Ван Эпп прошел мимо него вперёд. У двери он задержался, давая им время рассмотреть новенькую табличку – он понимал, что это для них значит, и спазма, сжимавшая его горло, стала ещё сильнее. «Это ловушка, – твердил он про себя, – приманка, которой ведьма хочет завлечь детей!..»
– Лаборатория Мэллори! – прочла девушка недоверчиво-восхищенным тоном; Ван Эпп был уверен, что совсем недавно она таким же тоном повторяла вслух: «Миссис Девид Мэллори».
Молодой человек молчал – ему всё ещё было не до слов.
Ван Эпп ожесточенно крутнул ключом в замке и распахнул дверь в жаркую тишину. Из высоких окон падали на пол квадраты солнечного света такой ослепительной яркости, что казалось, будто всё остальное пространство тонет в сплошном мраке.
– Похоже, что ваше оборудование ещё не привезли, – сказал Ван Эпп, оглядываясь по сторонам.
Позади молчали, потом послышался грустный голос:
– Должно быть, они не хотят его привозить, пока не будет заключен договор. – Это был голос человека, с большой неохотой спускавшегося на землю, в реальный мир, где надо вести борьбу за исполнение своих желаний, так легко осуществлявшихся в мечтах, – в тот мир, где ещё предстояло выдержать решающие испытания.
Внезапно оживившись, он воскликнул: – А вон те ящики разве не мои?
Крупными шагами он прошел по гулкому цементному полу куда-то в дальний угол, где виднелась невысокая груда деревянных ящиков; Ван Эпп даже не заметил их в этом огромном пустом пространстве. Через секунду девушка побежала вслед за ним; её легкое платье развевалось, как флажки в девичьих руках на празднике. Наконец, повинуясь порыву, которого не в силах был сдержать, за ними двинулся и Ван Эпп.
– Здесь всё? – спросила девушка.
– Всё решительно! – Это был крик ликования, возвещавший о том, что чудо всё же произошло. – Пятнадцать ящиков с оборудованием и один – с чертежами и патентами. – Он пересчитал ящики, называя их содержимое. – Боже мой, – вздохнул он, – целых пять лет работы, и это всё, чем мы можем похвастать!
– И тем, что ты работаешь здесь, – напомнила ему девушка.
– Официально – ещё нет: посмотрим, чем кончится завтрашнее совещание.
Она засмеялась.
– О, Дэви, перестань! Вам с Кеном отвели целый корпус. Совершенно ясно, что завтрашнее совещание – только формальность. Они, должно быть, все как один уже решили подписать договор!
Он покачал головой, улыбнувшись её наивной восторженности, и улыбка юноши вдруг поколебала уверенность Ван Эппа в том, что эта история будет повторением его собственной. Но в чём будет разница – он не знал. Неужели может быть иной конец? Их присутствие стало нестерпимым, ибо они вызывали в нем страшное подозрение, что не жизнь сгубила его, а он сам погубил свою жизнь, – и как невыносимо горько в семьдесят два года вдруг понять, что всё могло бы сложиться иначе!
«Это неправда! – кричал он им про себя. – Все делают ошибки! Все губят себя сами! Оставьте меня в покое!» – и, как отдаленное эхо этого вопля, робко прозвучал его голос:
– Слушайте, я вас не тороплю, но мне надо вернуться к воротам. Если хотите побыть тут подольше и если найдете дорогу обратно, то оставайтесь…
– Простите, мы вас задерживаем, – сказал молодой человек. – Мы сейчас же уйдем.
«Господи, да не ходите вы за мной! Оставьте меня в покое!»
– Можете не торопиться, – тихо произнес он вслух. – Вам, наверно, хочется посмотреть, как сделана электропроводка, где поставлены розетки, где вода и газ…
– Это не к спеху. – Мэллори с внезапным любопытством взглянул на Ван Эппа сверху вниз. – Откуда вы знаете, что меня это может интересовать?
– Да просто так. Вы ведь инженер?
– Да. – Это «да» прозвучало почти как вопрос.
– И вы работаете над какой-то новой штукой?
– Верно. – Мэллори не сводил с него заинтересованного взгляда. – Вы слышали об этом?
– Ничего я не слышал. Догадался, вот и всё, – отрывисто сказал Ван Эпп.
– В свое время я достаточно насмотрелся на всяких изобретателей.
– Здесь?
Ван Эпп гневно вскинул на него взгляд. «Глупый, ты мальчишка, изобретатели существовали за тридцать тысяч лет до появления этой фирмы!»
– Нет, не здесь, – ответил он. – Ну, я пошел.
– Спасибо вам, – сказал Дэви, – спасибо за те, что вы нас впустили. Кстати, вы не сказали, как вас зовут.
– Разве? – спросил Ван Эпп и повернулся к ним спиной. – Я подожду вас у ворот.
Он быстро пошел к двери с единственным желанием – поскорее скрыться, но у порога оглянулся и увидел, что они тоже уходят. В смятении он прибавил шагу и оказался у ворот гораздо раньше, чем они. Завидев их издали, он сделал вид, будто возится с ключами, моля бега, чтобы эти люди попрощались с ним только кивком, сели в такси и исчезли навеки. Однако молодой человек, уже занеся ногу на подножку машины, вдруг передумал и пошел обратно к воротам.
На его длинном смуглом лице была улыбка, в руке он держал сложенную пятидолларовую бумажку.
«Убирайся!» – кричал про себя Ван Эпп, сохраняя вежливое и спокойное выражение лица. – «Оставь меня в покое, или я тебя убью!»
– Я хочу ещё раз поблагодарить вас, – сказал Дэви. – Я совсем потерял голову из-за этого завтрашнего совещания.
– Не за что, – ответил Ван Эпп, чувствуя, что его начинает бить дрожь. Он не знал, как быть, если Мэллори сунет ему деньги.
– А вы так и не сказали мне своего имени.
– Моего имени? – Ван Эпп замялся, но тут же понял, что выхода нет. – Меня зовут Бен.
– Бен? А фамилия?
– Неважно, все зовут меня Беном.
Дэви смотрел на него с прежней улыбкой, но был слегка озадачен.
– Всё-таки, как ваша фамилия?
Ван Эпп провел языком по губам.
– Ван Эпп, – сказал он.
Улыбка на смуглом лице исчезла, уступив место выражению упрека. Дэви опустил глаза на деньги, которые держал в руке, и медленно сказал:
– Когда мы с братом ещё мальчишками стали изучать радиотехнику, нам чаще всего встречалось имя Бена Ван Эппа. Ведь это вы, правда? Вот почему вы знали, что меня должно интересовать в новой лаборатории.
Ван Эпп глядел в сторону, на стоявшее поодаль такси.
– Да, – сказал он наконец, – много лет назад вы могли слышать моё имя.
– О-о, – помолчав, тихо произнес Дэви. Зашуршала пятидолларовая бумажка, которую он неловко совал в карман. – Простите. Я никак не мог предполагать…
– Ничего, – оборвал его Ван Эпп. – Вам не за что извиняться. «Уходи же, убирайся отсюда! Садись в такси и уезжай!»
– Понимаете, мистер Ван Эпп, – продолжал Дэви, – если бы не вы – мой брат и я, быть может, никогда бы… – И вдруг, не повышая голоса и тем же тоном, только с большей горячностью, он спросил: – Какого черта такой человек, как вы, оказался на этой работе?
– Что? – опешил Ван Эпп и невольно взглянул в хмурое лицо Мэллори. Внезапно у обоих возникло такое чувство, будто они – давние близкие товарищи. – Работа неплохая, сынок, мне здесь нравится.
– Неплохая! – Дэви сжал губы, чтобы не выругаться. – Что ж, дело ваше.
– Он пошел к машине, но не выдержал, вернулся и кивком указал на здание конторы. – Они знают, кто вы такой?
– Да вовсе нет, – возразил Ван Эпп. – Те, кому знакомо мое имя, не знают, что я работаю сторожем, а человек, который меня нанимал, понятия не имел, кто я.
– Так почему же вы им не скажете?
– Потому что это ни к чему. Я уже не тот, что прежде. У меня в голове ничего не осталось… Ван Эпп стал терять самообладание. – Это ведь невозможно сохранить навсегда, будь оно всё проклято! Наступает время, когда новые идеи не приходят больше в голову. Если ты богат, если ты умеешь добывать и копить деньги, то когда иссякают идеи, у тебя, по крайней мере, остаются доллары. Но с деньгами или без денег, если ты не способен ничего придумать – ты человек конченый.
Дэви покачал головой.
– А ваши знания?
– Какие там знания? О радио, каким оно было двадцать лет назад? Кому это нужно? – Ван Эпп пожал плечами. – Слушайте, не лезьте вы в мои дела, пожалуйста. Я никого не беспокою, и пусть меня тоже не беспокоят. Не трогайте меня, вот и всё! – сказал он резким сдавленным голосом, поджав губы. – Вы что-то изобретаете? Прекрасно! Желаю вам успеха. У вас есть талант? Прекрасно! Желаю вам никогда не потерять его! Но ради бога, оставьте меня в покое!
Тихая ярость в его голосе прозвучала для Дэви, как гром. Он покраснел и быстро отошел. Но не сделал он и нескольких шагов, как снова повернулся и решительно направился к воротам.
– Если завтра всё кончится благополучно, мы с братом будем набирать штат. Хотите работать у нас? Я сейчас увижусь с ним и знаю, что он тоже будет рад, если вы согласитесь.
Почти двадцать лет Ван Эпп жадно мечтал, что наступит день, когда он услышит подобные слова, и чем дольше он ждал, тем тверже укреплялся в своем решении ответить: «Убирайтесь к черту!» Сейчас, на двадцатом году ожидания, он погрешил против своей клятвы только тем, что холодно спросил:
– В качестве кого?
– Кого угодно. Да черт возьми, старина, – в отчаянии воскликнул Дэви, – вернитесь туда, где ваше настоящее место!
Ван Эпп, глядя в сторону, тупо молчал – говорить не было сил. Несколько раз он провел кончиком языка по губам, не смея взглянуть в лицо Дэви.
– Я подумаю об этом, – с трудом проговорил он. – Я подумаю.
– Если совещание кончится благополучно, я приеду завтра вечером. Ведь завтра вы в ночной смене, правда?
Ван Эпп кивнул. Он по-прежнему глядел в сторону. Он не пошевельнулся, пока не услышал удаляющиеся шаги, и только тогда посмотрел вслед высокому, стройному молодому человеку, который садился в такси. Хлопнула дверца. Такси двинулось, в заднем окошке мелькнуло лицо девушки, глядевшей на старика широко раскрытыми удивленными глазами, – очевидно, она только что узнала, кто он, – а затем всё окружающее превратилось в миллионы пляшущих золотых искр: на глаза Ван Эппа набежали слезы.
Он сам не знал, почему плачет. В душе у него разливался теплый свет: кто-то хочет, чтобы он стал опять самим собой, стал человеком, распрямил плечи и дышал полной грудью. Но вместе с этим до боли радостным чувством появился и страх: вдруг он окажется не в силах удовлетворить требования других и свои собственные, и тогда уж конец всему!
Он не знал, что делать; он был так поглощен и истерзан своими мыслями, что даже не спросил себя, почему такой человек, как этот Мэллори, молодой, готовящийся начать свой искрометный взлет к творчеству, преисполненный такого вдохновения, что, конечно, ничья помощь ему не нужна, – почему тот так упорно не хочет оставить его, Ван Эппа, в могиле, где он похоронил себя заживо. И конечно, до его сознания не дошло, что темный костюм с черным галстуком такого старомодного фасона, какой был на Дэви, давно уже не носят летом и что он мог служить только знаком траура.

В то лето, когда Дэви дожидался заключения своего первого договора на миллион долларов, ему шел всего двадцать седьмой год. Документы должны были быть подписаны в понедельник четырнадцатого августа, поэтому весь предыдущий день тянулся в мучительном ожидании, пока пройдут нескончаемые часы.
Воскресенье началось ещё до рассвета, когда, охваченный одним из тех приступов отчаяния, которые зловеще врываются в сон на исходе ночи, он вдруг проснулся и широко раскрыл глаза. В этой незнакомой темной комнате ему стало жутко, как заблудившемуся ребенку; рядом слышалось чье-то ровное дыхание. «Кто это?» – с ужасом подумал Дэви. Приподнявшись, он резко повернулся, потом обнял спящую рядом обнаженную женщину, изумленный тем, что мог забыть о ней, пусть даже в смятении. Он порывисто прижался к жене. Та, не просыпаясь, привлекла его голову к себе на грудь; во сне она любовно произнесла его имя, словно готова была одна защищать его, и если понадобится, даже ценою собственной жизни, от всего, что могло грозить ему опасностью. Её тепло успокаивало Дэви, он проникся глубокой благодарностью за то, что она оберегает его от пронзительной безнадежности, подстерегавшей его, как черная тень, вне её объятий. Спасаясь от отчаяния, он долго лежал без сна и наконец задремал возле Вики, обвившей его руками. Её дыхание было медленным и ровным, её не тревожили никакие страхи.
Когда он проснулся, был яркий, насыщенный непреодолимой радостью день. Солнце прожгло себе путь в самую высь безоблачно-голубого неба. Высокие дома сверкали под утренним солнцем, а бетонные башни, казалось, были сделаны из блестящей слоновой кости и усыпаны переливающимися алмазами.
Дэви стоял у раскрытого окна в гостиной отеля-небоскреба, бодрый, веселый, полный надежд. Мягкий летний воздух овевал его, как колышущиеся знамена триумфальной процессии. Глухо доносившийся снизу грохот уличного движения походил на радостный гул толпы, которая ждала, чтобы он присоединился к ней и возглавил чествование самого себя.
Ещё не было девяти, но Дэви уже оделся, выбрав всё самое новое. Он обернулся, и при виде Вики, стоявшей на пороге спальни, в глазах его отразилась вся переполнявшая его радость. Вики, должно быть, только что поднялась с кровати: она завязывала пояс легкого халатика, составляющего часть её приданого. Глаза у неё были озабоченные.
– Я не слышала, как ты встал, – сказала она.
– Я просто не мог лежать в кровати. Мне казалось, будто вот-вот во всем городе загудят гудки! Вики, давай выйдем! Наймем лошадь и экипаж или самолет, поедем на пляж или будем танцевать под оркестр в сто человек. Быстрей! – воскликнул он смеясь. – Позже мы встретимся с Кеном и Дугом, но сейчас я никого не хочу видеть, кроме тебя и города, полного незнакомых людей!
Вики улыбнулась.
– Я успею принять ванну, пока ты закажешь завтрак?
– Пока я закажу завтрак? Заказать завтрак? О господи! – расхохотался он. – Подумать только, до чего дошло! Все годы, пока мы работали с Кеном, это он, бывало, в разгаре какого-нибудь важного опыта бросал работу и начинал мечтать вслух о машинах, костюмах и деньгах, которые свалятся на нас, если наше дело выгорит, а мне было наплевать на все эти блага, но вот они есть – и это чудесно! – Он с изумлением оглядел комнату, свою молодую жену, себя. – Чудесно! – повторил он. – И вот уже десять дней я не смею поверить в это. Быть может, завтра они скажут «нет», и мы вернемся в гараж, в нашу мастерскую… – Он внезапно умолк, словно темная тень, преследовавшая его ночью, вновь повеяла на него смертным холодом. – Вики, собирайся скорее и поедем!
В этот день город казался Вики и Дэви солнечным чудом, и, выбежав из отеля, они вступили в него, как дети в сказочный мир. Переменчивые прихоти налетали на них, как мотыльки, и они метались на такси взад и вперёд из одного конца города в другой. Если они шли пешком, они шли, как по воздуху; всё, что они видели, оказывалось больше, ярче и красивее, чем они себе представляли. Даже завод, куда они помчались, потому что Дэви не мог устоять против неодолимой тяги взглянуть на то особое, единственное во всем мире место, где меньше чем через сутки будет решаться его судьба, – даже завод, казалось, поведал им по секрету, что победа Дэви уже предрешена.
Только перед самым уходом оттуда, когда он узнал, кто этот сторож, чары были нарушены. Весь день в сердце его звучал веселый оркестр, рассыпающий, как конфетти, задорные и быстрые песенки и танцы, – и вдруг оборвался на середине такта заливистый голос флейты, смолк оркестр, и без всякого перехода зазвучали медленные мрачные аккорды, обдающие могильным холодом: только сейчас Дэви понял, что подсознательно ощущал этот холод весь день, с тех пор как проснулся от ужаса в незнакомой темноте гостиничного номера.
Всю дорогу к дому, где жил брат, он сидел молча.

Никакая музыка не звучала в этот день в сердцах Кена и Дуга. Оба сидели молча в большой, с дубовыми балками на потолке, гостиной Дуга, уткнувшись в воскресные газеты. Оба старались по возможности не замечать друг друга, но то и дело между ними перекатывались волны невысказанного возмущения, взаимных обид и злости.
Прошло меньше часа, а знойную воскресную тишину уже в четвертый раз нарушили телефонные звонки, и в четвертый раз Артур, дворецкий Дуга, бесшумно вошел в гостиную и сказал:
– Вас просят, мистер Волрат.
И снова Кен сделал вид, будто не замечает, что Дуг уходит к телефону. Впрочем, как только он ушел, Кен рывком поднялся с большого глубокого кресла и подошел к раскрытому, выходившему на озеро окну, горько спрашивал себя: «Какого черта я тут делаю?»
Он задумчиво стоял у окна, и солнце золотило его светлые прямые волосы; вот так же несколько часов назад, на другом краю города, стоял у окна его более высокий и темноволосый младший брат, еле сдерживая кипучую радость. Прохладный ветерок с озера теребил белую шелковую рубашку Кена, но крепко пришпиленный черный галстук оставался неподвижным, словно траур по сестре был слишком глубок, чтобы его могли затронуть такие пустяки. Слегка расставив ноги и сжав кулаки в карманах брюк, Кен весь напрягся от сдерживаемой ярости, но в эту минуту он ненавидел прежде всего себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72