„Привезите нам Волосана“ – пёс такой, может, видели? Привезли. Прыгнул из самолета, час побегал и лег. И не встает. День не встает, другой, неделю не поднимается, глаза уже с трудом открывает. Пришел самолет, отправили Волосана назад. В Мирном сразу ожил. И людей тоже приходится отправлять. А другие живут, ничего. Вот, поглядите, два хлопца: им бы гармошку да чтоб еще и подпел кто-нибудь, желательно женского пола…»
Все это я записал в беседе с людьми, зимовавшими на Востоке.
Поход к «белым пятнам»
Одному профессия – только хлеб. Счастье и радости человек ищет за кругом своей работы. Но настоящее счастье – это когда свой хлеб человек добывает любимым делом, когда профессия становится судьбой человека. Когда я думаю об этом, то вспоминаю Андрея Капицу.
Сегодня из Мирного говорил с Андреем по радио. Через пять-шесть дней начнется поход. С Востока тракторный поезд пойдет по местам, где человек никогда не бывал. На карте это огромное, чуть ли не со всю Европу пространство, нехоженое, неизученное. Географы так и зовут это место: «Район белых пятен». Можно предположить тут горы, можно предположить низменности – ничей глаз не видел этой земли. И вот теперь пятнадцать человек на тракторах «Харьковчанка» готовятся выйти в этот район. Расстояние до него – четыре с лишним тысячи километров. Это, конечно, самый тяжелый из всех походов, какие предпримут люди в наступающем году. Андрей пойдет на поезде капитаном. Последние три недели я не мог поймать его, чтобы как следует поговорить, – он готовился к переходу. Теперь разговор по радио.
– Значит, выходите?
– Выходим. Тебе в чемодан я положил письмо для жены и гостинец девчонкам. Скажи, что у нас все в порядке.
Андрею тридцать три года. Большой рост. Большой лоб. Глаза черные, быстрые. Говорит тоже быстро. Кандидат географических наук. Имеет труды. Руки в мозолях и ссадинах – умеет многое делать руками, два года назад поставил дом в Подмосковье. Увлечение – спорт. Студентом бегал сто метров со временем, близким к московским рекордам. Плавает под водой. Первым из наших аквалангистов ходил по дну Тихого океана близ острова Сахалин. Подтрунивает над отцом-академиком, который для развлечения чинит часы. Сам тоже имеет слабость: во всех походах возит с собой книги Ильфа и Петрова, «полного Пушкина» и «полного Шекспира» на английском. На книгах собраны автографы многих антарктических станций. Книги эти побывали на Полюсе недоступности, на Востоке, в Мак-Мёрдо, на Южном полюсе.
На этот раз Андрей добирался в Антарктиду на самолете. Всю дорогу много работал. В самолете помогал объясняться с радистами чужих аэродромов. На остановках был переводчиком во всех беседах и на пресс-конференциях. Это его четвертое путешествие в Антарктиду. Первое было в самую первую экспедицию. Ему исполнилось тогда двадцать четыре. После Московского университета изучал образование гор и русл рек. Готовилась экспедиция – его спросили: «Поедешь?» Он думал одну секунду: «Поеду!»
Сейчас с улыбкой вспоминает первую экспедицию: «Никто толком не знал, что это за земля Антарктида. Считалось: нужны там очень разносторонние люди. Срочно пришлось освоить профессии водителя, радиста, переводчика, кинооператора, взрывника. На пяти грузовиках поехали за взрывчаткой. Склад находился в бывшем лесном монастыре под Владимиром. Остановились около речки. „Почему нет моста?“ – „А тут недавно почему-то машина разорвалась. В щепки…“ Переглянулись. Пошли в объезд к другому мосту.
Была и смешная история. Для Антарктиды сделали образцы специальной одежды. Дали попробовать – удобна ли? Я как раз ехал проверить прибор в термокамере. Решил – заодно проверю, хорошо ли греет костюм. Залез. Температуру попросил поставить морозную, градусов в шестьдесят… Выдержал. Но вылез – зуб на зуб не попадает. Шум поднял: «Что за одежда такая!» Модельеры всплеснули руками: «Это ж не настоящая, это только макет…»»
Так было при первых сборах. Теперь – в четвертый раз Антарктида.
«Меня спрашивают, почему я снова и снова возвращаюсь в Антарктиду? Прежде всего потому, что мне там нравится. Я люблю эти бесконечные пространства, покрытые застругами снега, высокие пики, величественные ледники.
Я люблю слушать грохот тракторных гусениц, гул вертолетов, крики и возгласы людей, возящихся с оборудованием и транспортными машинами. Люблю и завывание ездовых лаек, которые еще нужны для спасательных партий.
Я люблю это все как символ торжества жизни над безжизненной страной. Люблю хриплые крики поморников, люблю потешных пингвинов, тюленей, сопящих у своих отдушин, круглые спины китов. Больше всего, пожалуй, я люблю сознание вызова, брошенного природе, потому что Антарктида требует суровой игры».
Так сказал знаменитый полярник старшего поколения – американский адмирал Бэрд. Андрей нашел бы, наверно, другие слова для ответа. Но смысл их, пожалуй, был бы таким же.
За плечами Андрея четыре дальних похода в глубь Антарктиды. Два из них делают славным каждое имя участников. 1958 год – поход к Южному полюсу. К Южному полюсу норвежцы, американцы и англичане шли короткой дорогой от моря Росса. Путь «Харьковчанок» из Мирного был в два раза длиннее. Две тысячи семьсот километров пути и непрерывной работы.
«Водителей не хватало. За рычаги вездеходов садились ученые. На застругах машину швыряло сильнее, чем лодку в штормовую погоду. Сыпучий снег. Скорость – пять километров в час. В день – сорок километров. Через каждый час остановка: взрывами мерили толщину ледника, делали магнитные съемки. Мерили температуру, давление, ветер. Характер застругов, облачность, возвышение ледника – все помечалось на картах и в дневниках. Шли по компасу. Временами машины терялись. Хватились однажды: нет Вадима Панова. Назад по следам. В двадцати километрах нашли…
Ровно три месяца шли «Харьковчанки» к Южному полюсу… Десять часов вечера. Американцы не ждали гостей – в последние сутки по твердому снегу мы отмахали сто пятьдесят километров. Выходим. Бочки грудой лежат, над снегом дымок. Спустились в тоннель. Дома под общей крышей. Ни одного человека. Слышно музыку. Открываем дверь и попадаем под луч прожектора – американцы смотрели кино. Если б вошли привидения, был бы тот же эффект: четверть минуты немая сцена, и взрыв ликования…
В детстве я думал: полюс – это какой-то бугор. Ничего похожего – ровное место без всяких примет, такое же, как и на двести километров вокруг. Точка полюса обведена кругом из бочек. Постояли всей группой на точке. Подняли наш флаг. Объехали полюс на «Харьковчанках» – «кругосветное путешествие». Образцы льда. Магнитные измерения. Уточнили толщину льда над полюсом. И снова дорога, теперь уже к дому, но столь же длинная, однообразная и тяжелая. Ремонт на дороге. Еда на дороге. Сон на дороге. Досуга в походе нет – работа, сон, еда. Еда, сон, работа…»
Новый поход. Самый трудный из всех, которые были. Андрей идет капитаном. Берет на плечи много разных забот: люди, наука, хозяйство. По профессии он гляциолог – человек, изучающий льды. Дорогой будет делать кровное свое дело. Но в любую минуту может сесть и в кресло водителя, может помочь товарищу по науке, если будет нужно – станет на его место. Это значит, надо хорошо знать, как вести работу по всей обширной программе, надо уметь обращаться с десятками современных приборов. Капитан должен хорошо знать радиотехнику, астрономию, штурманское дело. Должен служить примером в походном быту. У него больше, чем у других, должно быть развито «чувство льда». Никакие приборы не могут угадать ледовую трещину. Только «чувство льда», приобретенное опытом, может уберечь от беды. За капитаном последнее слово в любом споре, в любом решении. Конечно, на все капитана не хватит. Поэтому люди для такого похода подбираются особенно тщательно, и, конечно, не по бумажной анкете.
Я не знаю в лицо всех участников перехода. Трое вместе с Андреем летели из Москвы самолетом. Это друзья. Вместе мерили лед в Антарктиде, в Подмосковье вместе собирали грибы, спорили, обсуждали планы новых работ и походов. И вот опять вместе. Андрей в самолете рассказывал мне о друзьях.
«Олег Сорохтин. Правдолюбец и умница. Честный и скромный до болезненности. Автор новейших электронных устройств для сейсмических измерений. Сам и проверяет работу приборов в условиях Антарктиды. Его методом сейсморазведки пользуются все иностранные экспедиции. Ходил на Полюс недоступности. Романтик. Предан науке. За всю зимовку ни разу не был в кино – „нет времени“. Книги, книги…
Казарин Николай Иванович – старший из нас. Буровой инженер. Мастер спорта по плаванию. Был чемпионом страны на длинных дистанциях. На Волге после войны состоялся заплыв на семьдесят километров. По холодной воде из сотни пловцов к финишу прибыли только пятеро. Он был в этой пятерке…
В третьего влюбляются не только девушки, но и ребята. Видел улыбку? Любит посмеяться, побалагурить. Игорь Зотиков. Добрый, общительный. Такой человек во всяком походе – витамин для души. Парашютист, пятнадцать раз прыгал. Сам признается: «Для тренировки воли. Боялся. Но виду не показал». Альпинист. Облазил Кавказ, имеет первый спортивный разряд. И «присох» к Антарктиде. Талантливый физик. 8 марта у него день рождения. Вот берегу подарок – письмо от жены. Специально написано для этого дня…»
Такие друзья у Андрея. Не всем из них повезло. Сегодя в Мирный самолетом с Востока привезли магнитолога Медведева Николая Дмитриевича. Очень расстроен. Не перенёс высотной акклиматизации. Разболелись сердце и печень. Я пришел его навестить. Врач замахал руками – нужен полный покой.
И еще одно известие: слёг весельчак Игорь Зотиков – аппендицит. Тоже привезут в Мирный. Можно понять его огорчение. Прислал полную печали и юмора радиограмму «Никогда не думал, что на пути человека может стать какой-то жалкий отросток кишки. Пойдут без меня».
Замену выбывшим уже подыскали. Все в Мирном мысленно желают удачи пятнадцати смельчакам. Впереди четыре с лишним тысячи километров. Предполагают и четыре тысячи метров высоты ледника. На такой высоте летчикам не разрешают летать без кислородных приборов. Такие приборы в поезде есть. Однако больше беспокоит не высота, а ледовые трещины. И где-то в пути кончится горючее – с самолетов будут сбрасывать бочки. Но главное – трещины. Их много вблизи Молодежной.
Из всех ледовых опасностей самое страшное – трещины. Тут, в Антарктиде, я прочел, как погибли спутники австралийского полярника Моусона.
Был тихий солнечный день. Моусон ехал на упряжке собак. Сзади на такой же упряжке ехал Ниннис. Третий – Мерц – бежал впереди на лыжах. В одном месте Мерц поднял палку: опасность! Первая упряжка проскочила. Трещина показалась Моусону не очень опасной. Но сзади раздался визг собаки. Оглянувшись, Мерц и Моусон последней упряжки не увидели. Вот что рассказывал сам Моусон: «Позади меня ничего не было видно, кроме следов от моих саней. Где же был Ниннис со своими санями? Я поспешил назад по своему пути, думая, что подъем поверхности загораживал нам вид. Однако дело обстояло не так счастливо, потому что я оказался у зияющей дыры метра в три шириной. Снежная крышка трещины, которая так мало беспокоила меня, проломилась. С той стороны к ней подходили следы двух саней, по эту сторону следы продолжались только от одних моих саней».
Двое людей в ужасе стояли у трещины. На глубине сорока метров виднелся единственный выступ, а дальше черная бездна. На выступе лежали мертвые собаки и мешок с продовольствием. Из бездны на отчаянный зов никто не откликнулся. Веревок, какие уцелели, не хватило даже спуститься до выступа. Двое остались без друга, без пищи, погиб и корм для собак. До базы было пятьсот километров.
Шли, питаясь мясом собак. Мерц погиб через двадцать три дня от истощения и цинги. Моусон остался один. В какой-то день, поднимаясь по склону, Моусон не избежал трешины и полетел в пропасть, но сани задержались, и он повис на веревке. Смерть глядела на человека из темноты. Собрал все силы, всю волю, на руках подтянулся, преодолел четыре метра над черной глубиной, оперся на снежную корку, но корка обрушилась, и человек опять повис на веревке. Он не помнит, как ему удалось второй раз подтянуться…
Трагедии повторялись не один раз. Падали и бесследно исчезали в трещинах люди, сани и тракторы. Трагедия повторилась только что в двадцати километрах от Мирного. Механик Анатолий Щеглов и двое ученых – Владимир Тюльпин и Игорь Пронин – вышли в недолгий ледовый поход. В условленное время они не вернулись. Из Мирного вылетел самолет. В нужном районе трактора не было. Стали пристальней осматривать каждый километр льда. Трещина!.. Спасательная группа на тросах спустилась в провал. Трое людей, трактор и тяжелые сани застряли на глубине двадцать метров. Механик Анатолий Щеглов погиб при падении, Тюльпин и Пронин тяжело ранены. В это время я не был в поселке и не видел печальной картины последних проводов человека.
«Трещины… Бойтесь трещин», – напутствовал Трешников Андрея Капицу и его спутников.
Лучшее из лекарств
Дни, когда на душе «начинает морозить», бывают у каждого человека. Лучшее из лекарств от хандры – шутка, веселый розыгрыш. В Мирном дня не бывает без «хохмы». И до меня добрались. Утром получаю радиограмму. Все чин чином – бланк с пингвином и государственным гербом, а дальше слова: «Антарктида, Мирный. Корреспонденту „Комсомольской правды“. В районе Мирного в пятницу ожидается падение большого метеорита. Срочно сообщи, сколько строк об этом можешь передать в воскресный номер». Улыбнувшись, прошу бланк телеграммы. За окошком притихли в предвкушении веселых минут. Пишу: «Предположения неверны. Метеорит упадет в районе Эйфелевой башни… Всем привет просил передать Бабарыкин».
Виталий Кузьмич Бабарыкин – главный «хохмач» поселка. Но оказалось: на этот раз он был ни при чем. Сами радисты, уловив тон телеграмм для меня из редакции, решили устроить «покупку»…
Вечером у Виталия Кузьмича с наслаждением вспоминаются все удачные «покупки» этого года. Рассказчик чуть только напомнит, а уже хохот – все перипетии «покупок» известны до мельчайших подробностей. «Валь, а ну покажи корреспонденту, как штаны держатся…»
Магнитолог Валентин Иванов отрезал у штанов все металлические пуговицы, променял пояс с железной пряжкой на пояс с медной. Сапоги с гвоздями нельзя носить – поменял на резиновые. Часы – нельзя, ножик – нельзя. «Не человек, а немагнитная шхуна „Заря“. Точно!» Время от времени магнитологу потихоньку кладут в карман какую-нибудь железку. У приборов бешено отклоняются стрелки. Магнитолог потирает руки и пишет в дневник: «Магнитное возмущение». Но вот он приходит в столовую, и пять человек подряд осведомляются: «Говорят, сегодня магнитная буря?..» Магнитолог лезет в карман и с расстановкой произносит подходящее случаю слово. Но хохот стоит такой, что обижаться нельзя. Покажи «слабину» – пропал.
«Кузьмич, ты про котел расскажи… Вот штука была!» Кузьмич мешает ложечкой чай, повествует без улыбки, как и подобает главному «хохмачу», о том, как Сакунов Герман собирался в поход на антарктический купол.
«Парень на редкость исполнительный и безотказный. Ну, понятное дело, каждый отряд хочет поручить ему какие-нибудь наблюдения. Вызываем. „От австралийцев, – говорю, – получена телеграмма: просят брать пробы снега на радиоактивность. Надо, – говорю, – уважить – котел специальной конструкции у нас есть“. Замахал руками: „Зачем мне котел, не моя специальность!“ Но характер все-таки взял свое. Приходит. „Ладно, пиши инструкцию, как обращаться с этим котлом, черт бы его побрал!“ Ну, понятное дело, в „инструкцию“ общими силами всяких научных слов навалили, отпечатали на машинке… Накануне отъезда прибегает повар Вася Кутузов. „Герман что, с ума соскочил?! Грузит на сани котел. Говорит: „Для науки“. Вы что, все… – и крутит пальцем у головы. – Это ж для щей запасной котел…“»
«А про Васю теперь, про Васю!» Про Васю Кутузова «миряне» рассказывают с десяток выдуманных и настоящих историй. Вася – лучший объект для «покупок», «ловится без наживки».
В Мирном гора продуктов. Но Вася за долгие годы хождения коком на корабле обучен хозяйской расчетливости: самый лучший кусок – на завтра. В это слабое место искусного повара и сыплются стрелы. Вдруг прибегает к Васе дежурный: «Кутузов, склад обокрали!» Слово «обокрали» для Мирного уже анекдот. Но Вася клюет. И в самом деле: в бочке, где хранилась особого сорта селедка, лежат камни и даже старые Васины сапоги. Вася ударяет в набат. Ему усиленно помогают. Чем больше удается собрать людей, тем больше потеха. Выясняется: бочку с селедкой шутники отодвинули в угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Все это я записал в беседе с людьми, зимовавшими на Востоке.
Поход к «белым пятнам»
Одному профессия – только хлеб. Счастье и радости человек ищет за кругом своей работы. Но настоящее счастье – это когда свой хлеб человек добывает любимым делом, когда профессия становится судьбой человека. Когда я думаю об этом, то вспоминаю Андрея Капицу.
Сегодня из Мирного говорил с Андреем по радио. Через пять-шесть дней начнется поход. С Востока тракторный поезд пойдет по местам, где человек никогда не бывал. На карте это огромное, чуть ли не со всю Европу пространство, нехоженое, неизученное. Географы так и зовут это место: «Район белых пятен». Можно предположить тут горы, можно предположить низменности – ничей глаз не видел этой земли. И вот теперь пятнадцать человек на тракторах «Харьковчанка» готовятся выйти в этот район. Расстояние до него – четыре с лишним тысячи километров. Это, конечно, самый тяжелый из всех походов, какие предпримут люди в наступающем году. Андрей пойдет на поезде капитаном. Последние три недели я не мог поймать его, чтобы как следует поговорить, – он готовился к переходу. Теперь разговор по радио.
– Значит, выходите?
– Выходим. Тебе в чемодан я положил письмо для жены и гостинец девчонкам. Скажи, что у нас все в порядке.
Андрею тридцать три года. Большой рост. Большой лоб. Глаза черные, быстрые. Говорит тоже быстро. Кандидат географических наук. Имеет труды. Руки в мозолях и ссадинах – умеет многое делать руками, два года назад поставил дом в Подмосковье. Увлечение – спорт. Студентом бегал сто метров со временем, близким к московским рекордам. Плавает под водой. Первым из наших аквалангистов ходил по дну Тихого океана близ острова Сахалин. Подтрунивает над отцом-академиком, который для развлечения чинит часы. Сам тоже имеет слабость: во всех походах возит с собой книги Ильфа и Петрова, «полного Пушкина» и «полного Шекспира» на английском. На книгах собраны автографы многих антарктических станций. Книги эти побывали на Полюсе недоступности, на Востоке, в Мак-Мёрдо, на Южном полюсе.
На этот раз Андрей добирался в Антарктиду на самолете. Всю дорогу много работал. В самолете помогал объясняться с радистами чужих аэродромов. На остановках был переводчиком во всех беседах и на пресс-конференциях. Это его четвертое путешествие в Антарктиду. Первое было в самую первую экспедицию. Ему исполнилось тогда двадцать четыре. После Московского университета изучал образование гор и русл рек. Готовилась экспедиция – его спросили: «Поедешь?» Он думал одну секунду: «Поеду!»
Сейчас с улыбкой вспоминает первую экспедицию: «Никто толком не знал, что это за земля Антарктида. Считалось: нужны там очень разносторонние люди. Срочно пришлось освоить профессии водителя, радиста, переводчика, кинооператора, взрывника. На пяти грузовиках поехали за взрывчаткой. Склад находился в бывшем лесном монастыре под Владимиром. Остановились около речки. „Почему нет моста?“ – „А тут недавно почему-то машина разорвалась. В щепки…“ Переглянулись. Пошли в объезд к другому мосту.
Была и смешная история. Для Антарктиды сделали образцы специальной одежды. Дали попробовать – удобна ли? Я как раз ехал проверить прибор в термокамере. Решил – заодно проверю, хорошо ли греет костюм. Залез. Температуру попросил поставить морозную, градусов в шестьдесят… Выдержал. Но вылез – зуб на зуб не попадает. Шум поднял: «Что за одежда такая!» Модельеры всплеснули руками: «Это ж не настоящая, это только макет…»»
Так было при первых сборах. Теперь – в четвертый раз Антарктида.
«Меня спрашивают, почему я снова и снова возвращаюсь в Антарктиду? Прежде всего потому, что мне там нравится. Я люблю эти бесконечные пространства, покрытые застругами снега, высокие пики, величественные ледники.
Я люблю слушать грохот тракторных гусениц, гул вертолетов, крики и возгласы людей, возящихся с оборудованием и транспортными машинами. Люблю и завывание ездовых лаек, которые еще нужны для спасательных партий.
Я люблю это все как символ торжества жизни над безжизненной страной. Люблю хриплые крики поморников, люблю потешных пингвинов, тюленей, сопящих у своих отдушин, круглые спины китов. Больше всего, пожалуй, я люблю сознание вызова, брошенного природе, потому что Антарктида требует суровой игры».
Так сказал знаменитый полярник старшего поколения – американский адмирал Бэрд. Андрей нашел бы, наверно, другие слова для ответа. Но смысл их, пожалуй, был бы таким же.
За плечами Андрея четыре дальних похода в глубь Антарктиды. Два из них делают славным каждое имя участников. 1958 год – поход к Южному полюсу. К Южному полюсу норвежцы, американцы и англичане шли короткой дорогой от моря Росса. Путь «Харьковчанок» из Мирного был в два раза длиннее. Две тысячи семьсот километров пути и непрерывной работы.
«Водителей не хватало. За рычаги вездеходов садились ученые. На застругах машину швыряло сильнее, чем лодку в штормовую погоду. Сыпучий снег. Скорость – пять километров в час. В день – сорок километров. Через каждый час остановка: взрывами мерили толщину ледника, делали магнитные съемки. Мерили температуру, давление, ветер. Характер застругов, облачность, возвышение ледника – все помечалось на картах и в дневниках. Шли по компасу. Временами машины терялись. Хватились однажды: нет Вадима Панова. Назад по следам. В двадцати километрах нашли…
Ровно три месяца шли «Харьковчанки» к Южному полюсу… Десять часов вечера. Американцы не ждали гостей – в последние сутки по твердому снегу мы отмахали сто пятьдесят километров. Выходим. Бочки грудой лежат, над снегом дымок. Спустились в тоннель. Дома под общей крышей. Ни одного человека. Слышно музыку. Открываем дверь и попадаем под луч прожектора – американцы смотрели кино. Если б вошли привидения, был бы тот же эффект: четверть минуты немая сцена, и взрыв ликования…
В детстве я думал: полюс – это какой-то бугор. Ничего похожего – ровное место без всяких примет, такое же, как и на двести километров вокруг. Точка полюса обведена кругом из бочек. Постояли всей группой на точке. Подняли наш флаг. Объехали полюс на «Харьковчанках» – «кругосветное путешествие». Образцы льда. Магнитные измерения. Уточнили толщину льда над полюсом. И снова дорога, теперь уже к дому, но столь же длинная, однообразная и тяжелая. Ремонт на дороге. Еда на дороге. Сон на дороге. Досуга в походе нет – работа, сон, еда. Еда, сон, работа…»
Новый поход. Самый трудный из всех, которые были. Андрей идет капитаном. Берет на плечи много разных забот: люди, наука, хозяйство. По профессии он гляциолог – человек, изучающий льды. Дорогой будет делать кровное свое дело. Но в любую минуту может сесть и в кресло водителя, может помочь товарищу по науке, если будет нужно – станет на его место. Это значит, надо хорошо знать, как вести работу по всей обширной программе, надо уметь обращаться с десятками современных приборов. Капитан должен хорошо знать радиотехнику, астрономию, штурманское дело. Должен служить примером в походном быту. У него больше, чем у других, должно быть развито «чувство льда». Никакие приборы не могут угадать ледовую трещину. Только «чувство льда», приобретенное опытом, может уберечь от беды. За капитаном последнее слово в любом споре, в любом решении. Конечно, на все капитана не хватит. Поэтому люди для такого похода подбираются особенно тщательно, и, конечно, не по бумажной анкете.
Я не знаю в лицо всех участников перехода. Трое вместе с Андреем летели из Москвы самолетом. Это друзья. Вместе мерили лед в Антарктиде, в Подмосковье вместе собирали грибы, спорили, обсуждали планы новых работ и походов. И вот опять вместе. Андрей в самолете рассказывал мне о друзьях.
«Олег Сорохтин. Правдолюбец и умница. Честный и скромный до болезненности. Автор новейших электронных устройств для сейсмических измерений. Сам и проверяет работу приборов в условиях Антарктиды. Его методом сейсморазведки пользуются все иностранные экспедиции. Ходил на Полюс недоступности. Романтик. Предан науке. За всю зимовку ни разу не был в кино – „нет времени“. Книги, книги…
Казарин Николай Иванович – старший из нас. Буровой инженер. Мастер спорта по плаванию. Был чемпионом страны на длинных дистанциях. На Волге после войны состоялся заплыв на семьдесят километров. По холодной воде из сотни пловцов к финишу прибыли только пятеро. Он был в этой пятерке…
В третьего влюбляются не только девушки, но и ребята. Видел улыбку? Любит посмеяться, побалагурить. Игорь Зотиков. Добрый, общительный. Такой человек во всяком походе – витамин для души. Парашютист, пятнадцать раз прыгал. Сам признается: «Для тренировки воли. Боялся. Но виду не показал». Альпинист. Облазил Кавказ, имеет первый спортивный разряд. И «присох» к Антарктиде. Талантливый физик. 8 марта у него день рождения. Вот берегу подарок – письмо от жены. Специально написано для этого дня…»
Такие друзья у Андрея. Не всем из них повезло. Сегодя в Мирный самолетом с Востока привезли магнитолога Медведева Николая Дмитриевича. Очень расстроен. Не перенёс высотной акклиматизации. Разболелись сердце и печень. Я пришел его навестить. Врач замахал руками – нужен полный покой.
И еще одно известие: слёг весельчак Игорь Зотиков – аппендицит. Тоже привезут в Мирный. Можно понять его огорчение. Прислал полную печали и юмора радиограмму «Никогда не думал, что на пути человека может стать какой-то жалкий отросток кишки. Пойдут без меня».
Замену выбывшим уже подыскали. Все в Мирном мысленно желают удачи пятнадцати смельчакам. Впереди четыре с лишним тысячи километров. Предполагают и четыре тысячи метров высоты ледника. На такой высоте летчикам не разрешают летать без кислородных приборов. Такие приборы в поезде есть. Однако больше беспокоит не высота, а ледовые трещины. И где-то в пути кончится горючее – с самолетов будут сбрасывать бочки. Но главное – трещины. Их много вблизи Молодежной.
Из всех ледовых опасностей самое страшное – трещины. Тут, в Антарктиде, я прочел, как погибли спутники австралийского полярника Моусона.
Был тихий солнечный день. Моусон ехал на упряжке собак. Сзади на такой же упряжке ехал Ниннис. Третий – Мерц – бежал впереди на лыжах. В одном месте Мерц поднял палку: опасность! Первая упряжка проскочила. Трещина показалась Моусону не очень опасной. Но сзади раздался визг собаки. Оглянувшись, Мерц и Моусон последней упряжки не увидели. Вот что рассказывал сам Моусон: «Позади меня ничего не было видно, кроме следов от моих саней. Где же был Ниннис со своими санями? Я поспешил назад по своему пути, думая, что подъем поверхности загораживал нам вид. Однако дело обстояло не так счастливо, потому что я оказался у зияющей дыры метра в три шириной. Снежная крышка трещины, которая так мало беспокоила меня, проломилась. С той стороны к ней подходили следы двух саней, по эту сторону следы продолжались только от одних моих саней».
Двое людей в ужасе стояли у трещины. На глубине сорока метров виднелся единственный выступ, а дальше черная бездна. На выступе лежали мертвые собаки и мешок с продовольствием. Из бездны на отчаянный зов никто не откликнулся. Веревок, какие уцелели, не хватило даже спуститься до выступа. Двое остались без друга, без пищи, погиб и корм для собак. До базы было пятьсот километров.
Шли, питаясь мясом собак. Мерц погиб через двадцать три дня от истощения и цинги. Моусон остался один. В какой-то день, поднимаясь по склону, Моусон не избежал трешины и полетел в пропасть, но сани задержались, и он повис на веревке. Смерть глядела на человека из темноты. Собрал все силы, всю волю, на руках подтянулся, преодолел четыре метра над черной глубиной, оперся на снежную корку, но корка обрушилась, и человек опять повис на веревке. Он не помнит, как ему удалось второй раз подтянуться…
Трагедии повторялись не один раз. Падали и бесследно исчезали в трещинах люди, сани и тракторы. Трагедия повторилась только что в двадцати километрах от Мирного. Механик Анатолий Щеглов и двое ученых – Владимир Тюльпин и Игорь Пронин – вышли в недолгий ледовый поход. В условленное время они не вернулись. Из Мирного вылетел самолет. В нужном районе трактора не было. Стали пристальней осматривать каждый километр льда. Трещина!.. Спасательная группа на тросах спустилась в провал. Трое людей, трактор и тяжелые сани застряли на глубине двадцать метров. Механик Анатолий Щеглов погиб при падении, Тюльпин и Пронин тяжело ранены. В это время я не был в поселке и не видел печальной картины последних проводов человека.
«Трещины… Бойтесь трещин», – напутствовал Трешников Андрея Капицу и его спутников.
Лучшее из лекарств
Дни, когда на душе «начинает морозить», бывают у каждого человека. Лучшее из лекарств от хандры – шутка, веселый розыгрыш. В Мирном дня не бывает без «хохмы». И до меня добрались. Утром получаю радиограмму. Все чин чином – бланк с пингвином и государственным гербом, а дальше слова: «Антарктида, Мирный. Корреспонденту „Комсомольской правды“. В районе Мирного в пятницу ожидается падение большого метеорита. Срочно сообщи, сколько строк об этом можешь передать в воскресный номер». Улыбнувшись, прошу бланк телеграммы. За окошком притихли в предвкушении веселых минут. Пишу: «Предположения неверны. Метеорит упадет в районе Эйфелевой башни… Всем привет просил передать Бабарыкин».
Виталий Кузьмич Бабарыкин – главный «хохмач» поселка. Но оказалось: на этот раз он был ни при чем. Сами радисты, уловив тон телеграмм для меня из редакции, решили устроить «покупку»…
Вечером у Виталия Кузьмича с наслаждением вспоминаются все удачные «покупки» этого года. Рассказчик чуть только напомнит, а уже хохот – все перипетии «покупок» известны до мельчайших подробностей. «Валь, а ну покажи корреспонденту, как штаны держатся…»
Магнитолог Валентин Иванов отрезал у штанов все металлические пуговицы, променял пояс с железной пряжкой на пояс с медной. Сапоги с гвоздями нельзя носить – поменял на резиновые. Часы – нельзя, ножик – нельзя. «Не человек, а немагнитная шхуна „Заря“. Точно!» Время от времени магнитологу потихоньку кладут в карман какую-нибудь железку. У приборов бешено отклоняются стрелки. Магнитолог потирает руки и пишет в дневник: «Магнитное возмущение». Но вот он приходит в столовую, и пять человек подряд осведомляются: «Говорят, сегодня магнитная буря?..» Магнитолог лезет в карман и с расстановкой произносит подходящее случаю слово. Но хохот стоит такой, что обижаться нельзя. Покажи «слабину» – пропал.
«Кузьмич, ты про котел расскажи… Вот штука была!» Кузьмич мешает ложечкой чай, повествует без улыбки, как и подобает главному «хохмачу», о том, как Сакунов Герман собирался в поход на антарктический купол.
«Парень на редкость исполнительный и безотказный. Ну, понятное дело, каждый отряд хочет поручить ему какие-нибудь наблюдения. Вызываем. „От австралийцев, – говорю, – получена телеграмма: просят брать пробы снега на радиоактивность. Надо, – говорю, – уважить – котел специальной конструкции у нас есть“. Замахал руками: „Зачем мне котел, не моя специальность!“ Но характер все-таки взял свое. Приходит. „Ладно, пиши инструкцию, как обращаться с этим котлом, черт бы его побрал!“ Ну, понятное дело, в „инструкцию“ общими силами всяких научных слов навалили, отпечатали на машинке… Накануне отъезда прибегает повар Вася Кутузов. „Герман что, с ума соскочил?! Грузит на сани котел. Говорит: „Для науки“. Вы что, все… – и крутит пальцем у головы. – Это ж для щей запасной котел…“»
«А про Васю теперь, про Васю!» Про Васю Кутузова «миряне» рассказывают с десяток выдуманных и настоящих историй. Вася – лучший объект для «покупок», «ловится без наживки».
В Мирном гора продуктов. Но Вася за долгие годы хождения коком на корабле обучен хозяйской расчетливости: самый лучший кусок – на завтра. В это слабое место искусного повара и сыплются стрелы. Вдруг прибегает к Васе дежурный: «Кутузов, склад обокрали!» Слово «обокрали» для Мирного уже анекдот. Но Вася клюет. И в самом деле: в бочке, где хранилась особого сорта селедка, лежат камни и даже старые Васины сапоги. Вася ударяет в набат. Ему усиленно помогают. Чем больше удается собрать людей, тем больше потеха. Выясняется: бочку с селедкой шутники отодвинули в угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14