«Адмиралы мятежных флотов»: КУМ-ПРЕСС; М.; 2003
ISBN 5-89048-126-6
Аннотация
Документальные повести Николая Черкашина рассказывают о судьбах выдающихся русских адмиралов - Александра Колчака, Адриана Непенина, Бориса Вилькицкого, чьи судьбы оказались на изломе рокового 1917 года.
Книга иллюстрирована редкими фотографиями.
Впервые публикуется мартиролог адмиралов императорского и белого флотов.
Это четвертая книга Морской коллекции "Совершенно секретно".
Николай Черкашин
Адмиралы мятежных флотов
Документальные повести Николая Черкашина рассказывают о судьбах выдающихся русских адмиралов - Александра Колчака, Адриана Непенина, Бориса Вилькицкого, чьи судьбы оказались на изломе рокового 1917 года.
Книга иллюстрирована редкими фотографиями.
Впервые публикуется мартиролог адмиралов императорского и белого флотов.
Это четвертая книга Морской коллекции "Совершенно секретно".

АДМИРАЛЫ МЯТЕЖНЫХ ФЛОТОВ
На Балтийском флоте - Непенин, боевой.
Как он и Колчак - таких молодых адмиралов во всей Европе нет.
Александр Солженицын

Самые молодые адмиралы императорского флота в его закатную пору - Адриан Непенин и Александр Колчак - были друзьями и отчасти соперниками. Обоим Государь и Ставка приуготовили особое предназначение: перевести Балтийский и Черноморский флоты из обороны в наступление. Оба должны были возглавить стратегические операции: Колчак - высадку десанта в Босфоре и захват проливной зоны, Непенин - вывести в открытое море бригаду линкоров и высадить десант под прикрытием их орудий в самом сердце Восточной Пруссии - на кенигсбергском направлении. Ни та, ни другая операция не вызывала энтузиазма ни у союзной Британии, ни у Временного во всех отношениях правительства, среди членов которого было немало агентов влияния самых разных антироссийских сил. Может быть, поэтому самые молодые и самые деятельные русские адмиралы откомандовали своими флотами считанные месяцы…
Непенин пребывал в старшинстве в отношении Колчака, поскольку выпустился из Морского корпуса на два года раньше. Вероятно, они знали друг друга еще гардемаринами, но имя Колчака после полярных экспедиций Адриан Непенин запомнил раньше. Через пару лет и Колчак услышал о своем старшем однокашнике: в последние дни Порт-Артура миноносец «Сторожевой», которым командовал лейтенант Непенин, подставил свой борт под японскую торпеду, чтобы спасти эскадренный броненосец «Севастополь». За этот подвиг Непенин получил заветный «белый крестик» - орден Святого Георгия IV степени. Командир «Севастополя» капитан 1-го ранга Николай Эссен всегда помнил отчаянного лейтенанта и «вел» его по службе как мог. Во всяком случае с началом новой войны порт-артурские побратимы Колчак и Непенин оказались под личной эгидой командующего Балтийским флотом адмирала Эссена. Оба были любимцами, опорой его и надежей. И никто из них не подвел своего патрона.
Пока капитан 1-го ранга Колчак ходил на кораблях в боевые набеги, капитан 1-го ранга Непенин, а вскоре и контр-адмирал, возглавлял службу связи, или же, назовем вещи своими именами, - морскую разведку. Благодаря добытым и разгаданным кодам германского флота служба адмирала Непенина наводила русские корабли на нужные цели и уводила их от невыгодных встреч. Колчак не раз и не два благодатно испытал, что такое точная и своевременная информация о противнике, и прекрасно понимал, что в успехе его операций - немалая толика незримого непенинского участия.
Именно Непенин первым высмотрел и пригрел в своей службе связи двадцатидвухлетнего авиаэнтузиаста Игоря Сикорского. Он рекомендовал Игорька - звал его так за глаза - главным авиационным инженером службы связи. Кто мог сказать тогда, что за этим юношей величайшее будущее, что это восходящее светило мировой аэронавтики? А Непенин сказал: берите, не пожалеете. И взяли, и Государь высочайше утвердил юнца в этой должности. На российском горизонте взошла эта звезда, да на американском небосклоне достигла зенита. Адриан Непенин… Великого чутья человек! Он же, пожалуй, первым понял роль боевой информатики в морской войне. Да и не только в морской. И все наши нынешние теории по части управления боем, связи, планирования, все, что американцы закладывают в программы своих БИУСов - боевых информационных устройств, - все это начинал он, этот великий адмирал, родом из Великих Лук…
Ни Непенин, ни Колчак не кончали Военно-Морской академии, не командовали большими кораблями, поэтому назначение их командующими флотами, да еще с внеочередным производством в вице-адмиралы, вызвало шок в среде «более достойных» адмиралов. Так что и тут под перекрестьем многих косых взглядов они оказались на одном поле судьбы. Знать бы, что судьба обернется к ним одним и тем же страшным ликом…
АДМИРАЛ НЕПЕНИН
Был застрелен адмирал Непенин,
талантливый флотоводец,
энергичный администратор,
заботливый начальник,
человек прекрасных качеств.
Александр Куприн

Вместо пролога

НОЧЬ КРАСНЫХ КЛОТИКОВ
«А где вы были во время августовского путча?» Сей популярный в конце первого года постперестройки вопрос, как оказалось, вполне можно было задать и прославленным российским флотоводцам. И адмиралы Лазарев, Истомин, Корнилов, Нахимов, чьи бренные останки погребены в Севастополе под плитами Владимирского собора, ответили бы медиуму: «Во время путча мы были в Санкт-Петербурге…»
И это было на самом деле.
Поезд Севастополь-Петербург. Август 1991 года
Попутчик мой по общему вагону, рыжебородый питерский студент, справившись, свободен ли рундук под моей полкой, засунул туда перетянутую крест-накрест картонную коробку. Это заурядное дорожное событие никогда не задержалось бы в моей памяти, если бы студент (чуть позже он назвал свое имя, предварив его упреком родителям - переоригинальничали-де, откопав в святцах Евграфа) не достал из кармана свернутый в трубку журнал и не стал читать мою статью об адмирале Непенине; мало того, подчеркивать в ней кое-что и скептически хмыкать. Я не раз наблюдал - в метро, в трамвае - за людьми, которым попались на глаза именно мои газетные строчки. Но чтобы так черкать в присутствии автора!…
В общем, мы познакомились. Но суть дела не в его пометках на полях статьи, а в той картонной коробке, которая стояла под моей полкой.
- Знаете, что в ней? - спросил Евграф, когда мы освоились и он проникся доверием ко мне как к автору, за чьими публикациями следит давно.
Что можно было везти в голодный Питер?
Сало, кукуруза в початках, красный ялтинский лук или баклажаны.
- Черепа…
- Что-о-о?!!
- Черепа адмиралов Лазарева, Истомина, Нахимова, Корнилова… - сообщил он, донельзя довольный произведенным эффектом. - Я тут все лето работал от «Ленпроектреставрации» во Владимирском соборе. Знаете - на Горке, усыпальница адмиралов. Так вот, в мае гробницу вскрыли, чтобы отремонтировать нижний храм. Ну а останки я везу на антропологическую экспертизу.
- Зачем?
- Если честно, то это только предлог для местного начальства… Я их спасаю. Я не хочу, чтобы их выбросили в какой-нибудь отвал, как вышвырнули кости Багратиона или Скобелева.
Поезд наш въезжал во вторую ночь августовского путча. И не было никаких надежд, что она не продлится годы. Во всяком случае, там, в Севастополе, жизнь ничуть не всплеснулась при воцарении хунты. Все шло своим унылым чередом. Янаев так Янаев, и ельцинские воззвания не достигали ушей горожан…
Спать я не мог еще и оттого, что полка моя превратилась в надгробную плиту четырех адмиралов и возлежать на ней было бы кощунством.
Умри, Шагал! Умри, Малевич! Умрите все футуристы, абсурдисты, авангардисты! Шедевральнее не придумать: прах адмиралов под лавкой в общем вагоне. Загробная командировка великих флотоводцев из Севастополя в Петербург. Кто их призвал? Кто поднял их, как подняли Лазаря? Лазарева, Истомина, Нахимова? Зачем им нужна была эта поездка? Апофеоз дьяволиады? Сюрреализм эпохи постперестройки? Мистика на марше?
Утром я спросил Евграфа:
- Ну и куда ты теперь денешь прах адмиралов?
Студент-археолог ответил не сразу:
- Я знаю одно место…
Рижский залив. Декабрь 1991 года
Эти строки я пишу в тот, безусловно, исторический день, когда был распущен последний оплот большевизма в России - Верховный Совет СССР, а президент - последний генсек КПСС - ушел в отставку.
Что тут сказать?
Облегченно вздохнуть: слава Богу?
Саркастически усмехнуться: финита ля комедия?
Горько задуматься: что теперь будет? Или что же это все было?
Пожалуй, горько задуматься…
…Все, что потом сломает, искалечит, извеет жизни героев этого почти непридуманного романа; все, что могло спасти их от расстрельной пули, от смертельного голода, от лагерных нар, от злорадного хамства и изощренного глумления; все, что могло удержать страну от сползания в нынешнюю пропасть, - все решалось в тот воистину роковой для России и сопредельных ей стран, всех тогдашних и нынешних поколений - год тысяча девятьсот семнадцатый. И каждый день того судьболомного года подобен был жребию, написанному на 365 бумажках. Там были и спасительные для России номера.
Герои сих страниц пытались вытащить их из морской фуражки…
Бумаги мои - архивные выписки, визитные карточки, газетные вырезки, старинные фото - разложены на широком столе в высоком доме, что стоит над морем. Над тем самым заливом, вода которого солонела от крови моих героев, - Рижским заливом; волны его смыкались над их горящими кораблями; порой и тела их выносил прибой на этот широкий пляж, столь безмятежный летом и столь суровый - в снежных застругах - зимой.
Едва перо мое касается бумаги, едва разойдется оно строка за строкой, как за окном тихо-потиху подымается ветер, чем дольше письмо, тем сильнее шквал, и вот он уже бушует, охает, бьется в окна так, что стекла хрустят.
Брошу ручку - и шторм затихает. Отчего так? Может быть, выводя имена людей, живших здесь и отдававших душу среди этих дюн и сосен, этих волн и этих стен, я тревожу их тени, и все они с ветром слетаются под окна и шумят, бьются, воют, тщаться поправить перо мое, подсказать, надоумить… «Не так все это было, не так…» Или: «Обо мне не забудь, меня помяни…»
А может, это воздушные всполохи залпов долетают с Ирбен, с Моонзунда?…
Но ведь и они же, герои мои, слышали эти зимние взвои. И они же видели эту подбитую ветром меркло-красную полоску заката над морем. И бежит она от них ко мне, к нам, будто телеграфная лента с аппарата Юза, будто магнитная пленка со старой бобины… Прочитать бы. Услышать…
Принтограмма № 1
«…Я полагал, что свободен от каких-либо обязательств перед женщинами воюющей с Россией державы.
Каждое утро я просыпался с одной и той же мыслью: «Арестуют меня или нет?» Иногда она возникала в другой форме: «Расстреляют или нет?» Впрочем, я прекрасно осознавал, что шпионаж в военное время карается расстрелом, и потому отвечал себе честно: «Конечно, расстреляют».
Мысль эта возникала по нескольку раз на дню, иногда в самый неподходящий момент - перед столом начальника чертежного бюро или в постели с очередной фрёйлен из цветочного магазина (кафе, библиотеки, госпиталя кармелиток). Трудно свыкнуться с подобной мыслью в двадцать лет, и я старательно пытался взять от жизни все, что она могла предложить мне в моем положении. Впрочем, в деньгах я почти не нуждался, хотя и работал простым чертежником в судопроектной фирме. Деньги я получал исправно по другим каналам, что составляло только часть моего жалованья как агента русской морской разведки.
Не буду входить в подробности, как я попал на эту службу. Скажу только, что жребий мой определили три обстоятельства: свободное владение немецким языком, всосанное с материнским молоком (поскольку моя мать - рижская немка; отец же - столбовой дворянин Петербургской губернии); столь же - природная склонность моя к авантюрам и приключениям; наконец, прискорбный случай - кузен-ровесник Отто Гест умер в нашей староладожской усадьбе от врожденного порока сердца предвоенным летом. У него было германское подданство, но последние три года, после смерти своей матери, растившей его без отца (грех юных лет), Отто жил у нас в Старой Ладоге, отъезжал в Берлин на учебу в университет. Схоронили его на нашем сельском кладбище, а когда я повез его документы на регистрацию в полицейский участок… Вот тут-то через некоторое время я и получил столь необычное предложение. Не от полицейского пристава, разумеется, а по возвращении в Морской корпус. Я принял его не колеблясь, поскольку исходило оно от человека в морском мундире и целью имело благо родного флота. То есть это была служба тайного морского агента в тылу готовившейся к нападению Германии.
За две недели до начала войны я выехал в Кенигсберг с бумагами несчастного Отто. Кроме его паспорта, в моем саквояже лежали диплом, выданный инженеру Гесту, который кузен привез, чтобы порадовать маменьку, и белый билет, освобождающий его от военной службы даже в военное время по причине больного сердца.
Вскоре стараниями неведомого мне ходатая я был определен на службу чертежником в судопроектную фирму от верфи «Шихау». Знания, полученные в Морском корпусе, позволили мне без труда справляться с черчением корабельных механизмов, не составляющих, кстати говоря, особых боевых секретов. Задание по линии нашей морской разведки было еще проще - вживаться. И я вживался…»
Санкт-Петербург. Январь 1992 года
Стою в холле Военно-морской академии и спрашиваю, словно уличный телерепортер, у вбегающих и сбегающих по мраморным ступеням офицеров:
- Скажите, кто такой адмирал Непенин?
- Спросите в строевой части! - отмахнулся черноусый капитан 3-го ранга.
Навстречу ему седовласый капитан 1-го ранга с командирской «лодочкой» на черной тужурке. Северянин.
- Адмирал Непенин? Кажется, с первой флотилии.
Спрашиваю подполковника с погонами морского летчика:
- Вы знаете, кто такой адмирал Непенин?
- Нет.
- А вы? - спрашиваю его спутника.
- Первый раз слышу.
Безо всякой надежды обращаюсь к белесому, как соломенный сноп, старшему лейтенанту:
- Вы слыхали об адмирале Непенине?
Старший лейтенант в мучительном припоминанье:
- Где-то читал… Что-то вроде русского адмирала Канариса, только в первую мировую войну. Слишком много знал, за что и был застрелен германским агентом в Финляндии.
Браво, старший лейтенант!

Глава первая

СВАТОВСТВО АДМИРАЛА
Адриан Иванович Непенин впервые венчался сорока пяти лет от роду со вдовой старшего офицера крейсера «Паллада» Ольгой Васильевной Романовой. Что подвигло на этот решительный шаг его, человека, всегда отшучивавшегося от нападок близких за свое затянувшееся безбрачие тем, что он, как и вице-адмирал Нахимов, будет хранить верность только одной стихии - морской; и еще - словами Чехова: в квартире порядочного человека-де, как и на военном корабле, не должно быть ничего лишнего - тряпок, кастрюль, женщин?… Что подвигло его стать не только мужем, но и отчимом маленькой Люси, которая, ревнуя его к памяти отца и к маме, долгое время звала его не иначе как «этот гадкий Непенин»?
Тоска ли по нежному уюту супружеской опочивальни, настывшая за тридцать лет походно-скитальческой жизни? (О, эти безрадостные ночлеги сначала в ротных дортуарах Морского корпуса, потом в каютах, гостиничных номерах, казенных квартирах…) Или стрела Амура и в самом деле пробила броню его сердца, в которую заковал он ретивое, после краха самой пылкой, самой искренней юношеской любви, когда так беспощадно и житейски пошло дочь севастопольского градоначальника отвергла руку худородного и небогатого мичмана?
Нянюшкиными ли молитвами, жизнелюбием младости, крепостью ли духа псковских ушкуйников, но только не поднял мичман Непенин револьвер к виску в ту томительную южную ночь, а, подобно лермонтовским героям, искавшим забвение сердечных неудач под пулями кавказских горцев, бросился, как в омут головой, в Тихий океан, на корабли Сибирской флотилии, только-только осваивавшие этот край земли, полный всех чудес и пороков Востока, край, чья столица посягнула владеть Востоком на широком просторе меж берегов Страны восходящего солнца, Страны утренней свежести, Поднебесной империи и удалой казацкой вольницы, докатившейся по Амуру и Уссурийску до откатов великого океана, ставшей там сторожевыми заставами от Посьета до Авачи. А вскоре и пули, чей смертный посвист столь целебен для ран сердечных, не заставили себя ждать. Да и не пули даже, а снаряды, начиненные гремучей ядовитой шимозой, полетели над непенинской головой на порт-артурских рейдах. В кануны же бранных лет - что перед японской, что перед германской - усмиряли плоть женщины-удачи. И было их немало - китаянки и россиянки, чухонки и татарки, цыганки и польки, дамы света и полусвета. Циновки «пагод свиданий» и шелка меблированных комнат;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43