Начал моросить дождь, он прижал к земле дым и гарь, так что запах этот бил в нос.Управитель Сигтрюгга ждал на берегу, дабы поклониться своему господину. Он повел нас вверх по склону к конунгову жилищу. Улица была вымощена деревянными плашками, грязь загачена плетенкам, однако ноги время от времени разъезжались на осклизлой мокрой поверхности. Через распахнутые двери я мельком видел внутренности домов, мерцающий огонь в открытых очагах, смутные фигуры людей, сидевших на боковых скамьях, или женщин, стоявших над котелками с варевом, мрачные лица детей, высовывавшихся в двери и глазевших на нас, пока невидимая рука не втаскивала их обратно в полумрак. Сигтрюгга и его приближенных здесь недолюбливали. Встречали конунга Дублина весьма и весьма сдержанно.Мы прошли через ворота в городской стене, которой я раньше не заметил, ибо скопление домов закрывало собой защитный вал Дублина. Наконец мы добрались до центра города, где дома стояли просторней и где находились палаты Сигтрюгга, очертаниями и размером похожие на дом ярла Си-гурда, хотя выстроенные больше из леса, чем из торфа. Чуть сзади и справа от дома Сигтрюгга возвышался странный, довольно крутой травянистый холм.— Холм Тора, — заметив, что я смотрю в ту сторону, пробормотал Эйнар, корабельщик, тот самый, что рассказывал о воинственных ирландских священниках. — Эти безумные изуверы срубили священные деревья, но чтобы избавиться от его присутствия, мало просто помахать топором. Шелковая Борода до сих пор приносит здесь жертвы, время от времени, когда очень нужна удача, хотя по-настоящему он поклоняется Фрейе. Золотые слезы — вот что ему по нраву.Тюркир когда-то давно в Винланде поведал мне, что эта богиня богатства проливает золотые слезы по своему супругу, однако, кто такой Шелковая Борода, я не знал, и все же рискнул показать свою догадливость. В ответ на мою догадку корабельщик загоготал.— Ты и впрямь явился из внешних пределов, а? Шелковая Борода — это вон тот щеголь, наш вождь. Он любит свою одежду, духи, башмаки из тонкой кожи, кольца, и разве ты не заметил, сколько времени он проводит, расчесывая, гладя и холя свою бороду и бакенбарды?Но я почти и не услышал его ответа. Я замер на месте, гладя на женщину, стоявшую при входе в дом Сигтрюгга среди кучки женщин и слуг, вышедших по обычаю навстречу конунгу. Ей, наверное, было лет пятьдесят. Она была в необычайно богатом одеянии — в длинном синем платье и таком же шелковом шарфе. Очевидно, то была особа важная, ибо стояла впереди всех, рядом с молодой женщиной, которая, как я догадывался, была женой Сигтрюгга. Но внимание мое привлекло не платье старшей женщины, а то, как она стояла и как смотрела на Сигтрюгга, который уже подходил к ней. На лице у нее было разочарование и решимость. Я прежде уже видел именно такое выражение и такую же позу. Я почувствовал, что вижу перед собой не эту седовласую матрону, но другого человека. От этого воспоминания мне стало тошно. Точно такое же выражение я помню на лице Фрейдис, дочери Эйрика.— Иди и не таращи глаза, — сказал у меня за спиной Эйнар.— Кто эта седовласая женщина, что стоит впереди всех? — спросил я.— Это мать Сигтрюгга Кормлед, ирландцы зовут ее Гормлайт.Я совершенно смешался.— Но разве не на ней собирается жениться ярд Сигурд в награду за помощь Сигтрюггу? Это она поможет ему стать королем?— Вот именно. До прошлого года она была женой короля Бриана, но он развелся с ней после какой-то ссоры. Теперь она говорит, что Бриан не заслуживает своего трона. Она так его ненавидит, что готова поддержать любого, кто женится на ней, обещав скинуть Бриана. За ней большая сила, потому что она еще и сестра Морта, конунга Лейнстера, и даже побывала замужем за Малахи, еще одним важным ирландским вождем, который немало лет потратил на козни и войны против Бриана, желая сам стать королем. Что бы ни случилось среди правителей в здешних краях, можешь быть уверен, в этом замешана Кормлед. А теперь ступай-ка лучше к управляющему Сигтрюгга и спроси, не найдется ли у него местечка для тебя.Кетиль, управляющий, сердито уставился на меня, когда мне наконец удалось обратить на себя его внимание. Он сновал там и сям с очень важным видом, распоряжаясь разгрузкой множества ящиков и тюков, привезенных с Оркнеев посольством его господина, крича, чтобы из кухни несли снедь и накрыли столы, и вообще стараясь произвести впечатление, будто без него в хозяйстве конунга все пойдет вкривь да вкось, хотя на самом деле, похоже, только путался у всех под ногами.— На время будешь псарем, — бросил он мне. — Один из ирландских вождей, с которым конунг вел переговоры, прислал пару лохматых волкодавов в подарок. Очевидно, это любезность, хотя по мне — только лишняя тягота. Мне сказали, что этими зверюгами имеют право обмениваться только конунги и вожди кланов, так что ты должен позаботиться о них на тот случай, если даритель приедет погостить. Сперва корми их, потом уж сам ешь.И он отпустил меня, махнув рукой, а мгновение спустя уже выговаривал одному из слуг за то, что тот поставил не те кубки для трапезы конунга.Моих подопечных нельзя было не заметить. Они находились в задней части дома — длинноногие, лохматые твари в полном смятении скакали из угла в угол. Опыта в обращении с собаками у меня не было никакого. Но по тому, как они поджали хвосты и прижали к головам большие висячие уши, далее я понял, что им не по себе в новой обстановке. В Исландии я видел несколько собак такой породы, куда их привозили так же, как ирландских рабов, и поэтому знал, что они не так опасны, как кажутся. Мне удалось выманить их из дома конунга и дать объедков, которые я выпросил у кухонной прислуги. Псы печально посмотрели на меня, большие темные глаза блеснули сквозь завесу шерсти, они явно узнали во мне человека, не сведущего в собачьем деле, но с добрыми намерениями. Я был признателен этим долговязым зверям — они позволяли мне оставаться в тени и делать вид, что я занят делом. Кто бы ни посмотрел в мою сторону, всякий видел, как я расчесываю их жесткую шерсть, а собаки были настолько любезны, что позволяли мне это делать, хотя я не мог не задаваться вопросом, не улучат ли они удобный момент и, пользуясь моей неосведомленностью, не вцепятся ли в меня.К счастью, моя роль королевского псаря ни разу не подверглась настоящему испытанию. Конунг Сигтрюгг на самом деле не очень любил этих животных, видя в них лишь некое украшение, вроде своей тонкой обуви и прочей роскоши. На деле единственная моя обязанность состояла том, чтобы обе собаки красиво выглядели, сидя или лежа по сторонам его высокого места, когда он вершил суд или сидел за трапезой.Королева же мать, Гормлайт, страшила меня, и не только потому, что слишком походила на Фрейдис, устроившую резню в Винланде. В ней была расчетливая холодность, которая время от времени проглядывала из-под изящных манер. Она все еще была очень красива, стройна, изящна и сохранила молодую грацию, так что со своими зелеными глазами и надменным видом напоминала мне презрительную кошку. Манеры у нее были прекрасные — она снисходила даже до низкого мальчишки-псаря, порою бросая ему слово, — но в ее вопросах крылась суровая жесткость, и коль скоро ответ ее не устраивал, она привычно не замечала его и давила на человека до тех пор, пока не получала другой, желаемый ответ. Я видел, что она любит козни, расчетлива и может заставить своего сына, ослепительного Сигтрюгга, поступить именно так, как ей нужно.А нужна ей была власть. Подслушивая разговоры за высоким столом и расспрашивая исподтишка других слуг, я узнал, что Гормлайт не столько не соответствовала своим притязаниям, которые были всем известны, сколько ей не дали развернуться.— Она вышла за Бриана, надеясь управлять королем Ирландии, — сказал мне кто-то из слуг. — Но это не получилось. У Бриана оказались свои представления о том, как должно править страной, и скоро ему так надело ее вмешательство, что он посадил жену под замок на три месяца. Пусть Бриан уже стар, но это не значит, что он позволит управлять собой.— А что, королева-мать действительно столь властолюбива? — спросил я.— Подожди — и увидишь, — ответил слуга, ухмыляясь. — Она отправила сына на Оркнеи, чтобы заручиться поддержкой Сигурда Толстого, предложив себя как наживку на крючке. Она сделает все, лишь бы посчитаться с королем.Только в самой середине марта, почти семь недель спустя, я понял, что имел в виду слуга. Все это время я как домочадец Сигтрюгга выполнял работы по дому, учился говорить по-ирландски с рабами и низшими слугами, а также кормил и обучал двух собак, бывших под моей опекой. Коль скоро из моего рассказа можно сделать вывод, будто норвежцы народ неблаговоспитанный, будто все они неумытые дикари, славные только шумными попойками и грубыми замашками, стало быть, мое описание неверно. Норвежцы становятся чистоплотны, как только появляется такая возможность, и, как это ни невероятно, мужчины их — большие щеголи. И, само собой разумеется, конунг Сигтрюгг вообразил себя законодателем хорошего вкуса и манер. А мне в итоге то и дело приходилось гладить тяжелым, гладким камнем одежды его придворных, расправлять швы многочисленных парадных одеяний и плащей, которые они часто меняли, и расчесывать не только грубую шерсть двух собак, но еще и головы конунговых советников. Все они были очень внимательны к своим прическам, и даже точно установили длину и толщину зубьев расчесок. В Дублине была особая лавка, куда меня посылали покупать расчески на смену, требуя, чтобы сделаны они были из рогов красного оленя, а не из обыкновенных коровьих.За полуденной трапезой, однажды в начале весны, мне открылась вся полнота притязаний Гормлайт и как безжалостно она прокладывала путь к достижению своей цели. Я ввел в большой дом своих двух волкодавов, усадил их подле сидения конунга и стал сзади, чтобы следить за ними. Конунг Сигтрюгг чрезвычайно блюл свое конунгово достоинство, и меньше всего на свете мне хотелось, чтобы один из этих больших серых псов, вдруг вскочив, вырвал еду из его конунговой руки, покуда конунг трапезует.— Ты уверен, что Сигурд намерен сдержать свое слово? — спрашивала у него Гормлайт.— Совершенно, — отвечал ее сын, грызя куриную ногу зубами и пытаясь не закапать жиром свою парчовую рубаху. — Он старого склада, у него только одна радость — дай задумать и осуществить набег. Ну, и хитер тоже. У него при дворе собрались крепкие ребята — исландцы, беглые норвежцы и прочие. И он прекрасно понимает, что война в Ирландии надолго займет их, так что им будет не до заговоров против него самого на Оркнеях.— А как ты думаешь, сколько человек сможет он привести?— Сможет поднять от восьми сотен до тысячи, так он сказал.— Но ты не уверен?— Ну, матушка, я гостил там не так долго, чтобы пересчитать их, — ответил Сигтрюгг обидчиво, вытирая руки о льняное полотенце, которое держал перед ним паж. Сигтрюгг много заимствовал из иноземного чина.— По моим сведениям, ярл Оркнеев сможет, пожалуй, поднять сотен пять или, может быть, шесть, не больше. А этого недостаточно, — сказала она.Было очевидно, что мать конунга уже знает ответ на свой вопрос.Сигтрюгг хрюкнул. Он заметил в голосе матери суровую нотку и знал, что сейчас последует приказание.— Нам нужно больше войска, чтобы наверняка сладить с этим выжившим из ума Брианом, — твердо продолжала Гормлайт.— И где ты думаешь найти их?— Недавно с острова Мэн прибыл купец, и он сообщил мне сегодня поутру, что там на якоре стоит большой флот викингов. Они действуют под началом двух опытных вожаков. Одного зовут Бродир, другого — Оспак Косоглазый.Сигтрюгг вздохнул.— Да, матушка. Я знаю их обоих. С Бродиром познакомился два года назад. Свирепый с виду. Волосы носит столь длинные, что затыкает их за пояс. Конечно, привержен старой вере. Говорят, что сам он — ведун.— Я полагаю, тебе необходимо залучить их обоих вместе с их людьми в наше войско, — твердо сказала его мать.Сигтрюгг сперва заупрямился, по нему это было видно, но потом решил согласиться. Полагаю, он давно уже отказался от попыток оспаривать мнение своей матери, ибо прекрасно знал, чем это закончится.— Хорошо, — сказала она. — Отсюда до Мэна меньше дня пути.Мне показалось даже, что вот сейчас конунг найдет какое-нибудь возражение, но он лишь помолчал немного, потом раздраженно бросил куриную кость собакам и, забыв про пажа с полотенцем, утер рот полой и, нарочито отвернувшись, завел разговор с женой.Желание Гормлайт для Кетиля было приказом. Управитель страшился ее, и в тот вечер он суетился особенно, подгоняя придворную прислугу. На рассвете «Пенящий море» должен был быть готов к отплытию. Сигтрюгг отправлялся на Мэн.— И ты, — со злобой сказал Кетиль, — ты тоже отправишься. Вместе с этими псами. Конунг решил, что они будут неплохим подарком тем двум разбойникам. Полагаю, он скажет, будто это боевые собаки, наученные биться. Я-то знаю, им больше по нраву валяться весь день на подстилках и ловить блох. Но, по крайней мере, мы от них избавимся.Было холодно, сыро, и плавание длилось в два раза дольше ожиданного. Мои подопечные были в самом жалком состоянии. Они скреблись о покатые борта, дрожали, их рвало, и, рухнув на днище в который раз, они лежали там, как при последнем издыхании, когда «Пенящий море» обогнул южную оконечность острова Мэн и на веслах медленно вошел в закрытый залив, где стоял на якоре флот викингов. Мы подходили осторожно, все щиты висели на бортах, корабельщики старательно выказывали свою покорность, а Сигтрюгг с телохранителями стоял на носу, все безоружные и без доспехов, давая понять, что они идут с миром. «Пенящий море» был явно самым большим кораблем в заливе, но и он не выдержал бы совместного нападения викингов. Оспак и Бродир собрали три десятка судов.Стороны не настолько доверяли друг другу, чтобы вести переговоры на одном из судов, поэтому совет держали на берегу в палатке. Ясное дело, Сигтрюгг захотел, чтобы его собаки были выставлены напоказ. Я притащил двух ослабевших от морской болезни псов, да и мне самому было почти так же холодно и худо, как им, когда я занял свое место в свите. Не обращая ни малейшего внимания на резкий ветер и дождь-косохлест, время о времени стучавший по палатке, Оспак и Бродир стоя слушали предложение Сигтрюгга. Теперь я уже достаточно его знал, чтобы понять происходящее. Он обстоятельно описал величину и богатство владений ирландского короля и прибавил, что Бриан Борома слишком стар, чтобы успешно защищать имущество королевства. В пример его слабеющих сил Сигтрюгг привел то, как он дурно обошелся со своей женой Гормлайт. Он посадил ее под замок на три месяца, не помыслив, что это оскорбление ее роду, дому конунгов Лейнстера. Бриан Борома стар и немощен, хватка у него ослабла. Понадобится только хорошо подготовленное нападение, чтобы лишить его власти и открыть Ирландию для грабежа.Оба викинга внимали безучастно. Из них двоих Бродир был наиболее представительный. Оспак же складнее и обыкновеннее, если не считать странного разворота его левой глазницы, от чего и пошло его прозвище, Косоглазый. Бродир же был огромен, почти на голову выше товарища. Все в нем было большим. Крупное грубое лицо, ноги как столбы, таких больших кистей и стоп я никогда не видел. Однако самым примечательным были волосы. Как сказал Сигтрюгг своей матери, Бродир отрастил их такими длинными, что они доходили до пояса, и приходилось засовывать их за кушак. Этот великолепный водопад волос был необычного для северянина аспидно-черного цвета.Встреча не привела к какому-либо твердому решению. И Оспак, и Бродир сказали, что им нужно посоветоваться со своими кормчими и что Сигтрюгг узнает их решение завтра утром. Однако, когда мы шли обратно по усыпанному галькой берегу к нашей лодке, Сигтрюгг отвел Бродира в сторону и предложил ему продолжить обсуждение наедине. Часом позже великан-викинг поднялся на борт «Пенящего море» и, пригнувшись, вошел под полосатый навес шатра, поставленного для защиты от непогоды. Бродир провел там почти час, беседуя с Сигтрюггом. На тесном корабле невозможно уединиться, и каждое слово их было слышно сидевшим по соседству на скамьях. Бродир хотел узнать побольше о положении в Ирландии, о том, кто поддерживает верховного короля и как будет поделена добыча. В своих ответах Сигтрюгг смягчал условия предлагаемого союза. Он обещал Бродиру первый выбор при дележке всего награбленного, обещал, что тот получит особую награду, и что его доля будет, скорее всего, больше, чем у Оспака, потому что под началом у Бродира больше кораблей и больше людей. Наконец, поскольку Бродир все еще не решался ввязаться в эту распрю, Сигтрюгг поставил на кон то же, что и на Оркнеях: он обещал Бродиру, что Гормлайт выйдет за него, коль скоро с Брианом Борома будет покончено, и это откроет Бродиру путь к королевскому престолу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37