Рука, вцепившаяся мне в плечо, разрушила чары.— Морская удача! — сказал чей-то голос.Я увидел лицо северянина с широкой бородой.Было совсем светло, моя лодчонка терлась о борт небольшого корабля, и мореход тянулся ко мне, чтобы втащить меня на борт.— Глядите-ка, что мы нашли, — сказал корабельщик. — Подарочек от самой Ньерд.— Весьма жалкий подарочек, сказал бы я, — заметил его товарищ, помогавший втащить меня, все еще сжимавшего свою котомку, на борт, а потом презрительным тычком оттолкнувший кожаное суденышко, так что оно накренилось и затонуло.— Да вознаградит тебя Один, бог мореходов, — с трудом выпалил я.— Ну, он хотя бы говорит на хорошем норвежском, — послышался третий голос.Мои спасители были дикари. Или так их назвали бы монахи святого Киарана, хотя для меня их звание звучало иначе — это были uikingr, направлявшиеся домой после удачной охоты на берегу, который, как я узнал позже, был Бретанью. Добыча у них была хорошей, они взяли врасплох два маленьких монастыря и разграбили их, да и кое-что выгадали на торговле вином и гончарными изделиями в небольших приморских городках дальше к югу, а теперь возвращались восвояси, на север, на своем корабле. То были настоящие мореходы, только они могли заметить на рассвете крошечное черное пятнышко, то появлявшееся, то исчезавшее вдали среди волн. Они подошли посмотреть, что же это такое, и, подойдя, увидели меня — я сидел в лодке совершенно неподвижно, и они решили было, что я — уже труп.Норвежцы почитают добрым знаком спасти человека на море, добрым как для спасителя, так и для спасенного. Посему меня приняли с радостью. Я дрожал от холода, меня закутали в морской плащ и дали пожевать куски сушеной китовой ворвани — обычное угощение для человека, который долго пробыл на холоде и промок. После того как я оправился, меня стали выспрашивать и поняли, что я могу рассказать много интересного. Это еще больше подняло меня в их глазах. Мои рассказы помогали коротать долгие часы плавания, ибо норвежцы любят хорошие повествования. Я снова и снова поведывал о своих приключениях. И с каждым повторением становился все более речистым, научался размерять ход рассказа, узнавал, какие подробности особенно привлекают внимание моих слушателей. Одним словом, начал я понимать, как это удобно — быть рассказчиком, повествователем, особенно, если у саги, тобой рассказываемой, имеются благодарные слушатели. Я узнал, что стал одним из немногих северян, выживших в битве при Клонтарфе, так что меня то и дело просили описать ход той великой битвы, где кто стоял и бился, кто как был одет для боя и какое оружие оказалось лучшим, кто что кому сказал, умер ли такой-то или такой-то с честью. И всегда, когда я доходил до описания того, как Бродир с острова Мэн напал из засады на верховного короля и убил его на виду у всех, хотя и знал, что идет на верную гибель, мои слушатели примолкали, и как бы часто я ни рассказывал это, приветствовали окончание рассказа одобрительными вздохами.Рассказывая эту историю, может статься, уже в двадцатый раз, я вдруг подумал, а не это ли и задумал Один? Не иначе, быть мне честным летописцем исконных путей, повествуя правду о широко раскинувшемся мире северян. И разве не Эохайд сказал мне, что слова имеют большую силу, чем оружие? И разве Сенесах в монастыре святого Киарана не поощрял меня в постижении романской и греческой грамоты, в писании пером и стилом? Разве Тюркир в Гренландии не показал мне, как резать руны и не научил меня многому из исконного знания? А не может ли быть, что все они были на самом деле Одином во многих его обличиях, передававшим мне знания на моем жизненном пути?Коль скоро то был Один, то я исполняю его завет, излагая сей отчет, и еще опишу, как в дальнейшей своей жизни я странствовал по странам еще более дальним и участвовал в событиях еще более примечательных. ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА Торгильс, сын Лейва Счастливого и Торгунны, действительно существовал. В саге об Эйрике Рыжем говорится: «Мальчик — он был назван Торгильсом — приехал в Гренландию, и Лейв признал его своим сыном. Некоторые говорят, что этот Торгильс приезжал в Исландию летом перед чудесами на хуторе Фрода. Торгильс жил потом в Гренландии, и всю его жизнь было в нем что-то зловещее».События жизни Торгильса, изложенные здесь, заимствованы в основном из исландских саг, великого памятника мировой литературы, имеющего множество переводов. Стихи о хижине отшельника, которые читает Эохайд, взяты из «Кельтского альманаха», впервые изданного в 1951 г. ТИМ СЕВЕРИН И ГЕРОИЧЕСКИЙ СЕВЕРПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА Эта книга — дебют автора в жанре художественной прозы, дебют яркий — и вполне ожидаемый: ведь Тим Северин — отнюдь не новичок в литературе. Его перу принадлежит ряд документальных повествований, переведенных на многие языки мира, в том числе и на русский. Задолго до того как обратиться к беллетристике, Северин прославился своими путешествиями по следам древних первопроходцев и мореплавателей: еще во время учебы в Оксфорде он на мотоцикле повторил путь Марко Поло в «Татарию», затем пересек Атлантику на кожаной лодке, точной копии той, которой пользовался в VI веке святой Брендан, первооткрыватель Блаженных островов (Фарер) и Северной Америки; затем проплыл из Муската в Китай по маршруту Синдбада, на галере бронзового века и с Гомером в руках прошел Средиземным морем, следуя курсом аргонавтов и Одиссея, на бамбуковом плоту переплыл Тихий океан, исследовал происхождение легенды о Моби Дике, искал «прототип» Робинзона Крузо… Обо всех своих приключениях Северин рассказывал в статьях, книгах и фильмах, получивших широчайшее признание у читателей и зрителей во всем мире. И вот теперь он решил попробовать себя в новом жанре — жанре исторического романа.Эпоху, о которой пишет, Северин изучил досконально, еще когда готовился к плаванию по маршруту святого Брендана. За этим периодом в литературе закрепилось название эпохи «северной героики» — или, точнее, эпохи героического Севера. С VIII века нашей эры северные племена Скандинавии все настойчивее и решительнее стали вмешиваться в дела Европы, до того находившиеся почти исключительно в ведении южных народов — греков и римлян. Латинское мироустройство, унаследованное от Римской империи, неожиданно для себя столкнулось с вызовом, ответа на который долго не могло найти. Северные «варвары» привели в трепет латинскую Европу. Начав с покорения ближайших соседей — фризов и саксов, принадлежавших к германским племенам, — норманны, то есть «северные люди», как стали называть скандинавов, ни много ни мало изменили «вектор цивилизации»: до той поры этот вектор был ориентирован с Юга на Север, а с началом викингских походов стал разворачиваться в обратную сторону. Юн нес на Север утонченность культуры, многочисленные технические достижения и религию Белого Бога. Север же, выплеснув на Юг всю свою «периферийную пассионарность», коренным образом изменил этническую карту Европы, наладил морские коммуникации с опорой на Балтику и Северное море — и утвердил на пространстве от Тронхейма до Таррагоны и от Новгорода до Нормандии свой кодекс чести и свою веру, которая в значительно более поздние времена стала именоваться «мифологией викингов».В основу романа положены сюжеты трех исландских саг — «Саги об Эйрике Рыжем», «Саги о гренландцах» и «Саги о людях с Песчаного Берега». Разумеется, перед нами не пересказ упомянутых саг, а самостоятельное художественное произведение, поэтому не стоит сопоставлять текст романа с сагами и отслеживать авторские отступления от «канона». Тем не менее, роман обязан сагам очень и очень многим, от стилистики до имен героев и географических названий, поэтому не упомянуть об этих «первоисточниках» было бы по отношению к ним несправедливо. Кроме того, саги как источник сведений об эпохе, вероятно, импонировали Северину-документалисту: ведь саги представляют собой исторические хроники, достоверность которых многократно доказана; следовательно, люди, которые в них упоминаются, действительно жили на свете, будь то Торгильс, сын Лейва и Торгунны, или охотник Торвалль, или пленные скотты Хаки и Хекья, или законоговоритель Снорри Годи.Несмотря на насыщенность «северными» реалиями, роман едва ли требует сколько-нибудь подробного комментария: эти реалии объясняются в самом тексте. Пожалуй, во всем романе есть лишь одно темное место — и не исключено, что таков авторский замысел: речь об Эохайде, встреченном Торгильсом в Ирландии. Торгильс — «дитя Одина», человек, преданный хитроумному одноглазому богу-Всеотцу; и знаменательно, что его наставник носит то же имя, что и ирландский верховный бог Дагда, которого называли также Эохайд Отец Всех.«Дитя Одина» — первый роман из задуманной Северином трилогии. Едва увидев свет, он оказался в списках бестселлеров; наверняка та же судьба ожидает и его продолжения. Дебют, вне всякого сомнения, удался; да разве и могло быть иначе, если автор книги — Тим Северин? Константин Ковешников

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37