Тем не менее, и в этой отрасли явления до
поразительности повторяются. По основному существу в истории
художественного творчества повторяется два жанра: классический и
реалистический, и другой жанр - романтический. Первый заключается в том,
что художник стремится воспроизвести типичные обобщающие черты об'ективной
действительности. Это есть реализм в настоящем подлинном значении этого
слова. Другой жанр - романтический - заключается в стремлении художника
выразить свое собственное суб'ективное настроение. Там преобладает
об'ективное начало, тут - суб'ективный момент. И вот эти два главных
течения в искусстве повторяются и часто следуют друг за другом с заметной
правильностью, начиная с классической древности и кончая нашей эпохой.
Мы видим эпохи, когда господствует реализм в искусстве, и другие
периоды, в которые преобладающим течением становится суб'ективизм, т.-е.
романтика.
Сравнительная правильность чередования этих двух родов в искусстве дала
возможность Гете сделать такое важное и интересное обобщение. В эпохи
под'ема творчества живых общественных сил, думал величайший мировой
поэт-философ, господствует реализм, в периоды же общественного упадка -
суб'ективизм - романтика*1.
/*1 Вернее будет с нашей точки зрения характеризовать направления в
искусстве не состоянием эпохи, а положением определенного класса.
Обращаясь к истории философии, мы видим, что и эта область, область
человеческой отвлеченной мысли, полна повторений. Философские системы
возникают, создаются школы, разрабатываются отдельные ее положения, но
проходят некоторые периоды времени, - система подвергается полному
разрушению, а затем как будто окончательному и оскорбительному забвению. А
далее через столетие, а иногда и через более значительные промежутки
времени, система возрождается и часто выдается за нечто совершенно новое и
совершенно оригинальное. Приводить примеры, подтверждающие это положение,
было бы даже безвкусно, так как в этом отношении история философии почти
что не знает исключения.
Да, история полна повторений и во всех областях. Касаясь вопроса о
возможности исторических законов, и отражая доводы тех, которые отрицают
их возможность, на основании мнимого отсутствия повторяемости явлений,
Вундт говорит в своем "Введении в философию" следующее:
"Этот формальный признак (повторяемость явлений в природе и якобы
неповторяемость в области истории. Орт.) не верен с двоякой точки зрения:
во-первых, совершенно неверно, что единичные явления (das Singulare) не
играют роли в естественных науках. Например, почти вся геология состоит из
единичных фактов, тем не менее никто не станет утверждать, что -
исследование ледяного периода потому только, что он, по всей вероятности,
существовал только раз, не относится к естественной науке, а должен быть
отдан историку для мечтательного созерцания. Во-вторых, совершенно неверно
также и то, что в истории явления не повторяются. Начиная с Полибия,
историки, поскольку они не были хроникерами, редко упускали случай, чтобы
не указать на одновременные события и аналогичные ряды явлений, которые
имели место в различное время и которым присуща одинаковая внутренняя
связь. Такими историческими параллелями историки пользовались для
известных выводов".
История повторяется. Более того, она повторяется подчас, как бы с
очевидным намерением дать почувствовать и понять историческим деятелям,
что ее обмануть нельзя. "Если, - говорит она, - вы совершили и вызвали
событие, которое не соответствует еще данному состоянию общественных сил,
вам придется повторить или, если ваша власть и влияние исчерпаны до дна,
ваша попытка возобновить их тщетна и повторения напрасны". Очень хорошо и
глубокомысленно говорит знаменитый историк новой философии Куно Фишер о
смысле повторений исторических событий:
"Повидимому, - пишет историк философии, - всемирная история в великих
вопросах, от которых зависит будущее мира, должна повторять доказательства
необходимости или невозможности противоположного, чтобы утвердить
окончательно новое положение; она дважды доказывала необходимость римского
цезаризма и безуспешность умерщвления цезаря; битвою при Филиппах и битвою
при Акциуме.
Точно так же Бурбоны должны были дважды подвергнуться изгнанию и
Наполеон был дважды побежден".
История также полна экспериментов, и в известном смысле и она
представляет собою лабораторию, в которой производятся опыты. Но
исторический эксперимент отличается от естественно-научного эксперимента
тем, что экспериментатор естествоиспытатель, имея дело с неодушевленными
телами или животными, отчетливо сознает, что он производит опыт и потому с
самого начала готов на неудачу.
Исторический деятель, руководящий теми или иными событиями,
экспериментирует бессознательно. Имея дело с живыми людьми, а не с
пассивным, бессознательным материалом, он должен действовать с
уверенностью в успехе, и так именно действует исторический деятель и
тогда, когда опыт завершился неудачей. К этому надо еще прибавить, что в
историческом эксперименте всегда так или иначе принимают участие массы.
Сознание приходит post factum. Сова Минервы вылетает в сумерках, как
говорит Гегель.
Дальше. Кроме указанных мотивов, якобы лишающих возможности
установления исторических законов, выдвигается суб'ективистами еще одно
самое сильное с их точки зрения доказательство в тщетности искания
исторического об'ективизма.
Каждый историк, или социолог, является человеком определенного
сословия, группы, партии, он - продукт своей среды, воспитания, так или
иначе, историк или социолог - заинтересованное лицо, а потому в
историческое исследование вносятся неизбежно суб'ективные элементы,
окрашивающие желательным цветом исследуемые события. А суб'ективная оценка
событий и фактов естественно приводит к общим суб'ективным ошибочным
выводам.
В нашей русской социологической литературе это возражение выдвигалось и
пространно обосновывалось родоначальниками суб'ективной школы в социологии
П. Л.
Лавровым и Н. К. Михайловским. Оба мыслителя утверждали, что каждая
партия и каждый ее представитель может найти в истории достаточное
количество фактов для оправдания и подтверждения своего общественного
идеала. Протестант, исследующий историческую жизнь, найдет в ней
достаточное количество фактов, на основании которых он сумеет доказать,
что история человечества имела своей миссией осуществить идею Лютера;
католик в свою очередь придет также при помощи внушительных фактов и
событий к выводу, что принципы католицизма были и являются главными
двигателями в ходе исторического развития. Или революционер найдет полное
основание для защиты той идеи, что революционные перевороты рождают новые
творческие силы, радикально разрушая ветхие, отжившие социальные формы и
государственные учреждения, стоящие преградой на пути к прогрессу.
Консерватор в свою очередь остановит главное внимание на таких культурных
ценностях, которые необходимо следует хранить, и отсюда сделает
заключение, что прогресс обусловливается бережным и тщательным сохранением
всего существующего, и т. д.
Исходя из этой суб'ективной точки зрения, представители русской
суб'ективной социологии приходили к общему выводу, что всякое стремление
установить исторические об'ективные законы обречено на полную неудачу.
Только буржуазные ученые, утверждали они, руководимые неутомимым
стремлением оправдать существующий порядок вещей, могут искать и страстно
ищут почвы и опоры в мнимых законах истории, якобы научным путем
установленных. Передовой же человек, социалист, т.-е. истинный защитник
интересов народа и прогресса, должен сделать точкой исхода своего
социалистического мышления и практической программы не теоретический
разум, не об'ективную историческую закономерность, а разум практический,
т.-е. нравственную волю. Нравственная воля, творящая идеальные цели,
является главным источником и истинной философской основой
социалистического идеала, к осуществлению которого стремится критически
мыслящая личность. Социалист оценивает исторический ход развития не с
точки зрения научной закономерности, а берет за критерий всего
совершившегося свой нравственный идеал. Он подвергает строгому
нравственному суду историческое зло, несправедливость, все формы
эксплоатации человека человеком, с одной стороны, а с другой - он черпает
силу и вдохновение в положительных идеальных проявлениях и событиях
исторической действительности. Нравственный суд над злодеями в истории и
восторг перед ее героями, вот истинные воспитатели критически мыслящей
личности, т.-е. социалиста, а не немые цифры и равнодушные факты. Лишь
этот сознательно суб'ективный метод, метод нравственных оценок*1 ведет
социалиста к сокровенной цели. Научный же об'ективный взгляд на движение
мировой истории, утверждение, будто в исторической действительности
господствует безусловная закономерность, на которую должна опираться
практическая деятельность, приводит к пассивности, бездеятельности или,
как любили выражаться наши суб'ективные социологи, к квиэтизму.
/*1 Историческая теория Виндельбанда-Риккерта обнаруживает большое
сходство с субъективной теорией наших субъективных социологов. И
неудивительно, так как философская основа субъективной социологии и
историческая теория упомянутых немецких мыслителей имеют своим общим
источником этику Канта. Тут же отмечу, что в известном смысле еще большее
сходство с русской субъективной социологией мы замечаем в этическом
социализме марбургской школы. Об этих направлениях в
философско-исторической мысли будет речь впереди.
Вопрос об отношении практической деятельности к научному пониманию
истории мы пока оставим неразрешенным. Об этом довольно сложном вопросе
будет речь впереди.
В данной же общей связи нас интересует утверждение, будто
историеведение в отличие от естествознания не может стать настоящей
наукой, благодаря неминуемому и неизбежному суб'ективному отношению
исследователя к вопросам общежития человечества.
Это утверждение не выдерживает ни малейшей критики по той простой и
очевидной причине, что и естествознанию присущи все роды суб'ективизма. В
действительности всякий вновь открытый закон, всякая добытая истина,
безразлично из какой области, утверждались и приобретали всеобщее
признание путем упорной, серьезной, а подчас и героической борьбы,
проходя, если можно так выразиться, через чистилище суб'ективных отношений
и наслоений, которые составляли тем более серьезное препятствие, чем
основательнее, значительнее и плодотворнее был данный закон и данная
истина.
Утверждать, что естественные науки составляют исключение, значит либо
нарочно закрывать глаза на общеизвестные исторические факты, или же, что,
конечно, чаще всего, бессознательно упускать их из вида, не отдавая себе
ясного отчета в их значении. Что касается индивидуально-суб'ективных черт
и склонностей исследователя, то естествоиспытатели, которые, как известно,
не падают с неба, а рождаются, растут и развиваются на грешной земле, в
определенной социальной обстановке, принадлежат к определенному классу и
определенным общественным группам, могут точно так же, как и социологи, и
философы истории приступать к изучению природы с огромным запасом
предрассудков и разного рода беспросветного суеверия. И в настоящее время
теоретические отделы произведений по естествознанию полны мистическими
уклонами мысли. При изложении и оценке успехов современной положительной
науки можно легко встретить благочестивое утверждение, что в конечном
итоге познанные нами известные законы природы, открывающие человечеству
такие грандиозные ободряющие перспективы, суть не что иное, как мысли
божии. Подобная орнаментика не так уж невинна, как это может казаться на
первый взгляд. Бог всегда вызывает логическую паузу, обрывающую нить
критической пытливой мысли, и неизбежно служит веским препятствием на пути
к научному исследованию. И все эти мистические тенденции в философии
естествознания вытекают из тех же источников, которыми обусловливается
суб'ективизм в общественной науке.
Еще Бэкон делал указания на те родовые индивидуальные и вытекающие из
общественной среды суб'ективные свойства и склонности исследователя,
которые являются величайшим тормозом на пути к об'ективному познанию
явлений природы.
Анализируя и подчеркивая эти суб'ективные начала, требуя от
естествоиспытателя, чтобы он от них освободился, основоположник точного
знания намечал вместе с тем методы, при помощи которых возможно достижение
точного опытного знания. И нет ни малейшего сомнения, что со времени
Бэкона естествознание добилось таких успехов, о которых не мечтал ни
Бэкон, несмотря на его пылкую фантазию, ни Гоббс, ни другие основатели
современной положительной науки.
Все больше и больше укрепляющееся, преимущественно в буржуазной
идеологии, суеверие, что в естествознании об'ективное исследование и
научное предсказание возможны, а в общественно-исторической науке
невозможны, имеет своим поводом тот факт, что естествознание в настоящее
время обладает многими общепризнанными законами, между тем как законы и
выводы общественных наук составляют предмет страстных и ожесточенных
споров. Но это различие не принципиального свойства, а исторического
характера. Нет почти ни одного из известных нам законов природы, нет почти
ни одной значительной истины, которые не подвергались в свое время таким
же страстным и ожесточенным нападкам, каким подвергается в наше время
учение Маркса о стоимости, о борьбе классов и все положения и выводы
научного социализма. Возможность, хотя далеко не безусловная, свободного
беспрепятственного развития естествознания в нашу эпоху обусловливается
тем, что познание природы и победа над ее силами необходимы и выгодны
буржуазным классам, между тем как об'ективное беспристрастное выяснение
общественных отношений становится все более и более угрожающим явлением
для теперешнего общественного порядка. И точно такой же острый критический
момент переживало естествознание, когда оно являлось могучим орудием в
борьбе против общественного порядка средних веков. Выражая классовые
интересы господствующего духовенства, инквизиция сожгла Джиордано Бруно на
костре, а Галилея держала тридцать лет в заточении: первого - за проповедь
и за вершение системы Коперника, второго - за учение о вращении земли.
Идеологи современных привилегированных классов, признающие теперь движение
земли, изыскивают всевозможные софистические доводы, чтобы с их помощью
задержать историческое движение вперед современного человечества. Но как
бы там ни было, историческая наука все же делает огромные успехи,
завоевывая одну территорию за другой.


Лекция 2.


Краткий очерк развития философско-исторической мысли.
Всякая вещь, всякое явление и всякое учение имеют свою историю. И для
того, чтобы надлежащим образом понять вещь, явление или учение, необходимо
узнать их историю. История определенного учения раскрывает его истинное
содержание и сущность тех воззрений, которые ему пришлось преодолевать на
пути к собственному утверждению. Без знания последних невозможно настоящее
знание и первого.
Философия истории, т.-е. та отрасль знания, которая занимается
установлением общественно-исторических законов, имеет свою собственную и
по своему внутреннему содержанию весьма почтенную историю. Полное и
всестороннее понимание материалистического понимания истории, настоятельно
требует знания исторического развития философии истории вообще, хотя бы в
кратких чертах. Считаю, поэтому, необходимым дать краткое и сжатое
изложение основных и главных принципов исторического развития философии
истории, которые имеют на мой взгляд особенно важное значение для ясного
понимания исторического материализма.
Сравнительно с другими областями человеческого познания философия
истории и обществоведение очень позднего происхождения.
Вопросы естествознания зарождаются на самых первых стадиях
человеческого развития, на заре культуры. Почти у всех первобытных народов
есть своя религия, имеющая своим главным предметом об'яснение явлений
природы. К этому вынуждает прежде всего борьба за существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12