- Как кстати вы катались! - донимала она его...
- Как видно, не совсем...
- Как не совсем? По крайней мере узнали о нашей свадьбе раньше других! Мы избегали парада! - тихо заметила она, беря под руку мужа и направляясь к выходу.
Угрюмый, вернулся Борский домой, и когда Елена, поджидавшая его обедать, взглянула на него, то была изумлена: такое злое выражение было у него в глазах. Таким она его никогда не видала. Он ничего не ел и за обедом просидел, против обыкновения, молча.
Варвара Николаевна была взбешена. Едва она успела сесть в карету, как дала волю своему гневу и обрушилась на мужа.
- Ваши родные хотели сделать какой-то скандал... Это наконец невыносимо... Разве вы маленький или сумасшедший?.. Их алчность доводит их до глупости... Вы видели... Они с собою зачем-то привозили полицейского...
- Полицейского? - удивился старик.
- Да, полицейского! Вы его, верно, не заметили... Это что же такое?.. И я вас прошу, чтобы их нога не была у нас в доме... Я не желаю подвергаться оскорблениям!..
Но она напрасно просила об этом Орефьева. Он и сам был раздражен неожиданною встречей, а известие о полицейском привело его в бешенство.
- А вот они увидят!.. - говорил он, задыхаясь. - Увидят... Подлецы этакие... Им смерть моя нужна... Они жаждут наследства... Но ты защитишь меня от них... да? - вдруг прошептал он. - Ведь для тебя... Ты - мои ангел-хранитель, а я - раб твой... верный раб... Так ведь?
Старик вдруг заплакал, как малое дитя, склонив свою дрожащую голову на плечо Варвары Николаевны, как бы ища защиты против своих родственников.
Ей сделалось жутко в полумраке кареты, быстро катившейся по темным улицам, вдвоем с этим всхлипывающим стариком, шептавшим ей слова любви и страстно прильнувшим к ее руке своими холодными губами. Она была очень рада, когда карета подъехала к крыльцу и они поднялись в освещенные комнаты квартиры.
Гости (какие-то странные личности) оставались недолго. Они выпили по бокалу шампанского, поздравили молодых и разъехались.
Башутин уехал последний. Прощаясь, он поцеловал ей руку и прошептал:
- Первый акт сыгран. Теперь - второй и... и последний!
Она вздрогнула от этих слов и тихими шагами вернулась в маленькую гостиную, где нетерпеливо ожидал ее несчастный старик.
Глава четвертая
СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК
I
На первой неделе великого поста в числе пассажиров курьерского поезда, прибывшего из Москвы, из вагона второго класса выскочил молодой артиллерийский офицер и торопливо пробирался к выходу.
- Венецкий! Здравствуйте! - окликнул его сзади женский голос.
Офицер обернулся и изумленно взглянул сквозь очки на хорошенькую маленькую женщину лет двадцати шести, элегантно одетую во все черное.
- Не узнаете?..
Вдруг румяное, дышавшее здоровьем лицо офицера осветилось радостною улыбкою. Он как-то по-товарищески протянул широкую мягкую руку и весело воскликнул:
- Катерина Михайловна!.. Вот не узнал!
- Верно, состарилась, что не узнали... Откуда вы?
- Из Черниговской губернии...
- Куда это вы забрались?.. А я пять лет, как уже замужем. Вот мой муж! - указала она на высокого степенного блондина в цилиндре. - Николай Николаевич Распольев! Алексей Алексеевич Венецкий! Помнишь, Никс, я тебе много о нем говорила? Росли вместе! - весело щебетала молодая женщина. Вот теперь, - обратилась она к Венецкому, - мы для вас работаем. Только что ходили смотреть новые вагоны для раненых... Ах, какая прелесть... Никс сам распоряжался... Мы оба в "Красном Кресте"... А вы, верно, на войну проситься приехали?
- Я получил место в Петербурге.
- Фи!.. Что за охота вам теперь в Петербурге оставаться... Вы разве не хотите на войну? - укоризненно покачала она головой, делая гримаску.
- Пошлют - пойду!
- И вы так спокойно об этом говорите?
- Да разве охота проситься умирать? В этом нет никакого удовольствия! Право! - добродушно проговорил офицер.
Молодая женщина удивленно вскинула на него свои бойкие глазки и снова покачала головой...
- Да вы после этого не русский... У нас такое возбуждение... Молодежь наша наперерыв просится... Что молодежь? Недавно князь Рязанцев, - старику семьдесят лет, - и тот просился, чтобы его зачислили в юнкера в действующую армию...
- Пусть просятся, а я проситься не стану!
- Ну, мы еще об этом с вами поговорим... Надеюсь, что вы у нас побываете? У вас какие-то странные тенденции... Уж не против ли вы войны?.. У нас тут есть такие...
Она остановилась, прибирая выражение.
- Изменники, хотите вы сказать? - улыбнулся Венецкий...
Распольев как-то странно косил глаза на молодого офицера. Ему не нравилась простодушная манера, с которою он говорил с его женой. Когда его жена остановилась на минуту, он заметил торжественным тоном:
- Эта война не похожа на другие войны... Последствия ее будут такие, каких мы не ожидаем. Эта война в полном смысле национальная...
- Именно национальная! - повторила Екатерина Михайловна.
- От этого такое всеобщее возбуждение. Вы увидите, как Петербург возбужден, а о провинции и говорить нечего: там, судя по газетам, ждут и не дождутся.
- Ах, не верьте, пожалуйста, - стал убеждать Венецкий с юношескою горячностью, - не верьте! Я, впрочем, не знаю, как в других местах, но там, где стояла наша батарея, я никакого возбуждения не замечал... В деревнях и не знают ничего о войне... В уездном городе, впрочем, разные барыни действуют... Говорят, устраивают комитеты, но денег никто не дает, а рассчитывают все, что мужики дадут... Вот тоже приезжали интендантские чиновники. Те тоже ждут не дождутся войны! - усмехнулся он. - И вообще, больше всех кричат те, кому не придется идти на войну... А впрочем, быть может, я и ошибаюсь...
Он замолчал, сконфузился и, поправив очки, как-то задушевно промолвил:
- В деревне и без войны забот много. Как вы думаете, Катерина Михайловна? Вы это должны знать: вы ведь все детство в деревне прожили.
- Вот вы какой? - усмехнулась Катерина Михайловна, взглядывая, впрочем, приветливо на оживленное лицо Венецкого.
"И недалек, и, должно быть, трус!" - подумал Распольев, презрительно усмехнувшись на последние слова Венецкого. Они ему показались совсем бестактными.
А Венецкий ничего этого не замечал. Улыбаясь своею добродушною улыбкой, он протянул руку Катерине Михайловне, извинившись, что торопится.
- Смотрите, Венецкий, приезжайте к нам! - говорила Распольева, пожимая ему руку. - Я вас переделаю, а то провинция совсем вас испортила... Нельзя же в самом деле быть таким! - кокетливо улыбнулась Катерина Михайловна. - Помните, в деревне... вы тогда были послушным мальчиком... Вероятно, станете слушаться старых друзей и теперь? - лукаво добавила она, понижая голос.
При этом намеке Венецкий вспыхнул до ушей и как-то серьезно заметил:
- Тогда я был мальчик, Катерина Михайловна!
Распольев холодно простился с Венецким и не пригласил его. Когда тот отошел, он заметил жене:
- Охота тебе была приглашать его...
- А что?
- Он такой... такой блаженный...
- Как ты сказал... блаженный?
- Да как же! Как-то странно жмет руки, говорит монологи, а сам сияет...
- Венецкий, Никс, неглупый и хороший мальчик. От него, правда, веет счастьем, но, верно, он счастливый человек, а нынче счастливые люди так редки!
- Просто веет глупостью, - недовольно заметил Распольев...
И, помолчав немного, прибавил:
- И такие офицеры у нас перед войной. Нечего сказать, хороший пример для солдат! Удивительно нужно было приглашать его! - снова повторил он, не глядя на жену.
Катерина Михайловна промолчала и не вступилась за Венецкого - недаром она нередко называла мужа своего "благоверным Отелло". Она только тихо усмехнулась и подумала, что Венецкий, несмотря на свои странности, все-таки очень интересный молодой человек, которым следует заняться и направить на путь истины.
"Это будет так весело!" - И она вспомнила, как в деревне, - Катерина Михайловна была тогда еще молоденькою девушкой, - она кокетничала с Венецким, когда он был совсем юноша, и как он, бывало, мило краснел, взглядывая на нее украдкой.
"Он и теперь еще такой румяный... юный и... наивный!" - подумала она, поднимая глаза на степенного Никса и мысленно сравнивая его желтоватое, сухое чиновничье лицо со свежим лицом офицера.
Да, она непременно им займется, а то этот восточный князь, который часто у них бывает, хоть и красив, но уж очень глуп.
II
Катерина Михайловна верно заметила, что от Венецкого веяло счастьем. И теперь, когда Венецкий, примостившись бочком между двумя чемоданами, трясся по мостовой, добродушная улыбка не покидала его лица.
Что-то симпатичное, сразу располагающее было в этом опушенном светло-русою бородкой молодом, свежем лице. Назвать его красивым было нельзя: черты лица были неправильны, крупноваты, но какая-то внутренняя красота светилась в карих небольших глазах, мягко и умно глядевших из-под очков. Такие лица сразу внушают доверие. Глядя на него, так и хотелось сказать: "Вот честное лицо!" Именно честное.
Венецкий весело посматривал вокруг, не обращая никакого внимания ни на толчки, ни на мокрые хлопья снега, которыми на первых же порах встретила его петербургская весна, ни на то, что извозчик распустил вожжи и плелся мелкою рысцой.
Мысли его заняты были другим.
"Я думаю, Елена и не ожидает, что я приеду так скоро. Я и сам не думал... То-то она обрадуется". Она ведь любит его, и теперь, когда он устроится, можно серьезно подумать о свадьбе. Отец, конечно, не будет против, вот разве мать?.. Она такая несимпатичная женщина, ее мать, но, впрочем, Елена не обратит внимания на мать...
И он мечтал, как они устроятся, как они будут жить вдвоем. Особенных требований у них нет и не будет... Она такая умница...
- Как хорошо будет! - невольно вырвалось у него. Тут вспомнил он разговор на вокзале и тихо усмехнулся.
"Зачем рваться? Пошлют, - не ударю лицом в грязь. Умереть придется, умру не хуже других... Но зачем проситься умирать... Солдаты не просятся... Правды в чих, видно, больше, чем в нас!"
Светлою картиной проносились воспоминания, чередуясь с самыми розовыми надеждами.
Он вспомнил первую встречу с Еленой в деревне. Он только что окончил тогда курс в академии, приехал летом к матери и познакомился с соседями, у которых была молодая дочь.
- Славная у меня мать! - горячо прошептал он, и какими-то мягкими, нежными красками рисовалась ему картина детских лет. Он всем обязан ей, этой честной, доброй женщине. Отца он совсем и не знал (отец рано умер), но зато как же он любил мать! Да и как было не любить ее! Он вспомнил те хорошие минуты, когда она, бывало, засматривала в его ребячье лицо, тихо улыбаясь своею ясною улыбкой... Он вспомнил, как она умеет жить для других, и снова порадовался, что у него такая чудесная мать живет в маленькой деревушке.
- И Елена славная! - прошептал он. Перед ним пронесся чудный июньский вечер прошлого лета... Он и теперь, казалось, вдыхает аромат густого заросшего сада, где вдруг у него сорвалось признание... И как это случилось, ему и теперь не верится... Она тоже шептала ему ласковые слова и не удивилась признанию.
Как и все влюбленные, Венецкий глядел теперь на все светлыми глазами и окрашивал свои воспоминания в мягкие розовые краски.
- Вот тут, барин, превосходные комнаты! Все хорошие господа останавливаются! - заметил извозчик, останавливая лошадь у большого дома на Литейной.
- Ну и ладно! - промолвил Венецкий, вылезая из дрожек и приятно потягиваясь.
- Пожалуйте наверх, в третий этаж! Превосходные есть номерочки! говорил швейцар, накладывая руки на чемоданы.
Венецкий поднялся в третий этаж, вошел в темный коридор, где сразу его обдало едким специфическим запахом петербургских меблированных комнат, и занял скромную комнату.
Через час он уже вышел на улицу, взял извозчика и приказал ехать на Моховую.
- Да поскорей... поскорей, пожалуйста!
Солнце выглянуло из-за туч. В воздухе тянуло весной. Улицы были оживлены. На углах разносчики газет совали всем в руки новые телеграммы, которые быстро раскупались. У поворота на Моховую разносчик протянул Венецкому телеграмму.
- Важное известие... не угодно ли?
Венецкий остановился и купил телеграмму. Телеграмма извещала, что все дипломатические переговоры с Турцией кончены.
- Что, барин, никак скоро война? - обернулся извозчик, молодой краснощекий паренек.
- Верно, что скоро...
- Тоже брат в солдатах. Пожалуй, и самому придется! Ребята сказывали, что придется идти...
- Тянет, что ли? - полюбопытствовал Венецкий.
Извозчик полуобернулся, серьезно взглянул на офицера бойкими голубыми глазами и заметил:
- На войну-то?.. Нет, ваше благородие, в извозчиках лучше!
- Сюда, к серому дому... У второго подъезда. Стой! - крикнул Венецкий, как школьник соскакивая на ходу с дрожек и отдавая деньги.
Сердце его сильно стучало, когда он бегом поднимался по устланной коврами лестнице в третий этаж.
Вот и площадка. Вот и широкая медная блестящая дощечка, на которой славянскою вязью было выгравировано: "Арсений Петрович Чепелев".
Он перевел дух и несколько раз прочел знакомую фамилию, прежде чем придавить пуговку от звонка. Какая-то робость вдруг напала на Венецкого.
"Не рано ли я забрался... Еще, может быть, спят!" - промелькнуло у него в голове.
Он взглянул на часы. Ровно час. Конечно, все встали. То-то она обрадуется...
И он так сильно надавил пуговку, что сам даже испугался, когда услышал сильный звонок.
Через несколько секунд, показавшихся Венецкому особенно длинными, послышались быстрые шаги, и перед Венецким показались знакомые бакенбарды котлетами на солидном лице Ивана.
- Здравствуйте, Иван! - весело приветствовал Венецкий и любезно глядел на Ивана, который в эту минуту казался ему таким хорошим и милым, что он готов был броситься ему на шею. - Ваши дома?
Иван вдруг смутился.
- Что же вы молчите, Иван? Дома?
- Никак нет, Алексей Алексеевич! - как-то участливо прошептал он. Елены Арсеньевны дома нет...
- Но Елена Арсеньевна скоро вернется?.. Она здорова? - упавшим голосом спрашивал Венецкий, испуганно глядя на смущенное лицо Ивана. - Что случилось?
- Они, слава богу, здоровы, только...
- Арсений Петрович дома?
- Генерал у себя в кабинете!
- Так бы и говорили, а то, глядя на вас, я бог знает что подумал!
И с этими словами Венецкий быстро сбросил пальто и прошел в кабинет.
- Ничего еще бедняга не знает! - жалостливо проговорил Иван ему вслед, вешая на вешалку пальто.
III
Старый, плешивый генерал Чепелев сидел в кабинете за письменным столом, на котором была разложена большая карта театра военных действий. Он быстро передвигал булавки с флагами, изображавшие наши войска, по направлению к Константинополю. Старик, не знавший, куда девать свободное утро (он заседал в каком-то совете, и времени у него было достаточно), давно прочитал свою любимую газету от доски до доски, посердился на Биконсфилда* и на англичан, вместе с газетою повторил несколько раз, что все от мала до велика ждут только призыва, посердился, что призыва еще не последовало, умилился выносливости русского солдатика и, не дожидаясь распоряжений, начал кампанию у себя в кабинете.
_______________
* Дизраэли Бенджамин, граф Биконсфилд, будучи в 1874 - 1880 гг.
премьер-министром Англии, противодействовал усилению позиции России
на Балканах.
Старик уже переправил войска через Дунай, перешел через Балканы (турки все отступали, и он поэтому даже и не вынимал булавок с красными флагами из коробки), занял без боя Адрианополь и был уже в нескольких шагах от "Царьграда" (в последнее время старик иначе не называл столицы Турецкой империи), как вдруг торопливые шаги Венецкого заставили его остановиться перед взятием Константинополя, приподнять очки на большой лоб и взглянуть своими добрыми, выцветшими глазами на вошедшего.
Увидав Венецкого, старик видимо смутился и торопливо привстал с кресла, поправил почему-то крест на шее, с какою-то особенною ласковостью обнял молодого офицера и, усаживая его около себя, осведомлялся, здоров ли он, когда он приехал, и, видимо, не решался о чем-то сообщить.
Венецкий быстро отвечал на вопросы и сам, глядя на смущенное, растерянное лицо Чепелева, словно боялся заговорить об Елене и нарочно тянул рассказ о том, как он получил место здесь, как он думает устроиться.
Но наконец ему было невмоготу, и он упавшим голосом, робко взглядывая на Чепелева, спросил:
- Елена Арсеньевна здорова?..
- Леля здорова... Она...
Он тихо положил свою сморщенную руку на руку Венецкого и, пожимая ее, тихо прошептал:
- Видишь ли (он почему-то заговорил с Венецким на "ты")... видишь ли, Алексей Алексеевич, ты уж, бедняга, не сердись... Так уж оно вышло...
У Венецкого замерло сердце...
- Что же случилось... скажите!..
- Леля вышла замуж! - прошептал старик, отворачиваясь от Венецкого...
Венецкий сперва не понял, - до того поразило его это известие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19