Посетитель, отказавшись от положенной чистки щеткой, производимой мальчишкой, пробормотав «дсвиданья», буквально бросился наутек.Ритуал стрижки и бритья, совершившийся в полном молчании, был краток и мрачен. Новый посетитель, собравшись было войти, заглянул, отведя рукой занавеску из бусинок, но, почуяв неладное и узнав Монтальбано, сказал:– Загляну попозже. – И исчез.Весь обратный путь в управление комиссара преследовал запах, не поддающийся определению, но тошнотворный, воняло чем-то средним между скипидаром и тем сортом пудры, которую употребляли уличные женщины лет тридцать назад. Похоже, это его волосы смердели таким манером.– В вашем кабинете сидит Инграссия, – сказал Торторелла потихоньку, как будто речь шла о каком-то заговоре.– А Фацио куда девался?– А домой, переодеваться. Тут звонок из квестуры поступил. Сказали, что Фацио, Галло, Галлуццо и Джермана должны тоже участвовать в пресс-конференции.«Видно, мой звонок этому козлу Шакитано имел последствия», – подумал Монтальбано.Инграссия, который на этот раз был весь в бледно-зеленом, слегка приподнялся.– Сидите, сидите, – сказал комиссар, усаживаясь в свою очередь за стол. Он провел, забывшись, рукой по волосам, и тут же запах скипидара и пудры послышался сильнее. Обеспокоенный, он поднес пальцы к носу, принюхался и убедился, что его подозрения оправдались. Но делать было нечего, в уборной в управлении он не держал шампуня. Внезапно к нему опять вернулось «парикмахерское выражение». Увидев, как он переменился в лице, Инграссия забеспокоился, заерзал на стуле.– Что-то случилось? – спросил он.– В каком смысле, простите?– Ну-у… во всех, – замялся Инграссия.– М-м-м, – ответил уклончиво Монтальбано.Он вернулся к обнюхиванию пальцев, и разговор прекратился.– Вы слышали о бедном кавалере? – спросил комиссар, как будто они были в дружеском кругу, в какой-нибудь гостиной.– Увы! Что поделаешь, жизнь! – вздохнул собеседник сокрушенно.– Подумать только, синьор Инграссия, я спросил его, не сможет ли он зайти ко мне снова и рассказать новые подробности о том, что он видел ночью, когда ограбили универсам, и мы договорились о встрече, а вот поди ж ты…Инграссия развел руками с видом, который призывал Монтальбано смириться с судьбой. Сделав подобающую паузу как бы для раздумья, Инграссия произнес:– Простите, но что за новые подробности мог рассказать вам покойный кавалер? Все, что видел, он вам уже рассказал.Монтальбано отрицательно покачал указательным пальцем.– Вы думаете, он не сказал всего, что видел? – спросил Инграссия заинтригованный.Снова Монтальбано покачал указательным пальцем.«Ничего, ничего, козел, поджарься на медленном огне», – думал он тем временем.Зеленая ветвь, которую изображал собой Инграссия, затрепетала, как бы колеблемая ветерком.– И тогда что же вы хотели узнать от него?– То, чего, по его мнению, он не видел.Ветерок превратился в сильный ветер, ветка закачалась.– Не понял.– Сейчас вам объясню. Вы, конечно, видели такую картину у Питера Брейгеля, которая называется «Детские игры».– Кто? Я? Нет, – ответил обеспокоенно Инграссия.– Не страшно. Тогда наверняка видели что-нибудь Иеронима Босха.– Никак нет, – сказал Инграссия и начал покрываться испариной. На этот раз он и впрямь принял страху, и физиономия у него постепенно зеленела, в тон одежде.– Неважно, оставим это, – сказал Монтальбано великодушно. – Я хотел сказать, что человек, когда видит какую-нибудь сцену, вспоминает первое общее впечатление, какое она на него произвела. Верно?– Верно, – ответил Инграссия, теперь уже приготовившись к худшему.– Потом, мало-помалу, ему может прийти в голову какая-нибудь подробность, которую он видел, которая запала ему в память, но он ее отсеял как несущественную. Приведу несколько примеров: окно, скажем, которое было открыто или закрыто, шум, ну там, свистел кто, песни пел, стул был передвинут, машина, которая стояла, где ее быть не должно, свет погас… Такие вот вещи, подробности, мелочи, которые в конце концов приобретают важнейшее значение.Инграссия потянул из кармана белый платочек с зеленой каемкой и утер пот.– И вы меня заставили сюда прийти только за этим?– Нет. Тогда бы я только понапрасну вас беспокоил, я бы себе этого не позволил. Хочу знать, есть ли у вас какие-нибудь новости от тех, кто, по-вашему, устроил этот розыгрыш с мнимым ограблением.– Никто не объявлялся.– Странно.– Почему?– Потому что все удовольствие от розыгрыша – это посмеяться вместе с тем, кто оказался его жертвой. Как бы там ни было, если вдруг они объявятся, вы мне сообщите. До свиданья.– До свиданья, – ответил Инграссия подымаясь. Пот с него тек рекой, штаны прилипли к заду.Фацио появился весь припарадившись, в новехонькой форме.– Я здесь, – сказал он.– А папа в Риме.– Ладно, комиссар, я понял, сегодня вам хоть на глаза не попадайся.Направился к выходу, но задержался на пороге.– Звонил доктор Ауджелло, говорит, зубы у него сегодня ужасно как разболелись. Придет, только если в нем нужда.– Слушай, ты знаешь, куда девали то, что осталось от машины кавалера Мизураки?– А как же, она еще здесь, в гараже нашем. А я вам так скажу: от зависти это все.– О чем это ты?– Да о зубах доктора Ауджелло. Воспаление зависти это у него, как пить дать.– И кому это он завидует?– А вам, вы небось идете на конференцию, а он нет. И еще, может, от злости, потому как вы ему не захотели открыть имя этого, которого мы задержали.– Сделаешь мне одолжение?– Да-да, понял, ухожу я.Когда Фацио хорошенько закрыл дверь, комиссар набрал номер телефона. Ему ответил женский голос, который сошел бы за пародию на озвучивание негритянских мамушек.– Халло! Ты кто?«Ну откуда они их выкапывают, этих горничных, в доме Кардамоне?» – спросил себя Монтальбано.– Синьора Ингрид дома?– Та, но ты кто?– Меня зовут Сальво Монтальбано.– Жди.Напротив, голос Ингрид был в точности таким, каким итальянская дублерша одарила Грету Гарбо, та ведь тоже происходила, кажется, из Швеции.– Привет, Сальво, как жизнь? Давненько не виделись.– Ингрид, мне нужна твоя помощь. Ты сегодня вечером свободна?– На самом деле нет. Но если это что-то для тебя важное, пошлю все к черту.– Это важно.– Тогда говори, где и во сколько.– Сегодня в девять вечера в баре в Маринелле.Пресс-конференция обратилась для Монтальбано, как, впрочем, он и предчувствовал, в нескончаемое и мучительное позорище. Из Палермо прибыл заместитель начальника полиции Де Доминичис от Антимафии и занял место по правую руку от начальника полиции. Приказные жесты и угрожающие взгляды вынудили Монтальбано, который хотел затесаться в публику, усесться по левую. Позади стояли Фацио, Джермана, Галло и Галлуццо. Начал говорить начальник полиции и первым делом объявил, что арестованный, – номер один среди номеров два, – Гаэтано Бенничи, он же Тано Грек, много лет скрывавшийся от правосудия. Это произвело оглушительный – в прямом смысле – эффект. Журналисты, а их было много, плюс четыре телекамеры, подскочили на стульях и стали переговариваться между собой, так что начальнику полиции понадобилось много усилий, чтобы опять водворить тишину. Он сказал, что арест этот – заслуга комиссара Монтальбано, который с помощью своих сотрудников, представленных поименно, сумел ловко и решительно воспользоваться благоприятной ситуацией. Потом говорил Де Доминичис, который объяснил роль Тано Грека внутри организации, роль, если и не первостепенную, то, несомненно, первого плана. Он сел, и Монтальбано понял, что теперь он отдан на растерзание.Вопросы посыпались градом, хуже чем из пулемета. Была ли перестрелка? Тано Грек был один? Были ли раненные среди представителей законности? Что сказал Тано Грек, когда ему надевали наручники? Тано спал или бодрствовал? Была ли при нем женщина? А собака? А правда, что он был наркоманом? Сколько убийств за ним числилось? Как он был одет? Он был голый? Верно, что Тано болел за футбольную команду Милана? И что на груди у него была фотография Орнеллы Мути? Не мог бы комиссар пояснить, что это была за благоприятная ситуация, о которой упомянул начальник полиции?Монтальбано выбился из сил и все меньше понимал, что же он такое несет.«Слава богу, что здесь телевидение, – думал он. – Хоть посмотрю потом и соображу, что за чушь я тут нагородил».В довершение конфуза его сверлил обожающий взгляд инспектора Анны Феррары.Помочь ему выкарабкаться из этих зыбучих песков попытался журналист Николо Дзито со «Свободного канала», который был настоящим другом.– Комиссар, позвольте мне. Вы говорили, что увидели Тано, возвращаясь из Фьякки, куда вас пригласили друзья на табиску. Я правильно понял?– Да.– Что такое табиска?Они много раз ели ее вместе, – следовательно, Дзито бросал ему спасательный круг. Монтальбано за него ухватился. Мигом обретя уверенность и четкость, комиссар углубился в детальное описание этой удивительной пиццы из многих ингредиентов. Глава седьмая В человеке, теряющем под ногами почву, заикающемся, неуверенном, очумелом, ничего не соображающем, растерянном и с неизменно безумным взглядом, которого телекамера «Свободного канала» безжалостно показывала крупным планом, Монтальбано насилу признал самого себя, осаждаемого вопросами этих сукиных детей-репортеров. Та часть, где он объяснял, как готовят табиску и которая удалась ему лучше, показана не была, – может, она не совсем соответствовала главной теме, аресту Тано.Баклажаны, запеченные с пармезаном, оставленные домработницей в духовке, вдруг показались безвкусными, хотя таковыми не были и быть не могли. Виною всему была психологическая травма: легко сказать, увидеть себя такой дубиной стоеросовой по ящику.Внезапно ему захотелось расплакаться, забиться в кровать, запеленавшись в простынку, как мумия.– Комиссар Монтальбано? Это Лючано Аквасанта из газеты «Иль Медзоджорно». Не будете ли вы так любезны дать мне интервью?– Нет.– Я не отниму у вас много времени, клянусь.– Нет.– Говорит комиссар Монтальбано? Это Спингарди, Аттилио Спингарди с Государственного радио и телевидения, из филиала в Палермо. Мы готовим круглый стол, посвященный…– Нет.– Но позвольте же мне закончить!– Нет.– Милый? Это я, Ливия. Как ты себя чувствуешь?– Хорошо. А что?– Я тебя только что видела по телевизору.– Господи Иисусе! Меня что, показывали на всю Италию?– Думаю, да. Но это было очень недолго.– Было слышно, что я говорил?– Нет, говорил только комментатор. На экране было твое лицо, но такое, что как раз поэтому я и беспокоюсь. Желтое как лимон.– Так, может, это еще было в цвете?– Конечно. Иногда ты прикрывал рукой глаза, щупал лоб.– Это у меня голова болела, и свет мне мешал.– Прошла?– Ага.– Комиссар Монтальбано? Я – Стефания Куаттрини из журнала «Быть женщиной». Мы хотим взять у вас телефонное интервью, не кладите, пожалуйста, трубку.– Нет.– Это всего несколько секунд.– Нет.– Я имею честь говорить с самим знаменитым комиссаром Монтальбано, который проводит пресс-конференции?– Отвяжитесь от меня, не выкручивайте яйца.– Нет, яйца, будь спокоен, мы тебе оставим, а вот башку оторвем.– Кто говорит?– Смерть твоя, вот хто. Я хочу тебе сказать, что тебе это с рук не сойдет, козел ты, артист погорелого театра! И кого это ты думал наколоть, ты с твоим дружком Тано? Комедию, вишь, они тут устроили! И за это ты заплатишь, что насмехаться над нами вздумал.– Алло! Алло!Связь прервалась. У Монтальбано не хватило времени не то что обмозговать, а даже осознать эти угрозы, потому что он сообразил, что настойчивый звук, который уже давно прорывался сквозь телефонные очереди, был дверной звонок. Бог знает почему, он решил, что это не иначе как какой-нибудь журналист посметливей, который решил явиться прямо на дом. Побежал, потеряв всякое терпение, к двери и, не открывая, гаркнул:– Кто там, твою мать!– Начальник полиции.И чего ему было надо, у него дома, в этот час и даже без предварительного телефонного звонка? Стукнул ладонью по щеколде, распахнул дверь.– Добрый день, проходите, – и посторонился.Начальник полиции стоял как вкопанный.– У нас нет времени. Приведите себя в порядок и спускайтесь, я вас жду в машине.Он повернулся и ушел. Проходя мимо большого зеркала на дверке гардероба, Монтальбано понял, что подразумевал начальник полиции под этим «приведите себя в порядок». Оказывается, он был совершенно голый.На машине без надписи «полиция» виднелся сертификат фирмы, дающей авто напрокат, за рулем в штатском сидел сотрудник квестуры Монтелузы, с которым они были знакомы. Как только Монтальбано забрался внутрь, начальник полиции сказал:– Простите меня, что я не смог предупредить вас, но ваш телефон был все время занят.– Да.Мог бы разъединить и вклиниться, безусловно, однако это было не в его духе, начальник полиции был человек вежливый и деликатный. Монтальбано не стал объяснять, почему телефон не давал ему покоя, да и не к месту бы это пришлось: начальник его был мрачен как никогда, в лице напряжение, губы полузакушены, искривлены в подобии гримасы.Приблизительно через три четверти часа стремительной езды по дороге, ведущей из Монтелузы в Палермо, перед комиссаром пошли виды, которые приходились ему по душе больше, чем остальные пейзажи родного острова.– Тебе, правда, нравится? – спросила ошеломленно Ливия, когда несколько лет назад он повез ее в эти места.Бесплодные холмы, вроде гигантских курганов, покрытые лишь желтой стерней сохлой травы, от которых отступился человек, устав от борьбы с засухой и зноем, безнадежной с самого начала. Эти холмы то здесь, то там разнообразились серыми скалистыми пиками, непонятно откуда взявшимися, а может, свалившимися с неба, сталактитами или сталагмитами этой глубокой пещеры, лишенной свода, которой является Сицилия. Редкие жилища, все в один этаж, так называемые «даммузи» – кубы, сложенные из камня безо всякого связующего материала Старинный тип сицилийской постройки, в особенности сельской, ее крыша сооружается таким образом, чтобы собирать дождевую воду и отводить ее в цистерну.

, – стояли наклонно, точно ненароком уцелев при мощных встрясках земли, которая, как лошадь, пытающаяся сбросить седока, не желала нести их на себе. Разумеется, кое-где попадались и отдельные пятна зелени, – но не деревьев или посевов, а агав, кустов здешнего дрока, ощетинившихся иглами вместо листьев, сорго, шпажника, – зелени чахлой, запыленной, тоже готовой сдаться.Будто дождавшись подходящих декораций, начальник полиции решился заговорить. Комиссар, однако, понял, что не к нему тот обращается, а к самому себе в этом полном боли и гнева монологе.– Зачем они это сделали? Кто принял такое решение? Если открыть следствие, – предположение, разумеется, невероятное, – выяснится, что либо никто вообще не давал распоряжения, либо распоряжение поступило свыше. Тогда давайте посмотрим, кто это мог отдать им распоряжение свыше. Начальник Антимафии стал бы отрицать; министр внутренних дел, премьер-министр, президент республики – тоже. Остаются, в следующем порядке, папа, Иисус Христос, Пресвятая дева и бог Саваоф. Скандалу не оберешься: кто бы мог помыслить, что приказ исходил от них! Остается только лукавый, ведь известно же, что это он отец всякого зла. Вот он кто виновник – дьявол! В общем, в двух словах: было постановлено перевести его в другую тюрьму.– Тано? – осмелился спросить Монтальбано. Начальник полиции даже не ответил.– Почему? Мы этого в жизни не узнаем, сомнений быть не может. И пока мы выступали на пресс-конференции, они сажали его в первую попавшуюся машину под охраной двух полицейских в штатском, чтобы не бросаться в глаза, разумеется, – Боже! какие умники! – и вот, когда со стороны Трабии с какой-то тропинки выехал классический мощный мотоцикл и на нем двое, совершенно неузнаваемые из-за касок… Оба полицейских погибли, он агонизирует в больнице. Вот и все.Монтальбано ничего не оставалось, как принять факт, он, правда, цинично подумал, что, если б Тано убили на несколько часов раньше, он избежал бы кошмара пресс-конференции. Он принялся задавать вопросы только потому, что почувствовал, что начальник полиции капельку успокоился, выговорившись.– Но как они узнали, что…Начальник полиции сильно ударил по переднему сиденью, шофер подскочил, и машину немного занесло.– Что за вопросы вы мне задаете, Монтальбано? «Наседка», разве вы не поняли? Это-то меня и бесит.Комиссар подождал несколько минут, прежде чем опять приняться за расспросы.– А мы-то какое к этому имеем отношение?– Он хочет с вами говорить. Понял, что умирает, хочет вам что-то сказать.– А-а. И зачем вы беспокоились? Я мог бы отправиться один.– Я вас сопровождаю, чтобы избежать опозданий, задержек. Эти, от большого ума, чего доброго могут запретить вам с ним разговаривать.У ворот больницы стоял броневик, с десяток полицейских с автоматами рассыпались по садику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25