Далее, эйдосы должны
были бы быть образцами не только для чувственно воспринимаемого, но и для
самих себя, например род - как род для видов; так что одно и то же было бы
и образцом, и уподоблением.
Далее, следует, по-видимому, считать невозможным, чтобы отдельно друг от
друга существовали сущность и то, сущность чего она есть; как могут поэтому
идеи, если они сущности вещей, существовать отдельно от них? Между тем в
"Федоне" говорится таким образом, что Эйдосы суть причины и бытия и
возникновения [вещей]; и однако если Эйдосы и существуют, то вещи, им
причастные, все же не возникли бы, если бы не было того, что приводило бы
их в движение. С другой стороны, возникает многое другое, например дом и
кольцо, для которых, как мы утверждаем, Эйдосов не существует. Поэтому
ясно, что и все остальное может и быть и возникать по таким же причинам,
как и только что указанные вещи.
Далее, если эйдосы суть числа, то каким образом они могут быть причинами?
Потому ли, что сами вещи суть отличные от них числа, например: вот это
число - человек, вот это - Сократ, а вот это - Каллий? Тогда как же те
числа суть причины для этих? Ведь если и считать, что одни вечные, а другие
нет, то это не будет иметь значения. Если же они потому причины, что
окружающие нас вещи суть числовые соотношения подобно созвучию, то ясно,
что должно существовать нечто единое [для тех составных частей],
соотношения которых суть эти вещи. Если есть какая-нибудь такая [основа,
скажем] материя, то очевидно, что и сами-посебе-числа будут некоторыми
соотношениями одного и другого. Я имею в виду, например, что если Каллий
есть числовое соотношение огня, земли, воды и воздуха, то и идея его будет
числом каких-нибудь других субстратов; и сам-по-себе-человек-все равно,
есть ли он какое-нибудь число или нет, - все же будет числовым соотношением
каких-то вещей, а не числом, и не будет на этом основании существовать
какое-либо [само-по-себе-] число.
Далее, из многих чисел получается одно число, но как может из [многих]
Эйдосов получиться один Эйдос? Если же число получается не из
самих-посебе-чисел, а из [единиц], входящих в состав числа, например в
состав десяти тысяч, то как обстоит дело с единицами? Если они однородны,
то получится много нелепостей; и точно так же, если они неоднородны, ни
сами единицы, содержащиеся в числе, друг с другом, ни все остальные между
собой. В самом деле, чем они будут отличаться друг от друга, раз у них нет
свойств? Все это не основательно и не согласуется с нашим мышлением. Кроме
того, приходится признавать еще другой род числа, с которым имеет дело
арифметика, а также все то, что некоторые называют промежуточным; так Бот,
как же это промежуточное существует или из каких образуется начал? П.
почему оно будет находиться между окружающими нас вещами и самими-по-себе-
[числами] ?
Затем, каждая из единиц, содержащихся в двойке, должна образоваться из
некоторой предшествующей двойки, хотя это невозможно.
Далее, почему составное число едино?
Далее, к сказанному следует добавить: если единицы различны, то надо было
бы говорить так, как те, кто утверждает, что элементов - четыре или два:
ведь каждый из них называет элементом не общее [например, тело), а огонь и
землю, все равно, имеется ли нечто общее им, а именно тело, или нет. Однако
же говорят о едином так, будто оно подобно огню или воде состоит из
однородных частиц; а если так, то числа не могут быть сущностями; напротив,
если есть что-то само-по-себе-единое и оно начало, то ясно, что о едином
говорят в различных значениях: ведь иначе быть не может.
Кроме того, желая сущности свести к началам, мы утверждаем, что длины
получаются из длинного и короткого как из некоторого вида малого и
большого, плоскость - из широкого и узкого, а тело - из высокого и низкого.
Однако как в таком случае будет плоскость содержать линию или имеющее объем
- линию и плоскость? Ведь широкое и узкое относятся к другому роду, нежели
высокое и низкое. Поэтому, так же как число не содержится в них, потому что
многое и немногое отличны от этих [начал], так и никакое другое из высших
[родов] не будет содержаться в низших. Но широкое не есть род для высокого,
иначе тело было бы некоторой плоскостью. Далее, откуда получатся точки в
том, в чем они находятся? Правда, Платон решительно возражал против
признания точки родом, считая это геометрическим вымыслом; началом линии он
часто называл "неделимые линии". Однако необходимо, чтобы [эти] линии имели
какой-то предел. Поэтому на том же основании, на каком существует линия,
существует и точка.
Вообще же, в то время как мудрость ищет причину видимого, мы это оставили
без внимания (ведь мы ничего не говорим о причине, откуда берет начало
изменение), но, полагая, что указываем сущность видимого, мы утверждаем,
что существуют другие сущности; а каким образом эти последние - сущности
видимого, об этом мы говорим впустую, ибо причастность (как мы и раньше
сказали) не означает ничего.
Равным образом Эйдосы не имеют никакого отношения к тому, что, как мы
видим, есть значимая для знаний причина, ради которой творит всякий ум и
всякая природа и которую мы признаем одним из начал; математика стала для
нынешних [мудрецов] философией, хотя они говорят, что математикой нужно
заниматься ради другого.
Далее, можно считать, что сущность, которая [у платоников] лежит в основе
как материя, - а именно большое и малое - слишком математического свойства
и что она сказывается о сущности и материи и скорее составляет их видовое
отличие, нежели самое материю; это подобно тому, как и размышляющие о
природе говорят о разреженном и плотном, называя их первыми видовыми
отличиями субстрата: ведь и здесь речь идет о некоторого рода избытке и
недостатке. А что касается движения, то ясно, что если бы большое и малое
были движением, Эйдосы должны были бы двигаться; если же нет, то откуда
движение появилось? В таком случае было бы сведено на нет все рассмотрение
природы.
Также и то, чти кажется легким делал?, - доказать, что все едино, этим
способом не удается, ибо через отвлечение (ekthesis) получается не то, что
все едино, а то, что есть некоторое само-по-себе-единое, если даже принять
все [предпосылки]. Да и этого самого-посебе-единого не получится, если не
согласиться, что общее есть род; а это в некоторых случаях невозможно.
Не дается также никакого объяснения, как существует пли может существовать
то, что [у них] идет после чисел-линии, плоскости и тела, и каков их смысл:
ведь они не могут быть ни Эйдосами (ибо они не числа), ни чем-то
промежуточным (ибо таковы математические предметы), ни преходящими вещами;
они со своей стороны оказались бы каким-то другим - четвертым родом
[сущностей].
Вообще если искать элементы существующего, не различая множества значений
сущего, то найти эти элементы нельзя, особенно когда вопрос ставится таким
образом: из каких элементов состоит сущее? В самом деле, из каких элементов
состоит действие или претерпевание, или прямое, этого, конечно, указать
нельзя, а если возможно указать элементы, то лишь для сущностей. А потому
неверно искать элементы всего существующего или думать, что имеют их.
Да и как было бы возможно познать элементы всего? Ведь ясно, что до этого
познания раньше ничего нельзя знать. Ведь так же, как тот, кто учится
геометрии, хотя и может раньше знать другое, но не может заранее знать
ничего из того, что эта наука исследует и что он намерен изучать, точно так
же обстоит дело и во всех остальных случаях. Поэтому, если есть некая наука
обо всем существующем, как утверждают некоторые, то человек, намеревающийся
ее изучать, раньше ее ничего не может знать. А между тем всякое изучение
происходит через предварительное знание всех [предпосылок] или некоторых: и
изучение через доказательства, и изучение через определения, ибо части,
составляющие определение, надо знать заранее, и они должны быть доступны; и
то же можно сказать и об изучении через наведение. С другой стороны, если
бы оказалось, что нам такое знание врождено, то нельзя было бы не
удивляться, как же остается не замеченным нами обладание наилучшим из
знаний.
Далее, как можно будет узнать, из каких [элементов] состоит [сущее] и как
это станет ясным? В этом тоже ведь есть затруднение. В самом деле, здесь
можно спорить так же, как и о некоторых слогах: одни говорят, что za
состоит из d, s и и, а другие утверждают, что это другой звук, отличный от
известных нам звуков.
Кроме того, как можно знать то, чти воспринимается чувствами, не имея
такого восприятия? И однако же, это было бы необходимо, если элементы, из
которых состоят все вещи (подобно тому как составные звуки состоят из
элементов, свойственных лишь звуку), были бы одними и теми же.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Уже из ранее сказанного ясно, что все философы ищут, по-видимому, те
причины, которые обозначены нами в сочинении о природе, и что помимо этих
причин мы не могли бы указать ни одной. Но делают они это нечетко. И хотя в
некотором смысле все эти причины раньше указаны, однако в некотором смысле
отнюдь нет. Ибо похоже на лепет то, что говорит обо всем прежняя философия,
поскольку она была молода и при своем начале. Ведь даже Эмпедокл говорит,
что кость существует через соотношение, а это у него суть ее бытия и
сущность ее. Но подобным же образом должны быть таким соотношением и плоть,
и всякая другая вещь, или же никакая вещь. Ибо через соотношение должны
существовать и плоть, и кость, и всякая другая вещь, а не через материю, о
которой говорит Эмпедокл, - через огонь, землю, воду и воздух. Но с этим он
необходимо бы согласился, если бы так стал говорить кто-то другой, сам же
он этого отчетливо не утверждал.
Такого рода вопросы выяснялись и раньше. А все, что по этим же вопросам
может вызвать затруднения, мы повторим. Ибо, быть может, через их
устранение мы найдем путь для устранения последующих затруднений.
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно из
того, что никто не в со стоянии достичь ее надлежащим образом, но и не
терпит полную неудачу, а каждый говорит что-то о природе и поодиночке,
правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда все это складывается,
получается заметная величина. Поэтому если дело обстоит примерно так, как у
нас говорится в пословице: "Кто же не попадет в ворота [из лука]?", то в
этом отношении исследовать истину легко; однако, что, обладая некоторым
целым, можно быть не в состоянии владеть частью,-это показывает трудность
исследования истины.
Но поскольку трудность двоякая, причина ее, быть может, не в вещах, а в нас
самих: действительно, каков дневной свет для летучих мышей, таково для
разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего. И справедливо
быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем,
кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали
истине, упражняя до нас способность [к познанию]. В самом деле, если бы не
было Тимофея, мы не имели бы многих лирических песен; а если бы не было
Фринида, то не было бы Тимофея. То же можно сказать и о тех, кто говорил об
истине, - от одних мы позаимствовали некоторые мнения, а благодаря другим
появились эти.
Верно также и то, что философия называется знанием об истине. В самом деле,
цель умозрительного знания - истина, а цель знания, касающегося
деятельности, - дело: ведь люди деятельные даже тогда, когда они
рассматривают вещи, каковы они, исследуют
не вечное, а вещь в ее отвошевии к чему-то и в настоящее время. Но мы не
знаем истины, не зная причины. А из всех вещей тем или иным свойством в
наибольшей степени обладает та, благодаря которой такое же свойство присуще
и другим; например, огонь наиболее тепел, потому что он и для других вещей
причина тепла. Так что и наиболее истинно то, что для последующего есть
причина его истинности. Поэтому и начала вечно существующего всегда должны
быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия
не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального;
так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине.
.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ясно во всяком случае, что имеется некоторое начало и что причины
существующего не беспредельны - ни в смысле беспредельного ряда, ни по
виду. В самом деле, не может одно возникать из другого как из материи
беспредельно, например: плоть из земли, земля из воздуха, воздух из огня, и
так безостановочно; точно так же и то, откуда начало движения, ас
составляет беспредельного ряда, например так, что человек приведен в
движение воздухом, воздух - солнцем, солнце - враждой, и так далее без
конца. Подобным же образом и цель не может идти в бесконечность - хождение
ради здоровья, здоровье ради счастья, сча- стье ради чего-то еще, и так
беспрестанно одно ради другого. И точно так же дело обстоит и с сутью бытия
вещи. Ибо в отношении средних [звеньев], вне которых имеется что-то
последнее и что-то предшествующее, предшествующее необходимо должно быть
причиной последующего. Если нам надо сказать, что из этих трех есть
причина, то мы укажем первое, во всяком случае не последнее, ибо то, что в
конце, ни для чего не есть причина; во и не среднее, ибо оно причина только
одного (при этом не имеет никакого значения, будет ли одно среднее или
больше, бесконечное ли множество средних [звеньев] или конечное). У
беспредельного в этом смысле и у беспредельного вообще все части одинаково
средние, вплоть до ныне рассматриваемой; так что если нет ничего первого,
то вообще нет никакой причины.
Но точно так же и по направлению вниз нельм идти в бесконечность, если по
направлению вверх имеется начало, так, чтобы из огня возникала вода, из
воды - земля, и так беспрестанно какой-нибудь другой род. В самом деле, в
двух смыслах можно говорить, что одно возникает из другого (помимо тех
случаев, когда "одно из другого" означает "одно после другого", например
олимпийские игры "из" истмийских): или так, как из мальчика, который
изменяется, - взрослый мужчина, или так, как воздух из воды. Говоря "как
взрослый мужчина из мальчика", мы имеем в виду "как возникшее - из того,
что прежде возникало, или завершенное - из того, что прежде завершалось"
[здесь всегда есть что-то промежуточное: как между бытием и небытием -
возникновение, так и возникающее - между сущим и не-сущим; ведь учащийся -
это становящийся знаток, и именно это мы имеем в виду, когда говорим, что
"из" учащегося возникает знаток). А "как из воздуха - вода" означает
возникновение через уничтожение одного из них. Поэтому в первом случае нет
взаимного перехода, и взрослый мужчина не становится мальчиком (ибо здесь
из возникновения возникает не то, что находится в возникновении, а то, что
существует после возникновения; и точно так же день - "из" утра, потому что
день - после утра, и поэтому утро не может возникать из дня). А во втором
случае имеет место взаимный переход. Но и в том и в другом случае
невозможно идти в бесконечность. Действительно, в первом случае
промежуточное необходимо имеет конец, а во втором одно переходит в другое;
причем уничтожение одного из них есть возникновение другого.
Вместе с тем первое, будучи вечным, не может уничтожиться; в самом деле,
так как возникновение по направлению вверх не беспредельно, то необходимо,
чтобы не было вечным то, из чего как из первого возникло что-то через его
уничтожение.
Далее, "то, ради чего", - это конечная цель, а конечная цель - это не то,
что существует ради другого, а то, ради чего существует другое; так что
если будет такого рода последнее, то не будет беспредельного движения; если
же нет такого последнего, то не будет конечной цели. А те, кто признает
беспредельное [движение] , невольно отвергают благо как таковое; между тем
никто не принимался бы за какое-нибудь дела, если бы не намеревался прийти
к какому-нибудь пределу. И не было бы ума у поступающих так, ибо тот, кто
наделен умом, всегда действует ради чего-то, а это нечто-предел, ибо
конечная цель есть предел.
Но точно так же и суть бытия вещи нельзя сводить к другому определению,
более пространному: ведь предшествующее определение всегда есть определение
в большей мере, а последующее-вот; если же первое не есть определение сути
бытия вещи, то еще менее последующее. Далее, те, кто так утверждает,
уничтожают знание: ведь невозможно знать, пока не доходят до неделимого. И
познание [в таком случае] невозможно, ибо как можно мыслить то, что
беспредельно в этом смысле? Ведь здесь дело не так обстоит, как с линией, у
которой деление, правда, может осуществляться безостановочно, но которую
нельзя помыслить, не прекратив его;
1 2 3 4 5 6
были бы быть образцами не только для чувственно воспринимаемого, но и для
самих себя, например род - как род для видов; так что одно и то же было бы
и образцом, и уподоблением.
Далее, следует, по-видимому, считать невозможным, чтобы отдельно друг от
друга существовали сущность и то, сущность чего она есть; как могут поэтому
идеи, если они сущности вещей, существовать отдельно от них? Между тем в
"Федоне" говорится таким образом, что Эйдосы суть причины и бытия и
возникновения [вещей]; и однако если Эйдосы и существуют, то вещи, им
причастные, все же не возникли бы, если бы не было того, что приводило бы
их в движение. С другой стороны, возникает многое другое, например дом и
кольцо, для которых, как мы утверждаем, Эйдосов не существует. Поэтому
ясно, что и все остальное может и быть и возникать по таким же причинам,
как и только что указанные вещи.
Далее, если эйдосы суть числа, то каким образом они могут быть причинами?
Потому ли, что сами вещи суть отличные от них числа, например: вот это
число - человек, вот это - Сократ, а вот это - Каллий? Тогда как же те
числа суть причины для этих? Ведь если и считать, что одни вечные, а другие
нет, то это не будет иметь значения. Если же они потому причины, что
окружающие нас вещи суть числовые соотношения подобно созвучию, то ясно,
что должно существовать нечто единое [для тех составных частей],
соотношения которых суть эти вещи. Если есть какая-нибудь такая [основа,
скажем] материя, то очевидно, что и сами-посебе-числа будут некоторыми
соотношениями одного и другого. Я имею в виду, например, что если Каллий
есть числовое соотношение огня, земли, воды и воздуха, то и идея его будет
числом каких-нибудь других субстратов; и сам-по-себе-человек-все равно,
есть ли он какое-нибудь число или нет, - все же будет числовым соотношением
каких-то вещей, а не числом, и не будет на этом основании существовать
какое-либо [само-по-себе-] число.
Далее, из многих чисел получается одно число, но как может из [многих]
Эйдосов получиться один Эйдос? Если же число получается не из
самих-посебе-чисел, а из [единиц], входящих в состав числа, например в
состав десяти тысяч, то как обстоит дело с единицами? Если они однородны,
то получится много нелепостей; и точно так же, если они неоднородны, ни
сами единицы, содержащиеся в числе, друг с другом, ни все остальные между
собой. В самом деле, чем они будут отличаться друг от друга, раз у них нет
свойств? Все это не основательно и не согласуется с нашим мышлением. Кроме
того, приходится признавать еще другой род числа, с которым имеет дело
арифметика, а также все то, что некоторые называют промежуточным; так Бот,
как же это промежуточное существует или из каких образуется начал? П.
почему оно будет находиться между окружающими нас вещами и самими-по-себе-
[числами] ?
Затем, каждая из единиц, содержащихся в двойке, должна образоваться из
некоторой предшествующей двойки, хотя это невозможно.
Далее, почему составное число едино?
Далее, к сказанному следует добавить: если единицы различны, то надо было
бы говорить так, как те, кто утверждает, что элементов - четыре или два:
ведь каждый из них называет элементом не общее [например, тело), а огонь и
землю, все равно, имеется ли нечто общее им, а именно тело, или нет. Однако
же говорят о едином так, будто оно подобно огню или воде состоит из
однородных частиц; а если так, то числа не могут быть сущностями; напротив,
если есть что-то само-по-себе-единое и оно начало, то ясно, что о едином
говорят в различных значениях: ведь иначе быть не может.
Кроме того, желая сущности свести к началам, мы утверждаем, что длины
получаются из длинного и короткого как из некоторого вида малого и
большого, плоскость - из широкого и узкого, а тело - из высокого и низкого.
Однако как в таком случае будет плоскость содержать линию или имеющее объем
- линию и плоскость? Ведь широкое и узкое относятся к другому роду, нежели
высокое и низкое. Поэтому, так же как число не содержится в них, потому что
многое и немногое отличны от этих [начал], так и никакое другое из высших
[родов] не будет содержаться в низших. Но широкое не есть род для высокого,
иначе тело было бы некоторой плоскостью. Далее, откуда получатся точки в
том, в чем они находятся? Правда, Платон решительно возражал против
признания точки родом, считая это геометрическим вымыслом; началом линии он
часто называл "неделимые линии". Однако необходимо, чтобы [эти] линии имели
какой-то предел. Поэтому на том же основании, на каком существует линия,
существует и точка.
Вообще же, в то время как мудрость ищет причину видимого, мы это оставили
без внимания (ведь мы ничего не говорим о причине, откуда берет начало
изменение), но, полагая, что указываем сущность видимого, мы утверждаем,
что существуют другие сущности; а каким образом эти последние - сущности
видимого, об этом мы говорим впустую, ибо причастность (как мы и раньше
сказали) не означает ничего.
Равным образом Эйдосы не имеют никакого отношения к тому, что, как мы
видим, есть значимая для знаний причина, ради которой творит всякий ум и
всякая природа и которую мы признаем одним из начал; математика стала для
нынешних [мудрецов] философией, хотя они говорят, что математикой нужно
заниматься ради другого.
Далее, можно считать, что сущность, которая [у платоников] лежит в основе
как материя, - а именно большое и малое - слишком математического свойства
и что она сказывается о сущности и материи и скорее составляет их видовое
отличие, нежели самое материю; это подобно тому, как и размышляющие о
природе говорят о разреженном и плотном, называя их первыми видовыми
отличиями субстрата: ведь и здесь речь идет о некоторого рода избытке и
недостатке. А что касается движения, то ясно, что если бы большое и малое
были движением, Эйдосы должны были бы двигаться; если же нет, то откуда
движение появилось? В таком случае было бы сведено на нет все рассмотрение
природы.
Также и то, чти кажется легким делал?, - доказать, что все едино, этим
способом не удается, ибо через отвлечение (ekthesis) получается не то, что
все едино, а то, что есть некоторое само-по-себе-единое, если даже принять
все [предпосылки]. Да и этого самого-посебе-единого не получится, если не
согласиться, что общее есть род; а это в некоторых случаях невозможно.
Не дается также никакого объяснения, как существует пли может существовать
то, что [у них] идет после чисел-линии, плоскости и тела, и каков их смысл:
ведь они не могут быть ни Эйдосами (ибо они не числа), ни чем-то
промежуточным (ибо таковы математические предметы), ни преходящими вещами;
они со своей стороны оказались бы каким-то другим - четвертым родом
[сущностей].
Вообще если искать элементы существующего, не различая множества значений
сущего, то найти эти элементы нельзя, особенно когда вопрос ставится таким
образом: из каких элементов состоит сущее? В самом деле, из каких элементов
состоит действие или претерпевание, или прямое, этого, конечно, указать
нельзя, а если возможно указать элементы, то лишь для сущностей. А потому
неверно искать элементы всего существующего или думать, что имеют их.
Да и как было бы возможно познать элементы всего? Ведь ясно, что до этого
познания раньше ничего нельзя знать. Ведь так же, как тот, кто учится
геометрии, хотя и может раньше знать другое, но не может заранее знать
ничего из того, что эта наука исследует и что он намерен изучать, точно так
же обстоит дело и во всех остальных случаях. Поэтому, если есть некая наука
обо всем существующем, как утверждают некоторые, то человек, намеревающийся
ее изучать, раньше ее ничего не может знать. А между тем всякое изучение
происходит через предварительное знание всех [предпосылок] или некоторых: и
изучение через доказательства, и изучение через определения, ибо части,
составляющие определение, надо знать заранее, и они должны быть доступны; и
то же можно сказать и об изучении через наведение. С другой стороны, если
бы оказалось, что нам такое знание врождено, то нельзя было бы не
удивляться, как же остается не замеченным нами обладание наилучшим из
знаний.
Далее, как можно будет узнать, из каких [элементов] состоит [сущее] и как
это станет ясным? В этом тоже ведь есть затруднение. В самом деле, здесь
можно спорить так же, как и о некоторых слогах: одни говорят, что za
состоит из d, s и и, а другие утверждают, что это другой звук, отличный от
известных нам звуков.
Кроме того, как можно знать то, чти воспринимается чувствами, не имея
такого восприятия? И однако же, это было бы необходимо, если элементы, из
которых состоят все вещи (подобно тому как составные звуки состоят из
элементов, свойственных лишь звуку), были бы одними и теми же.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Уже из ранее сказанного ясно, что все философы ищут, по-видимому, те
причины, которые обозначены нами в сочинении о природе, и что помимо этих
причин мы не могли бы указать ни одной. Но делают они это нечетко. И хотя в
некотором смысле все эти причины раньше указаны, однако в некотором смысле
отнюдь нет. Ибо похоже на лепет то, что говорит обо всем прежняя философия,
поскольку она была молода и при своем начале. Ведь даже Эмпедокл говорит,
что кость существует через соотношение, а это у него суть ее бытия и
сущность ее. Но подобным же образом должны быть таким соотношением и плоть,
и всякая другая вещь, или же никакая вещь. Ибо через соотношение должны
существовать и плоть, и кость, и всякая другая вещь, а не через материю, о
которой говорит Эмпедокл, - через огонь, землю, воду и воздух. Но с этим он
необходимо бы согласился, если бы так стал говорить кто-то другой, сам же
он этого отчетливо не утверждал.
Такого рода вопросы выяснялись и раньше. А все, что по этим же вопросам
может вызвать затруднения, мы повторим. Ибо, быть может, через их
устранение мы найдем путь для устранения последующих затруднений.
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно из
того, что никто не в со стоянии достичь ее надлежащим образом, но и не
терпит полную неудачу, а каждый говорит что-то о природе и поодиночке,
правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда все это складывается,
получается заметная величина. Поэтому если дело обстоит примерно так, как у
нас говорится в пословице: "Кто же не попадет в ворота [из лука]?", то в
этом отношении исследовать истину легко; однако, что, обладая некоторым
целым, можно быть не в состоянии владеть частью,-это показывает трудность
исследования истины.
Но поскольку трудность двоякая, причина ее, быть может, не в вещах, а в нас
самих: действительно, каков дневной свет для летучих мышей, таково для
разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего. И справедливо
быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем,
кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали
истине, упражняя до нас способность [к познанию]. В самом деле, если бы не
было Тимофея, мы не имели бы многих лирических песен; а если бы не было
Фринида, то не было бы Тимофея. То же можно сказать и о тех, кто говорил об
истине, - от одних мы позаимствовали некоторые мнения, а благодаря другим
появились эти.
Верно также и то, что философия называется знанием об истине. В самом деле,
цель умозрительного знания - истина, а цель знания, касающегося
деятельности, - дело: ведь люди деятельные даже тогда, когда они
рассматривают вещи, каковы они, исследуют
не вечное, а вещь в ее отвошевии к чему-то и в настоящее время. Но мы не
знаем истины, не зная причины. А из всех вещей тем или иным свойством в
наибольшей степени обладает та, благодаря которой такое же свойство присуще
и другим; например, огонь наиболее тепел, потому что он и для других вещей
причина тепла. Так что и наиболее истинно то, что для последующего есть
причина его истинности. Поэтому и начала вечно существующего всегда должны
быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия
не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального;
так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине.
.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ясно во всяком случае, что имеется некоторое начало и что причины
существующего не беспредельны - ни в смысле беспредельного ряда, ни по
виду. В самом деле, не может одно возникать из другого как из материи
беспредельно, например: плоть из земли, земля из воздуха, воздух из огня, и
так безостановочно; точно так же и то, откуда начало движения, ас
составляет беспредельного ряда, например так, что человек приведен в
движение воздухом, воздух - солнцем, солнце - враждой, и так далее без
конца. Подобным же образом и цель не может идти в бесконечность - хождение
ради здоровья, здоровье ради счастья, сча- стье ради чего-то еще, и так
беспрестанно одно ради другого. И точно так же дело обстоит и с сутью бытия
вещи. Ибо в отношении средних [звеньев], вне которых имеется что-то
последнее и что-то предшествующее, предшествующее необходимо должно быть
причиной последующего. Если нам надо сказать, что из этих трех есть
причина, то мы укажем первое, во всяком случае не последнее, ибо то, что в
конце, ни для чего не есть причина; во и не среднее, ибо оно причина только
одного (при этом не имеет никакого значения, будет ли одно среднее или
больше, бесконечное ли множество средних [звеньев] или конечное). У
беспредельного в этом смысле и у беспредельного вообще все части одинаково
средние, вплоть до ныне рассматриваемой; так что если нет ничего первого,
то вообще нет никакой причины.
Но точно так же и по направлению вниз нельм идти в бесконечность, если по
направлению вверх имеется начало, так, чтобы из огня возникала вода, из
воды - земля, и так беспрестанно какой-нибудь другой род. В самом деле, в
двух смыслах можно говорить, что одно возникает из другого (помимо тех
случаев, когда "одно из другого" означает "одно после другого", например
олимпийские игры "из" истмийских): или так, как из мальчика, который
изменяется, - взрослый мужчина, или так, как воздух из воды. Говоря "как
взрослый мужчина из мальчика", мы имеем в виду "как возникшее - из того,
что прежде возникало, или завершенное - из того, что прежде завершалось"
[здесь всегда есть что-то промежуточное: как между бытием и небытием -
возникновение, так и возникающее - между сущим и не-сущим; ведь учащийся -
это становящийся знаток, и именно это мы имеем в виду, когда говорим, что
"из" учащегося возникает знаток). А "как из воздуха - вода" означает
возникновение через уничтожение одного из них. Поэтому в первом случае нет
взаимного перехода, и взрослый мужчина не становится мальчиком (ибо здесь
из возникновения возникает не то, что находится в возникновении, а то, что
существует после возникновения; и точно так же день - "из" утра, потому что
день - после утра, и поэтому утро не может возникать из дня). А во втором
случае имеет место взаимный переход. Но и в том и в другом случае
невозможно идти в бесконечность. Действительно, в первом случае
промежуточное необходимо имеет конец, а во втором одно переходит в другое;
причем уничтожение одного из них есть возникновение другого.
Вместе с тем первое, будучи вечным, не может уничтожиться; в самом деле,
так как возникновение по направлению вверх не беспредельно, то необходимо,
чтобы не было вечным то, из чего как из первого возникло что-то через его
уничтожение.
Далее, "то, ради чего", - это конечная цель, а конечная цель - это не то,
что существует ради другого, а то, ради чего существует другое; так что
если будет такого рода последнее, то не будет беспредельного движения; если
же нет такого последнего, то не будет конечной цели. А те, кто признает
беспредельное [движение] , невольно отвергают благо как таковое; между тем
никто не принимался бы за какое-нибудь дела, если бы не намеревался прийти
к какому-нибудь пределу. И не было бы ума у поступающих так, ибо тот, кто
наделен умом, всегда действует ради чего-то, а это нечто-предел, ибо
конечная цель есть предел.
Но точно так же и суть бытия вещи нельзя сводить к другому определению,
более пространному: ведь предшествующее определение всегда есть определение
в большей мере, а последующее-вот; если же первое не есть определение сути
бытия вещи, то еще менее последующее. Далее, те, кто так утверждает,
уничтожают знание: ведь невозможно знать, пока не доходят до неделимого. И
познание [в таком случае] невозможно, ибо как можно мыслить то, что
беспредельно в этом смысле? Ведь здесь дело не так обстоит, как с линией, у
которой деление, правда, может осуществляться безостановочно, но которую
нельзя помыслить, не прекратив его;
1 2 3 4 5 6