И в этот последний момент старый шаман увидел то, что и ожидал: безумный страх в глазах своего врага. Его гаснущие глаза успели уловить из-под опускающихся век, как между полами куртки по элегантным бриджам Эшлина расползается мокрое пятно. Старик умер с презрительной усмешкой на губах.
Это случилось там, где он и ожидал, где надеялся умереть — в Скалистых горах, чуть ниже святилища своих предков. Умирая, он знал, что там, в вышине, выстрелы его врага привели в движение тяжелые массы влажного снега, уже подточенного оттепелью.
* * *
Кейн в мгновение ока сбросил одежду. Глаза его горели, руки слегка дрожали от нетерпения. Натали обернулась и увидела, как он входит в ручей. Возглас, сорвавшийся с ее губ, перешел в счастливый смех, когда Кейн добрался до нее и заключил в объятия.
Она была одурманена, зачарована своим смуглым южанином, поэтому с трепетом заглянула в его глаза, где было столько жгучей страсти, что пар, казалось, таял от их взгляда, как туман поутру тает от солнечного света. Лицо Кейна было покрыто бусинками влаги, черты заострились, в них проглянуло что-то неумолимое. Когда он резко привлек ее к себе, Натали замерла в ожидании торопливого и грубого проникновения. Нельзя сказать, чтобы она была против, но испытала чувство сродни примитивному страху самки в момент, когда самец готовится покрыть ее, — страху, замешенному на вожделении.
Кейн наклонился. Она застыла в ожидании жадного поцелуя, от которого после припухнут губы.
Но этот непредсказуемый мужчина вдруг улыбнулся.
— У тебя, должно быть, самые сладкие губы в целом мире. Сколько ни целуй, все мало!
Он отпустил ее — лишь на миг, лишь для того, чтобы заключить в более нежное объятие, а когда поцеловал, то осторожно, легко, едва касаясь губ. И только потом пришло время поцелуя, которого она ждала в ту первую минуту, — долгого, и пылкого, и жадного.
Натали ощутила, как ладонь скользит вниз по бедру, как ее нога ложится Кейну на талию. И она узнала, что заниматься любовью можно и стоя. Это было не слишком удобно, странно, но по-своему сладостно,
Они стояли в тихонько булькающей воде, в клубах белого: пара, и любили друг друга, сплетаясь не только телами, но и взглядами. Жар голубых глаз Кейна, пыл его движений, сладость этих толчков и качаний — все придавало происходящему необычайную остроту, и на вершине упоения Натали показалось, что она не только ощущает взрыв наслаждения, но и слышит его, как треск отдаленного фейерверка.
Но когда Кейн отстранился, она прочла у него на лице тревогу.
— Стреляют, — коротко сказал он.
Глава 39
Натали стояла на коленях в погребальном зале, глубоко в недрах Гранитного дворца. По щекам ее струились слезы. Кейн стоял на шаг позади нее, со скорбно опущенной головой. Он молча смотрел, как она отдает последнюю дань покойнику, как навсегда прощается с ним.
— Тахома заменил мне отца!
— Знаю, милая.
— Он хотел быть похороненным именно здесь, рядом со своими предками… — Натали с усилием подавила горестные рыдания. — Спасибо тебе за помощь, Кейн. Столько крови… одна я бы не справилась!..
— Для меня это было честью.
Некоторое время Натали молчала, сжимая руку старого шамана. Даже ее замерзшим пальцам рука казалась ледяной.
— Кто теперь обо мне позаботится?..
Это был голос заблудившегося испуганного ребенка.
— Я, милая.
Кейн присел рядом, осторожно высвободил мертвую руку Тахомы, уложил на неподвижной груди и своими руками стал согревать холодные пальцы Натали. Натали опустила голову ему на плечо, такое сильное и надежное. Сквозь слезы она различила в расстегнутом вырезе рубашки лапу снежного барса.
— Так вот почему Тахома передал тебе свой счастливый талисман! Это был символический жест, Кейн. Он вручил тебе и меня, теперь я это знаю.
Она порывисто обняла любимого, и тот коснулся губами ее рыжей макушки. Затем он поднялся, увлекая ее за собой.
— Нам нужно идти. Здесь слишком холодно.
Натали кивнула. В погребальном зале царил промозглый холод, тела в каменных нишах были покрыты сплошной коркой льда. Бросив прощальный взгляд на Тахому, она прошептала: “Я извещу Метаку, отец!” — и последовала за Кейном к тяжелой дубовой двери. Тщательно прикрыв ее за собой, они прошли длинным каменным коридором, ведущим почти к самому устью пещеры. Как обычно. Гранитный дворец был погружен в глубокую тишину. Ни звука не доносилось из его сумеречных глубин, лишь приглушенное эхо шагов сопровождало их. Пламя свечи в руках у Кейна выгибалось назад, показывая направление потока воздуха.
В основном коридоре их встретил столь яркий свет, что оба разом зажмурились. В это время дня солнце лилось прямо в Гранитный дворец.
До полудня оставались считанные минуты.
Безоблачный день позволял солнцу обрушить на южные склоны гор всю мощь своих жгучих лучей. Снег оседал все сильнее, непрочно висящие пласты его незаметно смещались.
Блейз и Дьявол, оставленные у подножия обрыва, проявляли заметное нетерпение. При виде хозяев они дружно заржали и загарцевали на месте, дергая закрученные за ветви поводья. Как раз тогда, когда Натали и Кейн вскочили в седла, высоко над ними раздался словно бы глухой вздох. Это чудовищных размеров снежный пласт, потревоженный выстрелами Эшлина Блэкмора, потерял точку опоры и начал сползать вниз. Пока еще это было едва заметное для глаза движение, но очень скоро ему предстояло достигнуть скорости курьерского поезда.
Натали узнала этот звук и содрогнулась. Однажды она уже слышала его, и он навсегда запечатлелся в ее памяти как предвестник гибели. Подняв голову, она увидела выше кромки обрыва облако белой пыли.
— Скорее отсюда! — крикнула она, впервые в жизни с силой ударяя Блейза каблуками в брюхо.
Жеребец и не подумал протестовать, наоборот, он выкатил белки и ринулся вперед так, словно хотел оторваться от земли и взлететь. Дьявол последовал его примеру, и две гнедые молнии понеслись, по диагонали пересекая склон в направлении далеко выдающегося каменного карниза. Там, дрожа всем телом, они прижались друг к другу точно так же, как и их хозяева.
Гора содрогнулась от основания до вершины. Казалось, вся верхняя часть ее пришла в движение и устремилась вниз, на южный склон. Со своей выгодной и безопасной позиции Натали и Кейн имели возможность проследить ход лавины. Их широко раскрытые глаза вбирали в себя обманчиво ленивое, такое изящное на вид движение неисчислимых тонн снега и льда. Казалось, то морская волна невиданной высоты во время прилива перехлестнула пик и рушилась теперь на замершую в ужасе землю. Камень под ногами трясся, содрогался и двигался, как во время землетрясения.
Волна катилась все быстрее и быстрее, подстегиваемая силой земного тяготения, увлекаемая инерцией движения. Она глотала на своем пути все, и мертвое, и живое. Это была разрушающая сила в чистом виде, и, кроме сплошного гранита, ничто не могло ей противостоять. Там, где она проходила, оставалась только начисто вылизанная скала.
Когда лишь несколько мгновений отделяло гребень лавины от устья Гранитного дворца, оттуда выбежал человек. По белокурым, отливающим на солнце волосам Натали узнала Эшлина. В руках он держал туго набитые седельные сумки. Один взгляд — и он бросил их. Одна свалилась через край площадки и полетела с обрыва, вертясь, разбрасывая вокруг дождь золотых монет. Эшлин закрыл лицо руками. Если он и кричал, крик его был заглушен громоподобным ревом обвала.
Натали окаменела. Каким бы ни был Эшлин, это был живой человек, и вот так лицезреть его гибель было ужасно. Руки Кейна крепче сжали ее — он тоже видел, что происходит.
Отвести взгляд было невозможно, Натали могла лишь беспомощно следить, как белая волна настигла Эшлина и подмяла под себя. Потом она низверглась с обрыва. В гребне ее, так похожем на пенный, на миг мелькнули вскинутые руки — и исчезли, чтобы больше уже не появляться. Ни Кейн, ни Натали не знали, что в самый последний миг графу показалось, будто он слышит глухой голос старого шамана: “…имя ему — Белая Смерть!”
Белая Смерть летела и летела вниз, терзала и рвала, сметала и корежила. Она прошлась по лесу, вывернув с корнем одни деревья и лишив всех ветвей другие. Достигла жилища Кейна и, словно чудовищный каток, сровняла его с землей. Встретила на пути долину, ухнула туда, ударилась в противоположный склон, потрясая до основания целый хребет, взлетела почти до самых вершин.
И улеглась.
Эхо еще металось в расселинах и ущельях, еще оседала снежная пыль на опустошенном склоне и в заваленной снегом долине, а лавина уже стала прошлым.
Все окончательно стихло в двенадцать часов пять минут.
Глава 40
Золото было всюду, куда ни глянь. Золото блестело и сверкало вокруг.
Позолоченный язык колокола пресвитерианской церкви Клаудкасла, раскачиваясь, ловил солнечный свет и кидал веселые блики, а внутри, под позолоченным куполом, проходила церемония венчания. Друзья, знакомые и просто зеваки чинно сидели на деревянных, с высокой спинкой, скамьях, теснились у дверей и толпились на мраморных ступенях.
На одной из передних скамей, не выпуская руки своего обожаемого картежника, мастера игры в фараон, восседала Кэрол Томпсон. Хорошенькая вдовушка с завистью смотрела на новобрачных и клялась, что следующей невестой у этого алтаря будет она. Наискосок от нее Эстер Джонс и ее муж пытались унять детей, возбужденных торжественным зрелищем,
В самом деле, невеста — в платье персикового шелка, с букетиком фиалок — была очень привлекательна. Ее окружала аура безмятежного спокойствия, окутывая на манер подвенечной фаты. Жених, напротив, нетерпеливо переминался с ноги на ногу — ему не слишком нравилось быть объектом всеобщего внимания. На его щеках играл густой румянец смущения, зализанный назад вихор норовил своенравно упасть на лоб.
— …согласна ли ты взять этого мужчину в законные мужья, беречь его, лелеять и чтить, в богатстве и в бедности, в счастье и в горе, пока смерть не разлучит вас?
— Согласна! — выдохнула Мардж Бейкер, и ее круглое лицо озарилось счастьем.
— А теперь скрепите клятву поцелуем, — сказал проповедник.
Джо, от которого вот уже полгода не пахло спиртным, неуклюже заключил в объятия бывшую миссис Бейкер — ныне миссис Саут — и звучно чмокнул в губы. Лицо его при этом из розового стало малиновым.
Органист заиграл заключительный гимн. Новобрачные проследовали к выходу, при этом муж от волнения прихрамывал сильнее обычного, а жена старалась примериться к его шагу и забавно подскакивала на ходу. Видно было, что ее это ничуть не смущает.
Вся толпа выплеснулась на Мейн-стрит. Люди кричали, свистели и осыпали молодых рисом.
В церкви остались только проповедник и двое из числа приглашенных. Мужчина, смуглый и статный, вынул из петлицы алую гвоздику и украсил ею рыжие волосы женщины. Она улыбнулась ему. Он заключил ее в объятия и поцеловал, а отстранившись, заглянул в поднятое к нему лицо.
— Лучше нам не ходить на свадебный обед, дорогая. Давай я сниму номер в “Эврике”.
— И чем мы там займемся? — с ласковой иронией осведомилась Натали, опустив взгляд на свой внушительный живот. — Вспомни, что говорил доктор Эллерой. “Никакой интимной близости на последнем месяце беременности! Вот после родов можете наслаждаться всеми благами жизни”.
— Ты меня насквозь видишь, — поддразнил ее Кейн. На самом деле он безропотно принял тот факт, что плотские утехи для них с Натали заказаны по крайней мере на месяц, то есть до самого июля, когда ожидалось появление ребенка на свет. Он положил свою руку на руку жены, покоившуюся на ее округлом животе.
— Я имел в виду, что шум, гам и суета тебе сейчас противопоказаны. В номере ты сможешь полежать, отдохнуть…
— Кейн, ради Бога! — взмолилась Натали. — Я никогда не чувствовала себя лучше, чем теперь. — Озаренная неприятной догадкой, она виновато посмотрела на мужа. — Но я, конечно, выглядела совсем иначе!
Натали приуныла. Не так давно она была стройна как сосенка, а взгляните-ка на нее теперь — водовозная бочка! Так растолстела, что не дотянуться через живот до тарелки! Неудивительно, что Кейн стыдится ее. Что толку оказаться на празднике с женой, которая и двигается-то с трудом? Останется только сидеть в углу и с завистью смотреть, как другие отплясывают в свое удовольствие.
В последние месяцы в голову Натали не раз приходили подобные мысли. Она изменилась, а Кейн остался столь же сногсшибательно красивым. К тому же он приобретал все большую известность. Вернувшись к профессии адвоката, он быстро обзавелся обширной и солидной клиентурой, и не только в границах округа Кастлтон — к нему обращались со всего штата Колорадо, в том числе и женщины.
Богатые женщины.
Молодые женщины.
А самое главное, стройные и красивые женщины.
Мало-помалу Натали начала не на шутку ревновать.
— Миссис Ковингтон, очнитесь!
Натали вздрогнула и вернулась к действительности. Кейй смотрел так, словно прочел ее мысли.
— Ты никогда еще не была так прекрасна, — сказал он серьезно. — В беременности есть своя прелесть, и для того, чье дитя носит будущая мать, она прекраснее всех женщин в мире. Скажу больше, единственная женщина в мире! Помни, я люблю тебя и буду любить до скончания века, в богатстве и в бедности, в счастье и в горе, пока смерть не разлучит нас. — Он заметил, что Натали расслабилась, и улыбнулся. — А теперь идем пожелать счастья тем, кто только что дал такой обет.
* * *
Ослепительный диск июньского солнца, один взгляд на которое заставлял глаза слезиться, опустившись к горизонту, превратился в багровый шар, наполовину погруженный в купу облаков чудесного лавандового оттенка. На широкую долину, где находилось ранчо Клауд-Уэст, надвигался вечер, и дом уже погрузился в сумрак.
Кейн Ковингтон, по излюбленной привычке обнаженный до пояса, сидел на перилах веранды и казался погруженным в открывающуюся перед ним картину. Натали, босиком, в длинном свободном халате, бесшумно приблизилась к нему и остановилась за спиной, глядя на три параллельных бороздки, белеющие на смуглой спине. По телу ее прошла дрожь внезапного волнения. Ей вдруг захотелось потрогать эти белые полосы. Ей просто необходимо было прикоснуться к мужу.
Она положила руки Кейну на плечи и прижалась лбом к теплой спине. Не оглядываясь, он улыбнулся и накрыл ее руки своими. Совсем рядом, на шее под смуглой кожей, бился пульс. Так же сильно и уверенно толкался в животе ребенок этого мужчины, и невозможно было сказать, какое из этих биений жизни доставляло Натали больше радости.
Прошло несколько долгих минут, полных покоя и умиротворения. Мечтательный взгляд Натали потянулся в том направлении, где некогда находился вход в Гранитный дворец. Теперь от него не осталось и следа. Лавина навеки замуровала и сокровищницу с золотом Маниту, и каменную могилу Тахомы. Никто уже не мог этого осквернить.
Натали перевела взгляд на уходящий вниз отлогий склон. Он пестрел бесчисленными полевыми цветами. Кое-где над ними гудела запоздалая пчела, в кустарнике пересвистывались ночные птицы. Жизнь продолжалась.
— Кейн…
— Что?
— Тебе не жаль?
— Чего?
— Что так и не удалось воспользоваться хотя бы частью из бесчисленных сокровищ Гранитного дворца?
— Порой я о них вспоминаю, но не жалею. — Кейн прислонился щекой к се руке. — Ведь мне досталось самое главное сокровище.
Натали счастливо вздохнула. Тахома обрел мир и покой. Она тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Это случилось там, где он и ожидал, где надеялся умереть — в Скалистых горах, чуть ниже святилища своих предков. Умирая, он знал, что там, в вышине, выстрелы его врага привели в движение тяжелые массы влажного снега, уже подточенного оттепелью.
* * *
Кейн в мгновение ока сбросил одежду. Глаза его горели, руки слегка дрожали от нетерпения. Натали обернулась и увидела, как он входит в ручей. Возглас, сорвавшийся с ее губ, перешел в счастливый смех, когда Кейн добрался до нее и заключил в объятия.
Она была одурманена, зачарована своим смуглым южанином, поэтому с трепетом заглянула в его глаза, где было столько жгучей страсти, что пар, казалось, таял от их взгляда, как туман поутру тает от солнечного света. Лицо Кейна было покрыто бусинками влаги, черты заострились, в них проглянуло что-то неумолимое. Когда он резко привлек ее к себе, Натали замерла в ожидании торопливого и грубого проникновения. Нельзя сказать, чтобы она была против, но испытала чувство сродни примитивному страху самки в момент, когда самец готовится покрыть ее, — страху, замешенному на вожделении.
Кейн наклонился. Она застыла в ожидании жадного поцелуя, от которого после припухнут губы.
Но этот непредсказуемый мужчина вдруг улыбнулся.
— У тебя, должно быть, самые сладкие губы в целом мире. Сколько ни целуй, все мало!
Он отпустил ее — лишь на миг, лишь для того, чтобы заключить в более нежное объятие, а когда поцеловал, то осторожно, легко, едва касаясь губ. И только потом пришло время поцелуя, которого она ждала в ту первую минуту, — долгого, и пылкого, и жадного.
Натали ощутила, как ладонь скользит вниз по бедру, как ее нога ложится Кейну на талию. И она узнала, что заниматься любовью можно и стоя. Это было не слишком удобно, странно, но по-своему сладостно,
Они стояли в тихонько булькающей воде, в клубах белого: пара, и любили друг друга, сплетаясь не только телами, но и взглядами. Жар голубых глаз Кейна, пыл его движений, сладость этих толчков и качаний — все придавало происходящему необычайную остроту, и на вершине упоения Натали показалось, что она не только ощущает взрыв наслаждения, но и слышит его, как треск отдаленного фейерверка.
Но когда Кейн отстранился, она прочла у него на лице тревогу.
— Стреляют, — коротко сказал он.
Глава 39
Натали стояла на коленях в погребальном зале, глубоко в недрах Гранитного дворца. По щекам ее струились слезы. Кейн стоял на шаг позади нее, со скорбно опущенной головой. Он молча смотрел, как она отдает последнюю дань покойнику, как навсегда прощается с ним.
— Тахома заменил мне отца!
— Знаю, милая.
— Он хотел быть похороненным именно здесь, рядом со своими предками… — Натали с усилием подавила горестные рыдания. — Спасибо тебе за помощь, Кейн. Столько крови… одна я бы не справилась!..
— Для меня это было честью.
Некоторое время Натали молчала, сжимая руку старого шамана. Даже ее замерзшим пальцам рука казалась ледяной.
— Кто теперь обо мне позаботится?..
Это был голос заблудившегося испуганного ребенка.
— Я, милая.
Кейн присел рядом, осторожно высвободил мертвую руку Тахомы, уложил на неподвижной груди и своими руками стал согревать холодные пальцы Натали. Натали опустила голову ему на плечо, такое сильное и надежное. Сквозь слезы она различила в расстегнутом вырезе рубашки лапу снежного барса.
— Так вот почему Тахома передал тебе свой счастливый талисман! Это был символический жест, Кейн. Он вручил тебе и меня, теперь я это знаю.
Она порывисто обняла любимого, и тот коснулся губами ее рыжей макушки. Затем он поднялся, увлекая ее за собой.
— Нам нужно идти. Здесь слишком холодно.
Натали кивнула. В погребальном зале царил промозглый холод, тела в каменных нишах были покрыты сплошной коркой льда. Бросив прощальный взгляд на Тахому, она прошептала: “Я извещу Метаку, отец!” — и последовала за Кейном к тяжелой дубовой двери. Тщательно прикрыв ее за собой, они прошли длинным каменным коридором, ведущим почти к самому устью пещеры. Как обычно. Гранитный дворец был погружен в глубокую тишину. Ни звука не доносилось из его сумеречных глубин, лишь приглушенное эхо шагов сопровождало их. Пламя свечи в руках у Кейна выгибалось назад, показывая направление потока воздуха.
В основном коридоре их встретил столь яркий свет, что оба разом зажмурились. В это время дня солнце лилось прямо в Гранитный дворец.
До полудня оставались считанные минуты.
Безоблачный день позволял солнцу обрушить на южные склоны гор всю мощь своих жгучих лучей. Снег оседал все сильнее, непрочно висящие пласты его незаметно смещались.
Блейз и Дьявол, оставленные у подножия обрыва, проявляли заметное нетерпение. При виде хозяев они дружно заржали и загарцевали на месте, дергая закрученные за ветви поводья. Как раз тогда, когда Натали и Кейн вскочили в седла, высоко над ними раздался словно бы глухой вздох. Это чудовищных размеров снежный пласт, потревоженный выстрелами Эшлина Блэкмора, потерял точку опоры и начал сползать вниз. Пока еще это было едва заметное для глаза движение, но очень скоро ему предстояло достигнуть скорости курьерского поезда.
Натали узнала этот звук и содрогнулась. Однажды она уже слышала его, и он навсегда запечатлелся в ее памяти как предвестник гибели. Подняв голову, она увидела выше кромки обрыва облако белой пыли.
— Скорее отсюда! — крикнула она, впервые в жизни с силой ударяя Блейза каблуками в брюхо.
Жеребец и не подумал протестовать, наоборот, он выкатил белки и ринулся вперед так, словно хотел оторваться от земли и взлететь. Дьявол последовал его примеру, и две гнедые молнии понеслись, по диагонали пересекая склон в направлении далеко выдающегося каменного карниза. Там, дрожа всем телом, они прижались друг к другу точно так же, как и их хозяева.
Гора содрогнулась от основания до вершины. Казалось, вся верхняя часть ее пришла в движение и устремилась вниз, на южный склон. Со своей выгодной и безопасной позиции Натали и Кейн имели возможность проследить ход лавины. Их широко раскрытые глаза вбирали в себя обманчиво ленивое, такое изящное на вид движение неисчислимых тонн снега и льда. Казалось, то морская волна невиданной высоты во время прилива перехлестнула пик и рушилась теперь на замершую в ужасе землю. Камень под ногами трясся, содрогался и двигался, как во время землетрясения.
Волна катилась все быстрее и быстрее, подстегиваемая силой земного тяготения, увлекаемая инерцией движения. Она глотала на своем пути все, и мертвое, и живое. Это была разрушающая сила в чистом виде, и, кроме сплошного гранита, ничто не могло ей противостоять. Там, где она проходила, оставалась только начисто вылизанная скала.
Когда лишь несколько мгновений отделяло гребень лавины от устья Гранитного дворца, оттуда выбежал человек. По белокурым, отливающим на солнце волосам Натали узнала Эшлина. В руках он держал туго набитые седельные сумки. Один взгляд — и он бросил их. Одна свалилась через край площадки и полетела с обрыва, вертясь, разбрасывая вокруг дождь золотых монет. Эшлин закрыл лицо руками. Если он и кричал, крик его был заглушен громоподобным ревом обвала.
Натали окаменела. Каким бы ни был Эшлин, это был живой человек, и вот так лицезреть его гибель было ужасно. Руки Кейна крепче сжали ее — он тоже видел, что происходит.
Отвести взгляд было невозможно, Натали могла лишь беспомощно следить, как белая волна настигла Эшлина и подмяла под себя. Потом она низверглась с обрыва. В гребне ее, так похожем на пенный, на миг мелькнули вскинутые руки — и исчезли, чтобы больше уже не появляться. Ни Кейн, ни Натали не знали, что в самый последний миг графу показалось, будто он слышит глухой голос старого шамана: “…имя ему — Белая Смерть!”
Белая Смерть летела и летела вниз, терзала и рвала, сметала и корежила. Она прошлась по лесу, вывернув с корнем одни деревья и лишив всех ветвей другие. Достигла жилища Кейна и, словно чудовищный каток, сровняла его с землей. Встретила на пути долину, ухнула туда, ударилась в противоположный склон, потрясая до основания целый хребет, взлетела почти до самых вершин.
И улеглась.
Эхо еще металось в расселинах и ущельях, еще оседала снежная пыль на опустошенном склоне и в заваленной снегом долине, а лавина уже стала прошлым.
Все окончательно стихло в двенадцать часов пять минут.
Глава 40
Золото было всюду, куда ни глянь. Золото блестело и сверкало вокруг.
Позолоченный язык колокола пресвитерианской церкви Клаудкасла, раскачиваясь, ловил солнечный свет и кидал веселые блики, а внутри, под позолоченным куполом, проходила церемония венчания. Друзья, знакомые и просто зеваки чинно сидели на деревянных, с высокой спинкой, скамьях, теснились у дверей и толпились на мраморных ступенях.
На одной из передних скамей, не выпуская руки своего обожаемого картежника, мастера игры в фараон, восседала Кэрол Томпсон. Хорошенькая вдовушка с завистью смотрела на новобрачных и клялась, что следующей невестой у этого алтаря будет она. Наискосок от нее Эстер Джонс и ее муж пытались унять детей, возбужденных торжественным зрелищем,
В самом деле, невеста — в платье персикового шелка, с букетиком фиалок — была очень привлекательна. Ее окружала аура безмятежного спокойствия, окутывая на манер подвенечной фаты. Жених, напротив, нетерпеливо переминался с ноги на ногу — ему не слишком нравилось быть объектом всеобщего внимания. На его щеках играл густой румянец смущения, зализанный назад вихор норовил своенравно упасть на лоб.
— …согласна ли ты взять этого мужчину в законные мужья, беречь его, лелеять и чтить, в богатстве и в бедности, в счастье и в горе, пока смерть не разлучит вас?
— Согласна! — выдохнула Мардж Бейкер, и ее круглое лицо озарилось счастьем.
— А теперь скрепите клятву поцелуем, — сказал проповедник.
Джо, от которого вот уже полгода не пахло спиртным, неуклюже заключил в объятия бывшую миссис Бейкер — ныне миссис Саут — и звучно чмокнул в губы. Лицо его при этом из розового стало малиновым.
Органист заиграл заключительный гимн. Новобрачные проследовали к выходу, при этом муж от волнения прихрамывал сильнее обычного, а жена старалась примериться к его шагу и забавно подскакивала на ходу. Видно было, что ее это ничуть не смущает.
Вся толпа выплеснулась на Мейн-стрит. Люди кричали, свистели и осыпали молодых рисом.
В церкви остались только проповедник и двое из числа приглашенных. Мужчина, смуглый и статный, вынул из петлицы алую гвоздику и украсил ею рыжие волосы женщины. Она улыбнулась ему. Он заключил ее в объятия и поцеловал, а отстранившись, заглянул в поднятое к нему лицо.
— Лучше нам не ходить на свадебный обед, дорогая. Давай я сниму номер в “Эврике”.
— И чем мы там займемся? — с ласковой иронией осведомилась Натали, опустив взгляд на свой внушительный живот. — Вспомни, что говорил доктор Эллерой. “Никакой интимной близости на последнем месяце беременности! Вот после родов можете наслаждаться всеми благами жизни”.
— Ты меня насквозь видишь, — поддразнил ее Кейн. На самом деле он безропотно принял тот факт, что плотские утехи для них с Натали заказаны по крайней мере на месяц, то есть до самого июля, когда ожидалось появление ребенка на свет. Он положил свою руку на руку жены, покоившуюся на ее округлом животе.
— Я имел в виду, что шум, гам и суета тебе сейчас противопоказаны. В номере ты сможешь полежать, отдохнуть…
— Кейн, ради Бога! — взмолилась Натали. — Я никогда не чувствовала себя лучше, чем теперь. — Озаренная неприятной догадкой, она виновато посмотрела на мужа. — Но я, конечно, выглядела совсем иначе!
Натали приуныла. Не так давно она была стройна как сосенка, а взгляните-ка на нее теперь — водовозная бочка! Так растолстела, что не дотянуться через живот до тарелки! Неудивительно, что Кейн стыдится ее. Что толку оказаться на празднике с женой, которая и двигается-то с трудом? Останется только сидеть в углу и с завистью смотреть, как другие отплясывают в свое удовольствие.
В последние месяцы в голову Натали не раз приходили подобные мысли. Она изменилась, а Кейн остался столь же сногсшибательно красивым. К тому же он приобретал все большую известность. Вернувшись к профессии адвоката, он быстро обзавелся обширной и солидной клиентурой, и не только в границах округа Кастлтон — к нему обращались со всего штата Колорадо, в том числе и женщины.
Богатые женщины.
Молодые женщины.
А самое главное, стройные и красивые женщины.
Мало-помалу Натали начала не на шутку ревновать.
— Миссис Ковингтон, очнитесь!
Натали вздрогнула и вернулась к действительности. Кейй смотрел так, словно прочел ее мысли.
— Ты никогда еще не была так прекрасна, — сказал он серьезно. — В беременности есть своя прелесть, и для того, чье дитя носит будущая мать, она прекраснее всех женщин в мире. Скажу больше, единственная женщина в мире! Помни, я люблю тебя и буду любить до скончания века, в богатстве и в бедности, в счастье и в горе, пока смерть не разлучит нас. — Он заметил, что Натали расслабилась, и улыбнулся. — А теперь идем пожелать счастья тем, кто только что дал такой обет.
* * *
Ослепительный диск июньского солнца, один взгляд на которое заставлял глаза слезиться, опустившись к горизонту, превратился в багровый шар, наполовину погруженный в купу облаков чудесного лавандового оттенка. На широкую долину, где находилось ранчо Клауд-Уэст, надвигался вечер, и дом уже погрузился в сумрак.
Кейн Ковингтон, по излюбленной привычке обнаженный до пояса, сидел на перилах веранды и казался погруженным в открывающуюся перед ним картину. Натали, босиком, в длинном свободном халате, бесшумно приблизилась к нему и остановилась за спиной, глядя на три параллельных бороздки, белеющие на смуглой спине. По телу ее прошла дрожь внезапного волнения. Ей вдруг захотелось потрогать эти белые полосы. Ей просто необходимо было прикоснуться к мужу.
Она положила руки Кейну на плечи и прижалась лбом к теплой спине. Не оглядываясь, он улыбнулся и накрыл ее руки своими. Совсем рядом, на шее под смуглой кожей, бился пульс. Так же сильно и уверенно толкался в животе ребенок этого мужчины, и невозможно было сказать, какое из этих биений жизни доставляло Натали больше радости.
Прошло несколько долгих минут, полных покоя и умиротворения. Мечтательный взгляд Натали потянулся в том направлении, где некогда находился вход в Гранитный дворец. Теперь от него не осталось и следа. Лавина навеки замуровала и сокровищницу с золотом Маниту, и каменную могилу Тахомы. Никто уже не мог этого осквернить.
Натали перевела взгляд на уходящий вниз отлогий склон. Он пестрел бесчисленными полевыми цветами. Кое-где над ними гудела запоздалая пчела, в кустарнике пересвистывались ночные птицы. Жизнь продолжалась.
— Кейн…
— Что?
— Тебе не жаль?
— Чего?
— Что так и не удалось воспользоваться хотя бы частью из бесчисленных сокровищ Гранитного дворца?
— Порой я о них вспоминаю, но не жалею. — Кейн прислонился щекой к се руке. — Ведь мне досталось самое главное сокровище.
Натали счастливо вздохнула. Тахома обрел мир и покой. Она тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38