В то же время в Паунвере, в так называемой нижней деревне, распространяется слух, будто юлесооский Тоотс, тот самый Йоозеп Тоотс, тот, который служил в России управляющим, собирается строить дом. И пока еще робко, исподволь, но все же набирает силу еще один слушок: будто бы жена этого самого Йоозепа, прежняя раяская Тээле, ушла от своего мужа. Причиной последнего обстоятельства считают дурной характер Тоотса, его склонность к ссорам, тягу к вину и тому подобное. Он вроде бы даже побил разок свою молодую жену и оттаскал ее за волосы. Что же до бревен, так старший сын мастера-портного Кийра Йорх под честное слово обещал доказать, что они украдены в каком-нибудь лесу.
Сам Тоотс обо всем этом пока что и понятия не имеет, однако замечает все же, что в деревне на него поглядывают словно бы с подозрением. Те, кто прежде здоровались с ним, теперь при встрече отворачивают голову в сторону или же опускают глаза, когда же он здоровается первым, отвечают едва заметным кивком и ускоряют шаг.
В один из дней, когда Тоотс и Либле везут по дороге бревна, юлесооский хозяин спрыгивает со своего воза, угощает звонаря куревом и говорит:
– Послушай, Либле, мне сейчас вспомнилась одна вещь. Жители деревни стали меня чуждаться, с чего бы это?
– Как так – чуждаться?
– Ну, словно бы опасаются. Может, старый школьный друг Кийр опять пустил про меня какую-нибудь сплетню?
– Ну, сплетен в Паунвере вроде как всегда хватало, – отвечает Либле. – А теперь и того больше, вечера долгие, чего еще и делать людям, как убить время, ежели языки не почесать.
– Так-то оно так, только почему говорят все об одном и том же человеке?
– Про кого это вы, господин Тоотс?
– Про себя самого.
– Ну, будто уж только про вас и говорят – этого никак не скажешь. Бывает и о других тоже, но в последнее-то время и впрямь вроде как больше всего про вас.
– Вот-вот, о том я речь и веду! Я сразу понял – тут что-то нечисто. Вообще-то мне от этого ни холодно, ни жарко, но узнать все же любопытно. Имей в виду, и мои вечера тоже долгие и скучные. Представь только, Либле, какую игру завела со мною та же Тээле! Думаешь, мне сладко?!
– Нет, ну, дорогой Йоозеп, про это чего и говорить! Как же оно может быть сладко! Я куда как старый и безголовый, но столько-то еще разумею, что такие дела никак не радуют. Ну да, стало быть – о чем в деревне более всего болтают…
Звонарь пересказывает Тоотсу паунвереские новости, вернее, те истории, которые в Паунвере за новости считают. При этом он искоса посматривает на молодого хозяина, примечая, как на того действуют его слова.
– Только болтовню-то эту не стоит принимать близко к сердцу, – успокаивает он время от времени Тоотса.
Йоозеп слушает молча, иной раз даже и охает, но когда Либле доходит до воровства бревен, не в силах сдержать смеха.
– И только подумайте, – склоняет звонарь голову набок, – есть такие, которые вроде как верят. Прошлым воскресеньем зашел я в корчму, ну, так… пропустить чарку другую. А Ух-Петух-Который-Моложе цоп меня за рукав, оттащил в сторонку и спрашивает вроде как всерьез: «Из чьего леса вы бревна-то таскаете? Говори смело, я ведь раззванивать не стану».
– Ну а ты что?
– Ну что я – у меня уже вроде как сверчок в голове стрекотал. Вот я и говорю: «Откуда придется, то тут, то там берем». И еще: «Всё из одного да из одного леса вроде как не годится, того и гляди пронюхают да следить начнут».
– А что Ух-Петух?
– А Ух-Петух говорит мне: «рисковые вы парни. Чертовски рисковые!» И еще: «Есть все же и в наших краях мужики, что надо». А потом еще сверх всего и добрый совет дал: «Но купить-то вам, шельмецам, тоже надобно, штук двадцать. Не то, ежели вы все украдете, можете и погореть».
– Хм-хью-хьюх, пых-пых-пых! – смеется Тоотс.
Но это уже не тот его прежний смех, веселый и беззаботный, когда и сердце тоже смеялось. Сегодняшний смех быстро обрывается, словно бы застывает на зимнем морозе, лицо молодого хозяина вновь становится озабоченным.
Тээле, Тээле! Выходит, напрасно Тоотс закрывал рукавицей глаза своей молодой жене, когда они выезжали из ворот хутора Рая? Для того, чтобы Тээле никогда не смогла найти дорогу назад в родительский дом, чтобы до самой смерти оставалась там, куда отвозил ее свадебный поезд; но вот прошло совсем немного времени, и все получилось совсем наоборот: его молодая жена не находит больше дорогу в мужний дом.
А этот предсвадебный вечер, когда она, узнав от Пеэтера Лесты, что Арно Тали опять появился на горизонте, уединилась вдруг в задней комнате и сидела там, пригорюнившись, возле стола! В конце концов, не единственная ли причина всех этих, и прежних и теперешних, капризов – Арно Тали? А как она целое лето водила за нос Кийра!
Но если оглянуться назад, на школьные годы – Тээле заставляла мучиться и самого Тали… из-за Яана Имелика. Как бы то ни было, похоже, что сердце его теперешней жены гложет какой-то неведомый червь, и это вынуждает ее в свою очередь изводить окружающих. Тээле никогда не дарила надолго своей благосклонности тому, в ком сама находила расположение, а тем более – больше чем расположение. Всегда-то у нее оказывались какие-то дела с кем-нибудь третьим, кто как раз наоборот – и не добивался ее вовсе.
И долго ли теперь будут продолжаться такие взаимоотношения между ним, Тоотсом, и его женою? Неужели лишь затем и была сыграна свадьба, чтобы вся паунвереская пыль «опять» крутилась вокруг него? Или Тээле нравилось, чтобы именно о ней самой, только о ней, о раяской хозяйской дочери шли в Паунвере разговоры? Если она теперь хочет показать свое упрямство перед всей большой деревней, тогда, конечно же, игра Зари и Заката затянется надолго. И разве не было бы в таком случае все же самым разумным подчиниться верховодству Тээле? Но если все-таки она ушла только потому, что на хуторе Юлесоо нет для нее места – что тогда? А вот что: он, так сказать, отдаст себя на произвол жены, а жена все равно останется в Рая – до тех пор, пока на хуторе Юлесоо не будет готов новый дом. И при всем при том яснее ясного: Тээле никогда не подарит надолго своей благосклонности тому, кого получит в полное свое распоряжение…
– Чего ж это вы так опечалились, Йоозеп? – Либле вопросительно смотрит в лицо Тоотса. – Никак я опять по своей дурости дал маху, вывалил перед вами весь этот сор. Так ведь? Но что поделаешь, ежели язык без костей.
– Не беда. Это даже и к лучшему, буду хоть примерно знать, что обо мне болтают.
– Нет, ну… – звонарь хочет что-то возразить, но бросает взгляд через плечо на свои сани и осекается. Одно из двух: либо с его возом творится неладное, либо позади появилось что-то интересное, Либле останавливается и оборачивается назад всем туловищем.
– Ежели мой один глаз не врет, – говорит он затем, – мужики, вон те, что следом за нами тащатся, не из наших краев.
– Что ты сказал? – Тоотс оглядывается.
– Те мужики, – показывает Либле рукой, – вроде, как и впрямь не из Паунвере.
– Кто бы это мог быть? – Тоотс тоже останавливается.
Но чужаки еще слишком далеко, поди узнай, кто они. Нагруженные бревнами возы двигаются вперед медленно, небось, путники все равно их догонят. Спустя несколько минут хозяин Юлесоо вновь смотрит назад, вглядывается пристальнее и усмехается:
– Останови лошадей! – кричит он Либле. – Подождем этих двоих. Покурим.
– Что так? Вы знаете их?
– Хм-хью-хьюх!
– Кто ж это?
– Подождем, подождем, небось, сам увидишь.
Звонарь нетерпеливо переминается с ноги на ногу, моргает своим маленьким глазом и шевелит усами.
– Хе-е, – восклицает он, наконец, – это ж наши свадебные гости! Тот, в синем пальто – Лутс, а второй… Ну, черт возьми, как же его звали-то? Ну да, торговец Носов или как его там.
– Киппель, Киппель, – поправляет его Йоозеп. – Носов давно умер, он уже не может приехать в Паунвере.
– Да, ваша правда, Киппель, – кивает головой Либле, мгновение что-то соображает, затем бормочет: – А с чего это они снова сюда пожаловали? Свадьба позади, у кого ж есть теперь время снова возиться с ними… в разгар работы?
– Хм-хьюх, – улыбается Тоотс, – чего там, тоже к работе приставим. Велим возить бревна, камни… пускай поворочают, пускай испытают свою кость. Поди знай, может, они тоже задумали выучиться на управляющих, как Хейнрих Георг Аадниель прошлым летом.
Горожане тем временем подходят ближе и в свою очередь пристально вглядываются в возчиков бревен.
– Ог-го-о! – восклицает Киппель, ускоряя шаг. – Это же господин опман собственной персоной! Здрасьте и – Бог в помощь! Ну, это не иначе как божье провидение, что я свою бутылку «Сараджева» не позабыл!
С этими словами он сует свои «три звездочки» под нос юлесооскому молодому хозяину и с пристрастием наблюдает, какое это произведет впечатление. На сей раз на плечах торговца вполне приличное пальто с бархатным воротником, на ногах – новые «бахилы», на голове – шапка с блестящим козырьком, лицо предпринимателя чисто выбрито, лишь на подбородке сохранена та самая, знакомая нам еще по рождеству «пятикопеечная кисточка». Настроение у него отличное и дух, как всегда, предприимчив.
– Так, – произносит он, – а теперь, господин опман, еше второй глоток для ровного счета и дайте своему помощнику тоже немного отхлебнуть.
Наконец Лутс в своем долгополом синем пальто (а может, долгополое синее пальто на своем Лутсе) тоже нагоняет возчиков бревен.
– Здравствуй, школьный друг Тоотс! Ты, как я вижу, задумал дом строить?
– Здравствуй, школьный друг Лутс! Да, есть такое решение и желание.
– Надеюсь, ты не двухэтажный строишь? – вновь принимается Лутс дудеть в свою старую изрядно затасканную дудку. – Вообще-то двухэтажные дома очень хороши и практичны, но знаешь ли… слышимость в них полная. Нет покоя.
– Хо! – Йоозеп смеется. – Мне бы хоть одноэтажный поднять!
– Благословение Господу! – Лутс облегченно вздыхает. – Не выношу многоэтажных домов. Будь у меня возможность, я бы снял с них все вторые этажи, словно крышки, и положил рядком друг подле друга – так, примерно, поступает кошка с загрызенными мышами. Ну а теперь давайте-ка двигаться дальше, поговорим по дороге. Ах да, Тали и Леста передают привет – тебе, Йоозеп, и всем жителям Паунвере. От Пеэтера Лесты кроме того есть еще и письмо.
Тоотс вскрывает конверт. Онемевшие от холода пальцы находят в нем исписанный листок и две-три цветные бумажки.
– Да, Пеэтер Леста – человек слова! – восклицает Тоотс радостно. И помахав банкнотами, обращается к Либле: – Кристьян, деньги идут!
– Вот и славно, вот и славно! – кивает звонарь. – И впрямь – человек слова.
Пробежав глазами письмо хозяин Юлесоо вновь радостно восклицает:
– Видали, видали! Еще и в долг обещает дать, ежели меня очень уж припрет. Вот это человек! Вот это школьный друг! Молодец, Пеэтер Леста!
– Да, вообще-то у него большого изъяна нет, – подтверждает Киппель, – разве что иной раз чересчур остер на язык.
– Так-то оно так, – возражает Тоотс, – но не забывайте, господин Киппель, что Леста – писатель. У писателя должен быть острый язык.
– Пусть себе будет, какой есть, – ворчит делец, – спор заводить из-за этого не стоит.
Как видно, у Киппеля имеются свои основания для недовольства Лестой.
VII
Таким образом, этот «караван» добирается до поворота к хутору Юлесоо, тут предприниматель вдруг останавливается.
– Ну, господа, – говорит он, – придержите немного лошадей! Выпьем по глотку на прощанье.
– На прощанье?! – удивляется Тоотс. – Кто это собирается прощаться?
– Ну… мы с господином Лутсом отправимся дальше, в сторону Паунвере.
– Вот те на! – Тоотс останавливает лошадь. – Куда же вы путь держите? Я был уверен, что вы в Юлесоо идете.
– Небось, зайдем и в Юлесоо, но как-нибудь в другой раз.
– Странное дело, – мотает головой юлесооский хозяин. – Ежели это не особенно большой секрет, скажите хотя бы, куда вы идете? Черт подери, я никогда не был таким любопытным, как сегодня. Куда ты идешь, Лутс? Да еще так торопишься?
– Я… – тычет Лутс в пространство большим пальцем руки, – пойду ненадолго туда… туда, дальше.
– Гм, назад ты, само собой разумеется, не пойдешь.
Возникает короткая пауза. Тоотс с улыбкой чешет у себя в затылке. Либле сворачивает цигарку и словно бы, между прочим, подходит поближе. В низине, за болотом, в ослепительных лучах заходящего солнца, будто в огне, пылают окна паунвереских домов.
– Хорошо же, – вновь заговаривает Тоотс, – идите себе, куда вам надо, но прежде вы все же могли бы зайти в Юлесоо. Пообедаем вместе, подкрепимся, успеете еще и дальше пойти. Вечер длинный.
– Не знаю, – предприниматель пожимает плечами. – Господин Лутс, может быть, и мог бы к вам завернуть, ему не так далеко до места, как мне.
– Как? Разве вы не одной дорогой пойдете?
– Одной дорогой мы пойдем только до Паунвере.
– Ну и дела, чем дальше, тем заковыристее! – Хозяин Юлесоо обменивается со звонарем многозначительным взглядом. Затем говорит горожанам: – Нет, дорогие друзья, не заставляйте себя долго просить, порадуйте меня, зайдите в Юлесоо хотя бы на четверть часика. – И про себя добавляет: «Может, тогда все же нападу на след вашего секрета». Киппель и Лутс в свою очередь обмениваются взглядами – но уже вопросительными.
– Пошли! – произносит, наконец, Лутс.
– Но… – предприниматель пощипывает свою похожую на кисточку бородку, – но только на четверть часика, как сказал господин опман.
– Это уже мужской разговор! – восклицает Тоотс, и обоз вновь трогается.
По дороге Тоотс касается рукава отливающего рачьей синевой пальто Лутса и тихонько спрашивает:
– Скажите все же, мой друг, куда вы с Киппелем направляетесь?
– Лично я пойду на хутор Рая. Ты что, позабыл – Лийде, твоя свояченица, приглашала меня погостить? Теперь я об этом приглашении вспомнил и… Надеюсь, смогу там два-три дня спокойно поработать. Я как раз пишу вторую часть повести «Весна».
– Ах та-ак! – растягивая слова, произносит юлесооский хозяин. – Что же ты сразу не сказал?
– Это должно оставаться в тайне. Таково желание господина Киппеля. Пока он сам не заговорит об этом, я тоже обязан молчать.
– В таком случае, куда же он сам направляется?
– Этого я вроде бы не имею права сказать.
– Не валяй дурака! Говори скорее!
Но Лутс все же считает своим долгом еще немного повалять дурака, показать, что он человек чести, – мол, погляди, Тоотс, как тяжело мне открывать чужую тайну. Но именно в тот момент, когда устои его, Лутса, чести начинают шататься, то есть, когда ему и самому уже не терпится удивить школьного друга, время для этого уже упущено. Господин Киппель внезапно обращается к Тоотсу и начинает ему объяснять модные новшества строительного искусства. Это объяснение продолжается до самых ворот хутора Юлесоо. Продолжается даже и во дворе. Но тут Йоозеп Тоотс замечает вдруг нечто такое, что мгновенно заставляет его позабыть как свое любопытство, так и новшества строительного искусства: во дворе, возле ворот гумна стоит его свадебная лошадь и те самые расписанные цветами сани, в которых он вез Тээле. Сомнений быть не могло: в Юлесоо приехал кто-то с хутора Рая.
Йоозеп уже срывается с места, чтобы бежать в дом, но делает по направлению к крыльцу лишь три-четыре неуверенных шага и останавливается. «Время терпит, – бормочет он себе под нос, – незачем врываться в дом сломя голову!» Затем, обращаясь к Либле, произносит почти спокойно: – А теперь подъезжай аккуратненько к штабелю, чтобы сегодняшние бревна снова в снег как попало не вывалить.
– Хо! – Либле берет под уздцы первую лошадь, – промашка не каждый день бывает.
В этот момент дверь дома распахивается, и на пороге появляется юлесооский батрак Михкель, в руках у него плетеная дорожная корзина.
Из-за его спины выглядывает молодая, по-зимнему одетая женщина, увидев посторонних, она на мгновение исчезает, затем вновь появляется в поле зрения и твердым шагом идет во двор.
Киппель задирает вверх свою бородку-кисточку, внимательно смотрит на женщину, наконец сдергивает со своей головы шапку, щелкает каблуками «бахил», кланяется и учтиво произносит:
– Добрый вечер, госпожа Тоотс!
– Добрый вечер, добрый вечер! – с удивлением отвечает молодая женщина. – Господин Киппель… если не ошибаюсь?
– Точно, он, – подтверждает предприниматель и вновь отвешивает поклон. – Собственной персоной.
– Но откуда, но как вы тут очутились? – Тээле подходит ближе и протягивает Киппелю руку. – Ах, – восклицает она испуганно, – господин Лутс тоже здесь! Здравствуйте! Подумать только! Как вы…
– … опять тут оказались? – подхватывает Лутс.
– Нет, нет! Это было сказано вовсе не в смысле «опять»! Очень приятно увидеть старых знакомых! Такой сюрприз! Будьте…
Тээле делает жест, как бы приглашая гостей в дом, но – закусывает губу и смотрит на сани, куда Михкель тем временем уже поставил дорожную корзину. Воцаряется недолгое, но неловкое молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Сам Тоотс обо всем этом пока что и понятия не имеет, однако замечает все же, что в деревне на него поглядывают словно бы с подозрением. Те, кто прежде здоровались с ним, теперь при встрече отворачивают голову в сторону или же опускают глаза, когда же он здоровается первым, отвечают едва заметным кивком и ускоряют шаг.
В один из дней, когда Тоотс и Либле везут по дороге бревна, юлесооский хозяин спрыгивает со своего воза, угощает звонаря куревом и говорит:
– Послушай, Либле, мне сейчас вспомнилась одна вещь. Жители деревни стали меня чуждаться, с чего бы это?
– Как так – чуждаться?
– Ну, словно бы опасаются. Может, старый школьный друг Кийр опять пустил про меня какую-нибудь сплетню?
– Ну, сплетен в Паунвере вроде как всегда хватало, – отвечает Либле. – А теперь и того больше, вечера долгие, чего еще и делать людям, как убить время, ежели языки не почесать.
– Так-то оно так, только почему говорят все об одном и том же человеке?
– Про кого это вы, господин Тоотс?
– Про себя самого.
– Ну, будто уж только про вас и говорят – этого никак не скажешь. Бывает и о других тоже, но в последнее-то время и впрямь вроде как больше всего про вас.
– Вот-вот, о том я речь и веду! Я сразу понял – тут что-то нечисто. Вообще-то мне от этого ни холодно, ни жарко, но узнать все же любопытно. Имей в виду, и мои вечера тоже долгие и скучные. Представь только, Либле, какую игру завела со мною та же Тээле! Думаешь, мне сладко?!
– Нет, ну, дорогой Йоозеп, про это чего и говорить! Как же оно может быть сладко! Я куда как старый и безголовый, но столько-то еще разумею, что такие дела никак не радуют. Ну да, стало быть – о чем в деревне более всего болтают…
Звонарь пересказывает Тоотсу паунвереские новости, вернее, те истории, которые в Паунвере за новости считают. При этом он искоса посматривает на молодого хозяина, примечая, как на того действуют его слова.
– Только болтовню-то эту не стоит принимать близко к сердцу, – успокаивает он время от времени Тоотса.
Йоозеп слушает молча, иной раз даже и охает, но когда Либле доходит до воровства бревен, не в силах сдержать смеха.
– И только подумайте, – склоняет звонарь голову набок, – есть такие, которые вроде как верят. Прошлым воскресеньем зашел я в корчму, ну, так… пропустить чарку другую. А Ух-Петух-Который-Моложе цоп меня за рукав, оттащил в сторонку и спрашивает вроде как всерьез: «Из чьего леса вы бревна-то таскаете? Говори смело, я ведь раззванивать не стану».
– Ну а ты что?
– Ну что я – у меня уже вроде как сверчок в голове стрекотал. Вот я и говорю: «Откуда придется, то тут, то там берем». И еще: «Всё из одного да из одного леса вроде как не годится, того и гляди пронюхают да следить начнут».
– А что Ух-Петух?
– А Ух-Петух говорит мне: «рисковые вы парни. Чертовски рисковые!» И еще: «Есть все же и в наших краях мужики, что надо». А потом еще сверх всего и добрый совет дал: «Но купить-то вам, шельмецам, тоже надобно, штук двадцать. Не то, ежели вы все украдете, можете и погореть».
– Хм-хью-хьюх, пых-пых-пых! – смеется Тоотс.
Но это уже не тот его прежний смех, веселый и беззаботный, когда и сердце тоже смеялось. Сегодняшний смех быстро обрывается, словно бы застывает на зимнем морозе, лицо молодого хозяина вновь становится озабоченным.
Тээле, Тээле! Выходит, напрасно Тоотс закрывал рукавицей глаза своей молодой жене, когда они выезжали из ворот хутора Рая? Для того, чтобы Тээле никогда не смогла найти дорогу назад в родительский дом, чтобы до самой смерти оставалась там, куда отвозил ее свадебный поезд; но вот прошло совсем немного времени, и все получилось совсем наоборот: его молодая жена не находит больше дорогу в мужний дом.
А этот предсвадебный вечер, когда она, узнав от Пеэтера Лесты, что Арно Тали опять появился на горизонте, уединилась вдруг в задней комнате и сидела там, пригорюнившись, возле стола! В конце концов, не единственная ли причина всех этих, и прежних и теперешних, капризов – Арно Тали? А как она целое лето водила за нос Кийра!
Но если оглянуться назад, на школьные годы – Тээле заставляла мучиться и самого Тали… из-за Яана Имелика. Как бы то ни было, похоже, что сердце его теперешней жены гложет какой-то неведомый червь, и это вынуждает ее в свою очередь изводить окружающих. Тээле никогда не дарила надолго своей благосклонности тому, в ком сама находила расположение, а тем более – больше чем расположение. Всегда-то у нее оказывались какие-то дела с кем-нибудь третьим, кто как раз наоборот – и не добивался ее вовсе.
И долго ли теперь будут продолжаться такие взаимоотношения между ним, Тоотсом, и его женою? Неужели лишь затем и была сыграна свадьба, чтобы вся паунвереская пыль «опять» крутилась вокруг него? Или Тээле нравилось, чтобы именно о ней самой, только о ней, о раяской хозяйской дочери шли в Паунвере разговоры? Если она теперь хочет показать свое упрямство перед всей большой деревней, тогда, конечно же, игра Зари и Заката затянется надолго. И разве не было бы в таком случае все же самым разумным подчиниться верховодству Тээле? Но если все-таки она ушла только потому, что на хуторе Юлесоо нет для нее места – что тогда? А вот что: он, так сказать, отдаст себя на произвол жены, а жена все равно останется в Рая – до тех пор, пока на хуторе Юлесоо не будет готов новый дом. И при всем при том яснее ясного: Тээле никогда не подарит надолго своей благосклонности тому, кого получит в полное свое распоряжение…
– Чего ж это вы так опечалились, Йоозеп? – Либле вопросительно смотрит в лицо Тоотса. – Никак я опять по своей дурости дал маху, вывалил перед вами весь этот сор. Так ведь? Но что поделаешь, ежели язык без костей.
– Не беда. Это даже и к лучшему, буду хоть примерно знать, что обо мне болтают.
– Нет, ну… – звонарь хочет что-то возразить, но бросает взгляд через плечо на свои сани и осекается. Одно из двух: либо с его возом творится неладное, либо позади появилось что-то интересное, Либле останавливается и оборачивается назад всем туловищем.
– Ежели мой один глаз не врет, – говорит он затем, – мужики, вон те, что следом за нами тащатся, не из наших краев.
– Что ты сказал? – Тоотс оглядывается.
– Те мужики, – показывает Либле рукой, – вроде, как и впрямь не из Паунвере.
– Кто бы это мог быть? – Тоотс тоже останавливается.
Но чужаки еще слишком далеко, поди узнай, кто они. Нагруженные бревнами возы двигаются вперед медленно, небось, путники все равно их догонят. Спустя несколько минут хозяин Юлесоо вновь смотрит назад, вглядывается пристальнее и усмехается:
– Останови лошадей! – кричит он Либле. – Подождем этих двоих. Покурим.
– Что так? Вы знаете их?
– Хм-хью-хьюх!
– Кто ж это?
– Подождем, подождем, небось, сам увидишь.
Звонарь нетерпеливо переминается с ноги на ногу, моргает своим маленьким глазом и шевелит усами.
– Хе-е, – восклицает он, наконец, – это ж наши свадебные гости! Тот, в синем пальто – Лутс, а второй… Ну, черт возьми, как же его звали-то? Ну да, торговец Носов или как его там.
– Киппель, Киппель, – поправляет его Йоозеп. – Носов давно умер, он уже не может приехать в Паунвере.
– Да, ваша правда, Киппель, – кивает головой Либле, мгновение что-то соображает, затем бормочет: – А с чего это они снова сюда пожаловали? Свадьба позади, у кого ж есть теперь время снова возиться с ними… в разгар работы?
– Хм-хьюх, – улыбается Тоотс, – чего там, тоже к работе приставим. Велим возить бревна, камни… пускай поворочают, пускай испытают свою кость. Поди знай, может, они тоже задумали выучиться на управляющих, как Хейнрих Георг Аадниель прошлым летом.
Горожане тем временем подходят ближе и в свою очередь пристально вглядываются в возчиков бревен.
– Ог-го-о! – восклицает Киппель, ускоряя шаг. – Это же господин опман собственной персоной! Здрасьте и – Бог в помощь! Ну, это не иначе как божье провидение, что я свою бутылку «Сараджева» не позабыл!
С этими словами он сует свои «три звездочки» под нос юлесооскому молодому хозяину и с пристрастием наблюдает, какое это произведет впечатление. На сей раз на плечах торговца вполне приличное пальто с бархатным воротником, на ногах – новые «бахилы», на голове – шапка с блестящим козырьком, лицо предпринимателя чисто выбрито, лишь на подбородке сохранена та самая, знакомая нам еще по рождеству «пятикопеечная кисточка». Настроение у него отличное и дух, как всегда, предприимчив.
– Так, – произносит он, – а теперь, господин опман, еше второй глоток для ровного счета и дайте своему помощнику тоже немного отхлебнуть.
Наконец Лутс в своем долгополом синем пальто (а может, долгополое синее пальто на своем Лутсе) тоже нагоняет возчиков бревен.
– Здравствуй, школьный друг Тоотс! Ты, как я вижу, задумал дом строить?
– Здравствуй, школьный друг Лутс! Да, есть такое решение и желание.
– Надеюсь, ты не двухэтажный строишь? – вновь принимается Лутс дудеть в свою старую изрядно затасканную дудку. – Вообще-то двухэтажные дома очень хороши и практичны, но знаешь ли… слышимость в них полная. Нет покоя.
– Хо! – Йоозеп смеется. – Мне бы хоть одноэтажный поднять!
– Благословение Господу! – Лутс облегченно вздыхает. – Не выношу многоэтажных домов. Будь у меня возможность, я бы снял с них все вторые этажи, словно крышки, и положил рядком друг подле друга – так, примерно, поступает кошка с загрызенными мышами. Ну а теперь давайте-ка двигаться дальше, поговорим по дороге. Ах да, Тали и Леста передают привет – тебе, Йоозеп, и всем жителям Паунвере. От Пеэтера Лесты кроме того есть еще и письмо.
Тоотс вскрывает конверт. Онемевшие от холода пальцы находят в нем исписанный листок и две-три цветные бумажки.
– Да, Пеэтер Леста – человек слова! – восклицает Тоотс радостно. И помахав банкнотами, обращается к Либле: – Кристьян, деньги идут!
– Вот и славно, вот и славно! – кивает звонарь. – И впрямь – человек слова.
Пробежав глазами письмо хозяин Юлесоо вновь радостно восклицает:
– Видали, видали! Еще и в долг обещает дать, ежели меня очень уж припрет. Вот это человек! Вот это школьный друг! Молодец, Пеэтер Леста!
– Да, вообще-то у него большого изъяна нет, – подтверждает Киппель, – разве что иной раз чересчур остер на язык.
– Так-то оно так, – возражает Тоотс, – но не забывайте, господин Киппель, что Леста – писатель. У писателя должен быть острый язык.
– Пусть себе будет, какой есть, – ворчит делец, – спор заводить из-за этого не стоит.
Как видно, у Киппеля имеются свои основания для недовольства Лестой.
VII
Таким образом, этот «караван» добирается до поворота к хутору Юлесоо, тут предприниматель вдруг останавливается.
– Ну, господа, – говорит он, – придержите немного лошадей! Выпьем по глотку на прощанье.
– На прощанье?! – удивляется Тоотс. – Кто это собирается прощаться?
– Ну… мы с господином Лутсом отправимся дальше, в сторону Паунвере.
– Вот те на! – Тоотс останавливает лошадь. – Куда же вы путь держите? Я был уверен, что вы в Юлесоо идете.
– Небось, зайдем и в Юлесоо, но как-нибудь в другой раз.
– Странное дело, – мотает головой юлесооский хозяин. – Ежели это не особенно большой секрет, скажите хотя бы, куда вы идете? Черт подери, я никогда не был таким любопытным, как сегодня. Куда ты идешь, Лутс? Да еще так торопишься?
– Я… – тычет Лутс в пространство большим пальцем руки, – пойду ненадолго туда… туда, дальше.
– Гм, назад ты, само собой разумеется, не пойдешь.
Возникает короткая пауза. Тоотс с улыбкой чешет у себя в затылке. Либле сворачивает цигарку и словно бы, между прочим, подходит поближе. В низине, за болотом, в ослепительных лучах заходящего солнца, будто в огне, пылают окна паунвереских домов.
– Хорошо же, – вновь заговаривает Тоотс, – идите себе, куда вам надо, но прежде вы все же могли бы зайти в Юлесоо. Пообедаем вместе, подкрепимся, успеете еще и дальше пойти. Вечер длинный.
– Не знаю, – предприниматель пожимает плечами. – Господин Лутс, может быть, и мог бы к вам завернуть, ему не так далеко до места, как мне.
– Как? Разве вы не одной дорогой пойдете?
– Одной дорогой мы пойдем только до Паунвере.
– Ну и дела, чем дальше, тем заковыристее! – Хозяин Юлесоо обменивается со звонарем многозначительным взглядом. Затем говорит горожанам: – Нет, дорогие друзья, не заставляйте себя долго просить, порадуйте меня, зайдите в Юлесоо хотя бы на четверть часика. – И про себя добавляет: «Может, тогда все же нападу на след вашего секрета». Киппель и Лутс в свою очередь обмениваются взглядами – но уже вопросительными.
– Пошли! – произносит, наконец, Лутс.
– Но… – предприниматель пощипывает свою похожую на кисточку бородку, – но только на четверть часика, как сказал господин опман.
– Это уже мужской разговор! – восклицает Тоотс, и обоз вновь трогается.
По дороге Тоотс касается рукава отливающего рачьей синевой пальто Лутса и тихонько спрашивает:
– Скажите все же, мой друг, куда вы с Киппелем направляетесь?
– Лично я пойду на хутор Рая. Ты что, позабыл – Лийде, твоя свояченица, приглашала меня погостить? Теперь я об этом приглашении вспомнил и… Надеюсь, смогу там два-три дня спокойно поработать. Я как раз пишу вторую часть повести «Весна».
– Ах та-ак! – растягивая слова, произносит юлесооский хозяин. – Что же ты сразу не сказал?
– Это должно оставаться в тайне. Таково желание господина Киппеля. Пока он сам не заговорит об этом, я тоже обязан молчать.
– В таком случае, куда же он сам направляется?
– Этого я вроде бы не имею права сказать.
– Не валяй дурака! Говори скорее!
Но Лутс все же считает своим долгом еще немного повалять дурака, показать, что он человек чести, – мол, погляди, Тоотс, как тяжело мне открывать чужую тайну. Но именно в тот момент, когда устои его, Лутса, чести начинают шататься, то есть, когда ему и самому уже не терпится удивить школьного друга, время для этого уже упущено. Господин Киппель внезапно обращается к Тоотсу и начинает ему объяснять модные новшества строительного искусства. Это объяснение продолжается до самых ворот хутора Юлесоо. Продолжается даже и во дворе. Но тут Йоозеп Тоотс замечает вдруг нечто такое, что мгновенно заставляет его позабыть как свое любопытство, так и новшества строительного искусства: во дворе, возле ворот гумна стоит его свадебная лошадь и те самые расписанные цветами сани, в которых он вез Тээле. Сомнений быть не могло: в Юлесоо приехал кто-то с хутора Рая.
Йоозеп уже срывается с места, чтобы бежать в дом, но делает по направлению к крыльцу лишь три-четыре неуверенных шага и останавливается. «Время терпит, – бормочет он себе под нос, – незачем врываться в дом сломя голову!» Затем, обращаясь к Либле, произносит почти спокойно: – А теперь подъезжай аккуратненько к штабелю, чтобы сегодняшние бревна снова в снег как попало не вывалить.
– Хо! – Либле берет под уздцы первую лошадь, – промашка не каждый день бывает.
В этот момент дверь дома распахивается, и на пороге появляется юлесооский батрак Михкель, в руках у него плетеная дорожная корзина.
Из-за его спины выглядывает молодая, по-зимнему одетая женщина, увидев посторонних, она на мгновение исчезает, затем вновь появляется в поле зрения и твердым шагом идет во двор.
Киппель задирает вверх свою бородку-кисточку, внимательно смотрит на женщину, наконец сдергивает со своей головы шапку, щелкает каблуками «бахил», кланяется и учтиво произносит:
– Добрый вечер, госпожа Тоотс!
– Добрый вечер, добрый вечер! – с удивлением отвечает молодая женщина. – Господин Киппель… если не ошибаюсь?
– Точно, он, – подтверждает предприниматель и вновь отвешивает поклон. – Собственной персоной.
– Но откуда, но как вы тут очутились? – Тээле подходит ближе и протягивает Киппелю руку. – Ах, – восклицает она испуганно, – господин Лутс тоже здесь! Здравствуйте! Подумать только! Как вы…
– … опять тут оказались? – подхватывает Лутс.
– Нет, нет! Это было сказано вовсе не в смысле «опять»! Очень приятно увидеть старых знакомых! Такой сюрприз! Будьте…
Тээле делает жест, как бы приглашая гостей в дом, но – закусывает губу и смотрит на сани, куда Михкель тем временем уже поставил дорожную корзину. Воцаряется недолгое, но неловкое молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13