериху и панику.
Оскар подобрал стоявшую около сумки коробочку – большой пластиковый пенал с кнопочным замком. Внутри него было много отсеков, заполненных загадочными предметами.
Рихард сполз с кровати и подошел ближе, чтобы рассмотреть получше. Для начала Оскар провел рукой по шевелюре.
– Так… волосы можно оставить прежними. Они видели на мне столько разных причесок, что подойдет любая.
– А лицо? Капралы у вокзала наверняка сняли нас на пленку во всех подробностях. Черт, мы слишком поторопились там – надо было разбить их камеры и вынуть диски с записями.
– Для лица есть один эффективный приемчик. Нужно сделать вид, будто я пострадал от ожогов.
Оскар взял из коробки маленький скальпель и сделал им несколько неглубоких надрезов на щеках, лбу и кончиках пальцев. Сверху он прилепил лоскуты настоящей с виду кожи, белой, неестественно узловатой, какая бывает на шрамах после ожога.
– Зачем ты себя порезал? – недоуменно прошептал Рихард.
– Есть такие приборы, они улавливают импульсы, посылаемые нервами. Надавливаешь на «рану» и смотришь на панель: горит зеленая лампочка – значит это на самом деле пораженный участок и нерв посылает интенсивный «вопль». Если лампочка красная, то перед тобой грим, который может быть внешне просто неотличимым от настоящего повреждения. У меня как раз такой. Это, в общем-то, искусственная кожа для заживления ран, ее придумали еще лет сорок назад. Если я не избавлюсь от нее через пару дней, она прирастет ко мне намертво. Больно будет отдирать.
– А порез ведь заживет быстрее?!
– Нет. Изнутри накладка покрыта специальным составом, препятствующим быстрому заживлению, – за разговором Оскар похожим на клещи инструментом с широкими и острыми «губами» по очереди срезал ресницы на глазах.
– Да это уже мазохизм какой-то! – воскликнул Рихард.
– Лицо без бровей и ресниц сильно изменяется, – назидательно ответил Оскар, налепляя над глазами еще две полоски искусственной кожи. После этого он сделался изрядно похожим на недоумка. Для завершения картины пришлось пожертвовать чубом – его Энквист слегка подпалил спичкой.
– Ну вот, дело почти сделано!
– А что осталось?
– Отпечатки пальцев.
– Колпачки из кожи?
– Нет, на руках такие очень быстро изнашиваются или отслаиваются – он повертел перед лицом ладонями с растопыренными пальцами. – Хорошо, что у меня длинные ногти… Интересно, как ты сейчас выразишься?
Очень медленно и осторожно он пинцетом втолкнул глубоко под каждый ноготь маленькие, миллиметра по полтора треугольники.
– Это крошечные магниты, – объяснил Оскар немцу, который смотрел на него почти с ужасом. – Когда ты прижимаешь пальцы к пластинке прибора для снятия отпечатков, на эти пластинки действует паразитное поле, которое самую малость искажает рисунки папилляров. Прибор действует по принципу сравнения – сравнивает снимаемые отпечатки с отпечатками разыскиваемого, заложенными в память. В результате моего маленького трюка они останутся с носом, даже если смогли где-то найти мои «пальчики». С первого взгляда никто ни о чем не догадается. Под ногтями всегда есть грязь, а рассматривать руки с рештеноскопом, надеюсь, они не станут.
Через полчаса Оскару осталось только повернуться на пороге для последних слов:
– Вот и все… может быть. Кто знает, увидимся ли мы с тобой еще. Честно говоря, хочется в это верить. Если я не вернусь через неделю – действуй дальше, как посчитаешь нужным. Конечно, если хочешь, можешь свалить отсюда хоть завтра. М-м, ну, до свидания!
– Да, дожидаться тебя опасно, – задумчиво молвил Рихард, невежливо развалившийся на кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Ну вот, ко всем прочим глюкам у тебя прибавилось религиозное помешательство.
– Дай лучше руку, а то так и будешь сучить ногами в грязи, Фома-Ни-Во-Что-Не-Верующий!
Даже внутри ночлежки вода капала с крыши и собиралась в лужи.
– Как я рад! – прошептал Рихард, привалившись к стене около родной двери. – Сейчас я боюсь только одного: откроем дверь, а там на кровати мерзкая мокрая лужа!
Оскар с содроганием: посмотрел на приятеля: жалкая, вымокшая до последней нитки фигура, облепленная остатками расползшегося плаща, осунувшееся лицо с кругами под глазами, струи воды, разбегающиеся от порванных ботинок. Потом он еще раз содрогнулся, осознав, что сам выглядит нисколько не лучше. Как бы им не заболеть после таких неблагоприятных для здоровья прогулок.
Едва зайдя в комнату, Рихард, как был в мокрой одежде и ботинках, рухнул на кровать, отчего та жалобно заскрипела.
– Да ты же мокрее самой воды!! – возмутился Оскар, но его возглас остался без внимания. Сильно сдал за сегодня этот здоровый парень. Не выдержал стольких испытаний сразу. В задумчивости – он сравнивал себя в молодости с теперешним Хотцендорфером – Оскар оторвал от пиджака неприятно пахнущие остатки плаща. Капюшон оказался более прочным и даже сохранил форму. Пиджак, в принципе, был непромокаемым, однако вода налилась за шиворот, на грудь и живот, что было не только неприятно, но и опасно для здоровья. Оскар быстро разделся и протер тело кремом, извлеченным из коробочки на поясе. При взгляде на эту коробочку Энквист не удержался и громко застонал от горя: он сунул коробочку с целлулоидными стрелками в карман плаща, а тот расползся, и коробка сгинула где-то в луже. Как жаль! Часы жалостливо, как умирающий попугай, повторяли, что сегодня их хозяин схлопотал еще немного радиоактивного облучения. Бог с ним, сколько его уже было! Немного больше, немного меньше… хотя таблетку надо скушать. Когда Рихард, так и не пошевелившийся, был раздет и вытерт, а мокрые вещи приколоты к стенам небольшими толстыми иголками (такие уличные хулиганы вставляют во время драк в специальные гнезда на перчатках, там, где находятся ударные суставы-казанки), Энквист облачился в хлопчатое трико и немного поиграл в Шерлока Холмса. В углу, где не ступали его мокрые ноги и стояла сумка, на полу еле виднелись следы подошв. Какой-то прохвост забрался в комнату во время их отсутствия, скорее всего, перемахнув через стену, ведь потолков в ночлежке не было, и пытался украсть сумку. Приглядевшись внимательнее, Оскар увидел на тонком слое пыли смазанный силуэт упавшего тела, оставленный ворюгой после того, как тот получил шокирующий электрический удар. Чуть поодаль обнаружился второй след падения – то ли вор попался очень глупый и ему не хватило одного раза, то ли у пего был напарник. Оскар с удовольствием представил грязных субъектов с низкими лбами, которые по очереди тянут волосатые лапы к его добру и тут же валятся с глухим стуком на пол под салют из маленьких голубых искр. Не переставая улыбаться, Оскар пошарил в сумке в надежде обнаружить что-то съестное. Увы, самой съедобной вещью оказалась «шоколадка», которая могла взорвать полночлежки. Сверху она напоминала настоящую, даже пахла настоящим ванильным шоколадом. Кроме того, ее можно было взаправду съесть, чтобы полиция не получила вещественных доказательств, и после этого не умереть от несварения желудка. Только голод эта вещица утолять не могла.
– Эй, развалюха!! – голодный Оскар больно ткнул неподвижно лежащего на кровати товарища. – Под тобой большая лужа. Что бы это значило?
Ответом было только неразборчивое глухое ворчание.
– Ладно, не возмущайся! У тебя есть что-нибудь съедобное? Рихард со стоном перевалился на спину и тяжело вздохнул:
– Пошарь… Где-то были кожаные ножны для тесака – можешь их сварить!
– Я серьезно спрашиваю.
Стенающий, как кающаяся Мария Магдалена, немец с трудом принял вертикальное положение. Через несколько минут они сосали из тюбиков с крикливыми надписями «Астронаутикус» концентрированную пищу с тошнотворным вкусом.
– Что будем делать теперь? – прокашлявшись, спросил Рихард. В который раз он задавал этот вопрос!
– Можно было поплевать в потолок, если б он был.
– И все-таки?
Оскар развалился на сумке, закинув руки за голову и расслабленно шевеля пальцами голых ног.
– Нужно отсидеться здесь неделю или две, потом, вероятно, сваливать прочь.
Несколько минут они молча выслушивали, как рядом ругается еле выговаривающая слова пьяница, которой дружки забыли налить. Где-то горланили песни, где-то бренчала гитара, но общего невообразимого гама той громкости, к которой они уже успели привыкнуть, не было. Осталось приглушенное шуршание тысяч голосов.
– Что-то сегодня тихо, – наконец облек мысли в слова Рихард. – Наверное, из-за погоды.
– В смысле?
– Ну, плохая погода – и все угнетены и замолкли.
– Ты, наверное, шутишь! Когда в наше время бывает хорошая погода? Либо дикий зной, либо слякоть и сырость, либо холодина! Кстати, о холоде: сегодня ночью мы можем изрядно замерзнуть!
– А как тут живут зимой?
– Черт его знает. Но я и не собираюсь оставаться здесь до зимы, чтобы узнать.
Рихард, одетый в одно полотенце, намотанное на бедра, неловко встал и переоделся в сухое.
– Слушай! – сказал он вдруг, замерев с полуспущенными штанами. – Не лучше ли нам убраться по добру, по здорову прямо сейчас? Мне… неприятно будет сидеть в этой дыре и ждать, когда нас найдут и уничтожат!
– Наконец ты начал бояться!
– Ты говоришь, как будто почувствовал невыразимое облегчение! Обидно было трусить в одиночку?
– Глупости. Просто всегда полезно бояться – я не имею в виду панический страх, только здоровое опасение. Ведь бездумная храбрость тоже вредна. Когда ты боишься, то не сможешь недооценить врага, не полезешь в гиблое место, зато сможешь сохранить самоконтроль, способность просчитывать ситуации.
– Интересная теория, – забормотал Рихард, топчась взад-вперед. – Меня… в детстве… учили так: «Главное – не знать страха, всегда действовать быстро, не давая времени врагам».
– А у твоих учителей была голова? Ты проверял? Рихард тихо засмеялся:
– Была. Правда, не знаю, было ли что-то внутри. Как бы там ни было, мой вопрос по-прежнему без ответа: не лучше ли нам прямо сейчас драпать в Швейцарию, или в Прагу, например?
– Э, в тебе сейчас многовато страха. На кой черт самим выходить навстречу полицейским постам и патрулям? Пускай они побегают, поищут. Швехат, Нойкеттендорф, Раниерсдорф, Винер-Нойштадт – везде огромные поселения беженцев, цыган… Пока они доберутся досюда… Да даже если доберутся – вряд ли так просто найдут.
– Ты о ком говоришь? О полиции? А те, другие? Зачем только ты показал мне тот дьявольский комок!
– По-моему, «полиция» и «дьяволы» можно считать словами-синонимами. Не волнуйся, те нас тоже потеряли – в такой сильный дождь с таким радиационным фоном их спутники бесполезны. Здесь, в ночлежке, я пока не встретил ни одного из них.
– Ты мыслишь с человеческой точки зрения! Вполне возможно, в их руках… хм, руках… совсем иные средства отыскать нас, которым не помеха ни дождь, ни радиация! Как, например, они вычислили нас сегодня днем?
– Ну, тогда мы покойники – и волноваться незачем, просто бессмысленно. Нужно молиться и готовиться предстать перед Творцом. А насчет сегодня все просто – ведь мы с тобой, как последние идиоты, подошли к дверям бывшего агентства. Там нас и сняли. Очень просто. То, что мы с тобой всюду таскаемся вдвоем – уже хорошая примета.
– Угу. Значит, я больше с тобой не гуляю. – Рихард отвернулся, почесывая макушку.
Он опять растянулся на кровати и через мгновение уже дышал глубоко и ровно, как ребенок. Оставалось лишь позавидовать его способности отключаться. Оскар же, несмотря на сильную усталость и небывалую для ночлежки тишину, не мог уснуть. Уж лучше бы громкий шум! Как назло, больная печень стала ныть под ребрами, и это не добавило сонливости.
Где-то за стеной двое негромко разговаривали между собой по-венгерски:
– Утром румыны были в пятнадцати километрах от Секеша, я видел это в новостях на Экране у Ратуши, – сказал один, то и дело нетрезво всхлипывая. – Где-то там осталась моя старая мамочка!
– Не жить твоей мамочке! – зло ответил другой голос. – Сейчас она, наверное, удовлетворила десятка два солдат и сдохла.
– Не говори так!! – взвыл первый.
Послышались звуки возни и тумаков, от которых тряслись тонкие перегородки. Оскар посмотрел в темный потолок. Секеш пал или падет в скором времени. Да, нельзя позавидовать участи оставшихся там и не погибших жителей! О зверствах румынской армии давно ходили леденящие душу рассказы. Вдруг ему вспомнилась хрупкая девочка, приютившая его во время недолгого пребывания в этом обреченном теперь городе. Девочка, пытавшаяся переспать с ним из благодарности. Существо без будущего, да и без настоящего тоже… Он вспомнил, как покидал ее таверну и как она смотрела ему вслед: без слов, без слез, без движений. Вдруг ему стало так жалко эту несчастную маленькую женщину, что из глаз выкатилась слеза. Ведь он и не вспоминал об этом, оставив за спиной Анну и ее короткую безрадостную жизнь меньше недели назад. Сколько таких он благополучно забыл за много лет? Никогда в нем не возникало настолько сильных чувств. Вероятно, потому что никогда он не был так стар, как сейчас. Или так мягок? Или он никогда не встречал таких женщин? С ужасом Оскар почувствовал, что сильно, неимоверно сильно хочет, чтобы Анна оказалась вдруг рядом с ним. Зачем? К черту вопросы – хотел, и все тут!! Но это невозможно. Секеш занят румынами и сейчас какой-нибудь солдат… Нет!! Он не мог спокойно думать об этом… Не мог думать вообще! Оскар вскочил и забегал по комнате, собирая свои мокрые вещи. «Я ношусь в поисках непонятного! – шептал он себе под нос. – Признайся, дружище, ты ведь возомнил, что раскрываешь таинственный заговор против расы людей, и уже видел себя ее одиноким и гордым спасителем! Как спасти человечество, если бросить на произвол судьбы девочку, которую считал дочкой, помнишь, идиот?» В неверном свете фонарика Оскар кое-как оделся и собрал сумку.
– Что случилось? – сонный голос Рихарда заставил его вздрогнуть.
– Ничего. Спи, я уезжаю!
– Что?! – кровать заскрежетала.
– Не волнуйся… Хотя я понимаю, это выглядит глупо и подозрительно. Я не собираюсь бросить тебя на съедение монстрам, ты ведь уже большой мальчик… – Оскар вдруг замолк. Первый раз за время общения с немцем он не знал, что сказать. Врать он не мог, а правда – нужна ли она ему, поймет ли он ее? – В общем, мне очень надо уехать, но я постараюсь вернуться как можно скорее.
Лицо Рихарда медленно вытянулось.
– Куда это? И вообще, не ты ли только что разглагольствовал о том, какое поведение нам приличествует в сложившейся обстановке? Ты ни слова не говорил о намерении уехать. Даже наоборот…
– Я еду в Венгрию. Так что, это не бегство от смерти.
– Венгрию? Не понял. Ты что, надеешься там затеряться в военной неразберихе?
– Ты опять не веришь мне?
– Повод есть. И не один.
– Я объясню тебе – поверишь, нет, мне все равно. Помнишь, ты приходил ко мне в кабачок, в котором я жил в Секеше? Там была девушка… девочка.
– Да, очень своевременное воспоминание. Ты решил поиграть в добренького дедушку? Сейчас туда можно сунуться только в сопровождении хорошей армии. Понял? Спасать невинных девушек, конечно, занятие благородное. Может, ты хочешь спасти сразу всех! Найдешь сотню грузовиков, сложишь девиц штабелями и – сюда, в Австрию. Здесь они, правда, всю свою невинность быстро потеряют, потому что прокормить такую ораву ты не сможешь.
– Не надо так шутить, прошу тебя! Я не Иисус, чтобы пытаться спасти всех живущих на Земле, но хотя бы одну спасти я обязан. И она… она не просто девушка. Я вдруг понял, что испытываю по отношению к ней определенные чувства. Когда я смотрел на нее, слышал ее смех, редкий и поэтому столь же драгоценный, как прекрасный бриллиант, мне грезилась совсем другая жизнь, какая могла бы у меня быть. Маленький городок, речка, лес и чай по вечерам на веранде с женой и дочкой.
– Тю-тю, речка и лесок! Ты говоришь сейчас, как старый маразматик из дома инвалидов!
– Нет, друг мой. Тебе этого не понять. Ты рос во времена, когда мир раскололи войны и он стал одним большим потревоженным осиным гнездом. Тем, кто это затеял, не нужны были ни речка, ни домик, ни чай на веранде. Не знаю, чего они хотели – крови, наживы, это не важно. Важно, чего они не хотели! Они желали того, что мы имеем в данный момент и добились этого. Я имею право одержать над ними хотя бы одну маленькую победу.
Оскар замолчал и сел на выщербленный стол, торчавший из стены.
– Старичок! – тихо сказал Рихард совсем другим голосом. – Но ведь ее, наверняка, уже нет в живых. Слишком долго ты приходил к пониманию. Что будет с тобой, если ты увидишь ее мертвое тело?
– Не знаю и боюсь об этом думать… Пока есть надежда, нужно бороться.
– Как ты намерен проехать границу? Да даже добраться до нее?
– Это будет святое дело. Я уверен, удача меня не оставит. Кроме того, у меня остались еще кое-какие трюки в запасе. Конечно, они не годятся для обмана высшего класса, но я надеюсь на неразбериху и панику.
Оскар подобрал стоявшую около сумки коробочку – большой пластиковый пенал с кнопочным замком. Внутри него было много отсеков, заполненных загадочными предметами.
Рихард сполз с кровати и подошел ближе, чтобы рассмотреть получше. Для начала Оскар провел рукой по шевелюре.
– Так… волосы можно оставить прежними. Они видели на мне столько разных причесок, что подойдет любая.
– А лицо? Капралы у вокзала наверняка сняли нас на пленку во всех подробностях. Черт, мы слишком поторопились там – надо было разбить их камеры и вынуть диски с записями.
– Для лица есть один эффективный приемчик. Нужно сделать вид, будто я пострадал от ожогов.
Оскар взял из коробки маленький скальпель и сделал им несколько неглубоких надрезов на щеках, лбу и кончиках пальцев. Сверху он прилепил лоскуты настоящей с виду кожи, белой, неестественно узловатой, какая бывает на шрамах после ожога.
– Зачем ты себя порезал? – недоуменно прошептал Рихард.
– Есть такие приборы, они улавливают импульсы, посылаемые нервами. Надавливаешь на «рану» и смотришь на панель: горит зеленая лампочка – значит это на самом деле пораженный участок и нерв посылает интенсивный «вопль». Если лампочка красная, то перед тобой грим, который может быть внешне просто неотличимым от настоящего повреждения. У меня как раз такой. Это, в общем-то, искусственная кожа для заживления ран, ее придумали еще лет сорок назад. Если я не избавлюсь от нее через пару дней, она прирастет ко мне намертво. Больно будет отдирать.
– А порез ведь заживет быстрее?!
– Нет. Изнутри накладка покрыта специальным составом, препятствующим быстрому заживлению, – за разговором Оскар похожим на клещи инструментом с широкими и острыми «губами» по очереди срезал ресницы на глазах.
– Да это уже мазохизм какой-то! – воскликнул Рихард.
– Лицо без бровей и ресниц сильно изменяется, – назидательно ответил Оскар, налепляя над глазами еще две полоски искусственной кожи. После этого он сделался изрядно похожим на недоумка. Для завершения картины пришлось пожертвовать чубом – его Энквист слегка подпалил спичкой.
– Ну вот, дело почти сделано!
– А что осталось?
– Отпечатки пальцев.
– Колпачки из кожи?
– Нет, на руках такие очень быстро изнашиваются или отслаиваются – он повертел перед лицом ладонями с растопыренными пальцами. – Хорошо, что у меня длинные ногти… Интересно, как ты сейчас выразишься?
Очень медленно и осторожно он пинцетом втолкнул глубоко под каждый ноготь маленькие, миллиметра по полтора треугольники.
– Это крошечные магниты, – объяснил Оскар немцу, который смотрел на него почти с ужасом. – Когда ты прижимаешь пальцы к пластинке прибора для снятия отпечатков, на эти пластинки действует паразитное поле, которое самую малость искажает рисунки папилляров. Прибор действует по принципу сравнения – сравнивает снимаемые отпечатки с отпечатками разыскиваемого, заложенными в память. В результате моего маленького трюка они останутся с носом, даже если смогли где-то найти мои «пальчики». С первого взгляда никто ни о чем не догадается. Под ногтями всегда есть грязь, а рассматривать руки с рештеноскопом, надеюсь, они не станут.
Через полчаса Оскару осталось только повернуться на пороге для последних слов:
– Вот и все… может быть. Кто знает, увидимся ли мы с тобой еще. Честно говоря, хочется в это верить. Если я не вернусь через неделю – действуй дальше, как посчитаешь нужным. Конечно, если хочешь, можешь свалить отсюда хоть завтра. М-м, ну, до свидания!
– Да, дожидаться тебя опасно, – задумчиво молвил Рихард, невежливо развалившийся на кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40