Монтальбано звонил и звонил, постепенно теряя надежду. Облегчив душу длинной чередой проклятий, он узнал номер инженера Козимо Дзирретты, предположив, что и он тоже живет в Палермо. И попал в точку.– Послушайте, я комиссар Монтальбано из Вигаты. Как вы проводили отчуждение?– Какое отчуждение?– Земельных участков, по которым проходит дорога и тоннель, которые вы строили в наших краях.– Знаете, эти вещи – не моя компетенция. Я занимаюсь только работами. Вернее, занимался – до тех пор, пока постановление их не прекратило.– И тогда к кому мне нужно обратиться?– К кому-нибудь на предприятии.– Я звонил, никто не отвечает.– Тогда к коммендаторе Гаэтано или к его сыну Артуру. Когда выйдут из тюрьмы.– Даже так?– Да. Взяточничестство и подкуп.– И, значит, мне на что надеяться?– Разве что на снисходительность судей, чтоб их выпустили хотя бы через пять лет. Шучу. Послушайте, вы можете попытаться поговорить с юристом этой фирмы, адвокатом Ди Бартоломео.– Дело в том, комиссар, что строительные предприятия не занимаются процедурой по отчуждению. Этим ведает администрация округа, к которому принадлежат участки, подлежащие экспроприации.– А вы тогда зачем?– Не ваше дело.И адвокат положил трубку. Он был малость раздражен, этот Ди Бартоломео: может, в его обязанности входило покрывать Николози, отца и сына, когда те обтяпывали свои делишки, но в этот раз у него не получилось.Пяти минут не прошло, как открылась контора, а проектировщик Тумминелло уже увидел, как перед ним возник комиссар Монтальбано, вид у которого нельзя сказать, чтоб был умиротворенный. Для Монтальбано и впрямь эта ночь выдалась беспокойной, заснуть ему не удалось, и он провел ее за книжкой Фолкнера. Проектировщик, сын у которого был сорвиголова, охотник до сомнительной компании, потасовок и мотоциклов и нынешней ночью впридачу дома не появлялся, позеленел, руки у него принялись трястись. Монтальбано заметил, как тот реагировал на его появление, и ему пришла грешная мысль – все ж таки он был легавым, хоть и читал хорошие книги:«У этого явно рыльце в пушку».– Приключилось что? – осведомился Тумминелло, уже приготовившись услышать, что сына его арестовали. Что, может, было бы счастьем или меньшим несчастьем, потому как могло, к примеру, случиться, что его пришили собственные дружки.– Мне бы надо кой-чего узнать. Про отчуждение.Напряжение Тумминелло заметно ослабло.– Что, приняли страху? – не смог удержаться Монтальбано, чтоб не спросить.– Да, – признался откровенно проектировщик. – Волнуюсь все о сыне. Сегодня вот дома не ночевал.– И часто это с ним бывает?– Да, знаете, связался он тут…– Тогда не беспокойтесь, – отрезал Монтальбано, у которого не было лишнего времени, чтоб заниматься проблемами молодежи. – Мне нужно посмотреть бумаги о продаже или изъятии земельных участков в связи со строительством тоннеля через Красто. Это ведь ваша епархия, да?– Так точно, наша. Но зачем брать бумаги, я это дело знаю. Вы мне скажите, что вас конкретно интересует.– Хочу знать о землях Риццитано.– Я так и догадался, – сказал проектировщик. – Я, когда узнал сначала, что нашли оружие, а потом двух убитых, спросил себя: разве эти места не принадлежат Риццитано? И пошел смотреть бумаги.– И что в них значится, в бумагах-то?– Начну издалека. Собственников, которые, скажем так, пострадали бы из-за дорожных работ и тоннеля, было числом сорок пять.– Господи Иисусе!– Видите, может, земли-то всего ничего, а по наследству перешли пятерым владельцам. Уведомление нельзя посылать всем наследникам скопом, нужно, чтоб оно поступило к каждому в отдельности. Мы, как получили постановление префекта, предложили владельцам низкую в общем-то цену, ведь речь по большей части шла о пахотной земле. А к Калоджеро Риццитано, который считается владельцем, потому что нет никакой бумаги, которая этот факт подтверждает, то есть, хочу сказать, что нету никакого акта о вступлении в наследство, а отец умер без завещания, так вот, в отношении Риццитано пришлось нам применить статью сто сорок три гражданского процессуального кодекса, которая касается безвестно отсутствующих. Как вам известно, статья сто сорок три предусматривает…– Нет, это не нужно. Сколько лет назад вы направили это уведомление?– Десять.– Значит, десять лет назад Калоджеро Риццитано считался безвестно отсутствующим?– Да и потом тоже! Потому что из сорока пяти владельцев сорок четыре подали жалобу из-за низкой суммы, которую мы им предложили. И дело выиграли.– И сорок пятым, кто не подавал жалобу, был Калоджеро Риццитано.– Именно. Мы отложили деньги, которые ему причитаются. Потому что, как бы то ни было, для нас он еще жив. Никто не обращался за свидетельством о признании его умершим. Как объявится, заберет деньги.Как объявится, сказал проектировщик, но все заставляло думать, что у Лилло Риццитано не было никакой охоты объявляться. Или, что тоже выглядело правдоподобно, он уже не мог объявиться. Директор Бурджио, да и комиссар тоже, приняли как само собой разумеющееся, что Лилло, взятый раненым на борт военного грузовика и увезенный бог весть куда ночью на девятое июля, выкарабкался. Но ведь они даже не знали, насколько тяжело его ранили! Он ведь мог умереть по пути или в госпитале, хотя бы даже до госпиталя его и довезли. Почему упорствовать в своем желании облечь плотью эту тень? Могло случиться, что двое убитых из пещеры были, в момент их обнаружения, в лучшем состоянии, нежели то, в каком уже давно находился Лилло Риццитано. За пятьдесят с чем-то лет – ни слова, ни строчки. Ничего. Ничего и когда у него реквизировали землю, сносили остатки дома – его имущество. Лабиринт, в который комиссар захотел войти, вывел его к стене, и, может, хорошо делал, не пуская его дальше и заставляя остановиться на самом логичном, самом естественном решении.Он был легким, этот ужин, но все было приготовлено с той виртуозностью, которой Господь разве что в редких случаях наделяет своих избранников. Монтальбано не стал благодарить жену начальника полиции, он ограничился взглядом, который бывает у бродячих собак, когда их приласкают. Потом мужчины удалились в кабинет поболтать. Приглашение начальника полиции показалось Монтальбано спасательным кругом, брошенным утопающему, но не в штормовом море, а наоборот, в штиль, – в море ничегонеделанья и скуки.Первым делом заговорили о Катании и сошлись на том, что, как только полицейскому управлению Катании они сообщили о своем интересе к Бранкато, ближайшим следствием оказалось устранение самого Бранкато.– Мы прямо какое-то решето, – сказал с горечью начальник полиции, – не можем шагу сделать, чтобы наши противники об этом не знали. Бранкато велел убрать Инграссию, который стал делать много лишних движений, но когда те, кто держит ниточки, узнали, что мы взяли на мушку Бранкато, они приняли меры, чтобы его устранить, и след, по которому мы с таким трудом шли, окончательно затерялся.Начальник полиции был пасмурен, эта история с расплодившимися «наседками» его сразила и удручала больше, чем предательство члена семьи.Потом, после долгой паузы, во время которой Монтальбано не открывал рта, начальник полиции полюбопытствовал:– Как идет ваше расследование об убитых из пещеры?По тону своего начальника Монтальбано почувствовал, что тот относится к этому делу как к развлечению, заполнению досуга, предоставленного комиссару до поры, когда ему позволено будет вернуться к работе над вещами более серьезными.– Мне удалось узнать еще, как звали его, – сказал он, чтобы отплатить начальнику полиции. Тот подскочил, изумленный и заинтригованный.– Вы просто великолепны! Расскажите.Монтальбано рассказал ему все, вплоть до комедии, разыгранной перед Де Доминичисом, и начальник полиции весьма развеселился. Комиссар закончил чем-то вроде объявления о банкротстве: розыски теперь уже не имеют смысла, сказал он, еще и потому, что неизвестно, жив ли Лилло Риццитано.– Однако, – сказал начальник полиции, немного подумав, – если задаться такой целью, то исчезнуть можно. Сколько нам попадалось случаев, когда люди, казалось бы, исчезали в никуда и затем, совершенно неожиданно, вот они тут? Не хочу цитировать Пиранделло, но хотя бы Шаша. Вы читали книжицу о том, как исчез физик Майорана? Майорана Этторе (1908–1938?).
– Разумеется.– Майорана, я в этом убежден, так же, как в глубине души в этом был убежден и Шаша, захотел исчезнуть и исчез. Это не было самоубийство, он был слишком верующим.– Я согласен.– И потом, разве не только что произошел этот случай с римским профессором университета, который вышел утром из дому, и никто его больше не видел? Каффе Федерико (1914–1987?) – экономист.
Его разыскивали все – полиция, карабинеры, даже ученики, которые его любили. Он продумал план своего исчезновения, и тот оказался успешным.– Это правда, – подтвердил Монтальбано.Потом поразмыслил над тем, о чем они говорили, и бросил взгляд на своего начальника:– У меня такое впечатление, что вы предлагаете мне продолжать, тогда как в других обстоятельствах упрекнули меня, что я слишком занят этим делом.– При чем здесь это. Сейчас вы отдыхаете и набираетесь сил, в тот раз, напротив, были на службе. Разница тут очень большая, мне кажется, – ответил начальник полиции.Монтальбано вернулся домой, пошел бродить из комнаты в комнату. После разговора с проектировщиком он уже совсем было решился послать это дело куда подальше, придя к убеждению, что Риццитано мертвее мертвого. Напротив, начальник полиции его как бы воскресил. Разве первые христиане не говорили «dormitio», «успение», имея в виду смерть? Могло прекраснейшим образом случиться, что Риццитано погрузился в усыпление, как выражались масоны. Хорошо, но если дело обстояло таким образом, нужно было найти способ заставить его вынырнуть из этого глубокого колодца, в котором он таился. Требовалось, однако, что-то из ряда вон выходящее, что наделало бы страшнейшего шуму, чтоб об этом заговорили газеты, телевидение всей Италии. Он должен был произвести фурор. Но как? Нужно было отправить к черту логику и создать феерию.Было слишком рано, всего одиннадцать, чтоб идти спать. Он растянулся одетый на кровати читать «Пилон».В минувшую полночь поискам тела Роджера Шумана, воздушного гонщика, упавшего в озеро в субботу во второй половине дня, был положен конец полетом трехместного, с мотором примерно в восемьдесят лошадиных сил, биплана, который ухитрился сделать над водой круг и вернуться, не развалившись на куски, и вдобавок кинуть в озеро венок из цветов, упавший в воду приблизительно в трех четвертях мили от предполагаемого местонахождения тела Шумана…Оставалось всего несколько строк до окончания романа, но комиссар привстал на кровати с дикими глазами.«Это сумасшествие, – сказал он себе, – но я это сделаю».– Дома синьора Ингрид? Я знаю, что поздно, но мне нужно с ней поговорить.– Синьора нет дома. Ты говорить, я писать.Семейство Кардамоне страдало этой склонностью искать себе горничных в таких экзотических местах, куда даже Тристан-да-Кунья не отважился забраться. Тристан-да-Кунья (ок. 1460–1540) – португальский мореплаватель, открыл в Атлантическом океане архипелаг, в который входит о. Святой Елены.
– Манау тупапау, – сказал комиссар.– Нет понимать.Раз горничная не поняла названия картины Гогена, значит она вела свое происхождение не из Полинезии или ее окрестностей.– Ты быть готова писать? Синьора Ингрид звонить синьор Монтальбано, когда вернуться домой.Ингрид приехала в Маринеллу уже после двух ночи, в вечернем платье, разрез до самого зада. Она не выразила никакого удивления по поводу просьбы комиссара увидеться немедленно.– Извини, но мне не хотелось терять время, чтобы переодеваться. Я была на одном банкете, скука страшная.– Что с тобой? Что-то ты мне не нравишься. Это только потому, что ты скучала на банкете?– Нет, ты угадал. Мой свекор опять начал ко мне приставать. Вчера утром ворвался ко мне в комнату, пока я была еще в постели. Хотел отыметь меня прямо там. Удалось уговорить его, чтоб он ушел, я угрожала, что начну кричать.– Значит, нужно принимать меры, – сказал, улыбаясь, комиссар.– И какие?– Мы ему дадим еще одну лошадиную дозу.Под вопросительным взглядом Ингрид он отпер ящик письменного стола, закрытый на ключ, вытащил конверт и протянул ей. Ингрид при виде фотографий, которые запечатлели ее в момент, когда на ней возился свекор, сначала побелела, а потом покраснела.– Это ты снимал?Монтальбано смекнул, если б сказать ей, что это была одна женщина, не исключено, что Ингрид его бы зарезала.– Да, я.Хорошая шведкина оплеуха эхом отдалась у него в голове, но он этого ожидал.– Я уже послал три твоему свекру, он перепугался и на некоторое время оставил тебя в покое. Теперь я ему пошлю еще три.Ингрид прянула, ее тело прижалось к телу Монтальбано, губы приоткрыли его губы, язык принялся ласкать его язык. Монтальбано чувствовал, что колени у него начинают подгибаться – к счастью, Ингрид отстранилась.«Спокойно, спокойно, – сказал он себе, – все уже кончилось. Это просто благодарность».На обороте фотографий, выбранных самой Ингрид, Монтальбано написал: «ПОДАВАЙ В ОТСТАВКУ, А НЕ ТО В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЕБЯ ПОКАЖУТ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ».– Остальные я буду держать здесь, – сказал комиссар. – Дай мне знать, когда они тебе понадобятся.– Надеюсь, что нескоро.– Завтра с утра я ему их отправлю и в придачу устрою такой анонимный звонок, что его инфаркт хватит. Теперь послушай меня, я тебе должен рассказать одну длинную историю. И когда закончу, попрошу тебя мне помочь.Он поднялся ни свет ни заря, потому что, когда Ингрид ушла, ему не удалось сомкнуть глаз. Он глянул на себя в зеркало – физиономия у него была помятая, может даже хуже, чем когда его ранили. Он должен был идти в больницу провериться, состояние его нашли превосходным, из пяти лекарств, которые ему раньше прописали, оставили только одно. Потом он пошел в сберегательную кассу Монтелузы, где держал те небольшие деньги, которые ему удавалось откладывать, и попросил, чтобы директор его принял лично.– Мне нужны десять миллионов.– Они у вас на книжке или вы просите ссуду?– На книжке.– И тогда, простите, в чем проблема?– Проблема в том, что речь идет о служебной операции, которую я хочу провести на свои средства, чтобы не рисковать государственными деньгами. Если я теперь пойду в кассу и попрошу десять миллионов в купюрах по сто тысяч, это может вызвать подозрения, поэтому я прошу вас помочь мне.Войдя в положение и гордясь тем, что принимает участие в полицейской операции, директор вылез из кожи вон.Ингрид притормозила машину рядом с комиссаровой, прямо под указателем, который сразу по выезде из Монтелузы показывал направление на Палермо. Монтальбано передал ей конверт, раздувшийся от десяти миллионов, она засунула его в сумку наподобие мешка.– Звони мне домой, как только все устроишь. И не попадись грабителям, я тебя умоляю.Она улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй кончиками пальцев и уехала.В Вигате он запасся сигаретами. Выходя из табачной лавки, Монтальбано увидел большую афишу – черные буквы на зеленом фоне, клей не успел еще высохнуть. Она приглашала всех жителей присутствовать на больших мотогонках, которые должны были состояться в воскресенье в пятнадцать часов в местности под названием «Равнина Крастичеддру».О таком совпадении комиссар даже не мечтал. Можно было побиться об заклад, что лабиринт проникся к нему сочувствием и открывает ему другой путь. Глава двадцать четвертая «Равнине Крастичеддру», которая тянулась, начиная от выступа скалы, даже и во сне не снилось претендовать на это имя: впадины, кочки, болота делали из нее идеальное место для гонок по пересеченной местности. День выдался прямо-таки летним, и зрители не стали дожидаться трех часов пополудни, чтобы отправиться на равнину, наоборот, пришли туда с самого утра, с дедушками-бабушками, детишками – помладше и постарше, намереваясь получить удовольствие, скорее даже не от кросса, а от возможности выбраться на природу.Утром комиссар позвонил Николо Дзито.– Поедешь на мотогонки сегодня после обеда?– Я? Зачем это? Мы послали спортивного комментатора и оператора с ним.– Нет, я имел в виду, что мы поедем вместе, ты и я, просто для развлечения.Они приехали на равнину к полчетвертому, гонки еще и не думали начинаться, стоял, однако, оглушительный шум, издаваемый по большей части моторами штук пятидесяти мотоциклов, которые разогревали и проверяли, а также репродукторами, которые на полную громкость передавали грохочущую музыку.– С каких это пор ты интересуешься спортом? – спросил Дзито с удивлением.– Иногда у меня бывают заходы.Чтоб разговаривать, хотя они и находились на открытом воздухе, приходилось повышать голос. Поэтому когда маленький туристический самолет, тащивший за собой хвост рекламного плаката, показался высоко над вершиной горы, немногие его заметили, гул аэроплана, который обычно заставляет невольно поднимать глаза к небу, был не в состоянии пробиться к барабанным перепонкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Разумеется.– Майорана, я в этом убежден, так же, как в глубине души в этом был убежден и Шаша, захотел исчезнуть и исчез. Это не было самоубийство, он был слишком верующим.– Я согласен.– И потом, разве не только что произошел этот случай с римским профессором университета, который вышел утром из дому, и никто его больше не видел? Каффе Федерико (1914–1987?) – экономист.
Его разыскивали все – полиция, карабинеры, даже ученики, которые его любили. Он продумал план своего исчезновения, и тот оказался успешным.– Это правда, – подтвердил Монтальбано.Потом поразмыслил над тем, о чем они говорили, и бросил взгляд на своего начальника:– У меня такое впечатление, что вы предлагаете мне продолжать, тогда как в других обстоятельствах упрекнули меня, что я слишком занят этим делом.– При чем здесь это. Сейчас вы отдыхаете и набираетесь сил, в тот раз, напротив, были на службе. Разница тут очень большая, мне кажется, – ответил начальник полиции.Монтальбано вернулся домой, пошел бродить из комнаты в комнату. После разговора с проектировщиком он уже совсем было решился послать это дело куда подальше, придя к убеждению, что Риццитано мертвее мертвого. Напротив, начальник полиции его как бы воскресил. Разве первые христиане не говорили «dormitio», «успение», имея в виду смерть? Могло прекраснейшим образом случиться, что Риццитано погрузился в усыпление, как выражались масоны. Хорошо, но если дело обстояло таким образом, нужно было найти способ заставить его вынырнуть из этого глубокого колодца, в котором он таился. Требовалось, однако, что-то из ряда вон выходящее, что наделало бы страшнейшего шуму, чтоб об этом заговорили газеты, телевидение всей Италии. Он должен был произвести фурор. Но как? Нужно было отправить к черту логику и создать феерию.Было слишком рано, всего одиннадцать, чтоб идти спать. Он растянулся одетый на кровати читать «Пилон».В минувшую полночь поискам тела Роджера Шумана, воздушного гонщика, упавшего в озеро в субботу во второй половине дня, был положен конец полетом трехместного, с мотором примерно в восемьдесят лошадиных сил, биплана, который ухитрился сделать над водой круг и вернуться, не развалившись на куски, и вдобавок кинуть в озеро венок из цветов, упавший в воду приблизительно в трех четвертях мили от предполагаемого местонахождения тела Шумана…Оставалось всего несколько строк до окончания романа, но комиссар привстал на кровати с дикими глазами.«Это сумасшествие, – сказал он себе, – но я это сделаю».– Дома синьора Ингрид? Я знаю, что поздно, но мне нужно с ней поговорить.– Синьора нет дома. Ты говорить, я писать.Семейство Кардамоне страдало этой склонностью искать себе горничных в таких экзотических местах, куда даже Тристан-да-Кунья не отважился забраться. Тристан-да-Кунья (ок. 1460–1540) – португальский мореплаватель, открыл в Атлантическом океане архипелаг, в который входит о. Святой Елены.
– Манау тупапау, – сказал комиссар.– Нет понимать.Раз горничная не поняла названия картины Гогена, значит она вела свое происхождение не из Полинезии или ее окрестностей.– Ты быть готова писать? Синьора Ингрид звонить синьор Монтальбано, когда вернуться домой.Ингрид приехала в Маринеллу уже после двух ночи, в вечернем платье, разрез до самого зада. Она не выразила никакого удивления по поводу просьбы комиссара увидеться немедленно.– Извини, но мне не хотелось терять время, чтобы переодеваться. Я была на одном банкете, скука страшная.– Что с тобой? Что-то ты мне не нравишься. Это только потому, что ты скучала на банкете?– Нет, ты угадал. Мой свекор опять начал ко мне приставать. Вчера утром ворвался ко мне в комнату, пока я была еще в постели. Хотел отыметь меня прямо там. Удалось уговорить его, чтоб он ушел, я угрожала, что начну кричать.– Значит, нужно принимать меры, – сказал, улыбаясь, комиссар.– И какие?– Мы ему дадим еще одну лошадиную дозу.Под вопросительным взглядом Ингрид он отпер ящик письменного стола, закрытый на ключ, вытащил конверт и протянул ей. Ингрид при виде фотографий, которые запечатлели ее в момент, когда на ней возился свекор, сначала побелела, а потом покраснела.– Это ты снимал?Монтальбано смекнул, если б сказать ей, что это была одна женщина, не исключено, что Ингрид его бы зарезала.– Да, я.Хорошая шведкина оплеуха эхом отдалась у него в голове, но он этого ожидал.– Я уже послал три твоему свекру, он перепугался и на некоторое время оставил тебя в покое. Теперь я ему пошлю еще три.Ингрид прянула, ее тело прижалось к телу Монтальбано, губы приоткрыли его губы, язык принялся ласкать его язык. Монтальбано чувствовал, что колени у него начинают подгибаться – к счастью, Ингрид отстранилась.«Спокойно, спокойно, – сказал он себе, – все уже кончилось. Это просто благодарность».На обороте фотографий, выбранных самой Ингрид, Монтальбано написал: «ПОДАВАЙ В ОТСТАВКУ, А НЕ ТО В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЕБЯ ПОКАЖУТ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ».– Остальные я буду держать здесь, – сказал комиссар. – Дай мне знать, когда они тебе понадобятся.– Надеюсь, что нескоро.– Завтра с утра я ему их отправлю и в придачу устрою такой анонимный звонок, что его инфаркт хватит. Теперь послушай меня, я тебе должен рассказать одну длинную историю. И когда закончу, попрошу тебя мне помочь.Он поднялся ни свет ни заря, потому что, когда Ингрид ушла, ему не удалось сомкнуть глаз. Он глянул на себя в зеркало – физиономия у него была помятая, может даже хуже, чем когда его ранили. Он должен был идти в больницу провериться, состояние его нашли превосходным, из пяти лекарств, которые ему раньше прописали, оставили только одно. Потом он пошел в сберегательную кассу Монтелузы, где держал те небольшие деньги, которые ему удавалось откладывать, и попросил, чтобы директор его принял лично.– Мне нужны десять миллионов.– Они у вас на книжке или вы просите ссуду?– На книжке.– И тогда, простите, в чем проблема?– Проблема в том, что речь идет о служебной операции, которую я хочу провести на свои средства, чтобы не рисковать государственными деньгами. Если я теперь пойду в кассу и попрошу десять миллионов в купюрах по сто тысяч, это может вызвать подозрения, поэтому я прошу вас помочь мне.Войдя в положение и гордясь тем, что принимает участие в полицейской операции, директор вылез из кожи вон.Ингрид притормозила машину рядом с комиссаровой, прямо под указателем, который сразу по выезде из Монтелузы показывал направление на Палермо. Монтальбано передал ей конверт, раздувшийся от десяти миллионов, она засунула его в сумку наподобие мешка.– Звони мне домой, как только все устроишь. И не попадись грабителям, я тебя умоляю.Она улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй кончиками пальцев и уехала.В Вигате он запасся сигаретами. Выходя из табачной лавки, Монтальбано увидел большую афишу – черные буквы на зеленом фоне, клей не успел еще высохнуть. Она приглашала всех жителей присутствовать на больших мотогонках, которые должны были состояться в воскресенье в пятнадцать часов в местности под названием «Равнина Крастичеддру».О таком совпадении комиссар даже не мечтал. Можно было побиться об заклад, что лабиринт проникся к нему сочувствием и открывает ему другой путь. Глава двадцать четвертая «Равнине Крастичеддру», которая тянулась, начиная от выступа скалы, даже и во сне не снилось претендовать на это имя: впадины, кочки, болота делали из нее идеальное место для гонок по пересеченной местности. День выдался прямо-таки летним, и зрители не стали дожидаться трех часов пополудни, чтобы отправиться на равнину, наоборот, пришли туда с самого утра, с дедушками-бабушками, детишками – помладше и постарше, намереваясь получить удовольствие, скорее даже не от кросса, а от возможности выбраться на природу.Утром комиссар позвонил Николо Дзито.– Поедешь на мотогонки сегодня после обеда?– Я? Зачем это? Мы послали спортивного комментатора и оператора с ним.– Нет, я имел в виду, что мы поедем вместе, ты и я, просто для развлечения.Они приехали на равнину к полчетвертому, гонки еще и не думали начинаться, стоял, однако, оглушительный шум, издаваемый по большей части моторами штук пятидесяти мотоциклов, которые разогревали и проверяли, а также репродукторами, которые на полную громкость передавали грохочущую музыку.– С каких это пор ты интересуешься спортом? – спросил Дзито с удивлением.– Иногда у меня бывают заходы.Чтоб разговаривать, хотя они и находились на открытом воздухе, приходилось повышать голос. Поэтому когда маленький туристический самолет, тащивший за собой хвост рекламного плаката, показался высоко над вершиной горы, немногие его заметили, гул аэроплана, который обычно заставляет невольно поднимать глаза к небу, был не в состоянии пробиться к барабанным перепонкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25