Начальник полиции, как Монтальбано и предвидел, решил больше не устраивать пресс-конференцию, поскольку все уже было всем известно, и ограничился обстоятельным отчетом.В трусах, с большой бутылкой пива в руке, Монтальбано из дому любовался по телевизору физиономией Якомуцци, всё крупным планом, который объяснял, как его люди пядь за пядью демонтируют деревянную обшивку пещеры в поисках самомалейшей улики, любого намека на отпечаток пальцев, на контур следа. Когда работа была кончена и пещера приобрела первозданный вид, оператор «Свободного канала» дал длинный панорамный ее обзор. И именно тогда комиссар увидел нечто, показавшееся ему подозрительным, так, впечатление и ничего больше. Но в любом случае стоило проверить. Позвонил в «Свободный канал», спросил, есть ли Николо Дзито, журналист и коммунист, его приятель.– Нет проблем, я тебе его велю записать.– Да у меня нет этого, ну этого, как он, к богу, называется-то.– Тогда приходи смотреть его сюда.– Можно завтра с утра часов в одиннадцать?– Ладно. Меня не будет, но я распоряжусь.Назавтра в девять часов утра Монтальбано отправился в Монтелузу в штаб-квартиру партии, в рядах которой еще недавно состоял кавалер Мизурака. Доска сбоку от входа в подъезд извещала, что надо подняться на шестой этаж. Однако она уклончиво умалчивала о том, что вскарабкаться туда можно было не иначе как на своих двоих, поскольку в доме лифта не имелось. Одолев по меньшей мере десять пролетов, малость запыхавшись, Монтальбано побарабанил один раз, потом второй в дверь, которая упорно оставалась закрытой. Спустился опять по лестнице, вышел из подъезда. Прямо тут же сбоку был магазин фруктов и овощей, немолодой мужчина обслуживал клиента. Комиссар подождал, пока зеленщик останется один.– Вы знали кавалера Мизурака?– А какое, простите, ваше собачье дело, кого я знаю и кого не знаю?– Такое дело, что я из полиции.– Ладно. А я Ленин.– Шутите?– И не думаю. Меня по правде зовут Ленин. Имя мне дал мой отец, и я им горжусь. Или вы, может, тоже один из этих, которые тут по соседству?– Нет. И в любом случае я здесь исключительно по службе. Повторяю, вы знали кавалера Мизурака?– Еще бы не знал. Только и делал целыми днями, что сновал туда-сюда, в этот самый подъезд и обратно, и мытарил мне душу своей развалюхой.– Она вам что, мешала, его машина?– Мешала!? Так если он ставил ее всякий раз прямо перед магазином, вот и в тот самый день, когда потом столкнулся с грузовиком и разбился, – то же самое.– Он ее поставил прямо здесь?– Так я ж вам говорю. На этом самом месте. Я его просил отъехать, но ему вожжа под хвост попала, стал вопеть не своим голосом, сказал, что нету у него времени тут со мной валандаться. Тогда уж и я разошелся как следует быть и сказал ему пару ласковых. В общем, короче говоря, еще немного и дошло бы до рукопашной. Слава богу, случился тут один парнишка, предложил покойнику переставить машину и взял ключи.– И вы знаете, куда он ее поставил?– Никак нет.– Вы могли бы узнать этого парнишку? Вы его видали прежде?– Иногда видел, что ходил в соседний подъезд. Не иначе как один из этой шайки.– Партийного секретаря зовут Бирагин, верно?– Кажется, так. Служит в Институте народных домов. Финансовое учреждение, ведающее строительством и сдачей внаем дешевых и скромных квартир, предназначающихся для малоимущих.
Он откуда-то из-под Венеции, в это время в конторе. Тут у них отпирают к шести вечера, сейчас еще рано.– Доктор Бирагин? Это комиссар Монтальбано из Вигаты, простите, что я вас беспокою в служебное время.– Ничего страшного, я вас слушаю.– Я попрошу вас кое-что вспомнить. Последнее партийное собрание, в котором участвовал покойный кавалер Мизурака, какого оно было типа?– Не понимаю вопроса.– Извините, вы не должны возмущаться, это всего лишь обычное расследование, чтобы прояснить обстоятельства смерти кавалера.– Почему, разве тут что-то неясно?Настоящий зануда, этот доктор Фердинандо Бирагин.– Все как на ладони, поверьте.– И тогда что же?– Я должен закрыть дело, вы меня понимаете? Мне нужно довести до конца процедуру.При словах «процедура» и «дело» отношение Бирагина, чиновника в Институте, враз изменилось.– Э-э, такие вещи я понимаю прекрасно. Это было собрание правления, в котором кавалер не имел права участвовать, но мы сделали исключение.– Значит, собрание в узком кругу?– Около десяти человек.– Кто-нибудь приходил спрашивать кавалера?– Никто, мы заперли двери на ключ. Я бы запомнил. Ему звонили по телефону, это да.– Простите, вам, конечно, неизвестно, какого рода был звонок.– Мне известно не только, какого он был рода, но и какого числа!И засмеялся. Какой он остроумный, этот Фердинандо Бирагин!– Вы же знаете, что за манера говорить была у кавалера, как будто все остальные оглохли. Было трудно не слышать, когда он разговаривал. Представьте себе, однажды…– Извините, доктор, у меня мало времени. Вам удалось уловить…Он помешкал, забраковал слово «род», чтобы не нарываться опять на убийственное проявление остроумия Бирагина.– …суть звонка?– Конечно. Это был кто-то, кто сделал кавалеру одолжение и поставил на стоянку его машину. А кавалер, нет чтоб сказать спасибо, стал тому выговаривать, что завез ее слишком далеко.– Вам удалось понять, кто это звонил?– Нет. А что?– А то, – сказал Монтальбано. И повесил трубку.Значит, парнишка, оказав кавалеру смертоносную услугу под крышей гаража какого-нибудь сообщника, еще и заставил его прогуляться.Любезной сотруднице «Свободного канала» Монтальбано объяснил, что мир электроники для него – темный лес. Он умел включать телевизор, это да, менять программы и выключать аппарат, в остальном же был полным профаном. Девушка поставила кассету, перемотала назад и с ангельским терпением останавливала всякий раз, как Монтальбано ее об этом просил. Когда комиссар вышел со «Свободного канала», он был уверен, что увидел именно то, что его заинтересовало, но то, что его заинтересовало, казалось абсолютно чуждым здравому смыслу. Глава десятая У ресторанчика «Сан Калоджеро» он остановился в нерешительности: подошел час обеда, это да, и позыв он тоже уже чувствовал, а с другой стороны, идея, которая ему пришла в голову при просмотре фильма и которую нужно было бы проверить, толкала его дальше к Крастичеддру. Запах жареных морских петушков, доносившийся из ресторанчика, одержал верх в единоборстве. Он съел на закуску дары моря, потом спросил себе двух окуней, таких свежих, что казалось, будто они еще плещутся в воде.– Вы сегодня кушаете без интересу.– Верно, дело в том, что у меня заботы.– Заботы оставлять нужно перед благодатью, которую Господь вам послал в этих окунях, – торжественно сказал Калоджеро, удаляясь.Комиссар заскочил на службу осведомиться, есть ли новости.– Звонил несколько раз доктор Якомуцци, – сообщил ему Джермана.– Если будет звонить еще, скажи, что попозже я сам ему позвоню. Есть у нас фонарь электрический помощнее?Когда, свернув с шоссе, он очутился в окрестностях Крастичеддру, то оставил машину и решил идти дальше пешком, день был хороший, дул чуть слышный ветерок, он освежал и поднимал комиссару настроение. Земля кругом горы теперь была покрыта следами машин любопытных туристов, плита, служившая дверью, была сдвинута на несколько метров, открывая вход в пещеру. Совсем уж было войдя, Монтальбано остановился, навострил уши. Изнутри доносилось тихое бормотание, время от времени прерываемое подавленными стонами. Он заподозрил неладное: никак там внутри кого-нибудь пытают? Не было времени бежать к машине и брать пистолет. Он скакнул внутрь и одновременно включил сильный фонарь.– Всем стоять! Полиция!Двое, что находились в гроте, замерли, похолодев, но похолодеть еще больше пришлось самому Монтальбано. Это были совсем дети, голые, они занимались любовью: она упиралась вытянутыми руками в стену, а он пристроился к ней сзади. В свете фонаря они выглядели великолепными скульптурами. Комиссар чувствовал, что полыхает от стыда, и неуклюже, погасив фонарь и отступая назад, пробормотал:– Простите… я ошибся… продолжайте.Даже минуты не прошло, как они выбрались наружу, – чтоб одеться, когда на тебе только джинсы и майка, много времени не нужно. Монтальбано искренне расстроился, что прервал их, эти ребята на свой лад освящали пещеру, теперь, когда она перестала быть хранилищем смерти. Парнишка прошел мимо, понурив голову, руки в карманы, она же, напротив, на секунду с легкой улыбкой задержала на нем взгляд, в глазах веселая искорка.Комиссару хватило беглого осмотра, чтобы получить подтверждение, – то, что он подметил, смотря видеозапись, соответствовало тому, что теперь он видел в действительности: если боковые стены были относительно ровными и монолитными, нижняя часть задней стены, стало быть, противоположной входу, вся состояла из бугров и впадин, будто ее неумело тесали и не дотесали. Однако зубило было тут ни при чем, это оказались камни, уложенные то один на другой, то один к другому: время затем позаботилось, чтоб спаять их, сцементировать, скрыть зазоры под пылью, землей, сочившейся водой, селитрой, пока грубо сделанная кладка не превратилась почти в настоящую скалу. Монтальбано продолжал приглядыватся, изучать сантиметр за сантиметром, и в конце концов сомнений не осталось: в глубине пещеры должен был находиться проем по меньшей мере метр на метр, который замаскировали, и, конечно, не в нынешнее время.– Якомуцци? Монтальбано это. Мне совершенно необходимо, чтобы ты…– Ну куда же ты, к чертовой матери, запропастился? Все утро я только и делаю, что тебя ищу!– Ну, теперь я здесь.– Я нашел кусок картона, такого, знаешь, от коробок, а точнее, от упаковок для перевозки.– Откровенность за откровенность: я так однажды нашел красную пуговицу.– Ну какая же ты сволочь! Все, больше ничего не скажу.– Ну чего ты, мамина деточка, ну, не обижайся.– На этом куске картона напечатаны буквы. Я его нашел под настилкой, которая находилась в пещере, он, должно быть, провалился в зазор между досок.– Как это ты сказал?– Настилка?– Нет, следующее за этим.– Находилась?– Именно. Господи, какой ты у нас ученый, как говоришь-то правильно! И не было ничего другого под этим делом, как ты его называешь?– Ага. Ржавые гвозди, пуговица была как раз, но черная, огрызок карандаша и клочки бумаги, но, знаешь, от сырости превратились в кашу. Этот кусок картона остался в хорошем состоянии, потому что, по-видимому, пролежал там всего несколько дней.– Перешли его мне. Слушай, есть у вас эхолот и кто-нибудь, кто умеет им пользоваться?– Есть, мы с ним работали в Мизилмези, неделю назад, искали троих убитых, потом нашли.– Можешь мне его прислать сюда в Вигату часам к пяти?– Ты что, спятил? Сейчас полпятого! Давай через два часа. Я сам приеду и привезу тебе картон. А зачем это он тебе понадобился?– Чтоб тебе попку зондировать.– Там директор Бурджио. Спрашивает, можете ли вы его принять, он вам должен сказать одну вещь, минутное дело.– Пусть пройдет.Директор Бурджио ушел на пенсию лет десять назад, но все в городке продолжали называть его так, потому что больше тридцати лет он директорствовал в вигатском торговом техникуме. С Монтальбано они вели доброе знакомство, директор был человек широко образованный, просвещенный, остро интересовавшийся окружающей жизнью, несмотря на возраст; вместе с ним комиссар несколько раз совершал свои прогулки для успокоения нервов вдоль мола. Он пошел директору навстречу.– Какой приятный сюрприз! Садитесь, пожалуйста.– Поскольку я проходил мимо, то решил спросить, здесь ли вы. Если бы не застал вас на службе, я бы вам позвонил.– Я вас слушаю.– Хочу сообщить вам кое-что о пещере, где вы нашли оружие. Не знаю, интересно ли это вам, но…– Еще бы! Рассказывайте мне все, что вам известно.– Одним словом, хочу предупредить, что я говорю на основании того, что слышал по местному телевидению и что читал в газетах. Может, однако, дела в действительности обстоят не так. Как бы там ни было, кто-то сказал, что эта плита, которая закрывала вход, была превращена в дверь мафией или теми, кто торговал оружием. Неправда. Это, скажем так, приспособление произвел дед одного моего близкого друга Лилло Риццитано.– Вам известно когда?– Конечно известно. Около сорок первого, когда масла, муки, зерна стало не хватать из-за войны. В те времена все земли кругом Красто и Крастичеддру были собственностью деда Лилло Джакомо Риццитано, который сделал деньги в Америке путями не вполне законными, по крайней мере так говорили в городе. Джакомо Риццитано пришла идея закрыть пещеру этой отворяющейся, как дверь, плитой. Внутри в пещере чего только у него не было, и всем этим он приторговывал из-под полы с помощью своего сына Пьетро, отца Лилло. Они были люди без стыда и совести, причастные и к другим делам, о которых в то время порядочные люди не упоминали, может даже к мокрым. Лилло, наоборот, вырос совсем другим. Он был вроде литератора, писал хорошие стихи, много читал. Это он познакомил меня с «Твоими родными краями» Павезе, «Сицилийскими беседами» Витторини… Павезе Чезаре (1908–1950) – писатель, критик, переводчик. Повесть «Твои родные края» написана в 1941 г. Витторини Элио (1908–1966) – писатель, журналист, упомянутый роман вышел в 1941 г.
Я обычно приходил к нему, когда его домашних не было, в домик прямо у подножия горы Красто, с той стороны, что обращена к морю.– Дом снесли, чтобы строить тоннель?– Да. Точнее, экскаваторы срыли только развалины и фундамент, дом буквально превратился в пыль во время бомбардировок, предшествовавших высадке союзников в сорок третьем.– Я могу разыскать этого вашего друга Лилло?– Не знаю даже, жив он еще или уже умер, и даже где он в последнее время жил. Я так говорю, потому что, учтите, Лилло был – или есть – на четыре года меня старше.– Послушайте, директор, вы когда-нибудь бывали в этой пещере?– Нет. Однажды я попросил Лилло сводить меня туда. Но он отказал, отец с дедом ему категорически запретили. Он их по-настоящему боялся, удивительно уже то, что он мне вообще рассказал по секрету об этой пещере.Балассоне, подручный Якомуцци, несмотря на типичную для Пьемонта фамилию, говорил на миланском диалекте и от роду имел физиономию такую похоронную, что, как глянешь – сразу вспомнишь о дне поминовения усопших.«Сегодня день мертвых, возрадуйтесь!» – мелькнуло в голове у Монтальбано заглавие поэмы Делио Тесса Тесса Делио (1886–1939) – поэт, писавший на миланском диалекте. Поэма с таким названием вышла в 1932 г. Следующая фраза Баласоне – заглавие еще одного произведения Тесса.
, как только он увидеть это чудо природы.После того как Балассоне полчаса производил какие-то манипуляции со своим аппаратом в глубине пещеры, он стащил наушники и глянул на комиссара с выражением еще более, если это возможно, сокрушенным.«Я ошибся, – подумал Монтальбано, – и теперь опозорюсь перед Якомуцци».Вышеупомянутый же Якомуцци через десять минут пребывания в пещере объявил, что страдает клаустрофобией, и вышел себе на воздух.«Может, потому что сейчас нет телекамер, перед которыми можно попозировать», – мысленно съехидничал Монтальбано.– Ну так что? – решился спросить комиссар, чтобы получить подтверждение провала.– За стеной есть, – сказал загадочно, как сивилла, Балассоне, который впридачу к меланхолическому нраву был еще и неречист.– Ты не мог бы мне сказать, если это, конечно, тебе не трудно, что там за стеной? – спросил Монтальбано, становясь угрожающе вежливым.– Он сит воеуий.– Не будешь ли ты так любезен говорить по-итальянски?Позой и тоном комиссар вдруг уподобился придворному восемнадцатого столетия: Балассоне не знал, что через несколько мгновений, если б он стал продолжать в том же духе, его ожидала бы такая плюха, что нос у него свернулся бы на сторону. К счастью для него, он повиновался.– Там пустое пространство, – сказал он, – и по величине такое же, как эта пещера.У комиссара упал камень с души, он угадал. В этот момент вошел Якомуцци:– Нашли что-нибудь?Со своим начальником Балассоне сделался словоохотливым, Монтальбано взглянул на него косо.– Так точно. Рядом с этой пещерой должна быть другая. Я похожее видел по телевизору. Там был эскимосский дом, как его там, а, вот: иглу Куполообразное жилище канадских эскимосов из снеговых плит, имеет вход через тоннель в толще снега, часто несколько иглу соединяются тоннелями.
, и прямо рядом стоял второй. И они между собой сообщались при помощи чего-то такого вроде перехода, такого маленького и низенького коридорчика. И здесь ситуация та же самая.– Первое впечатление, – сказал Якомуцци, – что лаз между пещерами замуровали много лет назад.– Так точно, – ответил окончательно убитый горем Балассоне. – Если вдруг во второй пещере было спрятано оружие, то оно лежит там по меньшей мере со времен Второй мировой войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Он откуда-то из-под Венеции, в это время в конторе. Тут у них отпирают к шести вечера, сейчас еще рано.– Доктор Бирагин? Это комиссар Монтальбано из Вигаты, простите, что я вас беспокою в служебное время.– Ничего страшного, я вас слушаю.– Я попрошу вас кое-что вспомнить. Последнее партийное собрание, в котором участвовал покойный кавалер Мизурака, какого оно было типа?– Не понимаю вопроса.– Извините, вы не должны возмущаться, это всего лишь обычное расследование, чтобы прояснить обстоятельства смерти кавалера.– Почему, разве тут что-то неясно?Настоящий зануда, этот доктор Фердинандо Бирагин.– Все как на ладони, поверьте.– И тогда что же?– Я должен закрыть дело, вы меня понимаете? Мне нужно довести до конца процедуру.При словах «процедура» и «дело» отношение Бирагина, чиновника в Институте, враз изменилось.– Э-э, такие вещи я понимаю прекрасно. Это было собрание правления, в котором кавалер не имел права участвовать, но мы сделали исключение.– Значит, собрание в узком кругу?– Около десяти человек.– Кто-нибудь приходил спрашивать кавалера?– Никто, мы заперли двери на ключ. Я бы запомнил. Ему звонили по телефону, это да.– Простите, вам, конечно, неизвестно, какого рода был звонок.– Мне известно не только, какого он был рода, но и какого числа!И засмеялся. Какой он остроумный, этот Фердинандо Бирагин!– Вы же знаете, что за манера говорить была у кавалера, как будто все остальные оглохли. Было трудно не слышать, когда он разговаривал. Представьте себе, однажды…– Извините, доктор, у меня мало времени. Вам удалось уловить…Он помешкал, забраковал слово «род», чтобы не нарываться опять на убийственное проявление остроумия Бирагина.– …суть звонка?– Конечно. Это был кто-то, кто сделал кавалеру одолжение и поставил на стоянку его машину. А кавалер, нет чтоб сказать спасибо, стал тому выговаривать, что завез ее слишком далеко.– Вам удалось понять, кто это звонил?– Нет. А что?– А то, – сказал Монтальбано. И повесил трубку.Значит, парнишка, оказав кавалеру смертоносную услугу под крышей гаража какого-нибудь сообщника, еще и заставил его прогуляться.Любезной сотруднице «Свободного канала» Монтальбано объяснил, что мир электроники для него – темный лес. Он умел включать телевизор, это да, менять программы и выключать аппарат, в остальном же был полным профаном. Девушка поставила кассету, перемотала назад и с ангельским терпением останавливала всякий раз, как Монтальбано ее об этом просил. Когда комиссар вышел со «Свободного канала», он был уверен, что увидел именно то, что его заинтересовало, но то, что его заинтересовало, казалось абсолютно чуждым здравому смыслу. Глава десятая У ресторанчика «Сан Калоджеро» он остановился в нерешительности: подошел час обеда, это да, и позыв он тоже уже чувствовал, а с другой стороны, идея, которая ему пришла в голову при просмотре фильма и которую нужно было бы проверить, толкала его дальше к Крастичеддру. Запах жареных морских петушков, доносившийся из ресторанчика, одержал верх в единоборстве. Он съел на закуску дары моря, потом спросил себе двух окуней, таких свежих, что казалось, будто они еще плещутся в воде.– Вы сегодня кушаете без интересу.– Верно, дело в том, что у меня заботы.– Заботы оставлять нужно перед благодатью, которую Господь вам послал в этих окунях, – торжественно сказал Калоджеро, удаляясь.Комиссар заскочил на службу осведомиться, есть ли новости.– Звонил несколько раз доктор Якомуцци, – сообщил ему Джермана.– Если будет звонить еще, скажи, что попозже я сам ему позвоню. Есть у нас фонарь электрический помощнее?Когда, свернув с шоссе, он очутился в окрестностях Крастичеддру, то оставил машину и решил идти дальше пешком, день был хороший, дул чуть слышный ветерок, он освежал и поднимал комиссару настроение. Земля кругом горы теперь была покрыта следами машин любопытных туристов, плита, служившая дверью, была сдвинута на несколько метров, открывая вход в пещеру. Совсем уж было войдя, Монтальбано остановился, навострил уши. Изнутри доносилось тихое бормотание, время от времени прерываемое подавленными стонами. Он заподозрил неладное: никак там внутри кого-нибудь пытают? Не было времени бежать к машине и брать пистолет. Он скакнул внутрь и одновременно включил сильный фонарь.– Всем стоять! Полиция!Двое, что находились в гроте, замерли, похолодев, но похолодеть еще больше пришлось самому Монтальбано. Это были совсем дети, голые, они занимались любовью: она упиралась вытянутыми руками в стену, а он пристроился к ней сзади. В свете фонаря они выглядели великолепными скульптурами. Комиссар чувствовал, что полыхает от стыда, и неуклюже, погасив фонарь и отступая назад, пробормотал:– Простите… я ошибся… продолжайте.Даже минуты не прошло, как они выбрались наружу, – чтоб одеться, когда на тебе только джинсы и майка, много времени не нужно. Монтальбано искренне расстроился, что прервал их, эти ребята на свой лад освящали пещеру, теперь, когда она перестала быть хранилищем смерти. Парнишка прошел мимо, понурив голову, руки в карманы, она же, напротив, на секунду с легкой улыбкой задержала на нем взгляд, в глазах веселая искорка.Комиссару хватило беглого осмотра, чтобы получить подтверждение, – то, что он подметил, смотря видеозапись, соответствовало тому, что теперь он видел в действительности: если боковые стены были относительно ровными и монолитными, нижняя часть задней стены, стало быть, противоположной входу, вся состояла из бугров и впадин, будто ее неумело тесали и не дотесали. Однако зубило было тут ни при чем, это оказались камни, уложенные то один на другой, то один к другому: время затем позаботилось, чтоб спаять их, сцементировать, скрыть зазоры под пылью, землей, сочившейся водой, селитрой, пока грубо сделанная кладка не превратилась почти в настоящую скалу. Монтальбано продолжал приглядыватся, изучать сантиметр за сантиметром, и в конце концов сомнений не осталось: в глубине пещеры должен был находиться проем по меньшей мере метр на метр, который замаскировали, и, конечно, не в нынешнее время.– Якомуцци? Монтальбано это. Мне совершенно необходимо, чтобы ты…– Ну куда же ты, к чертовой матери, запропастился? Все утро я только и делаю, что тебя ищу!– Ну, теперь я здесь.– Я нашел кусок картона, такого, знаешь, от коробок, а точнее, от упаковок для перевозки.– Откровенность за откровенность: я так однажды нашел красную пуговицу.– Ну какая же ты сволочь! Все, больше ничего не скажу.– Ну чего ты, мамина деточка, ну, не обижайся.– На этом куске картона напечатаны буквы. Я его нашел под настилкой, которая находилась в пещере, он, должно быть, провалился в зазор между досок.– Как это ты сказал?– Настилка?– Нет, следующее за этим.– Находилась?– Именно. Господи, какой ты у нас ученый, как говоришь-то правильно! И не было ничего другого под этим делом, как ты его называешь?– Ага. Ржавые гвозди, пуговица была как раз, но черная, огрызок карандаша и клочки бумаги, но, знаешь, от сырости превратились в кашу. Этот кусок картона остался в хорошем состоянии, потому что, по-видимому, пролежал там всего несколько дней.– Перешли его мне. Слушай, есть у вас эхолот и кто-нибудь, кто умеет им пользоваться?– Есть, мы с ним работали в Мизилмези, неделю назад, искали троих убитых, потом нашли.– Можешь мне его прислать сюда в Вигату часам к пяти?– Ты что, спятил? Сейчас полпятого! Давай через два часа. Я сам приеду и привезу тебе картон. А зачем это он тебе понадобился?– Чтоб тебе попку зондировать.– Там директор Бурджио. Спрашивает, можете ли вы его принять, он вам должен сказать одну вещь, минутное дело.– Пусть пройдет.Директор Бурджио ушел на пенсию лет десять назад, но все в городке продолжали называть его так, потому что больше тридцати лет он директорствовал в вигатском торговом техникуме. С Монтальбано они вели доброе знакомство, директор был человек широко образованный, просвещенный, остро интересовавшийся окружающей жизнью, несмотря на возраст; вместе с ним комиссар несколько раз совершал свои прогулки для успокоения нервов вдоль мола. Он пошел директору навстречу.– Какой приятный сюрприз! Садитесь, пожалуйста.– Поскольку я проходил мимо, то решил спросить, здесь ли вы. Если бы не застал вас на службе, я бы вам позвонил.– Я вас слушаю.– Хочу сообщить вам кое-что о пещере, где вы нашли оружие. Не знаю, интересно ли это вам, но…– Еще бы! Рассказывайте мне все, что вам известно.– Одним словом, хочу предупредить, что я говорю на основании того, что слышал по местному телевидению и что читал в газетах. Может, однако, дела в действительности обстоят не так. Как бы там ни было, кто-то сказал, что эта плита, которая закрывала вход, была превращена в дверь мафией или теми, кто торговал оружием. Неправда. Это, скажем так, приспособление произвел дед одного моего близкого друга Лилло Риццитано.– Вам известно когда?– Конечно известно. Около сорок первого, когда масла, муки, зерна стало не хватать из-за войны. В те времена все земли кругом Красто и Крастичеддру были собственностью деда Лилло Джакомо Риццитано, который сделал деньги в Америке путями не вполне законными, по крайней мере так говорили в городе. Джакомо Риццитано пришла идея закрыть пещеру этой отворяющейся, как дверь, плитой. Внутри в пещере чего только у него не было, и всем этим он приторговывал из-под полы с помощью своего сына Пьетро, отца Лилло. Они были люди без стыда и совести, причастные и к другим делам, о которых в то время порядочные люди не упоминали, может даже к мокрым. Лилло, наоборот, вырос совсем другим. Он был вроде литератора, писал хорошие стихи, много читал. Это он познакомил меня с «Твоими родными краями» Павезе, «Сицилийскими беседами» Витторини… Павезе Чезаре (1908–1950) – писатель, критик, переводчик. Повесть «Твои родные края» написана в 1941 г. Витторини Элио (1908–1966) – писатель, журналист, упомянутый роман вышел в 1941 г.
Я обычно приходил к нему, когда его домашних не было, в домик прямо у подножия горы Красто, с той стороны, что обращена к морю.– Дом снесли, чтобы строить тоннель?– Да. Точнее, экскаваторы срыли только развалины и фундамент, дом буквально превратился в пыль во время бомбардировок, предшествовавших высадке союзников в сорок третьем.– Я могу разыскать этого вашего друга Лилло?– Не знаю даже, жив он еще или уже умер, и даже где он в последнее время жил. Я так говорю, потому что, учтите, Лилло был – или есть – на четыре года меня старше.– Послушайте, директор, вы когда-нибудь бывали в этой пещере?– Нет. Однажды я попросил Лилло сводить меня туда. Но он отказал, отец с дедом ему категорически запретили. Он их по-настоящему боялся, удивительно уже то, что он мне вообще рассказал по секрету об этой пещере.Балассоне, подручный Якомуцци, несмотря на типичную для Пьемонта фамилию, говорил на миланском диалекте и от роду имел физиономию такую похоронную, что, как глянешь – сразу вспомнишь о дне поминовения усопших.«Сегодня день мертвых, возрадуйтесь!» – мелькнуло в голове у Монтальбано заглавие поэмы Делио Тесса Тесса Делио (1886–1939) – поэт, писавший на миланском диалекте. Поэма с таким названием вышла в 1932 г. Следующая фраза Баласоне – заглавие еще одного произведения Тесса.
, как только он увидеть это чудо природы.После того как Балассоне полчаса производил какие-то манипуляции со своим аппаратом в глубине пещеры, он стащил наушники и глянул на комиссара с выражением еще более, если это возможно, сокрушенным.«Я ошибся, – подумал Монтальбано, – и теперь опозорюсь перед Якомуцци».Вышеупомянутый же Якомуцци через десять минут пребывания в пещере объявил, что страдает клаустрофобией, и вышел себе на воздух.«Может, потому что сейчас нет телекамер, перед которыми можно попозировать», – мысленно съехидничал Монтальбано.– Ну так что? – решился спросить комиссар, чтобы получить подтверждение провала.– За стеной есть, – сказал загадочно, как сивилла, Балассоне, который впридачу к меланхолическому нраву был еще и неречист.– Ты не мог бы мне сказать, если это, конечно, тебе не трудно, что там за стеной? – спросил Монтальбано, становясь угрожающе вежливым.– Он сит воеуий.– Не будешь ли ты так любезен говорить по-итальянски?Позой и тоном комиссар вдруг уподобился придворному восемнадцатого столетия: Балассоне не знал, что через несколько мгновений, если б он стал продолжать в том же духе, его ожидала бы такая плюха, что нос у него свернулся бы на сторону. К счастью для него, он повиновался.– Там пустое пространство, – сказал он, – и по величине такое же, как эта пещера.У комиссара упал камень с души, он угадал. В этот момент вошел Якомуцци:– Нашли что-нибудь?Со своим начальником Балассоне сделался словоохотливым, Монтальбано взглянул на него косо.– Так точно. Рядом с этой пещерой должна быть другая. Я похожее видел по телевизору. Там был эскимосский дом, как его там, а, вот: иглу Куполообразное жилище канадских эскимосов из снеговых плит, имеет вход через тоннель в толще снега, часто несколько иглу соединяются тоннелями.
, и прямо рядом стоял второй. И они между собой сообщались при помощи чего-то такого вроде перехода, такого маленького и низенького коридорчика. И здесь ситуация та же самая.– Первое впечатление, – сказал Якомуцци, – что лаз между пещерами замуровали много лет назад.– Так точно, – ответил окончательно убитый горем Балассоне. – Если вдруг во второй пещере было спрятано оружие, то оно лежит там по меньшей мере со времен Второй мировой войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25