Я лежала и дрожала, раздираемая страхом и злостью. Гость сбежал, вспугнутый моим криком. И сколько еще мне так жить? Как мне все это выдержать? Я подумала, что наверняка сойду с ума, если не узнаю, кто спит рядом со мной в кровати каждую ночь. Что это было: чудовище, или безлицее нечто, или сам белый медведь? Я чувствовала, что смогу жить дальше в замке, только если узнаю ответ.
Вдруг я вспомнила про свечу и кремень, которые мне дала мама. Что она говорила? Свеча не погаснет даже при сильном ветре, а кремнем можно высечь искру в любых условиях. Интересно, что произойдет, если я зажгу свечу ночью в спальне? Осмелюсь ли я?
Весь следующий день я думала об этом. Медведь пришел ненадолго после обеда, когда мы обычно читали, но я была рассеянна, а он не находил себе места, в глазах читалось звериное, а не человеческое выражение. Я пыталась сыграть «Эстиваль», но мне не хватало дыхания и пальцы не слушались. В конце концов медведь резко поднялся и, бросив на меня печальный взгляд, вышел из комнаты.
Я беспокойно бродила по замку, мысли мои путались, а голова болела. Мне опять не хотелось ткать. И ужинать не хотелось – пропал аппетит, – и я оставила еду почти нетронутой на столе, а сама перебралась на диванчик и долго смотрела на огонь. Я не могла решиться. Говорила себе, что свеча не загорится, и тут же возражала, что попробовать все же стоит. Еще я сказала себе, что это ужасная ошибка, потому что свет может нарушить равновесие, а возможно, причинить боль или вред. Но ведь это казалось таким простым и обыденным – зажечь свечу. Никто не узнает: я зажгу, быстро посмотрю, и все.
Я легла в кровать, как всегда, и вскоре свет погас. Я все еще сама не знала, что собираюсь сделать. Я не вынула свечку и кремень из вещевого мешка, хотя и переложила их на самый верх, чтобы при случае сразу найти.
Когда пришел гость, сна у меня не было ни в одном глазу. Я внимательно прислушивалась к его дыханию: прошло очень много времени, прежде чем оно стало ровным и глубоким. Он спал.
Я тихонько выскользнула из кровати и направилась к шкафу. Дверцу его я оставила приоткрытой, потому что она немного скрипела, а я не хотела рисковать. У меня дрожали руки, пока я доставала свечу и кремень. Они лежали гам, где я их оставила. Я взяла их и вернулась к кровати.
Осторожно подошла к другому краю и немного постояла, прислушиваясь к дыханию гостя.
По телу пробежала дрожь, и я почувствовала, как подкатывает паника. Не нужно мне этого делать!
Но я должна была знать.
Я повернулась спиной к кровати. Крепко зажала в левой руке свечу, а правой сильно нажала на механизм кремня. Сверкнула яркая искра, но я промахнулась мимо фитиля. Подвинула фитиль поближе и чиркнула еще раз. Получилось. Свеча медленно загорелась, и я повернулась к кровати.
Королева троллей
Сто пятьдесят человеческих лет (в Ульдре такой период называют alkakausi) мой мальчик должен был оставаться белым медведем. А потом, если никто не выполнял условий, он становился моим.
Эти условия были придуманы как наказание для меня и как вызов. Нелегкое, продуманное противоборство, затеянное моим отцом.
К сожалению, отец умер до того, как оно подошло к концу.
Но я за всем наблюдала. И терпеливо ждала.
Он делал отчаянные попытки. Хитрил, удерживая в себе и медведя, и человека. Хотя медведь пересиливал.
И вот сто пятьдесят лет на исходе, а тут еще одна попытка: эта мягкокожая девчонка с крепким телом и карими глазами. Она почти выполнила одно из условий.
Но не самое сложное. Я всегда была уверена, что любопытство способно разрушить все.
Роуз
Это было не чудовище, не безликий ужас. И даже не белый медведь.
Это был человек.
Со светлыми волосами, которые отливали золотом в свете свечи. У него были прекрасные, но незнакомые черты лица. Вот это да! Все эти месяцы я спала по ночам рядом с абсолютно неизвестным мужчиной. Меня бросило в дрожь так, что пришлось покрепче схватить свечу. Потом я заметила, что он спит в белой рубашке, которую я сделала. Она хорошо ему подошла – не слишком узкая, не слишком широкая; рукава доходили до запястий. Я удивилась, как точно угадала размер лишь по тому, как прогибался матрас. А потом поняла, как нелепо стоять со свечой у кровати и думать о ночной рубашке.
Я посмотрела на его руки, которые он положил на одеяло. На мизинце сверкнуло серебряное колечко. Мне показалось, что он совершенно беззащитный. И мне стало стыдно, что я стою и смотрю на спящего незнакомца. Я смутилась. Подняла свечу, чтобы задуть ее, но напоследок еще раз глянула на лицо незнакомца.
И тут он открыл глаза.
Я вскрикнула. Это были они – глаза белого медведя. Меня затрясло, оттого что я смотрела в знакомые, даже любимые, глаза, но на незнакомом лице.
В это мгновение свеча потекла, и горячий воск капнул на плечо юноши.
Теперь он вскрикнул, и звук его голоса останется в моем сердце навсегда – настолько он был страшен. Он кричал не от боли, которую причинил расплавленный воск, – в этом крике слышалась глухая тоска, боль потери, смерти и предательства.
– Что ты наделала! – воскликнул он. В его голосе эхом отдавался голос белого медведя.
Но еще страшнее, чем крик, было выражение его глаз: полное отчаяние.
– Нет! – закричала я и поняла, что вокруг что-то происходит. В ушах стоял шум, который поглощал все другие звуки. Цветные осколки взрывались перед глазами, и пол ушел из-под ног. Как будто я падала, не двигаясь с места.
Я закрыла глаза и протянула руку к незнакомцу, но мои пальцы ничего не почувствовали. Вокруг вообще ничего не было, кроме пугающего головокружения.
Вдруг я почувствовала, что подул прохладный ветер, а ноги стоят на твердой поверхности. Я открыла глаза и увидела, что нахожусь не в замке. Замка не было. Я стояла около горы, которая нависала надо мной в ночной темноте.
Незнакомец стоял рядом со мной. Он был высокий, и мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Над его головой светила лупа, выпуклая и яркая, а мимо плыли облака.
– Что ты натворила! – прошептал незнакомец.
– Прости, – ответила я хрипло, но это слово показалось мне жалким и незначительным. Я хотела отвести глаза, чтобы не видеть его боли, но не могла.
– Если бы ты подождала всего один месяц… – Он замолчал, глядя на меня.
– Что… – с усилием проговорила я, не желая знать. – Что случилось бы тогда?
– Я был бы свободен. Я так долго ждал… даже не знаю сколько. Мне кажется, что несколько жизней…
– Ты был заколдован?
– Да. Днем белый медведь, а ночью мальчик… потом юноша. Я не мог об этом говорить. Чтобы освободиться, я должен был найти девушку, которая прожила бы со мной по собственной воле целый год. Но за это время она не должна была видеть мое человеческое лицо.
До меня донеслось далекое позвякивание колокольчиков. Но я не обратила на него внимания, потому что утонула в страшных словах.
– А теперь? – Я заранее боялась ответа.
– Я уйду с ней. Навсегда.
– С кем? С кем ты уйдешь?
Он покачал головой, скованный отчаянием.
– Ты не можешь сказать?
– Не важно. Я только знаю, что она королева и ее земля очень далеко.
– Где? – Мне обязательно нужно было знать.
Он неожиданно рассмеялся, и в его смехе я расслышала скрипучий смех медведя.
– К востоку от солнца и к западу от луны.
Я уставилась на него, не понимая.
– Что ты имеешь – в виду?
– То, что сказал, – к востоку от солнца и к западу от луны лежит ее земля. – И он опять горько рассмеялся.
Колокольчики приближались.
– Это она, – сказал юноша. Схватил мою руку и что-то в нее вложил. – Ее могущество огромно, – сказал он, но губы его скривились так, как будто последнее слово не соответствовало истине. – Я не позволю ей причинить тебе зло.
К нам приближались сани, в которые были впряжены четыре великолепных северных оленя. Сани поблескивали, серебряные колокольчики звенели. Я взглянула на бледное лицо, холодное и прекрасное, а позади увидела Туки и Урду. Не успела я пошевелиться, как незнакомец с глазами белого медведя исчез, а вместе с ним и сани.
Я осталась одна в полной тишине.
Королева троллей
Нужно было взять слуг, чтобы править санями. Но мне всегда нравилось самой держать вожжи. Олени великолепны – лучшие из стада. Тяжело было достать снег, но я тем более довольна своей работой. Так лучше всего начать путь к его новому дому.
Я проследила, чтобы Урда и Туки как следует завернули его в шкуры и дали несколько глотков сланка. Ему, конечно, придется привыкать к холоду, но, думаю, он справится.
Его прекрасное лицо бледно и несчастно, но это не беспокоит меня, потому что время все излечит. В сланк я подлила rauha Покой (фин.).
– это поможет облегчить его боль и сотрет воспоминания.
Она несовершенное, незрелое создание, она его недостойна.
Я легонько щелкнула хлыстом, и олени поднялись в небо. Мы были заколдованы так, чтобы мягкокожие с земли нас не видели.
Оглянулась на него, закутанного в шкуры. Глаза закрыты. Кажется, он спит.
Меня переполняла невыразимая радость.
Роуз
Что я наделала?!
Я опустилась на колени и горько заплакала.
Очнувшись, я с ужасом обнаружила, что лежу на снегу в одной ночной рубашке.
Меня колотило от холода. Потом я вспомнила, что незнакомец положил мне что-то в руку. Я разжала окоченевшие пальцы и увидела его серебряное колечко. В лунном свете оно слабо поблескивало. Это было простое кольцо – отполированное, блестящее серебро, но внутри было выгравировано слово: Valois . Французское, подумала я, но не поняла, что оно означает.
В горле комом стояли слезы. Я надела колечко на большой палец (единственный, с которого оно не сваливалось) и сказала себе, что нужно что-то делать. Сперва надо найти укрытие.
Я встала и огляделась. Никаких признаков двери или входа в замок не было. Наверное, замка больше нет – он исчез вместе с медведем. Точнее, с юношей, чью жизнь я разрушила в один миг.
Я стояла и дрожала и вдруг увидела неподалеку на снегу свой вещевой мешок. Я подбежала к нему и обнаружила внутри все вещи, которые принесла с собой из дому. Еще там лежали кое-какие вещи из замка, включая словарик языка Туки. Мой кожаный кошелек тоже был на месте. Замерзшими пальцами я открыла его: внутри переливались и сверкали золотой, серебряный и жемчужный свертки. Вот и все, что осталось от замка в горе.
На дне мешка я нашла шерстяную рубаху, которую соткала вдова Озиг. Натянув ее на ночную рубашку, надела штаны, свитер, шерстяные носки и старые сапоги. Затем закуталась в свой плащ с розой ветров.
Застегивая плащ, я заметила свечу и кремень, которые валялись в снегу. Сначала я хотела подобрать их и зашвырнуть подальше, но вместо этого подняла, отряхнула от снега и положила в меток.
Меня так трясло, что я едва могла дышать. Я побрела вокруг горы и вскоре наткнулась на маленькую пещеру. Забралась в нее и поплотнее закуталась в плащ. Обследуя пол пещерки, нашла горстку сухих щепок и, поколебавшись, достала кремень и свечку.
В пещере перед крошечным костром моя дрожь постепенно унялась. В мыслях был полный беспорядок.
Что значит «к востоку от солнца и к западу от луны»? Это был ключ, путь к далекой земле, куда бледная женщина – королева – увезла его.
Как такое может быть? Ни солнце, ни луна не стоят на месте, откуда можно было бы начать отсчет. Они все время движутся по небу. То, что было к востоку от луны ночью, на рассвете окажется совсем другим направлением. Ерунда какая-то.
«К востоку от солнца и к западу от луны». Эти слова содержали загадку, но я решила, что обязательно должна ее разгадать. Я доберусь до этой земли. В тот миг, когда сани исчезли из виду, и звук колокольчиков затих, я поняла, что пойду за незнакомцем, который был белым медведем, и исправлю все, что натворила.
Мне даже в голову не пришло, что будет как-то иначе.
Конечно, я могла подумать: все, я свободна и возвращаюсь в семью! Могла на все махнуть рукой и помчаться домой. Но не помчалась. Вместо этого я занялась составлением плана, как добраться до неизвестных земель.
В тусклом свете маленького костра я перебрала все свои пожитки. Работая за ткацким станком, ты всегда должна знать, в каком месте рисунка находишься. Так и со мной. Прежде чем начать путь, я должна была понять, где нахожусь.
Нужно все привести в порядок. И я сделаю, как решила, чего бы мне это ни стоило. Отправлюсь туда, куда должна, и добьюсь своего.
Книга третья
ЗАПАД
Она искала его.
В землях, которые лежат к востоку от солнца и к западу от луны.
Но пути туда не было.
Роуз
Те первые дни были самыми мрачными в моей жизни. Я не понимала, где я, не переставая думала о каплях воска на его коже, крике отчаяния и санях, исчезающих из виду. Я прокручивала эту картинку в голове до тех пор, пока чуть не сошла с ума.
Я простудилась после того, как полежала в снегу. Меня мучили жуткий кашель и насморк.
Я шла целых три дня и не встретила ни одной деревни или фермы. Шла наугад, представляя, что двигаюсь в направлении, куда укатили сани, – на север. Я все еще была в ночной рубашке, теплой рубахе, свитере и плаще. Но стало заметно теплее, большая часть снега растаяла.
На четвертый день я увидела большую ферму. Во мне затеплилась надежда: может, я получу хоть какую-нибудь помощь – еду или что-нибудь еще. В дороге я питалась только остатками меда, который подарил Торск, и конфетами, которые мне дала мама много месяцев назад. Но чем ближе я подходила к строению – большому голубому амбару, – тем яснее становилось, что ферма заброшена. Никаких признаков жизни. Хотя видно было, что ее оставили совсем недавно: дом был в хорошем состоянии, а на земле я заметила корыта с зерном и свежие кучи навоза. Внезапно мне пришла в голову мысль, что эта ферма и была источником продуктов, из которых готовили еду в замке. Мне стало интересно: неужели те, кто жил и работал на ферме, включая скот, тоже исчезли вместе с белым медведем?
Из еды я нашла только пару засохших морковин и горох на дне кадки в одном из сараев. Я сложила все в сумку и отправилась дальше.
Вокруг фермы рос дремучий лес, идти было трудно. Я пробиралась через этот лес почти два дня.
Наконец я оказалась в поле. Я очень ослабла, желудок изнывал от голода, кашель усилился. Но страшнее кашля и голода было то, что крик отчаяния человека, который был медведем, звучал внутри, отказываясь покидать меня. Я слышала его постоянно. Когда шла днем по зеленой траве, когда дремала ночью. Когда просыпалась на рассвете и смотрела на бледное зимнее солнце. Но я продолжала борьбу, говоря себе, что должна все исправить.
На седьмой день пошел дождь. Ночью я устроила себе лежанку из листьев в низком дупле дерева с широкими листьями. Я съела последнюю морковину, заснула и проснулась оттого, что меня лихорадило. Когда я поднялась на ноги, у меня начался приступ кашля, от которого я согнулась пополам. Я упала на колени, голова закружилась, перед глазами все поплыло. Тут мне вспомнился последний ужин в замке. Хрустящий свежий хлеб и сливочное масло, мясо с приправами и овощами…
Я застонала.
В тот день я прошла совсем немного. Слабость не давала мне долго идти. Вечером я свалилась под какой-то куст, чувствуя себя очень скверно, а когда очнулась, не смогла пошевелиться. Только я пыталась поднять голову, как мир вокруг начинал бешено кружиться, а нутро разрывалось от сухого кашля. Я заставила себя подняться на колени и поползла вперед, но приступ кашля свалил меня.
Я подняла пылающее лицо к небу и подумала: я не могу, но должна. И вдруг увидела тоненькую струйку дыма в сером небе.
Я с трудом поднялась на ноги и сделала несколько шагов. Споткнулась о куст и упала на землю. Кашель душил меня. Когда он наконец утих, я не смогла встать и закрыла глаза.
Я решила, что просто немного посплю, но вдруг крик человека, который был медведем, вновь прозвучал у меня в ушах. «Нужно подняться», – подумала я. Попыталась встать, но в глазах потемнело, и я прекратила попытки. Силы оставили меня. Я услышала шаги по траве, но мне было уже все равно.
– Простите, – пробормотала я и потеряла сознание.
Белый медведь
Я плохо соображаю. Я снова человек, но совершенно обессиленный. Они подмешали мне что-то в питье. Я не хочу это пить, но мне холодно, меня знобит, а напиток согревает. Я не могу вспомнить. Помню только… ее. Ее лицо – белое от отчаяния и вины. Ее имя…
Роуз.
Должен помнить.
Красивая бледная королева управляет санями. Часто посматривает на меня. Мы высоко поднялись и быстро несемся по небу. Я вижу те места, где я бродил, когда был медведем. Покатые белые холмы. Бескрайнее серое море. Острозубые вершины под сияющим льдом.
Я завернут в шкуру. По это не моя шкура. Руки и ноги очень странные – тонкие, слабые и дрожащие. Лицо голое – я к такому не привык. Резкий ветер бьет по голой коже. Я забираюсь поглубже в шкуры, и тепло усыпляет меня. Я снова высовываю голову и пытаюсь вспомнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Вдруг я вспомнила про свечу и кремень, которые мне дала мама. Что она говорила? Свеча не погаснет даже при сильном ветре, а кремнем можно высечь искру в любых условиях. Интересно, что произойдет, если я зажгу свечу ночью в спальне? Осмелюсь ли я?
Весь следующий день я думала об этом. Медведь пришел ненадолго после обеда, когда мы обычно читали, но я была рассеянна, а он не находил себе места, в глазах читалось звериное, а не человеческое выражение. Я пыталась сыграть «Эстиваль», но мне не хватало дыхания и пальцы не слушались. В конце концов медведь резко поднялся и, бросив на меня печальный взгляд, вышел из комнаты.
Я беспокойно бродила по замку, мысли мои путались, а голова болела. Мне опять не хотелось ткать. И ужинать не хотелось – пропал аппетит, – и я оставила еду почти нетронутой на столе, а сама перебралась на диванчик и долго смотрела на огонь. Я не могла решиться. Говорила себе, что свеча не загорится, и тут же возражала, что попробовать все же стоит. Еще я сказала себе, что это ужасная ошибка, потому что свет может нарушить равновесие, а возможно, причинить боль или вред. Но ведь это казалось таким простым и обыденным – зажечь свечу. Никто не узнает: я зажгу, быстро посмотрю, и все.
Я легла в кровать, как всегда, и вскоре свет погас. Я все еще сама не знала, что собираюсь сделать. Я не вынула свечку и кремень из вещевого мешка, хотя и переложила их на самый верх, чтобы при случае сразу найти.
Когда пришел гость, сна у меня не было ни в одном глазу. Я внимательно прислушивалась к его дыханию: прошло очень много времени, прежде чем оно стало ровным и глубоким. Он спал.
Я тихонько выскользнула из кровати и направилась к шкафу. Дверцу его я оставила приоткрытой, потому что она немного скрипела, а я не хотела рисковать. У меня дрожали руки, пока я доставала свечу и кремень. Они лежали гам, где я их оставила. Я взяла их и вернулась к кровати.
Осторожно подошла к другому краю и немного постояла, прислушиваясь к дыханию гостя.
По телу пробежала дрожь, и я почувствовала, как подкатывает паника. Не нужно мне этого делать!
Но я должна была знать.
Я повернулась спиной к кровати. Крепко зажала в левой руке свечу, а правой сильно нажала на механизм кремня. Сверкнула яркая искра, но я промахнулась мимо фитиля. Подвинула фитиль поближе и чиркнула еще раз. Получилось. Свеча медленно загорелась, и я повернулась к кровати.
Королева троллей
Сто пятьдесят человеческих лет (в Ульдре такой период называют alkakausi) мой мальчик должен был оставаться белым медведем. А потом, если никто не выполнял условий, он становился моим.
Эти условия были придуманы как наказание для меня и как вызов. Нелегкое, продуманное противоборство, затеянное моим отцом.
К сожалению, отец умер до того, как оно подошло к концу.
Но я за всем наблюдала. И терпеливо ждала.
Он делал отчаянные попытки. Хитрил, удерживая в себе и медведя, и человека. Хотя медведь пересиливал.
И вот сто пятьдесят лет на исходе, а тут еще одна попытка: эта мягкокожая девчонка с крепким телом и карими глазами. Она почти выполнила одно из условий.
Но не самое сложное. Я всегда была уверена, что любопытство способно разрушить все.
Роуз
Это было не чудовище, не безликий ужас. И даже не белый медведь.
Это был человек.
Со светлыми волосами, которые отливали золотом в свете свечи. У него были прекрасные, но незнакомые черты лица. Вот это да! Все эти месяцы я спала по ночам рядом с абсолютно неизвестным мужчиной. Меня бросило в дрожь так, что пришлось покрепче схватить свечу. Потом я заметила, что он спит в белой рубашке, которую я сделала. Она хорошо ему подошла – не слишком узкая, не слишком широкая; рукава доходили до запястий. Я удивилась, как точно угадала размер лишь по тому, как прогибался матрас. А потом поняла, как нелепо стоять со свечой у кровати и думать о ночной рубашке.
Я посмотрела на его руки, которые он положил на одеяло. На мизинце сверкнуло серебряное колечко. Мне показалось, что он совершенно беззащитный. И мне стало стыдно, что я стою и смотрю на спящего незнакомца. Я смутилась. Подняла свечу, чтобы задуть ее, но напоследок еще раз глянула на лицо незнакомца.
И тут он открыл глаза.
Я вскрикнула. Это были они – глаза белого медведя. Меня затрясло, оттого что я смотрела в знакомые, даже любимые, глаза, но на незнакомом лице.
В это мгновение свеча потекла, и горячий воск капнул на плечо юноши.
Теперь он вскрикнул, и звук его голоса останется в моем сердце навсегда – настолько он был страшен. Он кричал не от боли, которую причинил расплавленный воск, – в этом крике слышалась глухая тоска, боль потери, смерти и предательства.
– Что ты наделала! – воскликнул он. В его голосе эхом отдавался голос белого медведя.
Но еще страшнее, чем крик, было выражение его глаз: полное отчаяние.
– Нет! – закричала я и поняла, что вокруг что-то происходит. В ушах стоял шум, который поглощал все другие звуки. Цветные осколки взрывались перед глазами, и пол ушел из-под ног. Как будто я падала, не двигаясь с места.
Я закрыла глаза и протянула руку к незнакомцу, но мои пальцы ничего не почувствовали. Вокруг вообще ничего не было, кроме пугающего головокружения.
Вдруг я почувствовала, что подул прохладный ветер, а ноги стоят на твердой поверхности. Я открыла глаза и увидела, что нахожусь не в замке. Замка не было. Я стояла около горы, которая нависала надо мной в ночной темноте.
Незнакомец стоял рядом со мной. Он был высокий, и мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Над его головой светила лупа, выпуклая и яркая, а мимо плыли облака.
– Что ты натворила! – прошептал незнакомец.
– Прости, – ответила я хрипло, но это слово показалось мне жалким и незначительным. Я хотела отвести глаза, чтобы не видеть его боли, но не могла.
– Если бы ты подождала всего один месяц… – Он замолчал, глядя на меня.
– Что… – с усилием проговорила я, не желая знать. – Что случилось бы тогда?
– Я был бы свободен. Я так долго ждал… даже не знаю сколько. Мне кажется, что несколько жизней…
– Ты был заколдован?
– Да. Днем белый медведь, а ночью мальчик… потом юноша. Я не мог об этом говорить. Чтобы освободиться, я должен был найти девушку, которая прожила бы со мной по собственной воле целый год. Но за это время она не должна была видеть мое человеческое лицо.
До меня донеслось далекое позвякивание колокольчиков. Но я не обратила на него внимания, потому что утонула в страшных словах.
– А теперь? – Я заранее боялась ответа.
– Я уйду с ней. Навсегда.
– С кем? С кем ты уйдешь?
Он покачал головой, скованный отчаянием.
– Ты не можешь сказать?
– Не важно. Я только знаю, что она королева и ее земля очень далеко.
– Где? – Мне обязательно нужно было знать.
Он неожиданно рассмеялся, и в его смехе я расслышала скрипучий смех медведя.
– К востоку от солнца и к западу от луны.
Я уставилась на него, не понимая.
– Что ты имеешь – в виду?
– То, что сказал, – к востоку от солнца и к западу от луны лежит ее земля. – И он опять горько рассмеялся.
Колокольчики приближались.
– Это она, – сказал юноша. Схватил мою руку и что-то в нее вложил. – Ее могущество огромно, – сказал он, но губы его скривились так, как будто последнее слово не соответствовало истине. – Я не позволю ей причинить тебе зло.
К нам приближались сани, в которые были впряжены четыре великолепных северных оленя. Сани поблескивали, серебряные колокольчики звенели. Я взглянула на бледное лицо, холодное и прекрасное, а позади увидела Туки и Урду. Не успела я пошевелиться, как незнакомец с глазами белого медведя исчез, а вместе с ним и сани.
Я осталась одна в полной тишине.
Королева троллей
Нужно было взять слуг, чтобы править санями. Но мне всегда нравилось самой держать вожжи. Олени великолепны – лучшие из стада. Тяжело было достать снег, но я тем более довольна своей работой. Так лучше всего начать путь к его новому дому.
Я проследила, чтобы Урда и Туки как следует завернули его в шкуры и дали несколько глотков сланка. Ему, конечно, придется привыкать к холоду, но, думаю, он справится.
Его прекрасное лицо бледно и несчастно, но это не беспокоит меня, потому что время все излечит. В сланк я подлила rauha Покой (фин.).
– это поможет облегчить его боль и сотрет воспоминания.
Она несовершенное, незрелое создание, она его недостойна.
Я легонько щелкнула хлыстом, и олени поднялись в небо. Мы были заколдованы так, чтобы мягкокожие с земли нас не видели.
Оглянулась на него, закутанного в шкуры. Глаза закрыты. Кажется, он спит.
Меня переполняла невыразимая радость.
Роуз
Что я наделала?!
Я опустилась на колени и горько заплакала.
Очнувшись, я с ужасом обнаружила, что лежу на снегу в одной ночной рубашке.
Меня колотило от холода. Потом я вспомнила, что незнакомец положил мне что-то в руку. Я разжала окоченевшие пальцы и увидела его серебряное колечко. В лунном свете оно слабо поблескивало. Это было простое кольцо – отполированное, блестящее серебро, но внутри было выгравировано слово: Valois . Французское, подумала я, но не поняла, что оно означает.
В горле комом стояли слезы. Я надела колечко на большой палец (единственный, с которого оно не сваливалось) и сказала себе, что нужно что-то делать. Сперва надо найти укрытие.
Я встала и огляделась. Никаких признаков двери или входа в замок не было. Наверное, замка больше нет – он исчез вместе с медведем. Точнее, с юношей, чью жизнь я разрушила в один миг.
Я стояла и дрожала и вдруг увидела неподалеку на снегу свой вещевой мешок. Я подбежала к нему и обнаружила внутри все вещи, которые принесла с собой из дому. Еще там лежали кое-какие вещи из замка, включая словарик языка Туки. Мой кожаный кошелек тоже был на месте. Замерзшими пальцами я открыла его: внутри переливались и сверкали золотой, серебряный и жемчужный свертки. Вот и все, что осталось от замка в горе.
На дне мешка я нашла шерстяную рубаху, которую соткала вдова Озиг. Натянув ее на ночную рубашку, надела штаны, свитер, шерстяные носки и старые сапоги. Затем закуталась в свой плащ с розой ветров.
Застегивая плащ, я заметила свечу и кремень, которые валялись в снегу. Сначала я хотела подобрать их и зашвырнуть подальше, но вместо этого подняла, отряхнула от снега и положила в меток.
Меня так трясло, что я едва могла дышать. Я побрела вокруг горы и вскоре наткнулась на маленькую пещеру. Забралась в нее и поплотнее закуталась в плащ. Обследуя пол пещерки, нашла горстку сухих щепок и, поколебавшись, достала кремень и свечку.
В пещере перед крошечным костром моя дрожь постепенно унялась. В мыслях был полный беспорядок.
Что значит «к востоку от солнца и к западу от луны»? Это был ключ, путь к далекой земле, куда бледная женщина – королева – увезла его.
Как такое может быть? Ни солнце, ни луна не стоят на месте, откуда можно было бы начать отсчет. Они все время движутся по небу. То, что было к востоку от луны ночью, на рассвете окажется совсем другим направлением. Ерунда какая-то.
«К востоку от солнца и к западу от луны». Эти слова содержали загадку, но я решила, что обязательно должна ее разгадать. Я доберусь до этой земли. В тот миг, когда сани исчезли из виду, и звук колокольчиков затих, я поняла, что пойду за незнакомцем, который был белым медведем, и исправлю все, что натворила.
Мне даже в голову не пришло, что будет как-то иначе.
Конечно, я могла подумать: все, я свободна и возвращаюсь в семью! Могла на все махнуть рукой и помчаться домой. Но не помчалась. Вместо этого я занялась составлением плана, как добраться до неизвестных земель.
В тусклом свете маленького костра я перебрала все свои пожитки. Работая за ткацким станком, ты всегда должна знать, в каком месте рисунка находишься. Так и со мной. Прежде чем начать путь, я должна была понять, где нахожусь.
Нужно все привести в порядок. И я сделаю, как решила, чего бы мне это ни стоило. Отправлюсь туда, куда должна, и добьюсь своего.
Книга третья
ЗАПАД
Она искала его.
В землях, которые лежат к востоку от солнца и к западу от луны.
Но пути туда не было.
Роуз
Те первые дни были самыми мрачными в моей жизни. Я не понимала, где я, не переставая думала о каплях воска на его коже, крике отчаяния и санях, исчезающих из виду. Я прокручивала эту картинку в голове до тех пор, пока чуть не сошла с ума.
Я простудилась после того, как полежала в снегу. Меня мучили жуткий кашель и насморк.
Я шла целых три дня и не встретила ни одной деревни или фермы. Шла наугад, представляя, что двигаюсь в направлении, куда укатили сани, – на север. Я все еще была в ночной рубашке, теплой рубахе, свитере и плаще. Но стало заметно теплее, большая часть снега растаяла.
На четвертый день я увидела большую ферму. Во мне затеплилась надежда: может, я получу хоть какую-нибудь помощь – еду или что-нибудь еще. В дороге я питалась только остатками меда, который подарил Торск, и конфетами, которые мне дала мама много месяцев назад. Но чем ближе я подходила к строению – большому голубому амбару, – тем яснее становилось, что ферма заброшена. Никаких признаков жизни. Хотя видно было, что ее оставили совсем недавно: дом был в хорошем состоянии, а на земле я заметила корыта с зерном и свежие кучи навоза. Внезапно мне пришла в голову мысль, что эта ферма и была источником продуктов, из которых готовили еду в замке. Мне стало интересно: неужели те, кто жил и работал на ферме, включая скот, тоже исчезли вместе с белым медведем?
Из еды я нашла только пару засохших морковин и горох на дне кадки в одном из сараев. Я сложила все в сумку и отправилась дальше.
Вокруг фермы рос дремучий лес, идти было трудно. Я пробиралась через этот лес почти два дня.
Наконец я оказалась в поле. Я очень ослабла, желудок изнывал от голода, кашель усилился. Но страшнее кашля и голода было то, что крик отчаяния человека, который был медведем, звучал внутри, отказываясь покидать меня. Я слышала его постоянно. Когда шла днем по зеленой траве, когда дремала ночью. Когда просыпалась на рассвете и смотрела на бледное зимнее солнце. Но я продолжала борьбу, говоря себе, что должна все исправить.
На седьмой день пошел дождь. Ночью я устроила себе лежанку из листьев в низком дупле дерева с широкими листьями. Я съела последнюю морковину, заснула и проснулась оттого, что меня лихорадило. Когда я поднялась на ноги, у меня начался приступ кашля, от которого я согнулась пополам. Я упала на колени, голова закружилась, перед глазами все поплыло. Тут мне вспомнился последний ужин в замке. Хрустящий свежий хлеб и сливочное масло, мясо с приправами и овощами…
Я застонала.
В тот день я прошла совсем немного. Слабость не давала мне долго идти. Вечером я свалилась под какой-то куст, чувствуя себя очень скверно, а когда очнулась, не смогла пошевелиться. Только я пыталась поднять голову, как мир вокруг начинал бешено кружиться, а нутро разрывалось от сухого кашля. Я заставила себя подняться на колени и поползла вперед, но приступ кашля свалил меня.
Я подняла пылающее лицо к небу и подумала: я не могу, но должна. И вдруг увидела тоненькую струйку дыма в сером небе.
Я с трудом поднялась на ноги и сделала несколько шагов. Споткнулась о куст и упала на землю. Кашель душил меня. Когда он наконец утих, я не смогла встать и закрыла глаза.
Я решила, что просто немного посплю, но вдруг крик человека, который был медведем, вновь прозвучал у меня в ушах. «Нужно подняться», – подумала я. Попыталась встать, но в глазах потемнело, и я прекратила попытки. Силы оставили меня. Я услышала шаги по траве, но мне было уже все равно.
– Простите, – пробормотала я и потеряла сознание.
Белый медведь
Я плохо соображаю. Я снова человек, но совершенно обессиленный. Они подмешали мне что-то в питье. Я не хочу это пить, но мне холодно, меня знобит, а напиток согревает. Я не могу вспомнить. Помню только… ее. Ее лицо – белое от отчаяния и вины. Ее имя…
Роуз.
Должен помнить.
Красивая бледная королева управляет санями. Часто посматривает на меня. Мы высоко поднялись и быстро несемся по небу. Я вижу те места, где я бродил, когда был медведем. Покатые белые холмы. Бескрайнее серое море. Острозубые вершины под сияющим льдом.
Я завернут в шкуру. По это не моя шкура. Руки и ноги очень странные – тонкие, слабые и дрожащие. Лицо голое – я к такому не привык. Резкий ветер бьет по голой коже. Я забираюсь поглубже в шкуры, и тепло усыпляет меня. Я снова высовываю голову и пытаюсь вспомнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27