Варвара Николаевна сидела на террасе и посматривала на часы. Скоро должен прийти поезд...
- Параша! - крикнула она. - Завтрак готов?
- Готов.
- Смотри, чтобы сейчас же подали, как только приедет Сергей Николаевич... Да чтобы шампанское было заморожено...
- Все приготовлено! - улыбнулась Параша.
И Варвара Николаевна сама радостно улыбнулась, приколола цветок в свои чудные черные волосы, обдернула белый капот и, веселая, побежала на дорогу, чтобы встретить Привольского. На платформу она избегала ходить. Ее появление всегда вызывало разные замечания. Не стеснялись вслух называть ее по имени и прибавлять к нему эпитеты, от которых ее бросало в дрожь. Она и без того боялась, что Привольский вдруг ее бросит. Она знала, что родители его не раз серьезно упрекали его за связь, но юноша любил ее и с упорством влюбленного не верил слухам, ходившим про нее. Он не раз уверял ее в этом, но она все-таки дрожала за свое счастье и нередко с ужасом вспоминала о Борском.
Поезд только что пришел. По дороге показалась статная красивая фигура. Варвара Николаевна бросилась навстречу, обняла юношу и, прильнувши губами к его губам, шепнула:
- Ты до завтра останешься у меня?
Но вдруг она отскочила от него, точно ужаленная. Лицо Привольского не сияло, как обыкновенно, счастьем свидания. Оно было задумчиво; какая-то серьезная торжественность виднелась в чертах его свежего лица.
У Варвары Николаевны упало сердце. Она вдруг побледнела, как полотно. Вот-вот он сейчас скажет то роковое слово, которого она так боялась.
- Сережа, что с тобой? Ты сердишься на меня?..
Но он вместо ответа подошел к ней, крепко сжал ее руку и сказал:
- Ты разве не знаешь? Через неделю мы выступаем в поход...
В первую минуту она обрадовалась, но прошло мгновение, она поникла головой и тихо прошептала:
- На войну?
- Да, на войну!
- Но ты не пойдешь?.. Ты не пойдешь, Сережа?.. К чему тебе идти? Ты возьми у меня денег, сколько хочешь возьми... Скажись больным... И знаешь что?.. Я завтра же поеду в город и устрою, чтобы ты остался. Ты хочешь? Говори!..
Она говорила отрывисто, со страхом глядя в глаза Привольскому.
- Полно вздор говорить, Варя... Разве можно не идти на войну, когда посылают? - заметил серьезно юноша и, любуясь любовницей, весело прибавил: - Еще неделя у нас впереди, и я у тебя буду каждый день...
Варвара Николаевна была в отчаянии и решилась непременно проводить Привольского хотя до границы... Она целый день была задумчива и вечером, когда они сидели вдвоем на террасе, проклинала войну и просила Привольского повторить, что он ее не забудет. В ответ юноша целовал ее в открытую шею и наконец подхватил ее и на руках унес в комнаты.
- Так ты позволишь проводить тебя?.. - говорила она на другой день, прощаясь с Привольским. - Я только до границы доеду.
Юноша согласился, и Варвара Николаевна приказала Параше приготовиться к отъезду.
Через неделю они ехали в отдельном купе на юг. Варвара Николаевна то плакала, то весело улыбалась под впечатлением горячих ласк влюбленного юноши.
Так доехали они до Ясс. В Яссах приходилось расстаться. Она упросила, однако ж, отдать ей один день. Он отдал ей этот день и на следующее утро наконец вырвался из горячих объятий влюбленной женщины и отправился догонять свой полк. Варвара Николаевна рыдала, как ребенок, и объявила Параше, что они поедут дальше. Она будет об этом просить военное начальство. Целый день просидела она печальная в номере и собиралась уже ложиться спать, как вдруг кто-то постучался в двери.
Ей почему-то показалось, что непременно войдет Привольский. Он вернулся, чтобы еще раз проститься с ней.
- Войдите! - весело крикнула она и бросилась навстречу.
Отворились двери, и в комнату вошел Башутин.
Варвара Николаевна остановилась в ужасе.
- Неожиданная встреча! - промолвил он, улыбаясь. - Что это вы так испугались?.. Так не встречают старых друзей, - заметил он, протягивая руку. - Присядемте... Мне надо с вами поговорить.
С этими словами он взял ее за руку, усадил на диван и сам сел подле.
Глава восемнадцатая
С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ
- Так не поступают с верными друзьями! - нежно упрекнул Башутин. - К чему вы секретничаете со мной?.. Отчего вы не отвечали на мои письма?.. Я все знаю, что вы делали последнее время! Что вы на это скажете, милейшая Варвара Николаевна? - продолжал Башутин, дотрагиваясь до руки молодой женщины, - но что с вами? Вы нездоровы? Ваша рука холодна как лед!
Варвара Николаевна брезгливо отдернула руку.
- Не беспокойтесь о моем здоровье, Башутин, и продолжайте! проговорила она спокойно.
Башутин взглянул ей в лицо. Она встретила насмешливый взгляд смелым, вызывающим взглядом. Она справилась с собой и скрыла свое волнение.
- Вот как! Вы совсем отрекаетесь от друзей! Впрочем, ведь у вас все длится медовый месяц восторженной страсти, и вы находитесь еще под влиянием идиллических прогулок в Ораниенбауме!
- Оставьте этот тон, Башутин! - остановила его Варвара Николаевна. Надеюсь, вы не о чувствах пришли говорить со мной!
- И все это в награду за пятилетнюю любовь! - попробовал было Башутин, впадая в тон оскорбленного любовника.
Варвара Николаевна подняла на него глаза и презрительно усмехнулась.
- Нельзя ли без излияний. Мы, к несчастию, слишком хорошо знаем друг друга!
- Извольте! Я заговорю в другом тоне. Но понравится ли он вам?
- Приберегите эффектные места к концу.
Башутин позеленел от злости. Варвара Николаевна с какою-то отвагой отчаяния решилась во что бы то ни стало покончить с Башутиным.
- Вы объявляете войну? - проговорил Башутин.
- Без фраз, прошу вас... Скорее к делу!
Его раздражал этот спокойный, иронический тон. Он думал, что при первых словах угрозы она испугается и сразу согласится на все то, что он от нее потребует, а она вдруг еще смеется над ним.
- Первая любовь вас сделала забывчивой?
- Я все помню, Башутин... Все!
- Так отчего вы не отвечали на мои письма?
- Во-первых, не хотела, а во-вторых, что мне было отвечать? Вы просили опять денег, и вам позволено было бароном взять десять тысяч из кассы. Заплатила их, конечно, я.
- Позволено было!.. - повторил Башутин. - Я мог бы и без позволения взять их. Вы разве забыли, кому вы обязаны состоянием?
- Счеты? Я обязана вам, Башутин, многим, это правда... Я обязана вам, что сделалась знаменитостью в Петербурге! - проговорила Варвара Николаевна со смехом. - О, я вам многим обязана и никогда этого не забуду!.. Но я, кажется, заплатила вам за все деньгами... Я не хочу, слышите ли, вспоминать начало нашего рокового знакомства и дальнейшую историю...
Варвара Николаевна вздрогнула и с ненавистью взглянула на Башутина...
- Впрочем, и не к чему... Все равно поздно!..
- Период раскаяния? - усмехнулся Башутин. - Реабилитация посредством любви?! Я об этом кое-что читал в романах, и то плохих. Оставимте лучше романическую часть в стороне... Я ведь имел честь быть вашим alter ego* и кое-что знаю пикантное...
_______________
* Вторым "я", близким другом (лат.).
- И я знаю немало, Башутин! И если вы теперь на свободе, то вспомните...
- Послушайте! Не советую вам говорить так... - вскрикнул Башутин, вскакивая с места. - Я не пожалею себя, но и вас жалеть не буду!
- О, себя вы пожалеете, а потому, вероятно, пожалеете и меня!.. Чего вы от меня хотите? Вы долго были моим советником... Теперь довольно... Пора нам расстаться... Я намекала вам об этом... С этой целью вам предложили управлять делом в Бухаресте, то есть получать большое содержание... Что же вам еще надо? Я вам передала в течение последнего времени более пятидесяти тысяч!..
- Чего мне надо?.. - усмехнулся Башутин. - Мне надо, чтобы мы расстались дружески... Ваши пятьдесят тысяч давно истрачены... И что ваши пятьдесят тысяч?.. Мне надо доли по совести!..
- А в противном случае не обратитесь ли и вы к судебному следователю? - усмехнулась Варвара Николаевна.
- Я приберегу эту развязку к концу, а пока...
- А пока? - переспросила Варвара Николаевна, чувствуя, как забилось ее сердце.
- А пока я расскажу вашему возлюбленному юноше, из каких средств вы заплатили за него долги. Юноша ведь и не подозревает, что он на содержании. Но когда он узнает и когда узнают его товарищи, он, наверное, поблагодарит вас!
Варвара Николаевна не ожидала этого. Удар был нанесен метко, прямо в сердце. У нее помутилось в глазах. Сердце упало. Она опустила голову, и прошло несколько мгновений, прежде чем она подняла ее. Она попробовала ответить на слова Башутина презрительной улыбкой, но улыбка вышла печальная, и дрожащие ее губы неуверенно прошептали:
- Он не поверит вам!
- Тогда его убедят ваши письма!
Это было уж слишком. Вся энергия этой женщины исчезла под угрозой. Она взглянула на Башутина растерянным, умоляющим взглядом.
- Но вы не сделаете этой... этой подлости? Вы шутите? Не правда ли? прошептала она упавшим голосом, с каким-то суеверным страхом заглядывая в лицо Башутину.
- Мы ведь перестали шутить, Варвара Николаевна! - холодно заметил Башутин. - Какие шутки!
- Послушайте, Башутин! Говорите скорей... сколько вы хотите? Назначайте цену. Я вам дам денег, но возвратите мне мои письма и дайте слово, что вы ничего не станете говорить Привольскому... Я на все готова!.. Довольны вы?
- Давно бы так! Нам пора свести счеты! Я не буду запрашивать. После Орефьева вы получили восемьсот тысяч... По совести, мне бы следовала половина, но я помирюсь на одной сотне.
- Вы ее получите!
Башутин чуть не привскочил от изумления при этих словах. Он не ожидал такого быстрого решения денежного вопроса со стороны Варвары Николаевны. "Женщина всегда останется женщиной! - подумал он. - Когда она любит, из нее можно веревки вить!"
- Письма мои с вами?
- Они в гостинице!
- Все?
- Все до одного...
- Привозите их завтра утром, - и вы получите деньги... Еще одно условие. Надеюсь, больше мы никогда не увидимся... и вы уедете отсюда... Управление делом сдадите Иваницкому! И еще, Башутин, я предупреждаю вас, что если вы нарушите слово...
Она взглянула на Башутина в упор таким взглядом, полным ненависти и презрения, что он невольно отодвинулся.
- Если вы нарушите слово, - чуть слышно прошептала она, - я расскажу кому следует о вашей дуэли с моим мужем... Помните, что я мстить умею, господин Башутин, а когда мстит женщина, она не жалеет себя!
В свою очередь, Башутин побледнел и опустил глаза под резким стальным взглядом Варвары Николаевны.
- К чему нам вспоминать старые истории...
- То-то! А теперь прощайте. Завтра в десять часов я жду вас...
Башутин хотел было протянуть руку, но, взглянув на лицо Варвары Николаевны, только поклонился и вышел из нумера. Она чуть-чуть кивнула ему головой.
Оставшись одна, Варвара Николаевна вздохнула свободно. Только бы он, он, этот милый, любимый юноша, не оттолкнул ее и не узнал бы ее прошлого, а там будь что будет!
Она открыла окно и жадно вдыхала свежий ночной воздух. Высокое небо блистало мириадами звезд. На улице была тишина. Она вглядывалась в темноту ночи не то со страхом, не то с надеждою.
Через несколько времени она прошла в соседнюю комнату, взглянула на спящую Парашу, разделась сама, бросилась с каким-то суеверным страхом на колени и стала молиться, обливаясь слезами.
На следующее утро Башутин передал ей все письма и получил чек. Они почти не разговаривали. Она только спросила:
- Тут всё?
- Всё! - отвечал Башутин, получая чек.
С этими словами он поклонился и сказал:
- Прощайте, Варвара Николаевна!
- Прощайте, Башутин, и, надеюсь, навсегда!
Он усмехнулся, но не промолвил ни слова и ушел.
В тот же вечер Варвара Николаевна поехала дальше.
Глава девятнадцатая
30 АВГУСТА ПОД ПЛЕВНОЙ
I
Только что забрезжилось, когда маленький, рыжий, весь в веснушках, солдат просунул в землянку сперва фонарь, а потом и свою голову. Вместе с фонарем он принес медный котелок и стакан, в котором лежало несколько кусков сахара. Он присел на корточки, достал из-за обшлага бумажку с чаем, высыпал чай в котелок и, когда покончил с этим делом, направил фонарь в угол землянки, поднялся и подошел к лежавшему под буркой офицеру. Солдат участливо взглянул в спящее лицо офицера и легонько тронул его за плечо.
- Ваше благородие! Пора вставать! - проговорил он, наклоняясь к Венецкому.
- А? Что?.. Еще минуточку... одну минуточку! - проговорил во сне Венецкий, потянулся и снова сладко заснул.
Рыжий солдат добродушно усмехнулся, вернулся к котелку, накрыл его попоной, закурил трубку и задумчиво глядел в мокрую землю. Прошло не более двух-трех минут, как он снова подошел к Венецкому и проговорил:
- Ваше благородие! Пора... Все пошли на батарею.
Венецкий что-то пробормотал, вдруг открыл глаза, прищурил их при свете фонаря и сладко потянулся. Ему так не хотелось вылезать из бурки, под которой было так тепло и уютно.
- Ты, Барсук, говоришь - все пошли? - спросил он, лениво приподнимаясь с войлока.
- Все Алексей Алексеевич... Сейчас батарейный выйдет.
Венецкий еще потянулся, зевнул и вдруг быстро поднялся; при свете фонаря, слабо освещавшего землянку, вздрагивая от сырости, отыскал пальто и фуражку и хотел было выйти, как Барсук подал ему стакан чая и заметил:
- На дворе сырость, ваше благородие... Вы бы сперва чайку выпили.
- Ты где это чаю достал?
- У денщика у полковникова. Щепотку отпустил... У самих, говорит, мало.
- Спасибо тебе, Барсук!.. - с нежной ласковостью проговорил Венецкий, принимая стакан. - А сам пил?
- Я хлебушком разжился...
- Эка ты какой!.. Пей, брат, сам... Ну, еще раз спасибо! - проговорил Алексей Алексеевич, быстро выпив какую-то желтоватую бурду под названием чая, и вышел из землянки.
Мелкий, назойливый дождь лил сверху. В воздухе стояла сырость и тянуло запахом солдатского жилья. Начинало рассветать. Все предметы рисовались неясными контурами в серой дали. На площадке стояло несколько солдат, покуривая трубки. Один из них весело играл с Жмуркой, батарейной собакой, пришедшей под Плевну из Белгорода. Когда Венецкий проходил мимо солдат, все они ласково говорили:
- Здравия желаем вашему благородию?
А он в ответ, точно конфузясь, что все его так любовно встречают, отвечал на приветствия, снимая фуражку.
- Сегодня Жмурка что-то, ваше благородие, весел... Верно, шельма, чует доброе!.. - заметил кто-то.
Венецкий потрепал старого Жмурку, лизнувшего за это горячим языком его руку, и спросил:
- Ели, ребята?
- Ели, ваше благородие!
Все на него глядели ласково, и эти ласковые взгляды были удивительно приятны Алексею Алексеевичу.
Его любили на батарее, и солдаты прозвали его душевным человеком. Он это знал и еще более конфузился.
Он поднялся на батарею. Все офицеры стояли в группе около батарейного командира, полного, невысокого полковника, с большой бородой, который отдавал офицерам приказания.
Солдаты стояли у орудий, вполголоса разговаривая между собой.
- Алексей Алексеевич, здравствуйте! - проговорил полковник, протягивая руку, когда Венецкий подошел к офицерам. - Хорошие сны снились?
Все радушно встретили Венецкого. Видно было, что он пользуется особенным уважением среди товарищей.
- Пожалуй, опять отвечать не будет? - заметил полковник, махнув рукою по направлению к сереющей вдали возвышенности. - Вы как думаете, Алексей Алексеевич?..
- Думаю, что не будет!
- Он славно держится! - заметил кто-то.
- Что-то сегодняшний день скажет!.. - тихо заметил полковник. - Штурм начнется в два часа, а до тех пор наше дело... Хочется думать, что сегодня мы будем счастливее!
На всех лицах выражалось сомнение. Однако никто ни слова не сказал. Все молча разбрелись по своим местам.
Впереди, на возвышенности, яснее вырисовывались неправильные контуры турецких батарей.
Дождь не переставал, и солдаты то и дело отряхивали свои шинели.
Венецкий подошел к своим орудиям, поздоровался с солдатами, поверял правильность прицелов, присел на бруствере и стал глядеть в бинокль.
Сквозь сероватую мглу ясно виднелись высоты и линии турецких батарей. Ни души не было видно за брустверами. Там все будто вымерло. И кругом стояла какая-то тишина, точно все оцепенело вокруг... Сбоку белели палатки наших войск, но никакого движения там не было заметно. Только вдалеке, едва заметной лентой, тянулись наши войска, спеша на позицию.
Венецкий уныло глядел вокруг... Он уже достаточно насмотрелся на ужасы человеческой бойни и с каким-то тоскливым чувством внимал пушечным выстрелам. Его мягкой натуре противна была война, и нервы его за последнее время напряжены были до последней степени. Он видел, как на руках солдаты вывозили орудия из бессарабской грязи; он видел, как терпеливо выносили они лишения, как, раненные, они безропотно дожидались по целым дням перевязки. Он был в знаменитом первом плевненском бою. Он видел массу жертв, видел панику, это стадо людей, бегущих с каким-то тупым отчаянием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19