Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы. IV Через день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-францисский рейд.Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей «Чайка» и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и, в пробковом «шлеме», обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.Он отправился в город с первой же отходившей шлюпкой.Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами… Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.«И чего нашел он в ней привлекательного?» – задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое…«Бедный Борис!»А «бедный Борис» в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город, на виллу Браун.– Знаете?– Знаю! – ответил кучер-ирландец.– А чем занимается мистер Браун, вы знаете? – спросил Весеньев.– Это его дело! – резко отвечал ирландец и прибавил: – А в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.«То-то обрадуется!» – думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.«Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках», – подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку, направился к высоким секвойям, распространяющим смолистый аромат.Вдруг раздался мужской голос, грубый и наглый, как показалось Весеньеву, и вслед за тем веселый, громкий и самодовольный смех.«Это не муж», – пронеслось в голове Весеньева.И у него екнуло сердце. Все радостное настроение внезапно пропало. В душе сделалось мрачно, и сад показался вдруг мрачным-мрачным… И все вокруг словно потеряло прелесть.Он хотел уверить себя, что это голос брата или отца… Наконец, какой-нибудь хороший знакомый… Но этот голос… этот подлый голос звучал какими-то торжествующими звуками, наполнявшими сердце Весеньева тоской.«Разве уйти?» – подумал он.Но сам подвигался вперед, замедляя шаги и чувствуя, как замирает сердце, словно бы его ожидало несчастье.Он ищет жадными, лихорадочно загоревшимися глазами эти две знакомые секвойи… и они в нескольких шагах.Между ними протянут гамак, и в нем, вся в белом, словно окутанная пеной, эта маленькая женщина… Белые туфельки видны из-под юбки. Голова лежит на подушке… Глаза полузакрыты… И это матовой белизны лицо кажется еще прелестнее.А около, почти у самой головы Джильды, на складном стуле сидел плотный, коренастый господин лет под сорок, хлыщеватого вида, с лицом, которое показалось Весеньеву до невозможности пошлым и глупым.А между тем этот пошляк-янки, в каком-то ярко-зеленом пиджаке, взял волосатою, грубою рукой маленькую бледную руку Джильды и жадно поцеловал эту руку своими толстыми сочными губами раз, другой, третий…Скрытый деревьями молодой человек все это видел и чуть не вскрикнул от негодования.Напрасно он старался побороть жгучую, острую боль ревнивого чувства, охватившего его. Напрасно он хотел изобразить на своем лице презрительное равнодушие.Он имел самый жалкий, страдальческий и растерянный вид, когда, перейдя дорожку, подошел к гамаку и, почтительно поклонившись, проговорил глухим, точно чужим, голосом:– Здравствуйте, миссис Браун.Джильда слабо вскрикнула. В ее глазах блеснула радость, и в то же время что-то виноватое промелькнуло в этом взгляде.– Вот неожиданно. Я очень рада вас видеть!Она крепко сжимала руку молодого человека, но, несмотря на слова о радости, лицо ее было грустно.– Мистер Блэк… Мистер Весеньев, русский моряк, – проговорила Джильда.– Тот самый, что ходил к вам каждый день, миссис Джильда? – с бесцеремонным смехом выпалил янки.И, смерив молодого человека далеко не дружелюбным взглядом, протянул ему руку.– Мистер Блэк не особенно воспитанный человек! – смущенно промолвила Джильда, взглядывая на Весеньева.– Еще бы! Я не белоручка из Европы, а янки! – дерзко проговорил мистер Блэк.– Пойдемте-ка, господа, лучше в дом… Здесь жарко.Джильда спустилась с гамака и взяла под руку Весеньева.– Мне некогда… Я на минутку только, – пролепетал он.Джильда значительно взглянула на молодого человека и ласково проговорила:– Куда вы? Посидите, прошу вас…– А я ухожу, мне некогда. До свидания, дорогая миссис Джильда. До завтра, не правда ли? Завтра едем в Сакраменто? – говорил мистер Блэк и на прощание поцеловал несколько раз руку молодой женщины.Весеньева передернуло.Джильда смущенно высвободила свою руку из руки мистера Блэка.– Я не поеду с вами в Сакраменто, мистер Блэк! – проговорила она.– А почему, позвольте узнать, вы не поедете? Ведь вы хотели ехать.– Я передумала.Мистер Блэк засмеялся гадким смехом и пристально поглядел на Джильду.– Это решительно? – спросил он.– Решительно.Янки еле кивнул головой Весеньеву и ушел, насвистывая какой-то мотив.Когда он вышел за калитку, Джильда умоляюще посмотрела на Весеньева и спросила:– Что с вами? Вы сердитесь на меня?.. Вы… не доверяете мне?.. О, я вперед знала, что это будет! – печально промолвила молодая женщина, и по лицу ее пробежала грустная усмешка.– Скажите, что это за идиот был у вас? – едва владея собой, спросил Весеньев.– Один мой знакомый…– Нечего сказать, хорош! Он вам очень нравится?Джильда грустно усмехнулась.– Отвечайте. Нравится?– Нет, нет! – повторила молодая женщина.– Но в вас он, конечно, влюблен?– Да! – виновато шепнула Джильда.– И бывает у вас каждый день?– Бывает.– И целует ваши руки?– Целует! – покорно отвечала она.– И вы обещали с ним ехать в Сакраменто?– Обещала.– А между тем вы писали, что любите меня…– Писала…– Но как же в таком случае вы принимаете этого болвана и позволяете ему думать?..– Скучно одной. Я говорила вам: я нехорошая… Я люблю, когда за мной ухаживают…Молодой лейтенант недоверчиво взглянул на Джильду.– И только целуют руки? – негодующе спросил он.– Вы мне не верите. Вы что-то подозреваете? А я никогда не лгу…– И вы в самом деле говорите правду, что любите меня и пойдете за меня замуж?– Люблю. Но, мне кажется, свадьбы не будет. Я несчастная. И вы мне не верите! – сказала она, и все в ней говорило о какой-то тоске.– Верю… верю! – вдруг порывисто воскликнул Весеньев, забывая все под чарами любви.И, умиленный, стал целовать лицо маленькой женщины.Она просветлела и нежно-благодарным взглядом ласкала молодого Весеньева.Они пошли в полутемную прохладную гостиную. Джильда, по обыкновению, улеглась на широкий диван. Весеньев сел около. Он говорил о свадьбе. Он торопил ее скорей сказать мужу и потребовать развода.– Он не даст… Он и Блэк убьют вас.– В таком случае уедем тихонько. Согласна?Они решили уехать вместе тайно в Нью-Йорк и оттуда на пароходе в Европу. Весеньев по болезни спишется с «Чайки». Его наверно отпустят.– Только уедем скорей… Мне все не верится, что мы уедем, что ты меня любишь… Говори, что любишь! Говори! – шептала Джильда.И Джильда горячо целовала жениха.Решено было уехать через три недели. В седьмом часу Весеньев ушел от Джильды, еще более влюбленный, обещая быть завтра вечером. V Через два дня Весеньев привез к Джильде своего друга Оленича.Оленич уже успел собрать справки у русского консула о мистрис Браун, и справки эти были не особенно благоприятны. По словам консула, миссис Джильда женщина сомнительной репутации. Ее часто встречают с посторонними мужчинами. Что же касается до мужа, то это профессиональный шулер и человек вообще очень подозрительный.Несмотря на неблагоприятные отзывы, Оленич был решительно очарован этой маленькой, бледной женщиной с большими темными глазами. Далеко не красавица, она показалась Оленичу пленительной с ее маленькой, ленивой и грациозной фигуркой. В этой женщине было что-то привлекающее, точно магнит. Она, по обыкновению, и с Оленичем говорила мало, больше слушала, подавая реплики и задавая вопросы, говорящие о тонком уме и отзывчивости, и при этом словно бы ласкала взглядом, полным чего-то манящего, загадочного и грустного. В этих глазах точно были и правда и обман…И Оленич после визита, сам восхищенный, тем не менее пришел к заключению, что друг его делает величайшую глупость, собираясь жениться на Джильде.«Это было бы величайшим несчастьем!» – подумал он и сам чувствовал, что что-то неотразимо тянет к этой женщине и ласковый ее взгляд чарует и волнует его.– Ну, что, голубчик, понравилась тебе моя Джильдочка? – торжествующе и радостно спрашивал Весеньев своего друга, когда они возвращались с виллы.– Очень!– Еще бы, это прелестная женщина… И какие добрые глаза!– Загадочные…– И, не правда ли, хороша собой…– Да… недурна! – сдержанно отвечал Оленич и почему-то покраснел.С этого дня между друзьями как-то незаметно наступило охлаждение. Оленич точно избегал говорить с Весеньевым и резко обрывал его, когда он начинал говорить о Джильде. VI Адмиральский корвет «Витязь» неожиданно пришел в Сан-Франциско десятью днями раньше, чем его ожидали.Капитан «Чайки», ездивший к адмиралу с рапортом, возвратившись, передал старшему офицеру о приказании адмирала – через три дня идти «Чайке» на Ситху.Узнавши об этом распоряжении, Весеньев тотчас же попросил шлюпку, собираясь предупредить Джильду, чтобы она была готова ехать с ним через два дня в Нью-Йорк.Весеньев заручился уже согласием капитана на отъезд в Россию по болезни и не сомневался, что и адмирал разрешит отъезд, но хлопот предстояло еще много. Надо было устроить денежные дела, сделать кое-какие покупки на дорогу для Джильды и для себя, и Весеньев рассчитывал, что Оленич поможет ему разделить хлопоты этих дней.И молодой лейтенант постучался в каюту Оленича. Ответа не было. Каюта заперта. Вестовые доложили, что он еще с утра уехал на берег.«И куда это он каждое утро ездит!» – подумал Весеньев, несколько заинтересованный этими регулярными съездами на берег по утрам своего друга.Около полудня Весеньев подъехал к вилле.Горничная Бетси, толстогубая негритянка с добродушными, влажными и сильно выкаченными глазами, объявила мистеру «Весени», как она называла лейтенанта, что миссис Джильды нет дома.– Скоро будет?– А не знаю. Она куда-то уехала с вашим другом.– С каким другом? – изумился Весеньев.– С мистером Олени… Он ведь каждый день по утрам у нас бывает… Сидит с миссис Джильдой. Вы вечером, а он утром! – прибавила она, добродушно улыбаясь всем своим лоснящимся черным лицом и показывая ослепительно белые зубы.В глазах лейтенанта помутилось. Он не верил своим ушам. Ни Джильда, ни Оленич ни слова не говорили ему об этом.«Господи! Что же это?.. И Джильда и друг лгут… Зачем?.. Зачем?..» – подумал он.Ревнивые подозрения закрались ему в голову. Светлый летний день точно померк, и сам Весеньев стал мрачнее тучи.«Так вот для чего Оленич съезжает на берег каждое утро!»Злоба к Оленичу наполняла сердце Весеньева, – злоба жестокая, какая только может быть у человека, обманутого людьми, в которых он верил, и у ревнивца, терявшего любимую женщину.– О, подлые! – простонал Весеньев.Толстая Бетси сочувственно, и в то же время слегка насмешливо, посматривала на русского моряка.– Куда они поехали? – спросил он.– Кажется, в парк.– В парк… Зачем в парк? – бессмысленно повторил он.– В парке хорошо гулять…– В Сакраменто еще лучше! И Блэк бывает здесь?– Теперь реже.– А прежде?– Каждый день…«А она обещала его совсем не принимать!» – мелькнуло в голове молодого человека.– О, лживая, подлая гадина! – вырвалось из его груди. – Дайте мне конверт, Бетси.– Пойдемте в комнаты.Весеньев прошел в гостиную. Эта комната, в которой он был так счастлив, теперь казалась ему словно бы опозоренной… Все здесь фальшиво… везде ложь, как и в этой женщине…Он достал визитную карточку и дрожащей рукой, не понимая, что делает, написал следующие строки:«Вы лживое создание. Мне стыдно за вас и за себя. Возвращаю ваше слово и презираю вас!»Вложив карточку в конверт, он отдал ее Бетси и сказал:– Прошу вас, Бетси, отдайте эту записку в руки миссис Браун.– Будьте покойны.– Непременно в руки…– Отдам в руки. А вы разве вечером не приедете?– Нет, Бетси, не приеду. Никогда больше не приеду.И, едва сдерживая рыдания, Весеньев выбежал из виллы.– В парк! – крикнул он кучеру.Он велел остановиться у входа и вошел в огромный парк с высокими пихтами и секвойями, и озирался кругом безумными взглядами.Он обежал все главные аллеи, всматривался в гуляющих и сидящих на скамьях. Тех, кого он искал, не было.Тогда он направился наобум в глубь парка, в густую чащу. Там было прохладно. Он шел, не зная зачем, не зная куда, подавленный горем, обезумевший от полученной обиды и любивший Джильду, казалось, еще сильнее оттого, что она его обманула.Где-то послышался голос.Весеньев осторожно, крадучись, как тать, пошел на голос и замер, полный злобы.У пруда на скамейке сидели Джильда и Оленич.Он что-то тихо говорил и целовал ее руку.Она слушала и ласково глядела на него задумчивыми грустными глазами.Весеньев приблизился к ним.Джильда стала белее рубашки и испуганно остановила глаза на Весеньеве. В ее лице было что-то бесконечно страдальческое.Оленич смущенно отодвинулся, выпустив руку Джильды.Смертельно-бледный Весеньев, едва кивнул Джильде, подошел вплотную к Оленичу, дал ему пощечину и проговорил:– Вы подлец, и я к вашим услугам.С этими словами он тихо удалился, неестественно улыбаясь, точно сделал что-то значительное и нужное для своего спокойствия. VII Уже выхаживали на шпиле якорь, когда к «Чайке» пристала шлюпка и из нее вышел негр-посыльный.Он спросил, где мистер Весеньев, и подал ему маленький конверт.Весеньев, осунувшийся за эти дни, точно выдержавший какую-то болезнь, отошел к борту и прочитал следующие строки:«Я ждала того, что случилось, но, признаться, думала, что вы спросите, так ли я виновата, прежде чем написать, что я лживое создание… Я просто несчастное, нехорошее, но не лживое создание… И, клянусь, я вас одного люблю, хоть слушала и Блэка и вашего друга… Спросите у него, он вам скажет… Простите меня и будьте счастливы… Надеюсь, вы меня довольно презираете, чтобы не просить вас забыть несчастную и легкомысленную, но непорочную Джильду».– Будет ответ, сэр?– Никакого.– Так и сказать миссис Браун?– Так и скажите.«Какой ответ! Она опять лжет!» – подумал Весеньев. Ведь Оленич сказал ему, что она была его любовницей!И мучительное, злое чувство обиды и ревности опять сказалось с прежней остротой.Как он страдал, этот бедный, легкомысленный лейтенант! Эти дни он ходил словно безумный и серьезно думал о том, что жить не стоит. И когда Оленич, после нанесенного оскорбления, предложил бывшему своему другу американскую дуэль, Весеньев радостно согласился, почти уверенный, что узелок вытянет не он.Однако узелок вытянул он. Умирать предстояло Оленичу.Решено было, чтобы не возбудить подозрения в умышленной смерти, что вынувший роковой жребий бросится в море на другой день по выходе из Сан-Франциско. Таким образом смерть объяснится несчастною случайностью.После объяснения, во время которого Оленич, словно бы нарочно, чтобы нанести тяжелую боль Весеньеву, сказал ему, что Джильда была его любовницей, они не говорили, конечно, ни слова и, казалось, еще более возненавидели друг друга.«Чайка» тихо выходила с сан-францисского рейда.Весеньев жадно смотрел на город, в котором так жестоко поругана была его вера в двух любимых людей.Наконец город скрылся, а молодой лейтенант все еще смотрел на берега, и образ маленькой бледной женщины с большими грустными глазами невольно стоял перед ним, наполняя все его мысли. И он чувствовал, что все-таки любит Джильду. И жалел и ее и себя.
1 2 3