Она подергала овальную дверцу, ведущую в камеру разводных лебедок, и, убедившись, что та заперта, зажгла свет, задернула маскировочную шторку и только тогда, почувствовав себя в безопасности, сняла плащ и берет.
Вот уже второй год Сабина проделывала все это почти в ритуальной последовательности. Когда отец перебрался к брату своей новой жены, Сабина не захотела ехать и в без того уже перенаселенную квартиру. Она осталась одна.
Если бы кто-нибудь стал, ломиться к ней в дверь, Сабина знала, что ей делать. Отец показал ей крышку люка в углу комнаты с табличкой «мостовое имущество». Вертикальный скоб-трап вел в полое основание мостового быка, где прежний хозяин хранил багры, спасательные круги, веревки, но самое главное - держал моторную лодку. Через портик в тыльной части быка лодка легко - по роликам - выкатывалась на воду. Рывок пускового шнура - и прощайте, незваные гости! Правда, теперь вместо лодки там стоял миниатюрный катер отца. Этот катер ему подарил жених Сабины, блестящий морской офицер, - корветтенкапитан[5] фон Герн. Весной, перед самым приходом русских, главный смотритель перегнал катер под мост Трех Русалок и спрятал его в камере опоры. Сделал он это глухой ночью, так что о перегоне никто не знал. Но, оставляя Сабину одну, он спустился с ней в шкиперскую, показал катер, объяснил, как запускать мотор, и разрешил в случае явной опасности покинуть на нем убежище. Каморка в гранитной башне была с железной дверью и запасным выходом и казалась Сабине вполне надежным укрытием. Но однажды ночью - вскоре после пасхи - в крышку люка, прикрытую циновкой, негромко постучали, и через несколько секунд, полных ледяного ужаса, знакомый голос - голос фон Герна! - попросил открыть люк. Честно говоря, она уже перестала его ждать - о нем не было вестей почти полгода, - хотя, как и все альтхафенские девушки, Сабина знала легенду о верной Гретхен, которая прождала мужа-крестоносца целых десять лет, не отходя от прялки.
Некогда элегантного корветтенкапитана трудно было узнать в исхудавшем бородаче, облаченном в грязный брезентовый комбинезон, изодранный капковый бушлат и цигейковый русский треух. Пока Сабина заваривала черемуховый кофе и грела воду в бельевом баке, фон Герн рассказывал про ужасы русского плена.
-Как ты меня нашел? - удивлялась Сабина.
-Встретил в городе твоего отца.
-Но ведь у нас полно русских!
-Вот потому-то я, как Вельзевул, пришел к тебе из-под земли.
-Но как ты сюда проник! У меня все заперто!
Оказалось, в цементном полу шкиперской кладовой существует смотровой колодец, ведущий в дюкер[6] кабельного коридора, проложенного по руслу реки. Крышка колодца, на счастье фон Герна, не имела запора и легко открывалась изнутри.
Утром «беглец из русского плена» исчез в зеве смотрового колодца. Он пропал надолго, почти на месяц. И Сабина, словно верная Гретхен, ждала его, считала часы, дни, недели… Он появлялся редко. Но Сабина научилась предугадывать его визиты.
В этот вечер после всех хозяйственных дел Сабина достала папильотки и села перед маленьким зеркалом, оставшимся еще от мачехи. Она накрутила первый локон, как вдруг почувствовала, не услышала, а почувствовала, что внизу, в шкиперской, кто-то есть. Это он! Но почему же медлит, не поднимается? Сабина отбросила камышовую циновку, распахнула люк: в шахте скоб-трапа брезжил желтый электросвет.
-Ульрих, это ты?!
В шкиперской что-то звякнуло, упало, и простуженный до неузнаваемости мужской голос торопливо откликнулся:
-Да, да, это я! Сейчас поднимусь…
Сабина не стала ждать и быстро спустилась по скобам. Фон Герн вылезал из носовой части катера.
-Проверил нашу лошадку, как она себя чувствует. - Корветтенкапитан похлопал по планширю. - Похоже, нам предстоит небольшое свадебное путешествие.
Он вылез из катера и нежно обнял Сабину. Запах прели, сырого камня и бензина ударил ей в нос.
-Пойдем наверх! Ты совсем простужен.
-Погоди. Вот сюда я положил шесть банок сгущенного кофе и шоколад. Это неприкосновенный запас. В этот рундучок можешь положить свои вещи - сколько войдет, не больше.
-Послушай, неужели мы и вправду, наконец… -
Сабина в изнеможении присела на краешек борта.
-Да, да! - не то от озноба, не то от возбуждения потирал руки фон Герн. - Небольшое свадебное путешествие… Четыре часа - и мы в гостях у датского принца.
-Когда же?
-Думаю, на той неделе… Если позволит погода и еще кое-какие обстоятельства… Вот эту канистру держи у себя наверху. В ней всегда должна быть питьевая вода… Поставь ее поближе к люку… И еще. Постарайся в эти вечера никуда не отлучаться. Мы можем сняться в любой день, любой час.
-Хорошо. Я все поняла. Идем же наверх. Ты едва стоишь.
Корветтенкапитан чихнул в рукав.
-Чертова сырость… И этот проклятый дождь. Впрочем, для нас с тобой дождь - благословение господне.
Они поднялись наверх. Фон Герн держал ноги в тазу с горячей водой и ел яблоки, оставляя на огрызках кровяные следы десен. Потом Сабина натянула на его распаренные ступни шерстяные носки с горчичным порошком (из запаса бережливой мачехи) и помогла перебраться в постель. Пока она довивала локоны, раздевалась, возжигала курительные свечи, фон Герн уснул.
В ДОМЕ ПОВЕШЕННОГО НЕ ГОВОРЯТ О ВЕРЕВКЕ
Утром, разглядывая трещины на потолке, Орест подыскивал причину для переезда более убедительную, чем несуществующая течь. Впрочем, никакой, даже самый веский, предлог не смог бы избавить фрау Нойфель от огорчений: плата квартиранта-офицера была едва ли не единственным для нее источником средств к существованию. Напрасно Еремеев призывал себя быть равнодушным к вдовам солдат вермахта; ему было жаль эту женщину, тихую, сухую и черную, как летучая мышь.
Фрау Нойфель вешала на кухне бельевую веревку, но никак не могла дотянуться до крюка, вбитого довольно высоко.
- Разрешите!
Орест взял у хозяйки веревку и сам влез на табуретку. Веревка была новенькая, белая, шелковистая на ощупь… И тут Еремеев чуть не свалился с табурета: веревка! Проклятая память сыграла одну из злых своих шуток. Орест вдруг вспомнил, как он отвязывал «вервольфа» от скобы мотоциклетной коляски. Тот прыгнул в колодец, обмотанный вокруг пояса прочнейшим шелковым линем. Когда достали его труп, веревки не было! Еремеев сейчас ясно вспомнил - не было! Да-да, не было! Но где же она? Сулай обвязывал диверсанта куда как крепко, сползти просто так веревка в колодце не могла. Еремеев нахлобучил фуражку и выскочил из дома. По брусчатке хлестал дождь, но возвращаться за плащ-накидкой Орест не стал - опрометью бросился в комендатуру. Вбежав во флигель, он первым делом заглянул к себе, достал из папки фотографии трупа, сделанные у колодца. Веревки действительно не было!
«Раззява! Шляпа с капюшоном! Проморгать такую деталь!» - Еремеев чуть не плакал от досады.
В расстроенных чувствах Орест заглянул в гараж, взял у Лозоходова «кошку» и тщательно протралил колодец. Веревки не было.
-Чего ищем, лейтенант? - полюбопытствовал шофер.
-Веревку случайно ведром никто не зацеплял?
Сержант такого не припомнил и пообещал Еремееву принести целую кучу всяких бечевок, дабы не выуживать их из колодцев, да еще в проливной дождь. Орест пропустил лозоходовское ехидство мимо ушей и с тяжелым сердцем отправился в кабинет начальника.
Майор Алешин выслушал его, задумчиво покусывая дужку очков, и в конце концов поинтересовался, не известна ли Оресту Николаевичу пословица «хороша ложка к обеду».
-Товарищ майор, разрешите мне в колодец спуститься! Не водолазу, а мне. Я его весь простучу, просмотрю…
-Оч-чень мудрое решение. - Алешин снял очки таким жестом, каким при покойниках снимают шляпу.
Еремееву вдруг очень захотелось поменяться судьбами с каким-нибудь обычным человеком, занимающимся простым и понятным д^лом. С сержантом Лозоходовым, например. Чистить карбюратор, менять фильтры, набивать смазку, а по вечерам крутить роман со знакомой регулировщицей, ничуть не заботясь, что подумают о тебе старшие начальники.
- А как у вас дела с архивом?
-Половину разобрали, товарищ майор. Ничего интересного.
-Ищите. Ищите внимательно, - сказал Алешин с тяжелым вздохом, и Еремеев понял, что ему дается последний шанс.
До обеда все той же троицей они, не разгибаясь, сидели в подвале. Перекусив, Лозоходов и Куманьков помогли Еремееву перетащить нехитрые пожитки в дом пастора. Фрау Нойфель, к счастью, отсутствовала, так что объясняться с ней не пришлось, и Орест с легким сердцем оставил записку, завернув в нее деньги за месяц вперед и ключ от комнаты.
- Я приготовила вам апартаменты наверху, рядом с кабинетом господина пастора, - встретила фрау Хайнрот квартиранта.
Она проводила его по лестнице и вручила ключ. Комната Оресту понравилась, хотя и была раза в два меньше прежней. Единственное ее оконце выходило в церковный дворик. Черный кожаный диван с откидными валиками и высокой спинкой призван был служить ложем. Над диваном висели часы, из резного домика которых выскакивала не кукушка, а трубочист в цилиндре. Индийская ваза поблескивала на застекленном книжном шкафчике. Орест поставил рядом с ней статуэтку танцующего бога.
Покончив с переездом, Еремеев увел свою команду в подвал ратуши. Если раньше бумаги расползались от сырости, то теперь они подсохли и слиплись так, что разделять их приходилось тоже очень осторожно. Работа двигалась медленно. Еремеев сидел на корточках, кобура переехала на крестец, спина затекла, но никаких планов, схем или описаний подземных коммуникаций Альтхафена не попадалось. Куманькову тоже изрядно поднадоело копание в бумагах: он вяло перекладывал папки из одной стопы в другую. Пуще всех, пожалуй, скучал Лозоходов. Сначала он прохаживался по коридору и распевал вполголоса. Потом спустился вниз и тоже стал рыться в бумагах, но не найдя в них ничего для себя интересного, начал приставать с разговорами и вопросами:
- А как по-немецки «я вас люблю»? - экзаменовал он Куманькова. - А переведи на русский «едрихен-штрихен». Не можешь? Хочешь, я переведу?
Он мешал работать, и Еремееву пришлось прикрикнуть.
Лозоходов присел на ступеньки, чтобы закурить, но тут же вскочил: из-за груды архивных папок с шумом и свистом ударила вода. Один из карбидных фонарей опрокинулся, потух, зашипел, распространяя едкий запах. Другой Куманьков успел подхватить. Все бросились смотреть, откуда льет и. нельзя ли перекрыть воду. Пока раскидывали тяжелые связки, вода на полу поднялась вровень с краями голенищ.
- Саперы, боговы помощнички, осушили, называется!- клял Лозоходов цыбуцыкинскую гвардию. - Заделать до конца не могли!
Он первым перепрыгнул на бетонные ступеньки, изрядно черпанув сапогом.
- От черт! Дверь закрылась…
Сержант бил в нее сапогами, потом прикладом автомата: толстый щит из мореного дуба глухо отзывался на все удары.
- Товарищ лейтенант! - закричал Лозоходов сверху. - Дверь сзади подперли!
Сержант отступил чуть вниз и почти в упор всадил в дверь короткую очередь - одну, другую, третью… Пули вязли в сырой дубовой древесине, как гвозди.
- Стой, Лозоходыч! Прибереги патроны. Может, пригодятся в коридоре… Гранаты есть?
- Да не взял я сегодня сумку, тяжесть эту таскать… Орясина! - обругал себя сержант. Еремеев обескураженно присвистнул:
- Веселые дела!
Вода поднялась до середины лестницы. Оресту стало не по себе.
- У меня есть граната! - заявил вдруг Куманьков и вытащил ее из кармана шаровар.
- Что ж ты молчал, тютя?! - накинулся Лозоходов, но, заполучив в руку тяжелый рубчатый «лимон», мгновенно сменил гнев на милость.
Они вошли в воду по грудь. Замирая от холода, прижались к стене. Лозоходов вырвал чеку, положил под дверь и прыгнул с лестницы.
Рвануло!
Тиснуло в барабанные перепонки. Шарахнуло фонарь об стенку. Секанули по воде и сводам осколки. Еремееву показалось, что он ослеп и оглох, когда вынырнул в кромешную темень и тишь подвала. Едкая вонь ацетилена и сгоревшей взрывчатки забивала ноздри. Рядом плескались Лозоходов и Куманьков.
- Живы?
- Да пока не зарыли! - весело откликнулся сержант.
Вылезли на лестницу, ощупали дверь - нижнюю половину вышибло, а верхняя крепко держалась в проеме.
- Ригель задвинули, сволочи!
Лозоходов отодвинул засов и распахнул огрызок двери. Полоснув из автомата в темноту коридора, сержант, словно в уличном бою, бросился вперед, пригибаясь и прижимаясь к стенкам. Еремеев с Куманьковым последовали за ним. Наверх выбрались благополучно, и серая сеть дождя показалась им самым прекрасным видением в жизни…
ЛУННЫЙ ДОЖДЬ
Доложив дежурному по отделу подробно, под запись, о происшествии в подвале и сообщив заодно свой новый адрес, Еремеев, дрожа от холода в отжатом, но все еще сыром обмундировании, побежал домой, не прячась от дождя. Свет в верхних окнах не горел. Дверь, как и днем, открыла фрау Хайнрот. Орест попросил ее вскипятить чайник, влетел к себе в комнату, разделся и крепко растерся старым шерстяным свитером. Натянул сухое белье, с великим удовольствием облачился в серый клетчатый костюм.
В дверь постучали.
-К вам можно, господин лейтенант?
Дита принесла поднос с кофейником, тремя кусочками сахара, ломтиком серого хлеба и розеткой, наполненной джемом из ревеня. Еремеев поблагодарил. Девушка сделала книксен.
-О, вас трудно узнать в этом прекрасном костюме!
Носите его всегда!… Господину лейтенанту ничего больше не нужно?
-Спасибо, Дита. Кстати, зовите меня по имени. Это проще. Меня зовут Орест.
-О-рэст?
-Чуть мягче - Орест. Греческое имя, у него смешной перевод - дикий.
Фуй! - наморщила Дита носик. - Вы совсем не похожи на дикого зверя!
-Очень приятно… Насколько я помню, фрау Хайнрот зовут Хильда?
-Да. Вы можете звать ее тетушка Хильда, ей будет приятно.
-Дита, а как звали… господина пастора?
-Удо Мария Вольфганг,
-Удо?
-Да, Удо.
-Неудобно как-то жить в доме человека и не знать его имени. Пусть даже его нет…
-Да, господин Цафф был очень хороший человек.
- Лотта говорила, он жил в Индии…
-Да, много лет.
-А вот интересно, лютеранским священникам разрешается жениться?
-Разрешается. Но господин Цафф всю жизнь был холост.
-Как и я. Я тоже холост всю жизнь.
-О, господин лейтенант! - рассмеялась Дита. -У вас все впереди!… Мне пора. Меня ждет тетушка. А то она подумает что-нибудь нехорошее… Если я вам зачем-то понадоблюсь, моя дверь напротив вашей. До свидания!
Орест погрел руки о кофейник, затем выпил подряд несколько чашек горячего желудево-черемухового кофе.
Дурацкий день! Сплошные неудачи и разочарования. Сначала эта проклятая веревка, потом купание в подвале, теперь вот разлетелась в пух и прах его идиотская версия, построенная всего лишь на совпадении фамилий. Да, Вишну-бог и Вишну-оборотень не что иное, как то же самое примитивное совпадение. Нельзя же так дешево покупаться!
Еремеев вдруг с ужасающей ясностью понял: все, что он до сих пор предпринимал по «делу Ульриха Цаф-фа», - все отдавало махровым дилетантством, все было удручающе непрофессионально. Нет у него никакой интуиции и никакого чутья. Да что там чутья! Нет элементарных офицерских навыков: вместо того чтобы заставить Лозоходова нести свою сторожевую службу, позволил ему шататься без дела и трепать языком. В глазах майора Алешина это будет выглядеть именно так: «Лейтенант Еремеев не мог организовать охрану места работы, в результате чего…»
Хорошо еще, что без потерь обошлось. А то бы точно - на контрразведчике Еремееве поставили бы большой жирный крест.
Орест никогда не мечтал быть ни контрразведчиком, ни моряком, ни летчиком. Не потому, что не хотел, а потому, что не смел. Ему всегда казалось, что в моряки, летчики, пограничники идут люди совершенно особого склада. Как Витька Букреев из 10-го «А» - круглый отличник, «ворошиловский стрелок» и лучший гиревик школы. У Ореста же по физкультуре была четверка, а по всем математикам, кроме геометрии, вечная тройка. Куда там в моряки или летчики… Единственным его коньком был Deutsch - немецкий язык. И не потому, наверное, что у Ореста были какие-то особые лингвистические способности, а потому что мама, Екатерина Георгиевна, преподавала этот язык в тех школах, где учился сын. К немецким словам Орест начал привыкать лет с трех. В первом классе он уже мог складывать простые фразы и выпрашивал у мамы деньги на кино и мороженое исключительно на немецком. В четвертом, когда его засадили за фортепиано, Орест пустился на хитрость: он согласился вместо уроков музыки дополнительно заниматься немецким. Ведь и вправду, читать в подлиннике сказки братьев Гримм было куда интереснее, чем тарабанить нудные гаммы.
Вторым еремеевским коньком по праву могла считаться фотография. Все началось со старенького складного аппарата «Фотокор», подаренного отцом. Оресту нравилось, что объектив выезжает из кожаного меха по тоненьким рельсам, словно маленький паровозик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Вот уже второй год Сабина проделывала все это почти в ритуальной последовательности. Когда отец перебрался к брату своей новой жены, Сабина не захотела ехать и в без того уже перенаселенную квартиру. Она осталась одна.
Если бы кто-нибудь стал, ломиться к ней в дверь, Сабина знала, что ей делать. Отец показал ей крышку люка в углу комнаты с табличкой «мостовое имущество». Вертикальный скоб-трап вел в полое основание мостового быка, где прежний хозяин хранил багры, спасательные круги, веревки, но самое главное - держал моторную лодку. Через портик в тыльной части быка лодка легко - по роликам - выкатывалась на воду. Рывок пускового шнура - и прощайте, незваные гости! Правда, теперь вместо лодки там стоял миниатюрный катер отца. Этот катер ему подарил жених Сабины, блестящий морской офицер, - корветтенкапитан[5] фон Герн. Весной, перед самым приходом русских, главный смотритель перегнал катер под мост Трех Русалок и спрятал его в камере опоры. Сделал он это глухой ночью, так что о перегоне никто не знал. Но, оставляя Сабину одну, он спустился с ней в шкиперскую, показал катер, объяснил, как запускать мотор, и разрешил в случае явной опасности покинуть на нем убежище. Каморка в гранитной башне была с железной дверью и запасным выходом и казалась Сабине вполне надежным укрытием. Но однажды ночью - вскоре после пасхи - в крышку люка, прикрытую циновкой, негромко постучали, и через несколько секунд, полных ледяного ужаса, знакомый голос - голос фон Герна! - попросил открыть люк. Честно говоря, она уже перестала его ждать - о нем не было вестей почти полгода, - хотя, как и все альтхафенские девушки, Сабина знала легенду о верной Гретхен, которая прождала мужа-крестоносца целых десять лет, не отходя от прялки.
Некогда элегантного корветтенкапитана трудно было узнать в исхудавшем бородаче, облаченном в грязный брезентовый комбинезон, изодранный капковый бушлат и цигейковый русский треух. Пока Сабина заваривала черемуховый кофе и грела воду в бельевом баке, фон Герн рассказывал про ужасы русского плена.
-Как ты меня нашел? - удивлялась Сабина.
-Встретил в городе твоего отца.
-Но ведь у нас полно русских!
-Вот потому-то я, как Вельзевул, пришел к тебе из-под земли.
-Но как ты сюда проник! У меня все заперто!
Оказалось, в цементном полу шкиперской кладовой существует смотровой колодец, ведущий в дюкер[6] кабельного коридора, проложенного по руслу реки. Крышка колодца, на счастье фон Герна, не имела запора и легко открывалась изнутри.
Утром «беглец из русского плена» исчез в зеве смотрового колодца. Он пропал надолго, почти на месяц. И Сабина, словно верная Гретхен, ждала его, считала часы, дни, недели… Он появлялся редко. Но Сабина научилась предугадывать его визиты.
В этот вечер после всех хозяйственных дел Сабина достала папильотки и села перед маленьким зеркалом, оставшимся еще от мачехи. Она накрутила первый локон, как вдруг почувствовала, не услышала, а почувствовала, что внизу, в шкиперской, кто-то есть. Это он! Но почему же медлит, не поднимается? Сабина отбросила камышовую циновку, распахнула люк: в шахте скоб-трапа брезжил желтый электросвет.
-Ульрих, это ты?!
В шкиперской что-то звякнуло, упало, и простуженный до неузнаваемости мужской голос торопливо откликнулся:
-Да, да, это я! Сейчас поднимусь…
Сабина не стала ждать и быстро спустилась по скобам. Фон Герн вылезал из носовой части катера.
-Проверил нашу лошадку, как она себя чувствует. - Корветтенкапитан похлопал по планширю. - Похоже, нам предстоит небольшое свадебное путешествие.
Он вылез из катера и нежно обнял Сабину. Запах прели, сырого камня и бензина ударил ей в нос.
-Пойдем наверх! Ты совсем простужен.
-Погоди. Вот сюда я положил шесть банок сгущенного кофе и шоколад. Это неприкосновенный запас. В этот рундучок можешь положить свои вещи - сколько войдет, не больше.
-Послушай, неужели мы и вправду, наконец… -
Сабина в изнеможении присела на краешек борта.
-Да, да! - не то от озноба, не то от возбуждения потирал руки фон Герн. - Небольшое свадебное путешествие… Четыре часа - и мы в гостях у датского принца.
-Когда же?
-Думаю, на той неделе… Если позволит погода и еще кое-какие обстоятельства… Вот эту канистру держи у себя наверху. В ней всегда должна быть питьевая вода… Поставь ее поближе к люку… И еще. Постарайся в эти вечера никуда не отлучаться. Мы можем сняться в любой день, любой час.
-Хорошо. Я все поняла. Идем же наверх. Ты едва стоишь.
Корветтенкапитан чихнул в рукав.
-Чертова сырость… И этот проклятый дождь. Впрочем, для нас с тобой дождь - благословение господне.
Они поднялись наверх. Фон Герн держал ноги в тазу с горячей водой и ел яблоки, оставляя на огрызках кровяные следы десен. Потом Сабина натянула на его распаренные ступни шерстяные носки с горчичным порошком (из запаса бережливой мачехи) и помогла перебраться в постель. Пока она довивала локоны, раздевалась, возжигала курительные свечи, фон Герн уснул.
В ДОМЕ ПОВЕШЕННОГО НЕ ГОВОРЯТ О ВЕРЕВКЕ
Утром, разглядывая трещины на потолке, Орест подыскивал причину для переезда более убедительную, чем несуществующая течь. Впрочем, никакой, даже самый веский, предлог не смог бы избавить фрау Нойфель от огорчений: плата квартиранта-офицера была едва ли не единственным для нее источником средств к существованию. Напрасно Еремеев призывал себя быть равнодушным к вдовам солдат вермахта; ему было жаль эту женщину, тихую, сухую и черную, как летучая мышь.
Фрау Нойфель вешала на кухне бельевую веревку, но никак не могла дотянуться до крюка, вбитого довольно высоко.
- Разрешите!
Орест взял у хозяйки веревку и сам влез на табуретку. Веревка была новенькая, белая, шелковистая на ощупь… И тут Еремеев чуть не свалился с табурета: веревка! Проклятая память сыграла одну из злых своих шуток. Орест вдруг вспомнил, как он отвязывал «вервольфа» от скобы мотоциклетной коляски. Тот прыгнул в колодец, обмотанный вокруг пояса прочнейшим шелковым линем. Когда достали его труп, веревки не было! Еремеев сейчас ясно вспомнил - не было! Да-да, не было! Но где же она? Сулай обвязывал диверсанта куда как крепко, сползти просто так веревка в колодце не могла. Еремеев нахлобучил фуражку и выскочил из дома. По брусчатке хлестал дождь, но возвращаться за плащ-накидкой Орест не стал - опрометью бросился в комендатуру. Вбежав во флигель, он первым делом заглянул к себе, достал из папки фотографии трупа, сделанные у колодца. Веревки действительно не было!
«Раззява! Шляпа с капюшоном! Проморгать такую деталь!» - Еремеев чуть не плакал от досады.
В расстроенных чувствах Орест заглянул в гараж, взял у Лозоходова «кошку» и тщательно протралил колодец. Веревки не было.
-Чего ищем, лейтенант? - полюбопытствовал шофер.
-Веревку случайно ведром никто не зацеплял?
Сержант такого не припомнил и пообещал Еремееву принести целую кучу всяких бечевок, дабы не выуживать их из колодцев, да еще в проливной дождь. Орест пропустил лозоходовское ехидство мимо ушей и с тяжелым сердцем отправился в кабинет начальника.
Майор Алешин выслушал его, задумчиво покусывая дужку очков, и в конце концов поинтересовался, не известна ли Оресту Николаевичу пословица «хороша ложка к обеду».
-Товарищ майор, разрешите мне в колодец спуститься! Не водолазу, а мне. Я его весь простучу, просмотрю…
-Оч-чень мудрое решение. - Алешин снял очки таким жестом, каким при покойниках снимают шляпу.
Еремееву вдруг очень захотелось поменяться судьбами с каким-нибудь обычным человеком, занимающимся простым и понятным д^лом. С сержантом Лозоходовым, например. Чистить карбюратор, менять фильтры, набивать смазку, а по вечерам крутить роман со знакомой регулировщицей, ничуть не заботясь, что подумают о тебе старшие начальники.
- А как у вас дела с архивом?
-Половину разобрали, товарищ майор. Ничего интересного.
-Ищите. Ищите внимательно, - сказал Алешин с тяжелым вздохом, и Еремеев понял, что ему дается последний шанс.
До обеда все той же троицей они, не разгибаясь, сидели в подвале. Перекусив, Лозоходов и Куманьков помогли Еремееву перетащить нехитрые пожитки в дом пастора. Фрау Нойфель, к счастью, отсутствовала, так что объясняться с ней не пришлось, и Орест с легким сердцем оставил записку, завернув в нее деньги за месяц вперед и ключ от комнаты.
- Я приготовила вам апартаменты наверху, рядом с кабинетом господина пастора, - встретила фрау Хайнрот квартиранта.
Она проводила его по лестнице и вручила ключ. Комната Оресту понравилась, хотя и была раза в два меньше прежней. Единственное ее оконце выходило в церковный дворик. Черный кожаный диван с откидными валиками и высокой спинкой призван был служить ложем. Над диваном висели часы, из резного домика которых выскакивала не кукушка, а трубочист в цилиндре. Индийская ваза поблескивала на застекленном книжном шкафчике. Орест поставил рядом с ней статуэтку танцующего бога.
Покончив с переездом, Еремеев увел свою команду в подвал ратуши. Если раньше бумаги расползались от сырости, то теперь они подсохли и слиплись так, что разделять их приходилось тоже очень осторожно. Работа двигалась медленно. Еремеев сидел на корточках, кобура переехала на крестец, спина затекла, но никаких планов, схем или описаний подземных коммуникаций Альтхафена не попадалось. Куманькову тоже изрядно поднадоело копание в бумагах: он вяло перекладывал папки из одной стопы в другую. Пуще всех, пожалуй, скучал Лозоходов. Сначала он прохаживался по коридору и распевал вполголоса. Потом спустился вниз и тоже стал рыться в бумагах, но не найдя в них ничего для себя интересного, начал приставать с разговорами и вопросами:
- А как по-немецки «я вас люблю»? - экзаменовал он Куманькова. - А переведи на русский «едрихен-штрихен». Не можешь? Хочешь, я переведу?
Он мешал работать, и Еремееву пришлось прикрикнуть.
Лозоходов присел на ступеньки, чтобы закурить, но тут же вскочил: из-за груды архивных папок с шумом и свистом ударила вода. Один из карбидных фонарей опрокинулся, потух, зашипел, распространяя едкий запах. Другой Куманьков успел подхватить. Все бросились смотреть, откуда льет и. нельзя ли перекрыть воду. Пока раскидывали тяжелые связки, вода на полу поднялась вровень с краями голенищ.
- Саперы, боговы помощнички, осушили, называется!- клял Лозоходов цыбуцыкинскую гвардию. - Заделать до конца не могли!
Он первым перепрыгнул на бетонные ступеньки, изрядно черпанув сапогом.
- От черт! Дверь закрылась…
Сержант бил в нее сапогами, потом прикладом автомата: толстый щит из мореного дуба глухо отзывался на все удары.
- Товарищ лейтенант! - закричал Лозоходов сверху. - Дверь сзади подперли!
Сержант отступил чуть вниз и почти в упор всадил в дверь короткую очередь - одну, другую, третью… Пули вязли в сырой дубовой древесине, как гвозди.
- Стой, Лозоходыч! Прибереги патроны. Может, пригодятся в коридоре… Гранаты есть?
- Да не взял я сегодня сумку, тяжесть эту таскать… Орясина! - обругал себя сержант. Еремеев обескураженно присвистнул:
- Веселые дела!
Вода поднялась до середины лестницы. Оресту стало не по себе.
- У меня есть граната! - заявил вдруг Куманьков и вытащил ее из кармана шаровар.
- Что ж ты молчал, тютя?! - накинулся Лозоходов, но, заполучив в руку тяжелый рубчатый «лимон», мгновенно сменил гнев на милость.
Они вошли в воду по грудь. Замирая от холода, прижались к стене. Лозоходов вырвал чеку, положил под дверь и прыгнул с лестницы.
Рвануло!
Тиснуло в барабанные перепонки. Шарахнуло фонарь об стенку. Секанули по воде и сводам осколки. Еремееву показалось, что он ослеп и оглох, когда вынырнул в кромешную темень и тишь подвала. Едкая вонь ацетилена и сгоревшей взрывчатки забивала ноздри. Рядом плескались Лозоходов и Куманьков.
- Живы?
- Да пока не зарыли! - весело откликнулся сержант.
Вылезли на лестницу, ощупали дверь - нижнюю половину вышибло, а верхняя крепко держалась в проеме.
- Ригель задвинули, сволочи!
Лозоходов отодвинул засов и распахнул огрызок двери. Полоснув из автомата в темноту коридора, сержант, словно в уличном бою, бросился вперед, пригибаясь и прижимаясь к стенкам. Еремеев с Куманьковым последовали за ним. Наверх выбрались благополучно, и серая сеть дождя показалась им самым прекрасным видением в жизни…
ЛУННЫЙ ДОЖДЬ
Доложив дежурному по отделу подробно, под запись, о происшествии в подвале и сообщив заодно свой новый адрес, Еремеев, дрожа от холода в отжатом, но все еще сыром обмундировании, побежал домой, не прячась от дождя. Свет в верхних окнах не горел. Дверь, как и днем, открыла фрау Хайнрот. Орест попросил ее вскипятить чайник, влетел к себе в комнату, разделся и крепко растерся старым шерстяным свитером. Натянул сухое белье, с великим удовольствием облачился в серый клетчатый костюм.
В дверь постучали.
-К вам можно, господин лейтенант?
Дита принесла поднос с кофейником, тремя кусочками сахара, ломтиком серого хлеба и розеткой, наполненной джемом из ревеня. Еремеев поблагодарил. Девушка сделала книксен.
-О, вас трудно узнать в этом прекрасном костюме!
Носите его всегда!… Господину лейтенанту ничего больше не нужно?
-Спасибо, Дита. Кстати, зовите меня по имени. Это проще. Меня зовут Орест.
-О-рэст?
-Чуть мягче - Орест. Греческое имя, у него смешной перевод - дикий.
Фуй! - наморщила Дита носик. - Вы совсем не похожи на дикого зверя!
-Очень приятно… Насколько я помню, фрау Хайнрот зовут Хильда?
-Да. Вы можете звать ее тетушка Хильда, ей будет приятно.
-Дита, а как звали… господина пастора?
-Удо Мария Вольфганг,
-Удо?
-Да, Удо.
-Неудобно как-то жить в доме человека и не знать его имени. Пусть даже его нет…
-Да, господин Цафф был очень хороший человек.
- Лотта говорила, он жил в Индии…
-Да, много лет.
-А вот интересно, лютеранским священникам разрешается жениться?
-Разрешается. Но господин Цафф всю жизнь был холост.
-Как и я. Я тоже холост всю жизнь.
-О, господин лейтенант! - рассмеялась Дита. -У вас все впереди!… Мне пора. Меня ждет тетушка. А то она подумает что-нибудь нехорошее… Если я вам зачем-то понадоблюсь, моя дверь напротив вашей. До свидания!
Орест погрел руки о кофейник, затем выпил подряд несколько чашек горячего желудево-черемухового кофе.
Дурацкий день! Сплошные неудачи и разочарования. Сначала эта проклятая веревка, потом купание в подвале, теперь вот разлетелась в пух и прах его идиотская версия, построенная всего лишь на совпадении фамилий. Да, Вишну-бог и Вишну-оборотень не что иное, как то же самое примитивное совпадение. Нельзя же так дешево покупаться!
Еремеев вдруг с ужасающей ясностью понял: все, что он до сих пор предпринимал по «делу Ульриха Цаф-фа», - все отдавало махровым дилетантством, все было удручающе непрофессионально. Нет у него никакой интуиции и никакого чутья. Да что там чутья! Нет элементарных офицерских навыков: вместо того чтобы заставить Лозоходова нести свою сторожевую службу, позволил ему шататься без дела и трепать языком. В глазах майора Алешина это будет выглядеть именно так: «Лейтенант Еремеев не мог организовать охрану места работы, в результате чего…»
Хорошо еще, что без потерь обошлось. А то бы точно - на контрразведчике Еремееве поставили бы большой жирный крест.
Орест никогда не мечтал быть ни контрразведчиком, ни моряком, ни летчиком. Не потому, что не хотел, а потому, что не смел. Ему всегда казалось, что в моряки, летчики, пограничники идут люди совершенно особого склада. Как Витька Букреев из 10-го «А» - круглый отличник, «ворошиловский стрелок» и лучший гиревик школы. У Ореста же по физкультуре была четверка, а по всем математикам, кроме геометрии, вечная тройка. Куда там в моряки или летчики… Единственным его коньком был Deutsch - немецкий язык. И не потому, наверное, что у Ореста были какие-то особые лингвистические способности, а потому что мама, Екатерина Георгиевна, преподавала этот язык в тех школах, где учился сын. К немецким словам Орест начал привыкать лет с трех. В первом классе он уже мог складывать простые фразы и выпрашивал у мамы деньги на кино и мороженое исключительно на немецком. В четвертом, когда его засадили за фортепиано, Орест пустился на хитрость: он согласился вместо уроков музыки дополнительно заниматься немецким. Ведь и вправду, читать в подлиннике сказки братьев Гримм было куда интереснее, чем тарабанить нудные гаммы.
Вторым еремеевским коньком по праву могла считаться фотография. Все началось со старенького складного аппарата «Фотокор», подаренного отцом. Оресту нравилось, что объектив выезжает из кожаного меха по тоненьким рельсам, словно маленький паровозик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38