Рядом с акулой скат – круглый черный платок с небольшим хвостиком. Края у платка шевелятся, и он плывет за акулой вслед. Дно бассейна усеяно черными кружками. Мы не сразу догадались, в чем дело. Но вот парень с девушкой порылись в сумке и, когда акула проплывала как раз под ними, бросили в воду монетку. На счастье надо так бросить, чтобы монета осталась лежать на широкой спине акулы. Кому не хочется счастья! Соблазнились и мы. Вытряхнули из карманов медные капиталы, отложили по три кружка на троллейбус, остальное – в воду на счастье. Одному, представьте себе, удалось положить медяшку на акулий хребет. Не понравилось. Вильнула хвостом. Но счастье уже было в наших руках. В путешествии счастье необходимо.

Всю дорогу, когда только можно, прихожу в кабину пилотов. Тут между креслами есть сиденье-раскладушка. Надо чуть потянуть за алюминиевый верх, и готово еще одно место. Полет тут чувствуешь лучше, чем в пассажирском салоне.
Летим уже тридцать девять часов чистого времени. Земля показала свои снега, свои пустыни, острова и азиатские реки, похожие сверху на серебряных ящериц. Мы видели верхушки потухших вулканов, коралловые лагуны с пальмами и лодками рыбаков, зеленый войлок тропических джунглей, океан с белыми игрушками пароходов и зеленовато-желтыми красками мелководий и островов. У Австралии минут двадцать летели в тропическом ливне. Водяные реки текли по стеклам кабины, и не было видно лампочек на концах крыльев. В другие часы облака огромными белыми замками преграждали дорогу. Мы искали проход, но, отыскав, круто забирали в сторону – локатор предупреждал: грозовые разряды. Не забыть ночную грозу у экватора. В темноте под нами шел бой. Звуков не было слышно. Взрывы на долю секунды отнимали у темноты помятые облака. Темнота – взрыв. Темнота – два взрыва подряд. Я никогда не видел облака, освещенные молнией сверху. Михаил Протасович Ступишин немного меняет курс:
– Вот так же разрываются бомбы… При каждой вспышке на пиджаке командира блестят пуговицы и Золотая Звезда. В войну Михаил Протасович управлял самолетом-штурмовиком.
Экипаж самолета – семь человек. У пилотов с виду работа нетрудная: спросил у штурмана курс, поправил автопилот – и пей холодный нарзан, очищай австралийские апельсины. Больше всех работы у штурмана. Он обложен картами, то и дело смотрит на цифры счетной линейки, крутит ручки приборов, сверяет карту с локатором. Штурман ловит астрономическим компасом звезды и солнце, говорит с кем-то по радио, каждый час отвечает на десятки моих вопросов. Александр Шамес первый раз летит в Антарктиду. Он много летал на Севере. Но этот экзамен для всякого штурмана был бы самым серьезным. Мы выходим к аэродромам с точностью до километра. У штурмана не менее двух десятков помощников. Они качают стрелками, мигают зелеными огоньками. Штурман в минуту должен собрать всю машинную информацию, переварить ее и выдать одну только цифру – курс самолета. Александр пишет эту цифру на полоске бумаги и каждые десять минут отдает командиру. Поворот ручки автопилота – самолет делает крен и ложится на курс. Земли за облаками не видно. Наша судьба в руках штурмана.
– Seven five, seven four… – зовет чужой аэродром радист Коля Старков.
Слышим ответную английскую речь. Михаил Протасович отдает бутылку с нарзаном, и тут убеждаюсь: не один штурман трудится в этом полете.
Город Крайстчерч в Новой Зеландии. Флагманский самолет Александра Сергеевича Полякова уже приземлился, и в это время земля потонула в тумане дождя. Снижаемся. Два пилота напряженно ищут глазами землю. Высота двести метров – земли не видно. Сто метров – земли не видно. Восемьдесят метров… под крыльями мелькнули пики высоких деревьев и мокрая полоса чужого аэродрома.
Сели. Никто не сказал ни слова. Так, наверное, всегда бывает у летчиков после трудной минуты. Только первый пилот, всегда аккуратный, на этот раз вытер лицо рукавом белой рубашки.
Новая Зеландия. Край земли. На карте – это осколок большой земли: два острова, вытянутых с юга на север. Едешь на машине – страна как страна: долины, пастбища, речки, железная дорога, сосновый лес, пашня, снежные горы. В окно самолета с большой высоты поглядишь – видны правый и левый берег страны.
После тропиков, после чужой природы Австралии как старого друга встречаешь березу, сосновые рощи. Луг на горбатом пригорке, поле чуть пожелтевшей пшеницы, цветы у дороги. Новозеландское лето. Минутами кажется: автобус идет в Подмосковье. Сбоку шоссе по траве бегают три перепуганные овцы с выжженными на боку номерами, пасутся коровы с колокольчиками. Новая Зеландия – сельскохозяйственная страна. Отсюда мир получает молоко, масло, сыр, кожи и шерсть. Тут живут почти одни англичане – два с половиной миллиона человек. У страны есть парламент, но есть тут и английский генерал-губернатор. Страна богатая, потому что живет в стороне от раздоров. Все войны приносили Новой Зеландии только богатство.

Столица Новой Зеландии – Веллингтон. Мы приземлились в Крайстчерче. У новозеландцев особый интерес к перелету. За всю историю советские самолеты второй раз садятся на этом земле. Маленькие новозеландские самолеты кажутся пчелками рядом с нашими великанами. Конечно, каждому хочется сняться у наших машин. Полицейский в черном высоком шлеме по очереди поднимает над барьером маленьких новозеландцев. Самолеты показывали по телевидению, снимки полярников напечатали все газеты. Мэр города пожелал видеть участников перелета.
Крутая лестница с мягким ковром в трехэтажном особняке. Очень любезная секретарша-старушка. Вежливый поклон мэра. Кофе. Сандвичи. Обмен подарками. Разговоры об Антарктиде.
Об Антарктиде всякий новозеландец будет говорить с удовольствием. Отсюда в Антарктиду уходила экспедиция Скотта. Белый памятник человеку, не вернувшемуся изо льдов, провожает всех, кто снова туда стремится.

Город Крайстчерч похож на человека богатого, здорового, чисто одетого, но скучноватого. Улицы все под прямыми углами. Дома почти все двухэтажные. Место, на котором стоит город, ровное. Это особенно хорошо видно, когда забираешься по закрученной в штопор дороге на гору. Много автомобилей. Вот промчался черный и широкий, как пара двухспальных кроватей, новенький «форд». А вот вслед за ним пускает дым примус на колесах со спицами образца двадцать третьего года.
Автомобиль на улице как попало тут не поставишь. У панелей «причалы» со счетчиком. Опустил шиллинг – можешь поставить машину. Для пешеходов – привилегия. Подходишь к светофору – красный огонь, но улица пуста, машин нет, нажимаешь кнопку на столбике – для тебя загорается зеленый свет.
Посреди города течет светлая речка Айвон. Градостроители любят «укладывать» речки в гранит. Тут берега без гранита – земля, зеленая травка. А это что? Неужели утки с утятами? Вся речка кишит этой дичью. На людей – ноль внимания. Вот одна утка вышла на берег, около моих ног подождала, пока выйдут утята. Семейство отряхнулось и пошло строем по лужку. Утята родятся под боком у автобусов, у полицейских и бегущих огней рекламы и совсем не подозревают, что есть на свете порох, ружья и утиная дробь.
Крайстчерч легко обходишь за один день. Чинный, чистый, благополучный город. Однако есть и в нем шалуны. Кто-то чудом забрался на высокий памятник генерал-губернатору и сунул под руку мраморному джентльмену пустую бутылку. Чопорный порядок городской жизни нарушает еще мальчишка-газетчик на скрипучем велосипеде. На заднем сиденье – корзина с газетами. Тяжелые, о сорока страницах, газеты свернуты в трубку. Мальчишка хватает газеты и швыряет направо, налево – в открытые двери лавок и магазинов.
После первого дня начинаешь присматриваться: чем живет этот облаченный в нарядное платье город-джентльмен?
Магазины. Магазины. Им не хватает места под крышами. В щелях между домами продаются автомобили. Новые и старушки, которым пора бы и в переплавку. И опять магазины. Обнаруживаешь вдруг: на улице нет ничего, кроме церкви и магазинов. Спасаешься от сумасшедших рекламных огней в дверях «синерамы». Садишься на мягкий стул. Но перед фильмом – реклама. «Самые лучшие сны снятся на подушках фирмы такой-то», «На нашем цементе дом будет стоять тысячу лет». Томатный сок, мыло, билеты на самолет, мясорубки, циркулярные пилы, породистых собак и еще много всего во что бы то ни стало хочет продать этот город. Когда наконец перед фильмом грянет записанный на пленку национальный гимн и люди встанут, кажется, что это рекламная песня про то, как лучше купить и продать.
На улице после кино тебя встречает улыбчивый Дед Мороз, мигает хитро сделанным глазом: «заходи за покупкой». Разворачиваешь газету – сорок страниц объявлений продаже и купле. В конце концов в жителях города начинать видеть только покупателей и продавцов. Среди щитов объявлений ищешь и не находишь театральной афиши. В субботу и в воскресенье, когда закрываются магазины, особенно ясно видишь: кроме продажи и купли, в городе нечем жить. Город пустеет. Не просто мало прохожих – их нет совсем. Люди уехали или заперлись в домах. Далеко слышны шаги старика, который собирает в мешок старую бумагу, шаги полицейского и крик чаек на речке Айвон.

Удивительная встреча случилась в Крайстчерче. Я снимал диких уток на речке. Слышу за спиной разговор по-русски. Обернулся. Батюшки! Мир тесен: русские! И куда только не заносит судьба «киношников» и журналистов! Сидят на поляне, почти из рук кормят чаек. Рядом стоит машина с аппаратурой. Разговорились…
Режиссер Александр Михайлович Згуриди, операторы Нина Юрушкина, Володя Пустовалов и переводчик Игорь Волков, оказывается, проехали тысячи километров в поисках кадров для фильма «Зачарованные острова». Снимали сайгаков на острове Барса-Кельмес в Аральском море. Снимали каланов на Дальнем Востоке. В Австралии охотились с кинокамерой на сумчатых обитателей континента, снимали, ехидну и утконоса. Тут, в Новой Зеландии, будут снимать первоящера туатару и бескрылую птицу киви.

И снова аэродром. Между бетонными плитами проросли голубые цветы. Срываем по одному на память об этой земле. Наши самолеты стоят в стороне от взлетной дорожки. Готовимся к последнему перелету. Штурманы отлаживают приборы для южного полушария – солнце тут ходит над горизонтом не привычным путем, а справа налево. Открыли самолетную кладовую. Достаем мешки с амуницией: свитеры, сапоги, куртки из кожи. Ребята оживились. Эта одежда им больше по вкусу. Я же, наоборот, чувствую себя медведем.
Взлетели. Внизу четкая геометрия новозеландских полей, фиолетовый снег на горах. Минута – и островная страна позади. Местное время – девять часов тридцать минут. В Москве сейчас как раз полночь. Проходим семнадцатитысячный километр. Земли больше не будет. Садиться будем на лед…
На борт пришла телеграмма: «Прочла в газетах о вашем полете. Счастливого приземления в Антарктиде. Берегите себя и возвращайтесь. Вера Сидорченко. Кокчетав».
Телеграмма пошла по рукам.
– Ну, признавайтесь, кто бывал в Кокчетаве?.. Врете. Кто-то бывал.
Всем понравилась неизвестная девушка из Кокчетава
– Вот так Вера! Три недели назад я не думал, что в Антарктиду можно послать телеграмму. А Вера даже и на самолете нашла…
В кабине летчиков все склонились над картой. Проходим «точку возврата». Ровно половина пути от места взлета места посадки. Из этой точки, случись что-нибудь, мы еще можем вернуться к Новой Зеландии. Но еще десять минут полета, и вернуться будет нельзя, не хватит горючего. Теперь, что бы ни случилось – только вперед. «Точка возврата»… Записываю в блокнот два этих слова. У каждого человека в жизни бывает такая точка. Как важно и как трудно бывает иногда сделать один только шаг к этой точке, шаг вперед. Сделал – и уже нельзя оглянуться. Только вперед, навстречу судьбе. И не всегда впереди ожидает тебя удача…
Мы сейчас без колебаний проходим возвратный рубеж. На американской базе Мак-Мёрдо нам посулили погоду и хорошую полосу для посадки.
Самый трудный участок пути. Океан без единого острова. Семь часов океана. В бинокль видны барашки холодных волн, на спинках кресел висят спасательные оранжевые жилеты. Кто-то из ребят примеряет эту одежку.
– Надежная штука?
– Надежная, но лучше на воду не садиться, – откровенно улыбаются летчики.
Тут в прятки никто не играет. Люди, сидящие в креслах, не раз встречали опасность и хорошо понимают: случись авария, такой жилет – все равно что соломинка утопающему. Ни души на тысячу километров.
Коля повернул ручку настройки, вызвал идущий впереди самолет.
– Как там у вас?
– Хорошо. Сейчас по расчету должна показаться…
Все уже приготовили шапки и рукавицы. Достали черные очки. И вот первый знак Антарктиды – ледяная гора!
– Айсберг, айсберг!
Стрекочут кинокамеры. Два айсберга проплывают внизу. Вот их целое стадо. Еще минут двадцать полета – и сначала на локаторе, а потом уже просто в стекло в солнечном дыму виднелись белые гребни. Антарктида!
– Ну вот, сбылась мечта идиота. Прилетел в Антарктиду, – громко говорит сзади меня Герман Максимов. За грубоватой шуткой парень скрывает волнение. Он из породы бродяг-романтиков и, конечно, ждал этой встречи.
Битый лед. Потом сплошной лед. Справа горы. Шапки из снега, внизу бурого цвета земля. Снижаемся. Слева проплыл огромный уснувший вулкан Эребус. Прямо по курсу – три небольших корабля. Американские ледоколы пробиваются к базе. Трещину за кораблями уже облюбовали тюлени. Вылезли на солнышко из воды, поднимают морды навстречу низко летящему самолету.
Черная гора. У подножия – россыпь полярных домишек. Букашками ползают тракторы. Километрах в пяти на белой равнине – аэродром: крестики самолетов, красные вертолеты и люди, следящие за нашей посадкой. Американская база Мак-Мёрдо.

В маленькой Америке

В первые минуты после посадки в самолете стоит тишина. Потом скрежет металла – открывают примерзшую дверь, и боль в глазах от ослепительно яркого света. Зажмурившись, ищу в кармане очки и, не зная, какую камеру вначале схватить, начинаю снимать. Идет поединок фотографов – нас снимают, мы снимаем. Рябит в глазах: наши самолеты рядом с американскими; вертолеты красные, как вареные раки; красные тракторы на резиновых гусеницах; в красной одежде люди. Когда кончилась пленка, начали здороваться, начался (это мы ожидали!) обмен шапками. Такая традиция в Антарктиде. Подходит к тебе здоровенный американец, делает знаки, которые переводятся одним словом: «Махнемся?» Все выгоды на стороне американцев. Их матерчатые шапчонки подбиты жидким «химическим» мехом. Напяливают наши ребята шапочки с козырьками, улыбаются, а сами думают: невесело в таких доспехах покорять Антарктиду. Но что касается антарктической дружбы, тут полный и двухсторонний выигрыш. Даже адмирал Риди, который возглавляет работы американцев в Антарктиде, не удержался от соблазна заиметь сувенир. Приглядел себе треух у кого-то из наших начальников. Все те же жесты: «Махнемся?» И засмеялся.
– Мой лучший бизнес за этот год.
На тракторных санях, щурясь от солнца и держа друга за плечи, едем с аэродрома в поселок.
Домики. Приземистые, похожие на картонки из-под ботинок, и сводчатые, как небольшие ангары. Стоят улицами. Каждый имеет номер. Штаб. Почта. Столовая. Уборная. Клуб. Радиостанция. Церковь. Жилые дома. Атомная электростанция. Лаборатория ученых.
– Маленькая Америка, – пошутил один из военных, пропуская нас к себе в комнату.
В комнате стол, кровать, прибор для кипячения кофе приемник, вырезки из журналов: виды Нью-Йорка и girls. На столе в рамке – фотография худенькой девушки в матросской блузке и шляпке – невеста. Это жилье офицера. Солдаты ночуют в казармах. А жизнь протекает на улицах на вахтах, в клубе, в спортивном зале и, конечно, в столовой.
Столовая – главное удовольствие в Антарктиде. Хорошая еда должна возместить человеку земные радости, которых он тут не имеет. Просторное помещение. Повара на виду, очередь самообслуживания. Тарелок нет. В подносе из нержавеющей стали выбиты углубления. Рыжий парень, беспрерывно жующий резинку, кладет тебе кусок мяса величиной с картуз, черпак зеленой фасоли в стручках, макароны, картошку, рыбу, кусок пирога, масло, в кружку наливает бульон, в стакан – томатного сока; яблоки, апельсины.
Пока расправляешься с подносом, на тебя с портрета глядит адмирал Риди. Я вначале подумал: укоряюще смотрит. Вот, мол, нахлебники прилетели (нас почти целая сотня!). Но, встретившись с нами, Риди сказал:
– Живите сколько надо. Наш стол – ваш стол. Такой закон в Антарктиде.
У выхода из столовой сидят два солдата в очках и продают брошюры с молитвами. Иначе говоря, собирают деньги для протестантской и католической церквей. Двухцерковная американская система тут, в Антарктиде, представлена единоличным священником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14