— Не волнуйтесь, — сказали ему. — Со временем чувствительность вернется. Все будет в порядке. Все будет в порядке.
Чик не верил им, и медикам пришлось ввести ему успокоительное, Чик не почувствовал укола иглы и заорал еще громче — от страха.
Когда Чик снова пришел в себя, он уже точно знал, что произошло. Он сломал себе шею.
Через четыре дня его навестил Артур Моррисон. Он принес полдюжины яиц, только что из-под курицы, и бутылку апельсинового сока. Артур Моррисон постоял, глядя сверху вниз на неподвижное тело. Голова и плечи Чика были закованы в гипс.
— Ну что, Чик, — неуклюже сказал наконец тренер, — все не так плохо, как могло бы быть, верно?
— Рад, что вы так считаете! — грубо ответил Чик.
— Врачи говорят, что твой спинной мозг не порван, а только ущемлен. Так что, говорят, через годик ты сможешь двигаться почти нормально. И еще они говорят, что через несколько дней к тебе должна вернуться чувствительность.
— «Говорят, говорят»! — передразнил Чик. — Не верю я этим врачам!
— Ну, со временем тебе придется им поверить! — раздраженно сказал Моррисон.
Чик не ответил. Артур Моррисон принялся мучительно придумывать, о чем бы таком поговорить с парнем до тех пор, когда уже можно будет встать и уйти. Нельзя же просто стоять тут и молчать. Надо говорить хоть о чем-нибудь. И тренер заговорил о том, что сейчас волновало его больше всего:
— Сегодня утром получили результаты теста. Ты ведь знаешь, что мы брали у гнедого тест на допинг? Ну, про то, что его пришлось пристрелить, ты наверняка знаешь… Так вот, утром пришли результаты анализа. Они оказались положительными. Положительными, понимаешь? Гнедого под завязку накачали каким-то жутким наркотиком с шестиэтажным названием. Владелец психует, страховая компания тоже. Пытаются доказать, что это, мол, моя вина. Мол, у меня охрана ненадежная. Смешно! Мало мне того, что я потерял лошадь — действительно замечательную лошадь! Сегодня утром, когда я узнал про наркотик, я допросил всю конюшню. Но, конечно, никто ничего не знает. Господи, знать бы, кто это сделал! Своими руками бы придушил!
Голос Моррисона дрожал от ярости, сжигавшей его с самого утра.
Но тут тренеру пришло в голову, что ведь Чик — это Чик. Ему наверняка нет дела ни до чего, кроме себя самого. Ему плевать на чужие проблемы. Артур Моррисон тяжело вздохнул. Да, конечно, у Чика теперь и своих проблем по горло. Так что вряд ли его так волнует судьба гнедого. И выглядит он хреново — бледный, дохлый какой-то…
Доктор, который раз десять на дню проверял состояние Чика, тихонько зашел в палату и пожал руку Моррисону.
— С мальчиком все хорошо, — сказал доктор. — Он на удивление быстро идет на поправку.
— Чушь собачья! — сказал Чик.
Доктор поджал губы. Он не стал говорить, что Чик — самый сварливый и склочный пациент во всей больнице.
— Да, конечно, ему сейчас очень тяжело. Но могло быть и хуже. На выздоровление потребуется много времени. Мальчику придется всему учиться заново. Но он оправится, вот увидите.
— Как младенец, блин! — зло бросил Чик.
«Действительно, младенец, — подумал Артур Моррисон. — Ну что ж, может быть, на этот раз из него вырастет что-нибудь получше».
— Мальчику повезло, у него есть хорошие родители, которые будут заботиться о нем, когда он вернется домой, — сказал доктор.
Чик подумал о своей матери, которая вечно режет морковку в суп. И ему придется есть эту морковку! Чику перехватило горло. Он знал, что это выше его сил.
А еще эти деньги, скатанные в трубочку и засунутые в банку из-под щеток на полке в спальне! Лежа в постели, Чик все время будет видеть перед собой эту банку. И ему не удастся забыть об этом. Никогда! А что, если маманя туда заглянет? Нет, вернуться домой Чик не мог. Просто не мог, и все! А придется. Выбора не было. Лучше бы он умер!
Артур Моррисон тяжело вздохнул и с привычным мужеством взвалил на плечи и эту новую ношу.
— Да, как только Чик достаточно оправится, он вернется домой, к нам с матерью. Он всегда может на нас рассчитывать.
Чик Моррисон скривился и закрыл глаза. Его отец попытался подавить вспышку раздражения. Доктор подумал, что парень — неблагодарная скотина.
ДАР
Рассказ «Дар» был опубликован в выпуске журнала «Спорт в иллюстрациях», посвященном Кентуккийскому дерби. Журнал переименовал рассказ, его назвали «День вина и роз», имея в виду настоящие живые цветы, которыми украшают победителей Дерби, и вымышленные реки спиртного, льющиеся на страницах рассказа.
Однако дар Фреда Колье стоил куда дороже роз — хотя наш герой и променял его на выпивку…
Когда утренний самолет, вылетевший из аэропорта Ла-Гардиа, был еще в двадцати минутах от Луисвилла, Фред Колье достал пачку печатных бланков и принялся составлять отчет о расходах.
«Поездка на такси в аэропорт — 40 долларов».
Неважно, что сосед, работающий на Лонг-Айленде, подбросил его совершенно бесплатно, — немного воображения не повредит. За вымышленные расходы Фред получал половину того, что «Звезда Манхэттена» платила ему за факты, которые он каждый понедельник публиковал в колонке, посвященной скачкам. К тому же эти выплаты налогом не облагались…
«Питание в дороге — 25.
Посещение развлекательных мероприятий с целью сбора информации — 30.50».
Чтобы оправдать графу «Питание в дороге», Фред попросил стюардессу принести еще один двойной бурбон и изящным жестом приподнял стакан, приветствуя храпящего соседа через проход, владельца третьеразрядной кобылки, которая две недели назад повредила себе ногу.
Еще одно Кентуккийское дерби… Перед мысленным взором Фреда, подобно кадрам старого попорченного фильма, пронеслись видения былого. Опять вставать по утрам и тащиться на конюшню, опять разгребать прошлое, пытаясь нарыть хоть какие-то крохи будущего… Опять унылые тренировки на скаковой дорожке, все те же клеветнические слухи, все те же старые сплетни, все те же дурацкие шутки, все те же дурацкие тренеры, гордящиеся своими дурацкими лошадьми…
Тот огненный энтузиазм, благодаря которому Фред когда-то прославился своими яркими, запоминающимися статьями, давно угас. Душевный подъем по поводу больших событий, нюх на события, о которых никто другой не знает, инстинкт, позволявший Фреду безошибочно отличать правду от лжи, — все это было у него когда-то. И все осталось в прошлом. Теперь их место заняла вечная скука и утомленный цинизм. Вместо эксклюзивной информации Фред теперь давал в газету только перепевы мыслей других авторов, пишущих о скачках. А пару раз не сумел сделать даже и этого.
Фреду было сорок шесть.
Он спивался.
…В Нью-Йорке, в своем практичном и деловом офисе, спортивный редактор «Звезды Манхэттена» прочитал отчет Фреда Колье о скачке Эверглейдс в Хайалиа, поджал губы и задумался о том, стоило ли посылать Фреда на Дерби.
«Выгорел мужик, — с горечью подумал редактор. — Ужасно жалко. Жалко, что он не может удержаться от выпивки. Ну нельзя пить и писать одновременно! Сперва напиши, потом напейся. Хоть до чертиков. Но потом!»
Редактор думал о том, что, видимо, вскоре придется от Фреда избавляться. Надо было начать подыскивать ему замену еще полгода назад, когда Фред заявился в офис такой пьяный, что не попадал в клавиши компьютера. Но ведь у него же все было! Чутье на сенсацию, достойное истинного журналиста, и умение так подать события, что слова буквально спрыгивали со страницы и били по мозгам. Настоящий дар!
А теперь от всего этого осталась только репутация да слабая тень былого. Фред кое-как выезжал на технике, но яркая индивидуальность давно потонула в вине.
Спортивный редактор покачал головой над репортажем о скачках в Хайалиа и отложил его в сторону. За последние полтора месяца Фред дважды оказался вообще не в состоянии написать репортаж. Каждый раз, как Фред не удосуживался представить материал вовремя, они в редакции кое-как сочиняли на скорую руку репортаж сами и ставили под ним имя Колье. Но два пропущенных срока сдачи — это уже непростительно. Если это повторится в третий раз — все. Бухгалтерия и так все громче ворчит по поводу непомерно возросших расходов. А если они узнают, что взамен Фред два раза не представил ничего, кроме молчания, никакие былые заслуги его не спасут.
«Я его предупреждал! — подумал спортивный редактор. Ему было не по себе. — Я предупреждал, что на этот раз репортаж должен быть хорошим. Не просто хорошим, а блестящим, как когда-то. Его отчет о Дерби должен быть одним из лучших, а иначе…»
Фред Колье забежал в комнату мотеля, которую газета заказала для него заранее, и пропустил пару-тройку утренних глоточков из бутылки, которую возил с собой в «дипломате». О предупреждении редактора Фред постарался забыть. Он был уверен, что, пьяный или трезвый, он по-прежнему напишет о событии лучше любого другого комментатора. Был бы сюжет, достойный описания! Сейчас просто больше нет хороших сюжетов.
Фред взял такси до Черчилл-Даунс. По дороге записал в отчет: «На такси — 24.50». Таксисту он заплатил восемнадцать.
Сейчас, за три дня до начала Дерби, ипподром выглядел чистым, свежим и полным радостного ожидания. Ровные ряды алых тюльпанов вздымали свои бутоны к голубому небу, зеленые лужайки сверкали, как отмытые с шампунем коврики у хорошей хозяйки. Но Фред Колье не обратил внимания на все это. Он сел на лифт, поднялся на крышу ипподрома, прошел несколько шагов и отворил дверь огромной застекленной ложи прессы. Несколько человек сидели за компьютерами, набивая новости завтрашнего дня. Кое-кто стоял снаружи, на галерее, выходящей на скаковую дорожку, и смотрел первую скачку. Но большинство присутствующих занимались главным делом, ради которого, собственно, и посещают ложу прессы, — болтовней.
Фред Колье купил себе банку пива в простеньком баре и уселся с ней на свое коронное место, обмениваясь приветствиями со знакомыми, которых он встречал повсюду — от Саратоги до Голливуда. Фред привык к перелетной жизни. Постоянного пристанища у него не было: Сильвия устала от его постоянного отсутствия и от пьянок, забрала ребят и уехала к маме в Небраску. И потому ложи прессы на ипподромах Фред считал своим единственным настоящим домом. Здесь ему было хорошо и спокойно, он знал, что все его уважают. Фред не замечал, что былое всеобщее восхищение постепенно сменяется снисходительной жалостью.
Он удобно развалился на стуле и принялся читать сегодняшнюю сводку новостей для прессы.
«Тренер Гарбурн Кресси сообщает, что Пинсер-Мувмент прошел галопом четыре фарлонга сегодня утром, но воспаление в левой передней не возобновилось».
«Слухи о том, что у Салад-Бэула вчера вечером была температура, беспочвенны», — утверждает ветеринар Джон Брюер, действующий от имени владельца, миссис Л.(Лоретты) Хикс».
«Изумительно!» — с сарказмом подумал Фред. Какие же это новости? Сплошное отрицание!
Фред просидел в ложе прессы весь день. Пил пиво, болтал о том о сем, а больше ни о чем с корреспондентами, фоторепортерами и комментаторами, мельком поглядывая на экран телевизора, подключенного к внутренней сети, по которому передавали ход скачек, и время от времени выходя на галерею посмотреть на кишащую внизу толпу. Что толку бродить по ипподрому, как он делал когда-то? Что толку ловить людей за рукав, брать частные интервью? Все интересные люди сами рано или поздно заходят в ложу прессы и преподносят тебе информацию на блюдечке.
В конце дня один из коллег предложил подвезти его до города на своем «Герце» («На такси — 24.50»). Вечером Фред основательно подзаправился бурбоном в своем номере и отправился на ежегодный обед Ассоциации спортивных комментаторов. В большом холле Фреда встретили с радостью, и он отправился бродить в толпе корреспондентов, тренеров, жокеев, коннозаводчиков, владельцев, чьих-то жен и подружек. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Перед обедом Фред, не заметив, проглотил еще четыре двойных виски, ну а уж за едой и за разговором сам бог велел. В половине двенадцатого Фред попытался встать из-за стола и обнаружил, что ноги его не держат.
Это Фреда удивило. Пока он сидел, он даже не подозревал, что настолько пьян. Язык у него ворочался не хуже, чем у многих соседей, и самому Фреду казалось, что голова у него совершенно ясная. Но когда он поднялся, ноги подогнулись, и он плюхнулся обратно на стул. Лишь значительно позже, когда зал почти опустел и гости разъехались, Фред наконец нашел в себе силы встать.
— Кажись, перебрал я малость, — пробормотал он, снисходительно улыбнувшись себе.
Держась за спинки стульев и за стеночку, Фред кое-как добрался до двери. Вывалился в коридор, дополз до холла, а оттуда, высоко задирая ноги, словно поднимался по воображаемым ступенькам, через распахивающиеся стеклянные двери вышел в темноту.
Майская ночь была прохладной, и на свежем воздухе Фреду сделалось еще хуже. Земля буквально уходила из-под ног. Его занесло куда-то вбок, и вместо того, чтобы выйти к стоянке, где были припаркованы машины и ждали такси, Фред налетел головой на темную кирпичную стенку прохода, ведущего к входной двери. Ударился он больно и окончательно утратил ориентацию. Фред схватился обеими руками за шершавые кирпичи, прислонился к ним лбом и принялся соображать, куда же это его занесло.
Мариус Толлман и Пайпер Боулс не заметили, как выходил Фред Колье. Они вышли вскоре после него тем же путем, обмениваясь вежливыми фразами и жестами людей, которые случайно встретились под конец вечера и теперь вместе уходят домой. Они не подавали виду, что весь вечер обменивались многозначительными взглядами и думали только о предстоящем разговоре.
В стране, где букмекерство разрешено законом, Мариус Толлман мог бы сделаться вполне респектабельным законопослушным гражданином. Он был от природы наделен умом и единственным талантом — к букмекерству. Но поскольку в Америке это ремесло незаконно, Мариусу Толлману приходилось крутиться не хуже Мохаммеда Али на ринге. Мариусу удалось заручиться снисходительностью тех, кто обладал властью в мире скачек, благодаря простенькой уловке: он принимал у них ставки, когда они были еще достаточно молоды, чтобы делать глупости, и теперь они его не трогали. Старый хитрый Мариус точно знал, придет ли первой такая-то лошадь, но еще лучше он предвидел, попадет ли в будущем такой-то юнец в число распорядителей.
Двое вышли за стеклянные двери и остановились так, чтобы на них не падал свет из холла. Мариус никогда не шептался с людьми по углам — это выглядит чересчур подозрительно.
— Ну что, поговорил с ребятами? — спросил Мариус. Он стоял, покачиваясь на каблуках, сунув руки в карманы, и его внушительное брюшко свисало через пояс брюк.
Пайпер Боулс не спеша закурил сигарету, глянул на звездное небо и втянул в себя успокаивающий дым.
— Ага.
— И кого выбрали?
— Амбереццио.
— Не годится! — возразил Мариус. — Он недостаточно хорош.
Пайпер Боулс глубоко затянулся. Он был голоден. Лишний вес для жокея недопустим, а потому в животе у Пайпера не было ничего, кроме бифштекса весом в пять унций. Пайпер терпеть не мог толстяков, особенно богатых толстяков. Свою собственную худобу Пайпер перевел в недвижимое имущество и счет в банке, но сейчас, в тридцать восемь, бороться с лишним весом становилось все труднее. При одной мысли о еще нескольких годах жизни впроголодь ему делалось страшно. Пайпер старел. Его карьера клонилась к закату, и предвидение близкого конца заставляло хвататься за такие способы заработать пятьдесят тысяч за раз, над которыми десять лет назад Пайпер бы только посмеялся.
— Другого нельзя. Этот весь из себя честный.
Мариус поразмыслил. Этот вариант ему не нравился. Наконец букмекер кивнул:
— Ну ладно. Значит, Амбереццио.
Пайпер Боулс кивнул и собрался уйти. Жокею не годится подолгу беседовать с Мариусом Толлманом, особенно если он хочет участвовать во втором заезде престижных скачек Сомерсет-Фармс.
Мариус увидел, что Пайпер уходит, и спросил:
— А как насчет той диверсии с Кринкл-Катом?
Пайпер Боулс ответил не сразу.
— Это будет стоить дорого.
— Конечно! — согласился Мариус. — Десять тысяч сверху, идет?
— Старыми купюрами. И половину вперед.
— Ладно.
Пайпер Боулс отмахнулся от своей совести, расстался с остатками чести.
— Договорились, — сказал он и направился к своей машине вразвалочку, хотя нервы его были на пределе.
Фред Колье слышал все до последнего слова. Он не видел собеседника, но знал, что один из них — Мариус Толлман. Человек, который долгое время провел в мире скачек, не мог не признать этого одышливого голоса с бостонским выговором. Фред понял, что Мариус Толлман задумал какую-то махинацию. Именно то, чего так не хватает Фреду для его колонки! Он сонно подумал, что надо узнать, с кем это разговаривал Мариус. Голоса слышались сзади, так что надо обернуться и посмотреть…
Однако спьяну Фред плохо ориентировался во времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29