Нет ничего более чуждого постструктурализму с его критикой "западной
логоцентрической традиции", под которой понимается стремление во всем найти
порядок и смысл, во всем отыскать первопричину, с его установкой на научно
обоснованный "игровой принцип", на "свободную игру активной интерпретации", с
его подозрительным отношением к самой идее "структуры". Так что во всех
отношениях постструктурализм выступает как теория, которая действительно
наступила после структурализма, подвергнув все основные положения последнего
решительной критике.
И тем не менее главной задачей моей работы было дать систематизированное
представление о постструктуралистской доктрине, выявить ее эволюцию и различные
варианты, дать характеристику и критическую интерпретацию основных терминов
этого влиятельного критического направления. Данными целями определялась и
структура исследования: с одной стороны, в нем развернута панорама возникновения
и современного состояния
постструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистского комплекса, -- прошу
извинить за столь неуклюжий неологизм, но без него в данном случае не обойтись,
-- а с
8 ВВЕДЕНИЕ
другой стороны, -- анализ научной методики, используемой в работах
представителей этого комплекса.
В соответствии с этим материал книги разбит на три главы.
В первой характеризуется общая теория постструктурализма на основе анализа
концепций двух его самых авторитетных представителей: философа, литературоведа,
семиотика, лингвиста -- одним словом, "интердисциплинариста" Жака Дерриды и
философа, культуролога, -- да, очевидно, и литературоведа тоже -- Мишеля Фуко.
Во второй главе анализируется деконструктивизм, понимаемый как
литературоведческая практика постструктуралистских теорий, и выделяется два
основных варианта деконструктивизма: французский н американский. Первый
представлен концепциями Жиля Делеза, Юлии Кристевой, Ролана Барта, второй --
преимущественно Йельской школой, хотя, разумеется, в общих чертах освещаются и
другие направления англоязычного деконструктивизма. В третьей главе описывается
становление теории постмодернизма (главным образом, литературоведческого) и
рассматривается представление о постмодернизме как выражении "духа времени"
конца ХХ столетия.
9

ГЛАВА 1 ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ: основные концепции, понятийный аппарат
10


ЖАК ДЕРРИДА - ПОСТСТРУКТУРАЛИСТ SANS PAREIL
Ключевой фигурой постструктурализма и деконструктивизма является Жак Деррида.
Многие современные специалисты по теории и истории критики отмечают как
общепризнанный факт то значительное влияние, которого оказывают в последние
десятилетия на критику Западной Европы к США идеи этого французского семиотика,
философа и в определенной мере литературоведа, или, по крайней мере, человека,
создавшего теоретические предпосылки деконструктивистской теории литературного
анализа. Его книги "Голос и феномен: Введение в проблему знака в феноменологии
Гуссерля" (1967), "О грамматологии" (1967), "Письмо и различие" (1967),
"Диссеминация" (1972), "Границы философии" (1972), "Позиции" (1972) (161, 148,
145, 144, 155, 151) привели, как пишет американский исследователь Дж. Эткинс, к
"изменению облика литературной критики" (70, с. 134), вызвав в США появление
деконструктивизма. Его работы "Глас (1974) и "Почтовая открытка: От Сократа к
Фрейду и дальше" (1980),"Окрестности" (1986), "О духе: Проблема Хайдеггера"
(1987),"Психея: Открытие другого" (1987), относимые некоторыми исследователями
его творчества ко "второму периоду" (впрочем, вопрос о его периодизации довольно
сложен, подробнее об этом см. ниже), закрепили за Дерридой авторитет одного из
самых влиятельных современных философов, эстетиков и культурологов (147, 143,
153, 146, 156).
Интердисциплинарная природа постструктуралистской мысли как рефлексии на
современное состояние гуманитарных наук, рефлексии, берущей в качестве точки
отсчета тезис о художественно-литературном по самой своей сути характере
человеческого мышления, нашла наиболее яркое выражение именно в текстах Дерриды,
на авторитет которого, вне зависимости от
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗM 11
степени приятия или неприятия его идей, ссылаются все, кто занимается данной
проблемой. При этом никогда и никем не оспариваемая его популярность находится,
откровенно скажем, в вопиющем противоречии со сложностью его манеры изложения
своих идей.
Говоря об особой роли Дерриды как в формировании основных постструктуралистских
концепций и доктрин, так и в самой деконструктивистской практике анализа
художественного произведения, мне хотелось бы привести высказывание английского
исследователя Кристофера Батлера, -- пожалуй, он лучше других сказал о
трудностях, с которыми сталкивается любой исследователь, приступая к изучению
творчества французского ученого: "Практически все проблемы, которые ставит
деконструктивизм перед критикой, можно увидеть в общих чертах в творчестве Жака
Дерриды. Однако необходимо сказать с самого начала, что те относительно
философские традиции, которые я и другие обычно приписывают ему в своем
изложении, на самом деле чужды его собственному методу, по сути своей весьма
неуловимому и находящемуся в постоянном движении самоуточнения" (115, с. 60).
Последнее слово -- "самоуточнение" -- можно было бы перевести и как
"самокорректировка", "самооговорка", Батлер здесь очень точно подметил
постоянное стремление Дерриды уточнять свою мысль всевозможными корректировками,
дополнениями прямого (денотативного) и косвенного,, (контекстуального,
коннотативного) значения слов, бесчисленными цитатами и тут же следующими
разъяснениями, обращением к авторитету словаря до такой степени, что многие
страницы его произведений напоминают словарные статьи.
Само по себе творчество Дерриды в известной степени можно было бы назвать
обширным, нескончаемым комментарием к чужим мыслям и к самому себе, в результате
чего его собственная мысль все время "ускользает" от четких дефиниций и
однозначных определений. Это не означает, естественно, что Дерриде совсем чужды
ясность и определенность позиций или, скажем, последовательность в отстаивании
позиций и убедительность доказательств. На свой лад он весьма последователен, а
что касается логического аппарата аргументации, то им он владеет в совершенстве
и нередко не без изящества.
Конечно, можно, и не без веских оснований, предположить, что подобный стиль
отражает глубинные мировоззренческие колебания самого ученого, аморфность и
непоследовательность его философской позиции и тому подобное. Однако это будет
всего лишь часть истины и далеко не самая основная. Деррида
12 ГЛАВА 1 /Деррида и философская традиция /
не совсем укладывается в традиционные представления о философии и философах, но
в этом он далеко не одинок и является продолжателем довольно почтенной традиции,
хотя, быть может, и выделяется своей подчеркнутой экстравагантностью. Кстати
сказать, четче всего эту традицию сформулировал еще Хайдеггер, охарактеризовав
ее как "поэтическое мышление".


Деррида и философская традиция
В самой манере доказательств Деррида много позаимствовал у англо-американской
лингвистической философии, "семантического анализа", одним словом, у тех течений
философской мысли, которые ведут свое происхождение, условно говоря, от Бертрана
Рассела и Людвига Витгенштейна, лингвистических теорий речевых актов,
опосредованных критической рецепцией феноменологии Гуссерля и Хайдеггера.
Не заходя слишком далеко в философскую проблематику, отметим в предыстории
данного вопроса лишь то, что даст возможность несколько прояснить истоки общей
позиции Дерриды и ее специфичность. Американский философ Джон Капуто подверг
детальному анализу глубинную взаимосвязь тех направлений современной
теоретической мысли Запада, которые предоставляют Гуссерль, Хайдеггер и Деррида,
в книге "Радикальная герменевтика: Повтор, деконструкция и герменевтический
проект" (1987) (118). При этом Капуто ссылается на авторитет работ Родольфа Гаше
"Зеркальная амальгама" (1985) (211) и Джона Ллевелина "Деррида на пороге смысла"
(1986) (298), довольно отчетливо обрисовывающих преемственность
феноменологической традиции, проявляющейся в концепциях Дерриды.
Для Капуто не подлежит сомнению, и он попытался это доказать, что несмотря на
все критические замечания Дерриды в адрес Гуссерля и Хайдеггера, французский
ученый по сути дела является продолжателем их "герменевтического проекта".
Как подчеркивает Капуто, Деррида "отрицает не интенциональность, референцию или
самосознание, но только метафизическое представление, что существует какого-либо
рода непосредственный контакт Я с самим собой или с другим Я, или с его
объектами взаимодействия вне царства знаков" (11З, с. 306).
Генетическая связь Дерриды с феноменологией несомненна, однако также несомненно
и то, что его собственная позиция определялась прежде всего радикальной критикой
всех основ
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ /Аргументативная логомахия и игровое отношение к слову/ 13
феноменологии, критикой, рассматриваемой им как составная часть общей "критики
метафизики", являющейся главной целью, смысловым ядром его негативной доктрины.
Говоря об истоках своей позиции, Деррида всегда определенно ссылается на
традицию, ведущую свое происхождение от Ницше, Фрейда и Хайдеггера, хотя и
критикует их концепции как явно недостаточные для окончательной деконструкции
метафизики: "я, возможно, привел бы в качестве примера ницшеанскую критику
метафизики, критику понятий бытия и знака (знака без наличествующей истины);
фрейдовскую критику самоналичия, т.е. критику самосознания, субъекта,
самотождественности и самообладания; хайдеггеровскую деструкцию метафизики,
онто-теологии, определения бытия как наличия" (154, с.326).


Аргументативная логомахия и игровое отношение к слову
Несомненно, что Хайдеггер сыграл существенную роль в развитии у Дерриды
неутолимого пристрастия к "узкой логомахии" -- игре слов, если повторить упрек,
который Чаадаев предъявил Гегелю. (Разумеется, то, что делал Гегель в этой
области, не идет ни в какое сравнение с абсолютным беспределом Хайдеггера.)
Деррида более точен и корректен в своих манипуляциях со словом и более осторожен
в наделении и придании нового смысла традиционным терминам по сравнению со своим
учителем в этой области -- Хайдеггером, хотя, быть может, столь же, если не
более, отчаян в игре со смыслами. Насколько к этим процедурам применимы понятня
"научной точности", если вообще о таковой в данном случае может идти речь, --
вопрос, мягко говоря, деликатный: здравый смысл и "позитивистская
логицистичность" отнюдь не были в чести философов, исходивших из принципа
вольной", "поэтической интерпретации", не отягощенной ложной моралью
неприемлемого для них духа "бескрылой" позитивистской научности. Поэтому все
упреки ученых "старой формации", с негодующим возмущением потрясающих
этимологическими словарями, не производят особого впечатления на теоретиков,
прочно стоящих на позициях интутивно-поэтического мышления. И их вряд ли могут
убедить тщетные, с их точки зрения, попытки рациональной верификации
иррациональных по самой своей сути "актов интуивного усмотрения", как назвал их
С.Аверинцев (60, с. 408).
ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 14
О плачевных результатах полемики Л. Шпитцера против этимологических штудий
Хайдеггера будет сказано в разделе о постмодернизме; здесь же мне хотелось бы
привести комментарии С. Аверинцева к "Строению слова" П. Флоренского,
показательные в том плане, что их автор, отчетливо осознавая "опасность"
подобного рода философствования, в то же время стремится обосновать
правомочность такого подхода именно для философии: "Автор (Флоренский -- И. И.)
разнимает слово на его составные части, допытываясь от него его подноготной,
восстанавливая его стершийся, изначальный смысл (примерно так, как это в более
позднюю эпоху делает со словами своего языка М. Хайдеггер). Конечно,
"изначальный смысл" рекомендуется понимать не чересчур буквально -- и для
русского, и для немецкого мыслителя искомыми является отнюдь не временная, не
историческая, не генетическая, но смысловая "изначальность" слова: такое начало,
которого, если угодно, никогда не было, но которое всегда есть, есть как
"первоначально", как рrincipium ("принцип"). Этот же тип отношения к слову можно
встретить у некоторых поэтов ХХ в.: и для них "изначальность" есть никоим
образом не прошлое, но скорее будущее (исток как цель). Все это необходимо
помнить при подходе Флоренского к этимологизированию" (60, с.406-407).
Об этом подходе к этимологизированию "приходится помнить" и всякому, кто
занимается Дерридой, да и вообще постструктурализмом в целом. Но, пожалуй, самое
интересное можно найти в следующем примечания Аверинцева, где он рассуждает о
необходимости подобной этимологической процедуры для "духовной культуры",
Отмечая, что и сам Флоренский характеризовал некоторые свои "этимологические
раздумья" как "маловероятные" (что его, впрочем, отнюдь не останавливало),
Аверинцев приводит крайне интересное, с моей точки зрения -- в смысле своей
поучительности -- оправдание подобной практики "символической эксегесы": "Так:
этимология "маловероятна", и все же можно сказать", для этого достаточно, чтобы
имеющее быть сказанным провоцировало акт интуитивного усмотрения. Настоящее
содержание мысли Флоренского, по его собственному слову, показуется, но не
доказуется"... Этимология здесь -- только "символ", почти метафора, почти
декорация при акте "показания" усмотренного. Разумеется, это художническое,
игровое отношение к "аргументам" (которые, согласно вышесказанному, как раз не
суть аргументы) ставит эту глубокомысленную и плодотворную философию языка в
весьма косвенные отношения к языкознанию. Но подчеркнем: "косвенные
15
отношения" отнюдь не значит "никакие отношения". От "духовности" нашей "духовной
культуры" очень мало осталось бы, если бы из нее была изъята вся система
косвенных, необязательных и постольку свободных отношений между размежеванными
"доменами". Свобода эта таит в себе опасность не-должного переступания границ,
что само по себе не может быть против нее аргументом (как пресловутые
недоразумения с шеллинговской натурфилософией и гегелевской философией истории
отлично объясняют, но отнюдь не оправдывают принципиальную нетерпимость к такому
типу работы ума, который попросту требует не слишком буквального понимания и при
таком условии служит бесценным стимулятором и для "собственно науки")" (там же,
с. 408).
Не углубляясь особо в природу подобного рода оценки, которая по направленности
своей аргументации вполне применима, как мы уже видели, и для Хайдеггера и,
естественно, для Дерриды, отметим лишь, что такая защита в глазах рациональности
хуже всякого обвинения, и, напротив, в глазах интуитивиста и иррационалиста (или
мистика) -- совершенно законное обоснование выдвигаемых постулатов, вне
зависимости от того, понимаем ли мы мистицизм в вульгарном смысле нелепых
предрассудков и диких варварских обычаев, или в высоком смысле утонченной
философской рефлексии, примерами которой наполнена вся история человечества.
Собственно, все зависит от той позиции, которая выбирается, и от того, насколько
этот выбор сознателен.
В данном случае меня интересует даже не столько позиция
самого Аверинцева с ее ощутимым ироническим обертоном от-
носительно "собственно науки, сколько выявленное им худож-
ническое, игровое отношение к "аргументам", легшее в основу
того широкого мировоззренческого и эстетически-
художественного течения жизни Запада, которое получало на-
звание постструктуралистско-постмодернистского комплекса (о
русском постмодернизме, набирающем сейчас силу, в рамках
данного исследования мы просто не имеем возможности здесь
говорить, хотя, разумеется, общеевропейскую -- в том смысле,
в каком Россию можно безоговорочно относить к Европе,
историческую укорененность и распространенность этого явле-
ния всегда следует иметь в виду, по крайней мере, не забывать
о ней, чтобы не создавать ложного впечатления об особой
диковинности" и абсолютной иноземной чуждости "постмодер-
нистской чувствительности").
Основную роль в выработке подобной установки на игро-
вое отношение к слову и мысли сыграл прежде всего Ницше, --
16 /Наличие/
как собственно для Дерриды, так и для всего постструктурализ-
ма в целом, который как философско-эстетическое течение во
многом является наследником ницшеанской традиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36