О кей! Приеду, как только смогу. Оставайся в будке.— Постараюсь.— Я поспешу, не беспокойся.— Жду.Я с трудом повесил трубку.Как бы она ни спешила, раньше чем через час не доберется. А что такое еще один час... Этот вечер длился для меня бесконечно. Я потерял представление о времени. Передача окончилась несколько часов назад, но Кемп-Лор не вернулся. Проклятый убийца!Сел в будке на полу и осторожно прислонился к стене, положив голову на ящичек для сбора монет. Что лучше? Движение на пронзительном ветру или неподвижность в укрытии? Оба варианта были одинаково леденящими. Но я потерял слишком много сил, чтобы шевелиться без надобности, так что выбор несложен.Приложив руки к лицу, я по очереди кусал себя за пальцы. Они были мертвенно-белыми, холодными, как ледяшки, и ничего не чувствовали. Тогда я всерьез взялся за них, растирая о ноги, ударяя по коленям, сжимая и разжимая кулаки. Не помогало. Однако я не останавливался, если прекращу, станет хуже, Но от этого жестоко избитые плечи разболелись еще сильнее.Чтобы отвлечься от физических страданий, мне было о чем подумать. Например, о пластыре. Зачем он ему понадобился? Предположим, рот он заклеил, чтобы я не позвал на помощь. Но ведь когда я сорвал наклейку и стал кричать, никто не услышал. И не мог услышать, как бы громко я ни взывал о помощи, — конюшни слишком далеки от дороги.А наклейка на глаза? Ну почему так важно было, увижу я пустой двор и заброшенную кладовую или нет? Что бы изменилось, если бы я был в состоянии говорить и видеть?Видеть... Я бы видел выражение его лица. Я бы видел Кемп-Лора... Вот в чем дело. Он не хотел, чтобы я видел именно его. А если это так, то и рот он мне заклеил просто, чтобы не отвечать и не попасться в ловушку. А заговорил он лишь раз и то измененным голосом. Конечно, он не хотел, чтобы я его узнал.В таком случае он считает: я не знаю, кто меня похитил, и не представляю, кто он такой. Значит, по его мнению, Джеймс случайно выбил сахар, и он не слышал, что мы с Тик-Током объехали все конюшни и что я расспрашивал насчет «ягуара». Это давало мне некоторое преимущество на будущее. Если он оставил где-нибудь какие-нибудь следы, у него не будет необходимости немедленно их уничтожить. И он не будет постоянно настороже.Глядя на свои бескровные пальцы и представляя, какую боль мне придется еще пережить, я понял, что в моем сознании отказали все тормоза. Восстановить то, что он разрушил, — этого недостаточно! Он сам вколотил в меня безжалостность, которой мне не хватало И теперь я должен отомстить и за себя, и за всех своих товарищей. И сделать это без сожалений.Наконец-то она приехала. Хлопнула дверца машины, и ее быстрые шаги зазвучали на дороге. Дверь телефонной будки открылась, впустив ледяной ветер, и она, одетая в брюки и стеганую синюю куртку, стояла на пороге. Свет падал на ее темные волосы, оставляя глубокие тени под глазами.Я страшно обрадовался. Попытался выдать самую широкую улыбку, но из этого ничего не вышло.Встав на колени, она внимательно оглядела меня: у нее застыло лицо.— Твои руки! — только и сумела она выговорить.— Ты привезла ножницы?Она вынула из сумки большие ножницы и разрезала веревки. Нежно и осторожно. Потом убрала крюки с моих колен, отложила их в сторону, сняла коричневые от крови обрезки шнура с запястий. На их месте остались раны темные и глубокие.— Там внизу — еще веревка, — указал я на ноги. Она разрезала путы и на лодыжках, ощупав брючину. Было слишком холодно, чтобы брюки могли высохнуть, — Ты что, купался? — спросила она. Голос ее дрогнул. Послышались шаги, и за спиной Джоан возникла мужская фигура.— Ну как, мисс, порядок? — раздался простонародный говорок.— Да, спасибо. Не могли бы вы помочь моему кузену добраться до машины?Он остановился на пороге будки и, посмотрев на меня, не удержался:— Господи!— Да уж! — отозвался я.Это был крупный, крепкий мужчина лет пятидесяти, с лицом обветренным, как у моряка, и с таким выражением, будто он уже успел повидать все на свете и во всем разочароваться.— Здорово вас отделали.— Лучше некуда. Он усмехнулся.— Ну пошли. Нет смысла тут торчать.Я неуклюже поднялся и повис на Джоан, обхватив ее за шею. А оказавшись в таком положении, решил, что грех им не воспользоваться, — поцеловал ее.— А вы будто сказали, что он кузен!— Кузен и есть, — решительно отрезала Джоан, Даже слишком решительно.Водитель распахнул дверцу.— Его, видать, к врачу надо везти?— Нет, нет. Никаких врачей!— Но тебе нужен врач, — отозвалась и Джоан.— Ни за что!— У вас же руки отморожены.— Нет, просто я замерз.— А что с вашей спиной?! — обнаружил таксист прилипшие к коже клочки рубашки.— Я падал... На гравий.— Ловко. — Он не поверил.— Но спина, к тому же, вся в грязи, — ужаснулась Джоан.— Ты ее вымоешь. Дома.— Без врача вам не обойтись, — повторял водитель.— Мне нужен только аспирин и постель.— Ну, ты, наверное, знаешь, что делаешь, — заметила Джоан.— А где свитер?— В машине... И еще кое-что. Ты сможешь переодеться. И чем быстрее ты попадешь в горячую ванну, тем лучше.— Только не согревайте руки слишком быстро, а то пальцы отвалятся.Вот утешитель нашелся! И, пожалуй, не слишком-то надежный малый.Мы двинулись к машине. Обычное черное лондонское такси. И какими чарами Джоан удалось заставить этого типа поехать за город среди ночи! И еще меня интересовало: включен ли счетчик? Включен.— Садись скорее, здесь хоть ветра нет.Я повиновался. Из чемодана она достала свой свитер и теплую куртку на молнии — явно мужскую. И снова извлекла на сумочки ножницы. Несколько быстрых разрезов — и остатки моей рубашки на сиденье. Двумя длинными полосами она перевязала мне запястья. Таксист наблюдал внимательно, потом высказался:— Нет, это дело для полиции! Я покачал головой.— Обычная драка.Он показал мне крюки, притащенные из телефонной будки:— А это как назвать? Я отвел глаза.— Выкиньте их в канаву!— Ничего, пригодятся для полицейских! У меня уже не было сил повторять.— Я же сказал, никакой полиции...На его разочарованной физиономии появилось выражение — мол, видали мы и таких. Он пожал плечами, исчез во мраке и вернулся уже без крюков.— Они в канаве за будкой. Это если вы передумаете.— Ладно, спасибо.Джоан кончила бинтовать, помогла мне одеться и застегнула молнию. Пару меховых варежек удалось натянуть без особой боли. А уже после этого Джоан достала термос с горячим бульоном.Она поднесла чашку к моим губам, и я посмотрел в ее черные глаза. Я любил Джоан. Да и как можно не любить девушку, которая глубокой ночью позаботилась о горячем бульоне.Таксист тоже хлебнул бульона. Потопав ногами, заметил, что становится холодновато, и повез нас в Лондон.— Кто это сделал? — спросила Джоан.— Потом скажу.Она не настаивала. Вытащила из чемодана отделанные мехом домашние туфли, толстые носки и свои эластичные брюки.— Обойдусь носками, брюки мне не снять, — отказался я, и сам услышал, какая усталость звучала в моем голосе.Джон не стала спорить. В тряской машине она опустилась на колени, сняла с меня мокрые носки и туфли и надела сухие.— Ноги у тебя ледяные.— Я их совсем не чувствую.Туфли были велики мне и уж тем более велики для Джоан.— Это его туфли? — спросил я.— Да.— И куртка?— Я ее купила ему на Рождество. Вот, значит, как. Не самая подходящая минута, чтобы это услышать.Помолчав и как бы решившись на что-то, она сказала:— Но я ее не отдала ему.— Почему?— Она не вполне соответствует его респектабельной жизни. Вместо нее я подарила золотую булавку для галстука.— Подходяще.— Прощальный подарок, — сообщила она спокойно. Я-то знал, что все это далось ей нелегко.— Ты что, из железа сделан, Роб?— Было железо, да проржавело малость.— Прости, что мы так долго. Понимаешь, еле нашли.— Главное, что ты приехала.В тряской машине руки и плечи ныли без передышки, а когда я пытался усесться поглубже, — протестовала ободранная спина. В конце концов я закончил путешествие, сидя на полу и положив голову и руки на колени Джоан.Я, конечно, привык к ударам. Ведь в моей профессии физические травмы — фактор неизбежный, Особенно в первый год, когда скакал на самых плохих лошадях, все части моего тела были сплошь в синяках. Случались и переломы, и вывихи. Но это ни в малейшей степени не влияло на мой оптимизм: все идет, как надо. Я был уверен, что не разобьюсь. Уж такое у нас, жокеев, упругое строение организма, что можно трахнуться и снова быть готовым к работе. Если и не на следующий день, то во всяком случае куда быстрее, чем предполагают медики.У меня даже свой метод выработался, как справляться с этими травмами: надо не обращать на них внимания и стараться сосредоточиться на чем-то другом. Но в тот зловещий вечер этот метод не слишком-то помогал. Например, когда я уже в теплой комнате Джоан наблюдал, как мои пальцы из желтых становились черными, будто древесный уголь, а потом раскалялись докрасна, Джоан включила два мощных обогревателя и потребовала, чтобы я сразу же сменил брюки и трусы. Было как-то неловко позволить ей раздевать меня. Но она сделала это как нечто вполне обычное. Похоже на возвращение в детство, когда нас купали в одной ванне.В бутылочке оставалось всего три раскрошившихся таблетки аспирина. Я проглотил все сразу. Потом Джоан сварила кофе и держала чашку, чтобы я мог пить. В кофе было полно коньяку.— Согреет, — коротко заметила она. — Слава богу, ты наконец перестал дрожать, Вот тут-то мне и стало покалывать пальцы. Покалывание превратилось в жжение. А потом начало казаться, будто пальцы зажали в тиски и закручивают все крепче и крепче. Вот-вот пальцы не выдержат давления и отвалятся.Джоан отерла пот у меня со лба.— Ну, все в порядке?— Угу...Она кивнула, подарила мне ослепительную улыбку, с детства заставлявшую вздрагивать мое сердце, и принялась пить кофе.Боль была ужасной. И продолжалась слишком долго... Я опустил голову. А когда поднял, она глядела на меня, и ее глаза были полны слез, — Прошло?— Более или менее.Мы оба взглянули мне на руки, которые горели огнем.— А ноги?— В порядке.— Надо промыть ссадины у тебя на спине.— Нет, утром. Я слишком устал...Она не спорила, Разрешила лечь в свою постель одетому. В ее черных брюках и голубом свитере я выглядел, как второсортный балетный танцор с похмелья В подушке была вмятина от ее головы. С чувством удовольствия я положил на нее свою голову. Джоан заметила мою улыбку и поняла ее правильно.— Ты в первый раз в моей постели. Но и в последний!— Имей жалость, Джоан!Она уселась на краешек тахты и лукаво взглянула на меня.— Это нехорошо для кузенов.— А если бы мы ими не были?— Но мы-то кузены! — вздохнула она.Она наклонилась, и я не удержался. Обнял ее, притянул к себе и поцеловал по-настоящему. Я сделал это впервые в жизни и вложил в этот поцелуй все свое так долго сдерживаемое и подавляемое желание. Поцелуй получился слишком страстным, даже каким-то отчаянным. На секунду она расслабилась, смягчилась и ответила. Но так мимолетно, что я решил: это мне показалось.Я отпустил ее. Она тут же вскочила и глянула на меня без гнева и без любви. Потом молча подошла к дивану в другом конце комнаты, завернулась в одеяло, улеглась и погасила свет.В темноте до меня донесся ее спокойный голос:— Спокойной ночи, Роб!— Спокойной ночи, Джоан, — ответил я вежливо и уткнулся в ее подушку. Глава 13 Время тянулось медленно, в комнате было тихо. Кровь в пальцах еще неистово пульсировала. Сегодня во второй половине дня они должны прийти в норму, и можно будет работать. Обязаны прийти в норму, вот и все!Рассвело. Я услышал, как Джоан пошла в свою маленькую совмещенную кухню-ванную, чистила там зубы и варила свежий кофе. Донесся аромат жареного.Субботнее утро. День Зимнего Кубка. Я медленно перевернулся с живота на бок. Все мышцы от шеи до талии были поражены скованностью.В комнату вошла Джоан.— Кофе.— Спасибо.— Как ты себя чувствуешь? — прозвучало совсем уж по-больничному.— Жив. (Молчание.) Ну продолжай же, — не выдержал я, — Или стукни меня разок, или улыбнись. Но не стой с таким трагическим видом, будто сгорел Альберт-холл.— Ну черт с ним, с Альберт-холлом, Роб! — ее лицо осветила улыбка.— Мир?— Мир.Она даже присела на краешек тахты. Морщась от боли, я принял сидячее положение. Руки мои напоминали связки говяжьих сосисок.— Который час?— Около восьми. А что?Восемь. Скачки начнутся в два тридцать. Я начал обратный счет. Мне надо быть в Аскоте самое позднее в час тридцать. А поездка туда в такси займет примерно пятьдесят минут. С возможными задержками — час. Чтобы привести себя в готовность, у меня остается примерно четыре с половиной часа, А чувствовал я себя так...К какому же способу прибегнуть? Турецкие бани с парилкой и массажем? Но у меня слишком ободрана кожа. Можно размяться в гимнастическом зале. Можно проехаться в парке верхом — это было бы наилучшим выходом в любой день, кроме субботы, когда парк набит ребятишками...— В чем дело? — спросила Джоан.Я ей объяснил.— Ты это всерьез? Ты действительно собираешься? Сегодня?!— Собираюсь, — Ну ты же не в форме!— Об этом и идет речь, как побыстрее вернуть форму.— Но тебе нужно хоть денек отлежаться в постели.— Завтра полежу. А сегодня я скачу на Образце — участвую в борьбе за Зимний Кубок, Она пыталась настаивать, но я объяснил, почему мне это так нужно. Насчет ненависти Кемп-Лора к жокеям и про все, что случилось со мной накануне вечером. Это заняло много времени. Передавая ей эпизод в пустой кладовой, я прятал глаза. Мне почему-то ужасно неприятно было говорить об этом зверстве. Даже ей. А повторить это я уже не смогу никому.— Все понятно, — сказала она. — Так с чего начнем?— С горячей ванны и завтрака. И если можно, послушаем сводку погоды.Она включила радио. Передавали какой-то модерновый концерт. Наконец истерическая музыка прекратилась и последовал прогноз погоды.«Во многих частях страны прошлой ночью отмечались слабые заморозки, — настораживающе мягким голосом сообщил диктор. — Сегодня они ожидаются вновь, особенно на открытых местах. В большинстве районов в ближайшие несколько дней ожидается сохранение холодной погоды.»И далее:"Прослушайте объявление:Распорядители скачек в Аскоте обследовали скаковую дорожку в восемь утра и сделали следующее заявление: на ипподроме прошлой ночью была отмечена температура два или три градуса мороза. Но так как земля у барьеров защищена соломой, скачки состоятся обязательно."Джоан выключила радио.— Ты окончательно решил ехать?— Бесповоротно.— Тогда, пожалуй... Я вчера смотрела эту передачу... «На скаковой дорожке»...— Да ну!— Если я дома, иногда смотрю ее с тех пор, как ты в ней начал участвовать.— И что?— Он, — теперь ей не надо было объяснять, кого она имеет в виду, — почти все время говорил о Зимнем Кубке: о лошадях и тренерах и т, д. Я все ожидала, что он тебя назовет, но он все насчет того, какая замечательная лошадь Образец, а о тебе — ни словечка. Он объявил: это такие важные скачки, что он сам лично будет комментировать финиш и возьмет интервью у победителя. И если тебе удастся выиграть — ему придется описывать, как ты это сделал. Что само по себе будет для него достаточно горькой пилюлей. А потом еще публично поздравлять тебя на виду у нескольких миллионов зрителей...Я смотрел на нее пораженный.— Грандиозная идея!— Помнишь, как он интервьюировал тебя после той скачки на второй день Рождества?— Это была та самая скачка, которая и решила мою судьбу, Слушай, но ты довольно старательно смотрела эти передачи!Ее это немного озадачило.— Ну... А разве не тебя я видела прошлым летом на своем концерте в Бирмингаме?— А я-то думал, что прожекторы слепят вам глаза! — Я откинул одеяло. При свете дня черные брюки выглядели еще более несуразно, — Пожалуй, пора действовать. У тебя есть бинты и что-нибудь дезинфицирующее?— Всего несколько обрывков эластичного пластыря.— А бритва?— Я снимаю ею с ног пушок, — извиняющимся голосом объявила она, — Я составлю список, что нужно, и сбегаю в аптеку. Я быстро.Когда она ушла, я выбрался из постели и залез в ванну. Сказать это — просто, а сделать куда труднее. Ощущение такое, будто слишком старательная прачка пропустила меня лишний раз через отжимной пресс. Поразительно, что сотворил со мной Кемп-Лор при помощи столь примитивных средств. Я пустил воду, снял брюки и носки. Голубой свитер прилип к спине, а самодельные бинты — к запястьям. Пришлось улечься, не отдирая их, и ждать, пока они отмокнут.Постепенно тепло сделало свое дело, и я смог шевелить плечами и поворачивать голову. Все добавлял и добавлял горячей воды, так что к возвращению Джоан лежал в кипятке по горло — даже пар от меня шел.За ночь она высушила и отгладила мои трусы и брюки. Одеваясь, я наблюдал, как она раскладывает покупки на кухонном столе. Завиток темных волос свесился на глаза, лицо сосредоточенное, рот решительный. Что за девушка!Она промыла мои ссадины дезинфицирующим раствором, Высушила и прикрыла салфетками, смазанными цинко-касторовой мазью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21