Он нередко проходил по этому бульвару и каждый раз недоуме-
вал, почему разрешили какому-то умнику посадить на бульваре дере-
вья вверх корнями. Эффект получился странный, если не сказать
уродливый: деревья без вершин не поднялись выше человеческого
роста, толстые ветки-корни, извиваясь, тянулись к земле и образовы-
вали густые укрытия над скамейками, что, с точки зрения милиционе-
ра, было очень удобным местом для совершения темных дел.
Вот и сейчас, уже издалека милиционер заметил на одной из ска-
меек мужчину и женщину, до пояса скрытых в густой листве. Они
целовались, они продолжали целоваться, когда к ним подошел ми-
лиционер. Он хотел прекратить это безобразие, но заметил, что муж-
чина хоть и пылок, но робок и нежен, а женщина только ласково
отвечает на его поцелуи. Милиционер вздохнул, сел на скамейку
напротив и, громко щелкнув крышкой портсигара, достал папиросу.
Такой мерой он хотел пресечь дальнейшее развитие событий на сосед-
ней скамейке, которое могла привести к нежелательным последстви-
ям. В данном случае меру пресечения определял он сам.
С одной стороны, милиционер был облечен властью, с другой
стороны, ограничен различными инструкциями и поэтому, оценив
обстановку, действовал по своему усмотрению и в соответствии со
своими представлениями о нормах морали и правилах поведения в
общественном месте. Смягчающими обстоятельствами были: отсутст-
вие тех, кому могли служить плохим примером целующиеся, и явная
влюбленность этой молодой пары. Но при этом безлюдное, укромное
местечко явно способствовало произведению и исполнению, с точки
зрения милиционера, тех действий, которые были бы открытым нару-
шением установленных норм, правил и инструкций.
Милиционер тут же заметил, что рука мужчины приблизилась к
опасной зоне, кашлянул и громко сказал:
- Молодые люди!
Виктор, а это был он, с большой неохотой оторвался от такого
приятного занятия. Он даже не повернул голову в сторону милицио-
нера, а любовался запрокинутым лицом Галины, которая не открыва-
ла глаз.
- Ну, в чем дело?
- Не положено, - сказал милиционер и веско добавил: - Место
общественное.
- Ночь в общественном месте, - с укоризной ответил Виктор. -
Идите спать. Или у вас здесь пост? И вам не спится на посту?
- Не положено, - коротко сказал милиционер, но ему не понра-
вилась безмятежная непокорность Виктора.
- А в Париже положено, - подлил масла в огонь Виктор. - Все
это условности, что положено, а что не положено, такие же условно-
сти, как ваша форма, я уж не говорю о содержании.
О том, что положено и что не положено, у милиционера имелись
собственные понятия и представления. Вернее, не столько собствен-
ные, сколько твердо им усвоенные и уже не подлежащие каким-либо
сомнениям и ревизиям. Тем более, что была впрямую задета честь
мундира.
- Содержание у нас государственное и форма выдается как по-
ложено, по уставу.
Милиционер ощутил свою глубокую правоту, положил папиросу,
которую он так и держал не зажженной в руках, обратно в портси-
гар, встал и поправил фуражку.
- Нарушать не положено, - уже твердо сказал он.
- Так я же еще ничего не нарушил, - улыбаясь, сказал Виктор и
посмотрел на Галину. - А если и собираюсь нарушить, то по обоюд-
ному согласию. Ну, а чтобы достичь этого... согласия, я имею в виду,
чтобы оно было действительно обоюдным... надо... даже просто необ-
ходимо предпринять какие-то шаги...
Виктору было радостно от сознания, что его любят, его так и тя-
нуло побеситься, выкинуть какую-то шалость, вызвать восхищение у
своей любимой и потому он демонстративно обнял Галину.
- Вот и пошагаем, - приблизился милиционер к скамейке, на ко-
торой сидели Галина и Виктор.
Галине было приятно, что Виктор проявил свою независимость,
но она уже сообразила, что шутка зашла слишком далеко, и, мягко
отстранив Виктора, поднялась со скамейки навстречу милиционеру.
- Куда же мы пошагаем? - нарочито удивленно и кокетливо
спросила она.
Милиционер было замедлил свой целенаправленный ход, но
тут Виктор все окончательно испортил:
- В отделение, - ухмыльнулся он. - В третье. К шефу жандармов
Бенкендорфу.
Милиционер остановился, внимательно посмотрел на Виктора:
- Не к шефу, а к майору... К товарищу майору Савелову, - веско
сказал он и уверенно добавил: - Он разберется.
Несмотря на все просьбы Галины, они все-таки попали в мили-
цию. Виктор отнесся к этому происшествию совершенно беспечно
подтрунивал над майором Савеловым, вел себя самоуверенно, и майор
сообщил о задержании Виктору на работу.
10
Виктор уже год работал в институте в должности старшего ин-
женера, потому что должностей просто инженеров или младших
инженеров не существовало. Начальником его был Иван Сергеевич,
человек скучный и недалекий, но неукоснительный блюститель всех
решений, постановлений, приказов и распоряжений. К нему-то и
пришла бумага из милиции с резолюцией директора института: "Про-
шу разобраться и доложить!"
Иван Сергеевич вызвал Виктора, хотя Виктор сам хотел к нему
зайти, но по другому волнующему его вопросу, поэтому Виктор начал
прямо с порога:
- Иван Сергеевич! Я же вам уже столько раз объяснял...
- Здравствуйте, Коробов, - перебил Виктора Иван Сергеевич. -
Что вы мне уже столько раз объясняли?
- Да про Марчука, - раздражаясь на непонятливость начальника,
сказал Виктор.
- А-а-а... - протянул Иван Сергеевич.- Этот вопрос уже решен, я
вас об этом известил позавчера.
- Но решен-то этот вопрос неправильно, - загорячился Виктор. - Я
могу еще раз объяснить. По предложению Марчука, если продувать
исходный жидкий металл воздухом, то производительность агрегатов
повысится. Подобные опыты проводились уже за границей и, дейст-
вительно, производительность агрегатов возрастает, но не больше, чем
на пять процентов. Это же теоретически доказано, что не больше, чем
на пять! Потому что в воздухе содержится только шестнадцать, пони-
маете, шестнадцать процентов кислорода, а с развитием нашей циви-
лизации, наверняка и того меньше.
- Я не понял, причем здесь цивилизация, - Иван Сергеевич надел
очки и сразу стал еще официальнее, еще строже.
- Это я так, к слову, - вздохнул Виктор. Ему очень хотелось пере-
убедить Ивана Сергеевича.
- Вот видите, к слову, а у Марчука опыты, данные. И по ним
получается не пять, а двадцать пять процентов повышения произво-
дительности агрегатов. Ясно?
- Так это же очковтирательство! - всплеснул руками Виктор. -
Надувательство сплошное. И беспардонное при этом.
- Выбирайте выражения, Виктор Григорьевич, - холодно сказал
Иван Сергеевич. - Я же не только свое мнение о предложении Марчу-
ка излагаю, я советовался... Кое с кем...
- С кем? - с горячим интересом спросил Виктор.
- Вот с кем надо, с тем и советовался, - сказал, как отрезал, Иван
Сергеевич.
- Ну и что этот Ктонадо изрек? - саркастически усмехнулся Вик-
тор, мысленно представив себе слепого оракула.
- Тон ваш неуместный, - покачал головой Иван Сергеевич. - Те, с
кем я советовался, сказали мне так: Марчук - ученый? Ученый! При-
чем ученый с производства, из центральной заводской лаборатории.
Он организовал проведение опытов на металлургическом комбинате?
Организовал. Это же почин: ученый сам идет на производство и пред-
лагает проверить смелое техническое решение. Вот если бы все так!
А?!.. Глядишь, поближе наука станет к производству. А вы что, про-
тив почина?!..
Иван Сергеевич с подозрением посмотрел на Виктора.
- Я?! - иронично улыбнулся Виктор. - Конечно, нет, как же мож-
но...
- Правильно, - не заметил иронии Виктора, а может быть, сде-
лал вид, что не заметил, Иван Сергеевич. - И я за. Дело-то хорошее.
Теперь дальше слушайте. Пусть будет даже теоретически пять про-
центов, мне так и сказали, теоретически! пять процентов повышения
производительности агрегатов, зато у Марчука практически, заметьте,
молодой человек, практически двадцать пять! Надо поставить людям
цель - пусть добиваются повышения производительности агрегатов.
Для нас это сейчас самое главное. Если все будут знать, что у кого-то
получилось двадцать пять, то у них, глядишь выйдет не пять, а шесть,
а то и восемь процентов.
- Так кто-то и о тридцати рапортует, - подхватил Виктор.
- Вот! Правильно, - одобрительно кивнул головой Иван Сергее-
вич. - Главное - озадачить людей.
- Ну, хорошо, - загадочно сказал Виктор. Я тоже теперь начну
озадачивать... Я вас всех так озадачу...
Иван Сергеевич озабоченно посмотрел на Виктора, потом
вспомнил о письме из милиции, успокоился и решил для начала
осадить Виктора небольшим напоминанием:
- А что же вы так халатно относитесь к своим общественным обя-
занностям? Ведь вы у нас оформляете стенгазету? Почему задержи-
ваете выпуск очередного номера?
- Вот-вот, - обрадовался Виктор. - Вот в стенгазете я вас и оза-
дачу.
- Ваше право, - согласился Иван Сергеевич. - Только в партбю-
ро я отвечаю за стенную печать, так что все материалы
должен прочитать заранее. А вообще-то, вы нас уже озадачили... Что
вы можете сказать на это?
И Иван Сергеевич протянул Виктору письмо из милиции. Виктор
просмотрел письмо, пожал плечами и вернул его Ивану Сергеевичу.
- А что тут говорить? Тут и так все сказано. Все верно, кроме
одного - ничего я не нарушал... Подумаешь, целовались...
- А думать надо, обязательно надо. Вот вы идите и подумайте. И
напишите-ка объяснительную записку, где все-все подробно изложите
что да как.
Виктор вышел из кабинета своего начальника, горя желанием на-
рисовать для стенгазеты карикатуру на Ивана Сергеевича. Он уже
представлял себе, как толпится народ у стенгазеты, как все смеются,
как торжествует справедливость.
Правда, рисовал Виктор хуже, чем лепил...
11
В подвале ЖЭКа ярко горели две стосвечевые лампы без абажура.
Они безжалостно и равнодушно освещали мольберт с незаконченным
полотном и холсты, натянутые на деревянные рамы и приставленные
лицевой стороной к стене.
Картина на мольберте изображала ночь, городскую улицу, ос-
вещенный изнутри автобус на остановке, пассажиров, уткнувшихся в
газеты или беседующих между собой, прохожего, который бежал,
странно наклонясь, к автобусу, и шофера, который глядел в зеркальце
заднего вида в ожидании бегущего прохожего. От картины веяло ноч-
ным покоем, автобус был полупустой, каждый пассажир располагался
в своем окне, как в рамке портрета, а один стоял у задних дверей и
задумчиво смотрел в ночную тьму.
Кроме мольберта по углам подвала на разновысоких подставках
стояли то стремительные, геометрические, пересекающиеся под ост-
рыми углами, то плавные, как бы томные, переливающиеся из одной
формы в другую, то просто непонятные, но чем-то останавливающие
глаз конструкции. Они были сделаны из разнообразного материала:
проволоки, пластмассы, металлических кусков, разноцветных нитей,
некоторые из конструкций были статичны, другие двигались или
готовы были придти в движение.
По стенам подвала были развешаны маски. Одна из них на вы-
сокой треноге стояла в центре подвале, и ее оценивающе разглядыва-
ли Марк и Петров. Виктор тоже смотрел на дело рук своих и объяснял
друзьям:
- Лицо... Понимаете, это лицо, а не маска. У всех есть лицо. У
меня и у тебя, Марк, лицо, у тебя, Петров, лицо. Вот я и хочу лепить
человеческие лица, чтобы на них отражалась целая гамма чувств,
хотя свое лицо, свое выражение есть и у радости, и у боли, и у преда-
тельства... И у каждой эпохи есть свое лицо... И вот, как мне кажется,
это - одно из лиц...
Марк, невысокий, изящный, медленно поглаживал аккуратный
клинышек бородки. Его красивые, в мохнатых ресницах глаза искри-
лись смехом.
- От лица твоих друзей, соратников и единомышленников, - на-
чал Марк, - должен тебе нелицеприятно заявить, что это лицо, соз-
данное твоим лицом...
- Не паясничай, - миролюбиво оборвал его Виктор. - Дело давай
говори.
- Ну, что ж, дело так дело... - вздохнул Марк. - Может Петров
для начала что-нибудь изложит?
- Не... - отмахнулся Петров. Он меньше всего походил на худож-
ника из этой троицы. На толстую крепкую колонну шеи была поса-
жена кудреватая, начинающая лысеть, круглая голова с белесыми
ресницами, носом картошкой и толстыми губами. Таким людям, как
Петров, тесна любая одежда, мала любая комната, они выглядят все-
гда громоздко - так и Петров, хотя сам был невысок, но основательно
массивен.
- Если серьезно, - кивнул головой на жест Петрова Марк, - то,
пожалуйста, прежде всего без обид. Я могу высказать сейчас свое
мнение и говорил тебе раньше, что задачу ты перед собой ставишь
интересную, а вот решаешь ее неточно. У тебя приблизительный ответ
на свой же собственный вопрос. А происходит это от того, что крик
твоей души, отраженный в маске, извини, в лице, неестественно, неор-
ганично возник, вырвался, появился на свет. Можно крикнуть "боль-
но!", жалуясь кому-то, можно пропеть романсово "о, как мне боль-
но...", а можно просто закричать от боли. Твоей работе не хватает
гармонии, той гармонии, от которой и самому хочется закричать и
другим крикнуть: "Что же вы стоите!? Больно!"
- Что же ты стоишь? - поддразнил Марка Виктор. - Или не боль-
но? Ни капельки?
- Что я? Я - обреченный, я только знаю, что такое хорошо и что
такое плохо в искусстве. Может быть другие тоже знают, но я могу
еще и объяснить разницу. И еще моя беда - я слишком много знаю, я
знаю столько, что когда начинаю что-то делать сам, то сразу вижу -
это все было, было, было, а зачем делать то, что было тысячи, мил-
лионы раз? И при этом я помню о том, что каждый человек, незави-
симо от того творец он или просто потребитель, должен проходить,
обязательно проходить свой путь духовного развития, повторять то,
что было пройдено человечеством давным-давно. Так устроен мир,
что поделаешь? До тех пор, пока ты не обжегся, ты не узнаешь, каков
огонь на ощупь. Как молочные зубы, у тебя вырастает, строится одно
представление об этом мире, а потом оно меняется, и эту переоценку
ценностей каждый переживает по-своему. Кто быстрее... Кто медлен-
нее... Кто сбивается с пути, их губит зависть, мелочность духа, эго-
изм. Кто останавливается, считая, что ему уже хватает своей мудро-
сти и страданий, и ничего нового в этом мире не было и не будет... А
кто продолжает идти и идти в гору... И тяжек путь, и далека верши-
на, и нестерпимо одиночество. Но я иду, я каждый день иду... Вот
только делаю мало, больше размышляю...
- Нехорошо, Марк, - шумно вздохнул Петров. - Работать надо не
думая, я имею ввиду, не мучаясь впустую, что было до тебя сделано, а
что не было. Захотелось - и делай, а там видно будет, что получится.
Вот я недавно натюрморт написал. Кувшин глиняный, хлеб и нож. И
такой кувшин получился теплый, коричневый... ну, как... ну, как живой
щенок.
- К сожалению, Марк прав, - сказал Виктор. - Прав, как всегда.
Сейчас твои теплые кувшины, Петров, производят серийно и массово
на конвейере. И потом, что кувшин теплый, как живой щенок, ощу-
щаешь только ты - художник, человек с необычным глазом, а вот
обывателю важно, сколько литров молока входит в этот кувшин или
можно ли в нем гриб разводить, чтоб по утрам похмеляться.
- Что ты, Виктор, все про какого-то обывателя говоришь? - стал
потихоньку раскаляться Петров. Глаза у него расширились и засияли
голубыми каплями. - Нет обывателей и гениев - есть люди. Все люди и
все человеки. Эх, мужики, мечтаю я написать картину... Полотно такое
громадное... Во всю стену... Вот ходишь по Москве и столько стен
пустых, жалко, место пропадает, ведь люди идут мимо и в пустые
стены смотрят, а могли бы картину увидеть. Например, в подзем-
ном переходе, знаете, где выход на Красную площадь? Чтобы люди
шли в ГУМ за покупками и вдруг перед выходом на главную площадь
страны видели бы картину всеобщего благоденствия. Что-то на Брей-
геля похожее. Столы с бесплатной едой, открытые настежь магазины,
изобилие, и все люди - братья...
- Инспектор ГАИ обнимается с частным владельцем "Жигулей",
- усмехнулся в бороду Марк.
- Конечно! - горячо поддержал, не замечая иронии Марка, Пет-
ров. - А может милиции тогда и совсем не надо?
- Как же без нее? - горестно вздохнул Виктор. - Вот меня тут на
днях забрали в отделение.
- За что? - недоуменно поинтересовался Петров.
- Целовался с женой в общественном месте, - пожал плечами
Виктор. - В гостях задержались допоздна, решили прогуляться по
ночной Москве, потом отдохнуть решили на бульварчике...
- Хорошая идея, - сказал Марк, имея ввиду картину Петрова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20