Он снова повернулся к ней, представляя взору свой полный и законченный вид. Он был не просто тучен. Он был жирен. Тонкая фигура, целый год заполнявшая ее мысли, расплылась в море жилетки. Тонкие линии лица вообще исчезли. Щеки стали розовым желе.Одна из страдающих дам медленно, презрительно приблизилась и стояла у столика, раздумывая о трупе. Беспокоить ее было стыдно.— Чаю, какао? — гордо осведомилась она.— Чаю, пожалуйста, — сказала Мод, вновь обретая голос.— Один чай, — вздохнула плакальщица.— А мне какао, — оживленно сказал Джеффри, явно показывавший, что тема ему близка. — И много взбитых сливок. Проследите, чтобы оно не остыло.— Одно какао.Джеффри думал, и не о пустяках.— И несколько пирожных, — добавил он. — Я особенно люблю с глазурью. Да, и бисквитов… и тосты с маслом. Пожалуйста, проследите! Побольше масла.Мод задрожала. Человек, сидящий перед нею, не знал такого слова. Он должен бы вызвать полицию, если враг заставит его есть масло.— Ну-с, — сказал Джеффри, наклоняясь к ней, когда надменная служительница ушла, — ты ничуть не изменилась. То есть, с виду.— Правда? — сказала Мод. — Все такая же. Я-то, кажется, — он скосился на свою жилетку. — набрал немного веса. Не знаю, заметила ты?…Мод задрожала опять. Набрал немного веса! Заметила! Неприятно видеть толстяка, не знающего, что он растолстел.— Это жизнь на яхте, — сказал Джеффри. — Почти все время с тех пор я провел на яхте. У старикана был повар-японец, и жили мы шикарно. Его хватил удар. Как мы плавали! Всю зиму в Средиземном море, большей частью — в Ницце.— Я бы хотела в Ниццу, — сказала Мод, надо же было что-то сказать. Она чувствовала, что Джеффри изменился не только внешне. А может, он таким и был? Может, он обыкновенный, прозаический, а все остальное она выдумала?— Если поедешь, — оживленно сказал Джеффри, — не упусти, пообедай в отеле «Золотой Берег». Там не закуски, просто класс! Раки, прямо омары. И рыба — как же ее, забыл, сейчас вспомню… В точности, как флоридская помпано. Смотри только, чтобы запекли, а не жарили. Теряется вкус. Скажи официанту, что хочешь запеченную, с расплавленным маслом и петрушкой и с простым вареным картофелем. Это изумительно! На континенте лучше есть рыбу. Никого не слушай, французы не смыслят в бифштексах и вообще в красном мясе. Телятина — еще ничего, но у нас лучше. Но, а вот в чем они истинные гении — это в омлете. Помню, когда мы зашли за углем в Тулон, я сошел на берег прогуляться и съел замечательный омлет с прекрасной куриной печенкой, заметь, в совершенно крохотном портовом кафе. Никогда не забуду.Возвратилась плакальщица с подносом, с которого сняла похоронное печенье и поставила на столик. Джеффри раздраженно покачал головой.— Я специально просил: побольше масла! — сказал он. — Что за тосты, если на них мало масла? Тогда их не стоит и есть. Принесите брикетик, пожалуйста, я сам намажу. И поскорее, пока тост не остыл. Остывший тост — это гадость. Тут, в городе, не понимают, что к чаю нужна еда, — обратился он к Мод, когда плакальщица удалилась. — Чтобы это почувствовать как следует, надо ехать в деревню. Помню, мы причалили у Лайм-Реджиса по пути в Дэвоншир, и я пил там чай на ферме. Это удивительно! Густые сливки, домашнее варенье, печенья всякие. А здесь — ерунда какая-то! Просто цирк. Ну где там эта женщина с маслом? Будет поздно!Мод молча прихлебывала чай. Сердце лежало в ней куском свинца. Тема масла, лейтмотив его речей, скребла по нервам так, что она едва выдерживала. Мысленным взором окидывала она кошмарные месяцы, и ей представлялось кошмарное видение: Джеффри, равномерно поглощающий масло, день за днем, месяц за месяцем, превращаясь в человека-бочку. Она задрожала опять.Негодование на судьбу, заставившую отдать человеку сердце, а потом подменившую его, боролась с леденящим ужасом. Нет, надо бежать! Но как? Она определенно дала ему обещание. («А! — весело приветствовал Джеффри появление масла. — Вот это другое дело!» — Он начал намазывать тост. Мод отвела глаза.) Она говорила, что любит его, что он для нее — весь мир, что никого другого никогда не будет. И вот, он пришел заявить свои права. Можно ли отказать ему только потому, что в нем тридцать фунтов лишнего веса?Джеффри съел все и достал сигарету. «У нас не курят!» — сказала страдающая дама. Он сунул сигарету обратно в пачку, и в глазах его появилось новое выражение, нежное. Только теперь, с самого начала их встречи, Мод уловила отсвет того, кого она полюбила в Уэльсе. Видимо, масло смягчило Джеффри.— Итак, ты не дождалась, — сказал он с пафосом. Мод не поняла.— Я ждала больше четверти часа. Это ты опоздал.— Я не о том. Я говорю о твоей помолвке. Видел объявление в «Морнинг Пост». Что ж, наилучшие пожелания. Счастливчик этот Джордж Бивен, кто бы он там ни был.Мод открыла рот, чтобы все объяснить, но закрыла его, ничего не сказав.— Итак, ты не дождалась! — продолжал Джеффри с тихим сожалением. — Ну что ж, не мне тебя винить. Ты в таком возрасте, когда легко забывают. Какое право я имел надеяться, что ты устоишь в многомесячной разлуке? Я слишком многого ожидал. Но какая ирония! Я все это время думал о прошлом лете, когда мы были друг для друга всем, а ты забыла меня, забыла меня! — Джеффри вздохнул. В рассеянности он взял со скатерти обломок бисквита и сунул в рот.Несправедливость нападения просто ужаснула Мод. Она припомнила прошедшие месяцы, все, через что она прошла, и ей стало до боли жалко себя.— Я не забыла! — закричала она.— Не забыла? Но ты позволила этому Джорджу Бивену ухаживать за собой.— Я не позволяла! Это ошибка!— Ошибка?— Да. Объяснять слишком долго, но… — Мод остановилась. На нее снизошло, как ясновидение, что эту ошибку ей и не хочется исправлять. Она была, как тот, кто, заблудившись в джунглях, выходит на свежий воздух. Много дней ее мысли путались, она не могла истолковать собственных чувств — и вот теперь все прояснилось, как будто самый вид Джеффри был ключом к шифру. Она любит Джорджа Бивена, которого изгнала из своей жизни. Теперь она это знала, и потрясение сделало ее слабой и беспомощной. Вместе с потрясением пришел ужас: тетя Каролина и брат Перси оказались, в сущности, правы. То, что она принимала за великую любовь, оказалось простым увлечением, неспособным вынести человека, который съел слишком много масла и нарастил слишком много жиру.Джеффри проглотил кусочек бисквита и склонился вперед.— Разве ты не помолвлена с этим Бивеном?Мод избегала его взгляда. Она понимала, что все ее будущее зависит от нескольких слов.И тут сама Судьба пришла к ней на выручку. Не успела она заговорить, как ее перебили.— Прошу прощения! — прозвучал чей-то голос. — Можно вас на минуточку?Мод и ее собеседник так погрузились в свои дела, что не заметили, как появилось третье лицо. То был молодой человек с волосами мышиного цвета, плохо выбритый, но усатый, и с таким взором, который не мог решить, быть ему вороватым или наглым. Костюм его был и фатовским, и неряшливым. На голове сидел котелок, лихо сдвинутый набок, небольшую сумку он поместил на стол, прямо между ними.— Извиняюсь за вторжение, мисс, — он галантно поклонился, — но мне необходимо сказать несколько слов вот этому мистеру Грею.Мод, глядевшая через стол на Джеффри, с удивлением увидела, как его цветущее лицо вдруг посерело. Рот раскрылся, глаза стали стеклянными.— Вы ошибаетесь, — холодно сказала Мод. Молодой человек ей сразу не понравился. — Это мистер Раймонд.Джеффри обрел дар речи.— Разумеется, я — мистер Раймонд! — сердито закричал он. — Приходят сюда, досаждают!…Молодой человек ничуть не смутился; он, видимо, привык к обидам и продолжал, будто его не прерывали.— Взгляните сюда, — сказал он, доставая линялую визитку, — Уиллоуби и сын, адвокаты. Я — сын. Шеф поручил мне это дельце. Я много дней вас разыскиваю, чтобы вручить вот эту бумагу. — Он открыл сумку, как фокусник, и достал оттуда плотную бумажку официального вида. — Вы свидетель, мисс, что я документы доставил. Конечно, вы знаете, что это такое? — обратился он к Джеффри. — Вас привлекают к суду за нарушение брачных обязательств. Наша клиентка, мисс Ивонна Синклер из театра «Регал», подала иск на десять тысяч фунтов. Если хотите знать мое мнение, — сказал он, — то я вам скажу: это детская прогулка, а не дело. Лучшее наше дельце по нарушениям за много лет. — Он снова заговорил в профессиональной манере. — Ваши адвокаты, несомненно, войдут в контакт с нами. Послушайтесь моего совета, — заключил он, стремительно меняя манеру, — уладьте это как-нибудь без суда, а то, между нами девочками, у вас нет ни малейшего шанса.Джеффри вскочил, громко пыхтя с видом оскорбленной невинности.— Что вы несете? — заорал он. — Неужели вы не видите, что ошиблись? Я никакой не Грей. Сказано вам, я — Джеффри Раймонд!— Тем хуже для вас, — невозмутимо сказал молодой человек, — значит, обманывали нашу клиентку. У нас есть письма и свидетели, целый мешок всяких штучек. А как насчет вот этого фото? — Он снова нырнул в сумку. — Узнаете, мисс?Мод взглянула на фото. Это был Джеффри, и недавно, ибо портрет являл его во всей красе. Поперек массивных ног шла плавная надпись: «Бэби от ее Пупсика». Мод затряслась и передала фотографию молодому человеку. Джеффри выбросил вперед руку, пытаясь ее схватить. Уиллоуби-младший засунул фото в сумку и повернулся, чтобы уйти.— На сегодня хватит, — любезно сказал он, опять поклонился в своей светской манере, сдвинул шляпу еще чуточку налево и, поприветствовав одну из страдающих дам вежливым «С вашего позволения, Мэйбл» (чем навлек на себя ее ледяной взгляд, к которому оказался совершенно нечувствителен), вышел вон, оставив по себе напряженное молчание.Первой заговорила Мод.— Пойду, пожалуй, — сказала она.Слова эти вывели ее собеседника из ступора.— Сейчас я тебе все объясню…— Объяснять нечего.— Это было… это мимолетное… это просто так… ничего…— Пупсик! — прожурчала Мод и пошла к двери.Он кинулся за ней.— Одумайся! — взывал он. — Мужчины не святые! Это ерунда, чепуха!… Нельзя же покончить… со всем… только потому, что я потерял голову?Мод улыбнулась. Ей стало гораздо легче. Темный интерьер «Уголка» уже не нагонял тоску. Она готова была расцеловать эту неведомую Бэби за то, что своими мудрыми действиями она позволила с чистой совестью закрыть прискорбную главу.— Ты потерял не только голову, Джеффри, — сказала она. — Ты потерял фигуру.Она быстро вышла. В пылком порыве Джеффри бросился было за ней, но его остановили. Покидая «Уютный уголок», посетитель должен соблюсти некоторые формальности.— С-с вашего разрешения, — произнес страдающий голос.Дама, которую мистер Уиллоуби назвал Мэйбл (и ошибся, ее звали Эрнестиной) стояла рядом с листочком бумаги в руке.— Шесть шиллингов два пенса, — сказала Эрнестина. Эти дикие слова отвлекли несчастного от главной темы.— Шесть и два пенса за чашку какао и два бисквита? — вскричал он в ужасе. — Это грабеж!— Шесть и два пенса, пожалуйста, — сказала атаманша с невозмутимым спокойствием. Это они уже проходили.В своем номере, в отеле «Карлтон», Джордж Бивен паковал вещи. Вернее сказать, он начал собирать их; последние же двадцать минут сидел на кровати, вглядываясь в будущее, которое представлялось ему чем дальше, тем все безрадостнее. В эти два дня он знавал такие приступы меланхолии, и с каждым разом становилось труднее их развеять. Теперь, перед лицом зияющего саквояжа, готового поглотить полагающееся ему содержимое, он всей душой отдался унынию.Этот саквояж, со всей сопутствующей ему символикой расставаний и путешествий, как бы подчеркивал то обстоятельство, что он уезжает один в пустой мир. Скоро он окажется на борту лайнера, и каждый новый оборот двигателей будет уносить его все дальше оттуда, где должно бы всегда пребывать его сердце. В иные мгновения эта мысль была настолько мучительна, что перерастала в физическую боль.Невозможно было даже представить, что каких-нибудь три недели назад он был счастливым человеком. Одиноким, да, может быть, но в каком-то расплывчатом, безличном смысле. Одиноким, но не тем одиночеством, которое терзает его теперь. Что ждет его впереди? Если говорить о триумфах, которые будущее может еще принести, то он, как сказал привратник служебного входа, «забурел». Всякий новый успех повторяет предыдущие, уже достигнутые успехи. Конечно, он будет работать и дальше, но…Телефонный звонок на другом конце комнаты выдернул его в настоящее. Бормоча проклятия, он поднялся. Кто-то опять звонит — из театра, скорее всего. С тех пор, как он объявил, что уезжает в Америку субботним пароходом, они звонили без конца.— Алло? — устало сказал он.— Это Джордж? — спросил голос. Он звучал знакомо, но по телефону все женские голоса одинаковы.— Да, Джордж, — ответил он. — Кто это?— Вы меня не узнаете?— Нет.— Скоро узнаете. Я люблю поговорить.— Билли, ты?— Нет, это не Билли. Я — женского пола, Джордж.— Билли тоже.— Ну что ж, придется просмотреть свой список друзей женского пола.— У меня нет друзей женского пола.— Ни одного?— Да.— Странно…— Почему?— Вы сами сказали два дня тому назад, что я — ваш лучший друг.Джордж сел. Он почувствовал, что у него нет скелета.— Это… это вы? — он запнулся. — Нет, невозможно… Мод?— Ах, какой догадливый! Джордж, я хочу спросить вас. Во-первых, вы любите масло?Джордж поморгал. Нет, это был не сон. Он только что ударился коленом о телефонный столик, и оно еще болело самым убедительным образом. Значит, он бодрствует.— Масло? — переспросил он. — Это в каком же смысле?— Ну ладно, раз вы даже не знаете этого слова, то все в порядке. Сколько вы весите, Джордж?— Фунтов сто восемьдесят. Но я не понимаю…— Подождите, — на том конце провода помолчали. — Это около тридцати стоунов, — произнес голос Мод. — Посчитала в уме. А сколько вы весили в прошлом году?— Примерно столько же, я думаю. Я всегда вешу примерно одинаково.— Это чудесно! Джордж!— Да?— Это очень важно. Вы бывали во Флориде?— Был как-то раз зимой.— Знаете вы рыбу, которая называется «помпано»?— Да.— Расскажите мне о ней.— Это в каком же смысле? Ну, рыба. Ее едят.— Я знаю. Подробности, пожалуйста.— Да нет там никаких подробностей. Едят, и все.Голос на другом конце провода одобрительно замурлыкал.— Какая красота! Человек, который рассказывал мне о помпано, прямо ударился в лирику — петрушка, растопленное масло… Так, с этим разобрались. Теперь другое, тоже очень важное… Как насчет обоев?Джордж прижал свободную руку ко лбу. Разговор был решительно непонятен.— Не понял.— Чего именно?— Ну, я не уловил, что вы сказали. Мне показалось что-то вроде «как насчет обоев»?— Так и было, как насчет обоев. Почему вы удивляетесь?— Тут нет никакого смысла, — слабо сказал Джордж.— Есть, есть! Я хочу сказать: как насчет обоев в вашей каморке?— Где?— В каморке. У вас должна быть своя каморка, свой кабинет. Иначе где вы будете работать? Так вот, мне видятся стены приятных, спокойных тонов. Скажем, светло-зеленые. И, конечно, картины и книги. Да, моя фотография. Пойду и специально снимусь. Потом, рояль для работы, два-три уютных кресла. И… и все, пожалуй, как по-вашему?Джордж сосредоточился.— Алло? — сказал он.— Почему вы говорите «алло»?— Я забыл, что я в Лондоне. Надо было сказать «Вы слушаете»?— Я слушаю.— Ну хорошо, тогда скажем так: что все это значит?— Что именно?— Все, что вы говорите. Масло, и помпано, и обои, и мой кабинет. Я не понимаю.— Какой вы бестолковый! Я спрашивала, какие обои будут в вашем кабинете, когда мы поженимся.Джордж уронил трубку. Она ударилась о край столика. Он слепо пошарил рукой, отыскивая ее.— Алло! — сказал он.— Не говорите «алло». Это слишком резко.— Что вы сказали?— Я сказала: «Не говорите „алло“.— Нет, перед этим. Перед этим! Вы сказали что-то насчет «поженимся».— Ну и что? Разве вы не собираетесь жениться? Наша помолвка объявлена в «Морнинг Пост».— Но… но…— Джордж! — ее голос дрогнул. — Не говори, что ты собираешься меня бросить! А если собираешься, скажи заранее, я предъявлю иск за нарушение брачных обязательств. Я только что познакомилась с одним очень способным молодым человеком, который все это проделает. Он носит котелок набок и говорит официанткам «Мэйбл». Отвечай, да или нет? Женишься ты на мне?— Но… но… как насчет… я, то есть, насчет… я имею в виду, как насчет…— Реши, наконец, что ты имеешь в виду.— Насчет другого! — выдохнул Джордж. Мелодичный смех донесся до него с того конца.— А что другой?— Ну да, что?— Может же девушка передумать, — сказала Мод.Джордж взвизгнул. Мод закричала.— Прекрати петь! — сказала она. — Ты меня оглушил.— Ты передумала?— Конечно.— И ты… ты хочешь… Я имею в виду, ты правда хочешь… ты правда думаешь…— Не бормочи ты!— Мод!— Ну?— Ты выйдешь за меня замуж?— Непременно.— Елки-палки!— Что ты сказал?— Я сказал: «Елки-палки»! И запомни, когда я говорю — «Елки-палки», я имею в виду «елки-палки». Где ты? Мне надо тебя видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22