Шум будет. И далеко пойдёт…
– Как вы полагаете, – спросил он Прилепских. – Куда мог направиться этот… – Комаров хотел подыскать слово, но не смог. С трудом выговорил: – Петруша?
Подполковник подался вперёд. Заговорил вполголоса:
– Зарезав наблюдателя с дачи напротив, Петруша, судя по всему, вышел через заднюю калитку. Я пошёл тем же путём. Поразмыслив, сначала пришёл к такому выводу: скорее всего, Петруша затаился где-то поблизости. Принял дополнительные меры безопасности, – охранение стоит не только в этом переулке, но и в соседних, образуя как бы периметр…
– Хорошо, Владимир Кондратьевич, – остановил его Комаров. – Дальше, пожалуйста.
– А дальше явился сторож морской лодочной пристани. Он показал, что ночью кто-то взломал сарай, где хранились вёсла, а также угнал ялик. Я осмотрел сарай и пристань. Сомнений нет: скобы вырваны из гнёзд с такой силою, словно орудовали гвоздодёром. Но сторож клянётся, что не слышал никакого шума. Стало быть, это наш Петруша. Руками, видно, поработал…
Прилепских остановился. Комаров ещё больше помрачнел.
– Это же какая у него силища, а? – ещё тише проговорил Прилепских.
Комаров помолчал.
– С исправником говорили?
– Так точно, ваше высокопревосходительство. Предупредил о неразглашении, а также о том, что убийца, вероятно, всё ещё здесь.
– Это напрасно… – Комаров слегка поморщился. – С одной стороны… Ведь исправник, скорее всего, уже обо всём в Питер доложил…
– Это уж как пить дать… – развёл руками Прилепских.
Комаров злобно взглянул на него, внезапно рявкнул:
– Что вы тут руками разводите? Немедленно организуйте команды, чтоб осмотрели все дачи, каждый уголок. На дорогах, у пристаней, на вокзале выставить охрану. И надо окрестности прочесать, под каждый куст заглянуть!
Прилепских переступил с ноги на ногу:
– Сил недостаточно…
– А вы задействуйте полицейских!
– Уже задействовал, ваше высокопревосходительство: в оцеплении стоят…
Комаров выругался.
– Почему же не телеграфировали в управление, чтобы выслали подмогу?
Прилепских напряжённо сказал:
– Учитывая секретность операции…
Комаров с трудом подавил гнев, взял себя в руки.
– Да… Секретность… Извините, Владимир Кондратьевич. Я сам этим займусь. Но подкрепление прибудет только к вечеру… Так что нужно задействовать всех здешних служащих: почтальонов, смотрителей, сторожей, морскую команду. Приступайте немедленно. О каждом своём шаге телеграфируйте мне кодом. Понятно?
– Так точно!
Комаров покосился на дроги: все трупы в них не умещались, их укладывали друг на друга. Торчали ноги: босые, в сапогах, и даже в домашних туфлях. С одной ноги свешивалась побуревшая от крови портянка.
Комаров быстро сел в пролётку, приказал:
– Гони в Питер, да так, чтобы ветер свистел!
* * *
Комаров вернулся домой под утро.
Сквозь плотно задёрнутые шторы спальни пробивался слабый свет, и это раздражало: Комаров долго не мог уснуть, ворочался, отворачивался от света.
Потом словно провалился куда-то, оказалось – в колодец. В колодце было сыро и мрачно, покрытые зеленью скользкие стены не давали ухватиться за них. Комаров почувствовал озноб: ноги не доставали дна. Он упёрся спиной в стенку колодца, поднял ноги – хотел упереться ими в другую стенку. Но босые ноги тут же соскользнули, и он с головой ухнул в ледяную воду. Вынырнул, хватая ртом воздух. С тоской посмотрел на светлый квадрат высоко-высоко над головой.
«Хоть бы кто-нибудь по воду пришёл! – подумал Комаров. – Ухвачусь за ведро да крикну…»
Он действительно вскрикнул, и проснулся от собственного крика. Простыня была мокрой от пота, и сам он был совершенно мокрым: словно и вправду в колодец окунулся.
Комаров застонал, перевернулся на спину, вытер рукавом ночной сорочки лоб. И вдруг замер.
На фоне светлого квадрата окна, на столике, словно тут и была, приютилась сгорбленная фигура.
– Ты кто? – задохнувшись от ужаса, прошептал Комаров.
– «Кто, кто»… Дед Пихто! – ответил человек хрипло.
Комаров закрыл глаза. Открыл. Фигура оставалась на месте. Более того: человек свернул цигарку и начал чиркать спичкой о голенище сапога.
– Ты мне снишься? – спросил Комаров для чего-то.
– Снюсь, снюсь, ваш бродь…
Спичка, наконец, вспыхнула. Комаров увидел: страшная лохматая борода, маленькие круглые очочки…
Комаров рывком сел на постели.
– Ты… – голос задрожал, и Комаров замолк.
Петруша раскурил цигарку, смачно сплюнул на паркет.
– Хоть я тебе и снюсь, вашбродь, а всё же скажи: куда эти нехристи уехали?
– Какие нех… нехристи? – спросил Комаров, судорожно натягивая на лицо простыню.
Петруша хмыкнул.
– Известно какие: Баранников да Суханов.
– Откуда… откуда ты, чёрт, их знаешь?
– А потому и знаю, что чёрт, – ответил Петруша задумчиво. – Ну, так скажешь, или мне тебя ножичком пощекотать? Генералов щекотать редко приходилось: а больно охота. Чего простых жандармов да солдат пытать? Это всё наш брат, подневольный. А вот генералу кровь пустить…
Голос у Петруши стал почти мечтательным. Комаров почувствовал, что у него кругом пошла голова. Он ухватился за края кровати, чтобы не упасть. Кисточка ночного колпака свесилась на глаз, мешала смотреть. Комаров дунул на неё, как на муху.
– Ну, так пощекотать, ай так скажешь?
– А? – опомнился Комаров. – Да… Террористы… У них съезд намечен, совещание такое. В Воронеже.
Петруша кивнул.
– Про съезд мы понимаем. А вот про Воронеж – сумление берёт.
Он привстал со стола, поплевал в ладонь и затушил в ней цигарку. Потянулся к голенищу. Комаров испугался.
– Постой! Постой, я всё скажу… Съезд в Воронеже будет, в двадцатых числах, точно. Но главари решили сначала в Липецке дела обсудить, в узком кругу. Видишь ли, у них там раскол: одни за террор стоят, другие больше на пропаганду напирают.
– Это нам ни к чему, – сказал Петруша. – Раскол нас не касается. А ты скажи, где Баранников с Сухановым.
Он сделал движение, Комаров подумал – опять к голенищу потянулся, за ножом, – и торопливо выкрикнул:
– Эти сначала в Липецк поедут! А может, и уже там. Эти – за террор!..
– Эх! – вздохнул Петруша. – За террор, говоришь? Хорошие, видать, люди… Даже не хочется их резать-то. Но придётся.
Он спрыгнул со стола.
– Ты чего? – Комаров подпрыгнул на постели, забился в самый угол.
Петруша склонил голову, очки сверкнули.
«Размышляет! – догадался Комаров, едва понимая, что происходит. Сердце ухало и проваливалось в живот, и от этого в груди появлялась тянущая боль. – Свидетелей оставлять не любит… Значит, и меня…»
Он не успел додумать – раздался ласковый голос Петруши:
– Ладноть. Живи покуда. Может, их в Липецке и не найду. Вот тогда вернусь и, не обессудь, до смерти защекочу. По лоскутку твою бархатную кожу-то снимать буду. Очень уж интересно посмотреть: какая она у вас, генералов, кожа-то…
Он развернулся, откинул штору; окно оказалось открыто. Петруша вскочил на подоконник и исчез.
И тотчас же Комаров закричал:
– Эй! Кто-нибудь! Ивашка, Федька, – все сюда!..
И ослабел. Сердце никак не хотело возвращаться на своё место. Как сквозь пелену Комаров увидел вбежавшего со свечой камердинера, за ним маячил в белой рубахе до пят дворецкий.
– Врача… – выдохнул Комаров. И больше ничего не сумел сказать.
– Должно, с сердцем плохо… – сказал Ивашка. – Слышь, Егорыч, пошли Аглаю за доктором. А я ему покуда капель дам… Заработался, вишь, Александр Владимирович. Себя совсем не жалеет…
* * *
Той же ночью Михайлов встретился с Квятковским и Пресняковым.
Выслушав рассказ о бойне в Сестрорецке, Михайлов сказал:
– Значит, Петруша вырвался на свободу.
Он поколебался, потом вытащил из нагрудного кармана сложенную записку.
– Вот, сегодня получил… Первое письмо неизвестный наш доброжелатель Баранникову под дверь подсунул. А второе… Ну, это не важно. Главное, что получено оно от человека надёжного, которому можно безусловно доверять, и который уже много раз нам помогал…
– От Корфа, что ли? – поинтересовался Квятковский безучастным голосом.
Михайлов покраснел.
– Да, от Корфа… Понимаете, очень уж много людей в эту историю втянуто. Не хотел говорить… А как ты догадался?
Он поднял на Квятковского подслеповатые глаза. Квятковский улыбнулся:
– Да я сам у него на днях ночевал. Вот и пришло на ум: «надёжный, можно доверять, много помогал»… Сколько у нас таких? По пальцам можно перечесть.
Михайлов сказал:
– Ну, если считать – пальцев не хватит… Но к делу.
Он развернул записку и положил на стол.
Всё тем же каллиграфическим почерком на небольшом листке было выведено: «Близнеца зовут Петруша. Сегодня он был у квартиры господина Алафузова и интересовался им».
– Ух ты, почерк-то какой! – восхитился Пресняков. – Я сколько раз пробовал каллиграфией заниматься – руководства покупал, перья особые… Но такое… Это ж, господа, искусство!
– Искусство, – согласился Михайлов. – А теперь нам известна и кличка этого мастера.
Он кивнул на записку. Внизу, на самом краю листа, было написано всего одно слово: «Эхо».
– Гм, – промычал Квятковский. – А может, это слово случайно здесь? Ну, написано для тренировки… Видите, лист обрезан: может быть, это к записке и не относится.
– Сомневаюсь, – сказал Михайлов. – Только вот что. Думаю, что и Баранникова, и Суханова Убивец Второй знает по фотографиям. И даже, возможно, уже узнал, что в Питере их нет. Что он будет делать дальше?
– Поедет за ними в Липецк! – уверенно сказал Пресняков.
– Это откуда же у тебя такая уверенность? – спросил Квятковский. – Человек он, конечно, ловкий и хитрый, но внешность-то такая, что любой узнает! А его сейчас, после бойни в Сестрорецке, наверняка все жандармы ищут. Может быть, и сцапали уже!
Пресняков усмехнулся.
– Ты вспомни, что он на даче сотворил… Сцапаешь такого…
Михайлов поднялся.
– Ну, господа, медлить нельзя. Пора и нам в Липецк. Я еду сегодня вечером, через Москву и Киев.
– Так и мы сегодня вечером, – заявил Квятковский и подмигнул Преснякову. – С поезда на поезд – оно быстрее выйдет…
* * *
ЛИПЕЦК.
Июнь 1879 года.
– Господа! Здесь собрались те, кто поддерживает нашу новую тактику: беспощадный террор, решительный ответ белому террору. Под лозунгом «Смерть за смерть»! По методу Шарлотты Корде и Вильгельма Телля!..
Морозов, только что нелегально вернувшийся из Женевы, волновался, и, как обычно, начал говорить слишком красиво.
Народовольцы, расположившиеся посреди живописной поляны в окрестностях Липецка, пили вино, закусывали, лёжа на траве. Вера сидела за импровизированной скатертью-самобранкой. Геся с сачком для ловли бабочек бродила по краю поляны.
– Прежде всего в повестке дня вопрос о создании нового Исполнительного Комитета.
– Да этот вопрос чего обсуждать? – крикнул коренастый, уверенный в себе человек. – Давайте сразу дальше по повестке…
Морозов посмотрел на него.
– А вдруг найдутся те, кто против?
– Здесь?.. Ну, тогда я не знаю, зачем мы сюда отдельно от плехановцев приехали…
Михайлов поднялся, отряхнул брюки.
– Нет, мы всё же проголосуем. И если найдутся те, кто сомневается, – они смогут покинуть наше собрание до того, как мы начнём обсуждать оргвопросы.
Он оглядел собравшихся.
– Наша цель – беспощадный террор, как правильно сказал Николай, – продолжал Михайлов. – Но не только террор. А и дезорганизация. Лозунг «око за око» не совсем правилен. Мы должны всеми силами и средствами мешать жандармерии, охранке, полиции, любому царскому сатрапу, исполнять их прямые обязанности. Каждый наш удар – это удар не только по конкретному тирану, но и по всей системе, по монархизму! Если взрыв – он должен прогреметь на всю Россию!..
– Дельно, – заметил коренастый.
– Итак, теперь вот что. Те, кто сомневается в нашей тактике, могут сейчас же покинуть собрание. Мы их поймём и ни в чём не станем упрекать.
Он перевёл дыхание. Всё стихло. Стало слышно басовитое жужжание шмеля, кружившего над «самобранкой ». Двое-трое человек переглянулись. Поднялись.
– Извините нас, господа… Но… – сказал Попов.
– Не извиняйтесь, пожалуйста, – прервал Михайлов. – Мы же договорились: никаких обид. В конце концов, мы делаем одно общее дело. Только разными средствами.
– До встречи в Воронеже, – буркнул Попов, и, увлекая за собой остальных, двинулся к тропинке.
– До встречи! – повеселевшим голосом крикнул Михайлов. – Ну, а теперь можно приступить ко второму вопросу. Мы создаём новый Исполнительный комитет и дезорганизационную группу. Сегодня здесь присутствуют новые товарищи – «южане». Я думаю, будет правильно, если их поручители сначала расскажут о каждом из новичков, – а их трое, – а после выступят и сами нович…
Он замолк. Издалека раздался приглушённый вскрик.
Все замерли.
– Что такое? – прошептал побелевшими губами Михайлов и огляделся. – Где Квятковский и Пресняков?
– Только что были здесь… – растерянно ответила Вера.
– Так значит… – Михайлов не договорил.
Поднялся коренастый. Буркнул:
– Я один из новичков, как вы выразились. Андрей Желябов. Вот что… Оставайтесь все на своих местах – а я схожу, гляну. Говорят, – он усмехнулся, – медведи в Липецк повадились из брянских лесов ходить. Курортниками лакомятся…
Никто не успел возразить – Желябов уже скрылся между деревьями.
Михайлов тревожно оглядел притихших народовольцев.
– Кто этот Желябов? – тихо спросил он. – Кто его привёл?
– Я, – ответил Колоткевич. – Желябов – человек верный, давно работает с нами… Желябов – это… Это силища!
На поляну выскочил Попов. Рукав его летнего пиджака был разрезан; волосы всклокочены.
– Господа!.. Товарищи!.. – задыхаясь, выкрикнул он. – За нами следили! Идёмте скорее! Желябов его свалил, но одному ему не справиться!..
* * *
Продравшись сквозь заросли ежевики, Михайлов выскочил на небольшую полянку – и остолбенел. Красный от натуги Желябов выкручивал руки лежавшему на траве Петруше. Желябову помогали Квятковский и Пресняков. Оба были запачканы кровью.
– Верёвку! – просипел Желябов.
Квятковский тут же сорвал с себя галстук, подал. Навалился на ноги Убивцу. Желябов и Пресняков тужились свести Убивцу руки за спиной. Убивец поднимал голову. Лицо его, чёрное от паровозной копоти, ничего не выражало – казалось, борьба давалась ему без усилий.
– Да помогайте же! – крикнул Квятковский.
К ним кинулись сразу несколько человек. Попов дёрнул Михайлова за рукав. Бледный, с перекошенным лицом, едва выговорил:
– Там, в кустах…
Михайлов, ничего не понимая, тронулся вслед за Поповым. Следом за ними шла Геся. Внезапно она завизжала. Михайлов глянул вперёд – и попятился. Прибросанные вырванной травой, один подле другого лежали те двое, что ушли вместе с Поповым. Глаза их были закрыты, а трава – пропитана кровью.
– Мы только отошли, – захлебываясь, начал рассказывать Попов, – как вдруг, откуда ни возьмись, этот страшный, бородатый, в очках! Нож в руке. Я и ойкнуть не успел, а он р-раз, р-раз! Когда он Мишу уложил, я с места сорвался. Но он и меня успел зацепить! Не человек – зверь какой-то!
Гесе стало плохо. Вера увела её обратно на поляну.
Желябов, отдуваясь, поднялся.
– Зверь, точно зверь…
Он пнул ногой связанного Убивца.
– Только этот зверь нам больше не опасен…
Убивец внезапно вывернул голову и спокойно спросил:
– А извиняюсь, барин, не ты ли тот господин Алафузов, что у мадам Прибыловой в Питере проживал?
– Нет, не я, – ответил Желябов.
Ещё раз ударил ногой Убивца в бок, дёрнул за галстук, которым связали ему руки.
– Подымайся. Сейчас узнаем, кто ты и зачем тебе господин Алафузов понадобился…
* * *
Убивец больше не упирался. Спокойно вошёл в центр стоявших кругом революционеров. Задрав чёрную нечёсанную бородищу, начал пристально оглядывать каждого.
– А! – вдруг воскликнул он. – Так вот же он, Алафузов! Да… А я-то на него подумал, – он кивком указал на Желябова.
– Молчи, скотина, – ответил Желябов. – Ну, Алафузов, что у тебя с этим типом общего?
– Погодите, – поднял руку Михайлов. – Я сейчас всё объясню…
И он рассказал всё, что знал об Илюше и его брате. Квятковский и Пресняков, стоявшие позади Убивца, дополнили рассказ.
– Однако… – Баранников подошёл к Убивцу, внимательно оглядывая его. – А зачем же ты, мохнорылый, невинных сейчас угробил, если хотел только меня да Суханова?
– Дык… Душа загорелась, – мирно пояснил Убивец. – Лежу это я в кусту, ягоду ем. Слушаю, как вы красиво говорите. Замечтался даже. И тут, слышу – трое уходят. Ах, думаю, так вот какой оборот! А что, если вас всех здесь и порешить?.. Ну, достал нож…
– Вот он, нож его, – Пресняков бросил окровавленный нож в траву. – На нём кровь многих невинных.
– А вот и не так, барин! – живо обернулся к нему Убивец, Пресняков даже слегка попятился. – Невинен Господь Бог один. А человецы все во грехе. Несть невинных среди живых, а только среди мёртвых!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Как вы полагаете, – спросил он Прилепских. – Куда мог направиться этот… – Комаров хотел подыскать слово, но не смог. С трудом выговорил: – Петруша?
Подполковник подался вперёд. Заговорил вполголоса:
– Зарезав наблюдателя с дачи напротив, Петруша, судя по всему, вышел через заднюю калитку. Я пошёл тем же путём. Поразмыслив, сначала пришёл к такому выводу: скорее всего, Петруша затаился где-то поблизости. Принял дополнительные меры безопасности, – охранение стоит не только в этом переулке, но и в соседних, образуя как бы периметр…
– Хорошо, Владимир Кондратьевич, – остановил его Комаров. – Дальше, пожалуйста.
– А дальше явился сторож морской лодочной пристани. Он показал, что ночью кто-то взломал сарай, где хранились вёсла, а также угнал ялик. Я осмотрел сарай и пристань. Сомнений нет: скобы вырваны из гнёзд с такой силою, словно орудовали гвоздодёром. Но сторож клянётся, что не слышал никакого шума. Стало быть, это наш Петруша. Руками, видно, поработал…
Прилепских остановился. Комаров ещё больше помрачнел.
– Это же какая у него силища, а? – ещё тише проговорил Прилепских.
Комаров помолчал.
– С исправником говорили?
– Так точно, ваше высокопревосходительство. Предупредил о неразглашении, а также о том, что убийца, вероятно, всё ещё здесь.
– Это напрасно… – Комаров слегка поморщился. – С одной стороны… Ведь исправник, скорее всего, уже обо всём в Питер доложил…
– Это уж как пить дать… – развёл руками Прилепских.
Комаров злобно взглянул на него, внезапно рявкнул:
– Что вы тут руками разводите? Немедленно организуйте команды, чтоб осмотрели все дачи, каждый уголок. На дорогах, у пристаней, на вокзале выставить охрану. И надо окрестности прочесать, под каждый куст заглянуть!
Прилепских переступил с ноги на ногу:
– Сил недостаточно…
– А вы задействуйте полицейских!
– Уже задействовал, ваше высокопревосходительство: в оцеплении стоят…
Комаров выругался.
– Почему же не телеграфировали в управление, чтобы выслали подмогу?
Прилепских напряжённо сказал:
– Учитывая секретность операции…
Комаров с трудом подавил гнев, взял себя в руки.
– Да… Секретность… Извините, Владимир Кондратьевич. Я сам этим займусь. Но подкрепление прибудет только к вечеру… Так что нужно задействовать всех здешних служащих: почтальонов, смотрителей, сторожей, морскую команду. Приступайте немедленно. О каждом своём шаге телеграфируйте мне кодом. Понятно?
– Так точно!
Комаров покосился на дроги: все трупы в них не умещались, их укладывали друг на друга. Торчали ноги: босые, в сапогах, и даже в домашних туфлях. С одной ноги свешивалась побуревшая от крови портянка.
Комаров быстро сел в пролётку, приказал:
– Гони в Питер, да так, чтобы ветер свистел!
* * *
Комаров вернулся домой под утро.
Сквозь плотно задёрнутые шторы спальни пробивался слабый свет, и это раздражало: Комаров долго не мог уснуть, ворочался, отворачивался от света.
Потом словно провалился куда-то, оказалось – в колодец. В колодце было сыро и мрачно, покрытые зеленью скользкие стены не давали ухватиться за них. Комаров почувствовал озноб: ноги не доставали дна. Он упёрся спиной в стенку колодца, поднял ноги – хотел упереться ими в другую стенку. Но босые ноги тут же соскользнули, и он с головой ухнул в ледяную воду. Вынырнул, хватая ртом воздух. С тоской посмотрел на светлый квадрат высоко-высоко над головой.
«Хоть бы кто-нибудь по воду пришёл! – подумал Комаров. – Ухвачусь за ведро да крикну…»
Он действительно вскрикнул, и проснулся от собственного крика. Простыня была мокрой от пота, и сам он был совершенно мокрым: словно и вправду в колодец окунулся.
Комаров застонал, перевернулся на спину, вытер рукавом ночной сорочки лоб. И вдруг замер.
На фоне светлого квадрата окна, на столике, словно тут и была, приютилась сгорбленная фигура.
– Ты кто? – задохнувшись от ужаса, прошептал Комаров.
– «Кто, кто»… Дед Пихто! – ответил человек хрипло.
Комаров закрыл глаза. Открыл. Фигура оставалась на месте. Более того: человек свернул цигарку и начал чиркать спичкой о голенище сапога.
– Ты мне снишься? – спросил Комаров для чего-то.
– Снюсь, снюсь, ваш бродь…
Спичка, наконец, вспыхнула. Комаров увидел: страшная лохматая борода, маленькие круглые очочки…
Комаров рывком сел на постели.
– Ты… – голос задрожал, и Комаров замолк.
Петруша раскурил цигарку, смачно сплюнул на паркет.
– Хоть я тебе и снюсь, вашбродь, а всё же скажи: куда эти нехристи уехали?
– Какие нех… нехристи? – спросил Комаров, судорожно натягивая на лицо простыню.
Петруша хмыкнул.
– Известно какие: Баранников да Суханов.
– Откуда… откуда ты, чёрт, их знаешь?
– А потому и знаю, что чёрт, – ответил Петруша задумчиво. – Ну, так скажешь, или мне тебя ножичком пощекотать? Генералов щекотать редко приходилось: а больно охота. Чего простых жандармов да солдат пытать? Это всё наш брат, подневольный. А вот генералу кровь пустить…
Голос у Петруши стал почти мечтательным. Комаров почувствовал, что у него кругом пошла голова. Он ухватился за края кровати, чтобы не упасть. Кисточка ночного колпака свесилась на глаз, мешала смотреть. Комаров дунул на неё, как на муху.
– Ну, так пощекотать, ай так скажешь?
– А? – опомнился Комаров. – Да… Террористы… У них съезд намечен, совещание такое. В Воронеже.
Петруша кивнул.
– Про съезд мы понимаем. А вот про Воронеж – сумление берёт.
Он привстал со стола, поплевал в ладонь и затушил в ней цигарку. Потянулся к голенищу. Комаров испугался.
– Постой! Постой, я всё скажу… Съезд в Воронеже будет, в двадцатых числах, точно. Но главари решили сначала в Липецке дела обсудить, в узком кругу. Видишь ли, у них там раскол: одни за террор стоят, другие больше на пропаганду напирают.
– Это нам ни к чему, – сказал Петруша. – Раскол нас не касается. А ты скажи, где Баранников с Сухановым.
Он сделал движение, Комаров подумал – опять к голенищу потянулся, за ножом, – и торопливо выкрикнул:
– Эти сначала в Липецк поедут! А может, и уже там. Эти – за террор!..
– Эх! – вздохнул Петруша. – За террор, говоришь? Хорошие, видать, люди… Даже не хочется их резать-то. Но придётся.
Он спрыгнул со стола.
– Ты чего? – Комаров подпрыгнул на постели, забился в самый угол.
Петруша склонил голову, очки сверкнули.
«Размышляет! – догадался Комаров, едва понимая, что происходит. Сердце ухало и проваливалось в живот, и от этого в груди появлялась тянущая боль. – Свидетелей оставлять не любит… Значит, и меня…»
Он не успел додумать – раздался ласковый голос Петруши:
– Ладноть. Живи покуда. Может, их в Липецке и не найду. Вот тогда вернусь и, не обессудь, до смерти защекочу. По лоскутку твою бархатную кожу-то снимать буду. Очень уж интересно посмотреть: какая она у вас, генералов, кожа-то…
Он развернулся, откинул штору; окно оказалось открыто. Петруша вскочил на подоконник и исчез.
И тотчас же Комаров закричал:
– Эй! Кто-нибудь! Ивашка, Федька, – все сюда!..
И ослабел. Сердце никак не хотело возвращаться на своё место. Как сквозь пелену Комаров увидел вбежавшего со свечой камердинера, за ним маячил в белой рубахе до пят дворецкий.
– Врача… – выдохнул Комаров. И больше ничего не сумел сказать.
– Должно, с сердцем плохо… – сказал Ивашка. – Слышь, Егорыч, пошли Аглаю за доктором. А я ему покуда капель дам… Заработался, вишь, Александр Владимирович. Себя совсем не жалеет…
* * *
Той же ночью Михайлов встретился с Квятковским и Пресняковым.
Выслушав рассказ о бойне в Сестрорецке, Михайлов сказал:
– Значит, Петруша вырвался на свободу.
Он поколебался, потом вытащил из нагрудного кармана сложенную записку.
– Вот, сегодня получил… Первое письмо неизвестный наш доброжелатель Баранникову под дверь подсунул. А второе… Ну, это не важно. Главное, что получено оно от человека надёжного, которому можно безусловно доверять, и который уже много раз нам помогал…
– От Корфа, что ли? – поинтересовался Квятковский безучастным голосом.
Михайлов покраснел.
– Да, от Корфа… Понимаете, очень уж много людей в эту историю втянуто. Не хотел говорить… А как ты догадался?
Он поднял на Квятковского подслеповатые глаза. Квятковский улыбнулся:
– Да я сам у него на днях ночевал. Вот и пришло на ум: «надёжный, можно доверять, много помогал»… Сколько у нас таких? По пальцам можно перечесть.
Михайлов сказал:
– Ну, если считать – пальцев не хватит… Но к делу.
Он развернул записку и положил на стол.
Всё тем же каллиграфическим почерком на небольшом листке было выведено: «Близнеца зовут Петруша. Сегодня он был у квартиры господина Алафузова и интересовался им».
– Ух ты, почерк-то какой! – восхитился Пресняков. – Я сколько раз пробовал каллиграфией заниматься – руководства покупал, перья особые… Но такое… Это ж, господа, искусство!
– Искусство, – согласился Михайлов. – А теперь нам известна и кличка этого мастера.
Он кивнул на записку. Внизу, на самом краю листа, было написано всего одно слово: «Эхо».
– Гм, – промычал Квятковский. – А может, это слово случайно здесь? Ну, написано для тренировки… Видите, лист обрезан: может быть, это к записке и не относится.
– Сомневаюсь, – сказал Михайлов. – Только вот что. Думаю, что и Баранникова, и Суханова Убивец Второй знает по фотографиям. И даже, возможно, уже узнал, что в Питере их нет. Что он будет делать дальше?
– Поедет за ними в Липецк! – уверенно сказал Пресняков.
– Это откуда же у тебя такая уверенность? – спросил Квятковский. – Человек он, конечно, ловкий и хитрый, но внешность-то такая, что любой узнает! А его сейчас, после бойни в Сестрорецке, наверняка все жандармы ищут. Может быть, и сцапали уже!
Пресняков усмехнулся.
– Ты вспомни, что он на даче сотворил… Сцапаешь такого…
Михайлов поднялся.
– Ну, господа, медлить нельзя. Пора и нам в Липецк. Я еду сегодня вечером, через Москву и Киев.
– Так и мы сегодня вечером, – заявил Квятковский и подмигнул Преснякову. – С поезда на поезд – оно быстрее выйдет…
* * *
ЛИПЕЦК.
Июнь 1879 года.
– Господа! Здесь собрались те, кто поддерживает нашу новую тактику: беспощадный террор, решительный ответ белому террору. Под лозунгом «Смерть за смерть»! По методу Шарлотты Корде и Вильгельма Телля!..
Морозов, только что нелегально вернувшийся из Женевы, волновался, и, как обычно, начал говорить слишком красиво.
Народовольцы, расположившиеся посреди живописной поляны в окрестностях Липецка, пили вино, закусывали, лёжа на траве. Вера сидела за импровизированной скатертью-самобранкой. Геся с сачком для ловли бабочек бродила по краю поляны.
– Прежде всего в повестке дня вопрос о создании нового Исполнительного Комитета.
– Да этот вопрос чего обсуждать? – крикнул коренастый, уверенный в себе человек. – Давайте сразу дальше по повестке…
Морозов посмотрел на него.
– А вдруг найдутся те, кто против?
– Здесь?.. Ну, тогда я не знаю, зачем мы сюда отдельно от плехановцев приехали…
Михайлов поднялся, отряхнул брюки.
– Нет, мы всё же проголосуем. И если найдутся те, кто сомневается, – они смогут покинуть наше собрание до того, как мы начнём обсуждать оргвопросы.
Он оглядел собравшихся.
– Наша цель – беспощадный террор, как правильно сказал Николай, – продолжал Михайлов. – Но не только террор. А и дезорганизация. Лозунг «око за око» не совсем правилен. Мы должны всеми силами и средствами мешать жандармерии, охранке, полиции, любому царскому сатрапу, исполнять их прямые обязанности. Каждый наш удар – это удар не только по конкретному тирану, но и по всей системе, по монархизму! Если взрыв – он должен прогреметь на всю Россию!..
– Дельно, – заметил коренастый.
– Итак, теперь вот что. Те, кто сомневается в нашей тактике, могут сейчас же покинуть собрание. Мы их поймём и ни в чём не станем упрекать.
Он перевёл дыхание. Всё стихло. Стало слышно басовитое жужжание шмеля, кружившего над «самобранкой ». Двое-трое человек переглянулись. Поднялись.
– Извините нас, господа… Но… – сказал Попов.
– Не извиняйтесь, пожалуйста, – прервал Михайлов. – Мы же договорились: никаких обид. В конце концов, мы делаем одно общее дело. Только разными средствами.
– До встречи в Воронеже, – буркнул Попов, и, увлекая за собой остальных, двинулся к тропинке.
– До встречи! – повеселевшим голосом крикнул Михайлов. – Ну, а теперь можно приступить ко второму вопросу. Мы создаём новый Исполнительный комитет и дезорганизационную группу. Сегодня здесь присутствуют новые товарищи – «южане». Я думаю, будет правильно, если их поручители сначала расскажут о каждом из новичков, – а их трое, – а после выступят и сами нович…
Он замолк. Издалека раздался приглушённый вскрик.
Все замерли.
– Что такое? – прошептал побелевшими губами Михайлов и огляделся. – Где Квятковский и Пресняков?
– Только что были здесь… – растерянно ответила Вера.
– Так значит… – Михайлов не договорил.
Поднялся коренастый. Буркнул:
– Я один из новичков, как вы выразились. Андрей Желябов. Вот что… Оставайтесь все на своих местах – а я схожу, гляну. Говорят, – он усмехнулся, – медведи в Липецк повадились из брянских лесов ходить. Курортниками лакомятся…
Никто не успел возразить – Желябов уже скрылся между деревьями.
Михайлов тревожно оглядел притихших народовольцев.
– Кто этот Желябов? – тихо спросил он. – Кто его привёл?
– Я, – ответил Колоткевич. – Желябов – человек верный, давно работает с нами… Желябов – это… Это силища!
На поляну выскочил Попов. Рукав его летнего пиджака был разрезан; волосы всклокочены.
– Господа!.. Товарищи!.. – задыхаясь, выкрикнул он. – За нами следили! Идёмте скорее! Желябов его свалил, но одному ему не справиться!..
* * *
Продравшись сквозь заросли ежевики, Михайлов выскочил на небольшую полянку – и остолбенел. Красный от натуги Желябов выкручивал руки лежавшему на траве Петруше. Желябову помогали Квятковский и Пресняков. Оба были запачканы кровью.
– Верёвку! – просипел Желябов.
Квятковский тут же сорвал с себя галстук, подал. Навалился на ноги Убивцу. Желябов и Пресняков тужились свести Убивцу руки за спиной. Убивец поднимал голову. Лицо его, чёрное от паровозной копоти, ничего не выражало – казалось, борьба давалась ему без усилий.
– Да помогайте же! – крикнул Квятковский.
К ним кинулись сразу несколько человек. Попов дёрнул Михайлова за рукав. Бледный, с перекошенным лицом, едва выговорил:
– Там, в кустах…
Михайлов, ничего не понимая, тронулся вслед за Поповым. Следом за ними шла Геся. Внезапно она завизжала. Михайлов глянул вперёд – и попятился. Прибросанные вырванной травой, один подле другого лежали те двое, что ушли вместе с Поповым. Глаза их были закрыты, а трава – пропитана кровью.
– Мы только отошли, – захлебываясь, начал рассказывать Попов, – как вдруг, откуда ни возьмись, этот страшный, бородатый, в очках! Нож в руке. Я и ойкнуть не успел, а он р-раз, р-раз! Когда он Мишу уложил, я с места сорвался. Но он и меня успел зацепить! Не человек – зверь какой-то!
Гесе стало плохо. Вера увела её обратно на поляну.
Желябов, отдуваясь, поднялся.
– Зверь, точно зверь…
Он пнул ногой связанного Убивца.
– Только этот зверь нам больше не опасен…
Убивец внезапно вывернул голову и спокойно спросил:
– А извиняюсь, барин, не ты ли тот господин Алафузов, что у мадам Прибыловой в Питере проживал?
– Нет, не я, – ответил Желябов.
Ещё раз ударил ногой Убивца в бок, дёрнул за галстук, которым связали ему руки.
– Подымайся. Сейчас узнаем, кто ты и зачем тебе господин Алафузов понадобился…
* * *
Убивец больше не упирался. Спокойно вошёл в центр стоявших кругом революционеров. Задрав чёрную нечёсанную бородищу, начал пристально оглядывать каждого.
– А! – вдруг воскликнул он. – Так вот же он, Алафузов! Да… А я-то на него подумал, – он кивком указал на Желябова.
– Молчи, скотина, – ответил Желябов. – Ну, Алафузов, что у тебя с этим типом общего?
– Погодите, – поднял руку Михайлов. – Я сейчас всё объясню…
И он рассказал всё, что знал об Илюше и его брате. Квятковский и Пресняков, стоявшие позади Убивца, дополнили рассказ.
– Однако… – Баранников подошёл к Убивцу, внимательно оглядывая его. – А зачем же ты, мохнорылый, невинных сейчас угробил, если хотел только меня да Суханова?
– Дык… Душа загорелась, – мирно пояснил Убивец. – Лежу это я в кусту, ягоду ем. Слушаю, как вы красиво говорите. Замечтался даже. И тут, слышу – трое уходят. Ах, думаю, так вот какой оборот! А что, если вас всех здесь и порешить?.. Ну, достал нож…
– Вот он, нож его, – Пресняков бросил окровавленный нож в траву. – На нём кровь многих невинных.
– А вот и не так, барин! – живо обернулся к нему Убивец, Пресняков даже слегка попятился. – Невинен Господь Бог один. А человецы все во грехе. Несть невинных среди живых, а только среди мёртвых!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38