– Что же ты мне раньше не сказал, – рассердился Алеша. – Где он сейчас?
– Где ему быть, в моей каморке на конюшне.
– Пойдем, скорее, может быть, я сумею ему помочь, – сказал Алеша.
Они отправились в конюшню, а я вернулась в дом. Там все чистые обитатели толклись в парадной зале и обсуждали последние события. Было, похоже, что гибель Вошиных разбудила их сонное царство. Мелкие дрязги и счеты были забыты и приживалы с дармоедами обсуждали героический поступок моего мужа. Оказывается, когда волк бросился на людей, Алеша не испугался и отрубил ему саблей лапу, а Иван смертельно ранил его из пистолета. О погибших полицейских никто и не вспомнил. Зато все ругали Вошина и его сестру и радовались, что они погибли.
Мне в доме никто кроме Трегубова и Марьи Ивановны не нравился, но их в зале не оказалось и я, не задерживаясь, вернулась в наши покои. Там я села в кресло, закрыла глаза и только тогда поняла, как напугана и устала. За последнее время со мной произошло так много событий, что не оставалось времени не только оглянуться назад, но просто отдохнуть и выспаться. Моя прежняя жизнь начинала казаться спокойной и едва ли не счастливой. Когда пришел Алеша, он сразу увидел в каком я состоянии и испугался, что я заболела. Забота всегда приятна, и я позволила себе немного покапризничать.
К обеду в Завидово начали съезжаться гости со всей округи. Весть о произошедшем здесь преступлении распространилась на весь уезд, и все кто был вхож в дом Василия Ивановича, спешили приехать и выразить ему свое сочувствие. Ожидался парадный °бед. Когда я узнала, что здесь будет едва ли не все местные помещики с женами и детьми, пришла в неописуемый ужас.
В той одежде, в которой я приехала в Завидово показаться на людях, было совершенно немыслимо! Теперь-то я уже понимала, почему Алеша не разрешал мне надевать платья генеральши без соответствующий обуви и прически. Я металась по покоям, с отчаяньем рассматривая, свой убогий, нищий гардероб! Сарафаны сшитые Котомкиным не выдерживали никакой критики, в таких можно было выйти в скотный двор, но не к столу. Генеральшино платье было поношено и скромно до неприличия!
Алеша отнесся к моему несчастью спокойно и сказал, что мы, просто, можем не выходить к общему столу, и тем решить все мои проблемы. Конечно же, я не могла заставить его пойти на такую жертву. Все-таки мы с ним были одними из главных участниц трагических событий! И теперь, когда кругом все веселятся, остаться сидеть взаперти, было, верхом несправедливости и выше моих сил.
Пришлось искать помощь на стороне. Я вызвала к себе Марью Ивановну и с ее помощью кое-как привела себя в божеский вид. Мы с ней потратил много сил, но зато, во время обеда я не чувствовала себя замарашкой.
Однако общение с местной знатью мне совсем не понравилось и оказалось для меня мучительным испытанием. Весть о том, что богатый столичный доктор, к тому же дворянин, женился на простой дворовой девушке, занимала умы всех уездных дам и девиц. Я, сама о том не ведая, невольно оказалась в центре всеобщего внимания.
Критическое ко мне отношение многократно усилилось, когда Василий Иванович, которого вынесли к столу в кресле, начал оказывать мне особые знаки внимания. Тут началось такое злословие, от которого у меня испортилось не только настроение, но и аппетит. Как я жалела, что не могу слышать только то, что дамы говорят мне в глаза! Меня все так хвалили и превозносили! Но вот за глаза и в мыслях, буквально смешивали с грязью. Каких только гадостей и мерзостей не сочиняли обо мне злоязычные матери благородных семейств и их благонравные дочери!
Я, чтобы прекратить с ними всякое общение, на русскую речь не откликалась, и говорила за столом только по-французски. В конце концов, от меня отстали, и я общалась только с Алешей и Трегубовым, который своим вниманием и восторженными комплиментами, не уставал ставить меня перед мужем и присутствующими дамами в неловкое положение.
Алеша со свойственной многим мужчинам черствостью, не обращая внимания на то, что на самом Деле происходит вокруг, и от души веселился, слушая рассказы очевидцев событий. В другой ситуации и мне было бы смешно от хвастливых россказней людей, которые во время кровавых событий и нос боялись высунуть из дома, а теперь, на словах, оказались главными героями и общими спасителями.
Все бы ничего, будь я хотя бы хорошо одета, но у Меня не было ни приличной обуви, ни прически, ни Украшений, и поэтому меня не могла утешить даже всеобщая женская зависть к вниманию, которое мне оказывал хозяин. В конце концов, я едва дождалась окончания обеда и когда все пошли смотреть место преступления, я в отчаянье и одиночестве отправилась в наши покои.
Однако, оказавшись одна, я не предалась грусти, а тут же назло всем помещицам, начала читать повести Карамзина. Это занятие, так меня увлекло, что когда муж, наконец, соизволил вернуться, я ему лишь холодно, улыбнулась и осталась сидеть за столом с книгой в руке. Алеша довольно долго слонялся по комнатам, пытаясь соблазнить меня лечь в постель, но я осталась тверда и верна своему решению, не обращать на него внимания, чтобы он не предпринимал.
Увы, мне это удалось. Ему надоело меня уламывать, он лег один и тут же заснул. Я тоже собралась спать, но решила сначала дочитать начатую страницу, увлеклась и опомнилась только тогда, когда за окном уже было совсем светло. Это было странно, почему-то узнавать из книги о жизни незнакомых людей оказалась очень увлекательно, когда я читала, перестала чувствовать время.
Погасив ненужную свечу, я разделась и легла рядом с мужем, все еще находясь во власти недавних, книжных переживаний. Ничего подобного я еще не испытывала.
Это чувство было чем-то похоже на любовь, щемящей нежностью и сладостью удовлетворения. Единственно, что вызывало легкую печаль, это то, что Алеша спал, и оказалось не с кем поделиться радостью познания.
Проснулась я незадолго до полудня. Мужа в комнате не было. В доме было тихо и мне не было нужды куда-то спешить. Это ощущение независимости тоже оказалось новым. Я не спеша, встала с постели и занялась собой. Вчерашние огорчения отошли на второй план, мне стало смешно, что я переживала досужие пересуды неинтересных и неважных мне людей. На душе было легко и радостно. Когда мне на глаза попалась вчерашняя книга, я поняла причину своего хорошего настроения.
Из своих покоев я вышла только к самому обеду. Большая часть вчерашних гостей уже разъехалась, остались только самые жадные до дармового угощения. Василий Иванович после большого приема чувствовал себя неважно, остался в постели, и повара подали обычный обед без давешних разносолов. Само собой, обиженные скаредностью хозяина дармоеды, со знанием дела перемыли ему все косточки.
Не успели гости встать из-за стола, как во дворе поднялись крики. Прибежал слуга и рассказал, что неизвестно куда исчез убитый волк, и кто-то разорил грядку с прекрасными розами прямо под окном спальни Василия Ивановича.
Мы с Марьей Ивановной пошли в комнату Василия Ивановича успокоить и приободрить нашего милого больного. Трегубов был вне себя от горя и проклинал свою нерадивую дворню. Только мой визит немного его успокоил, он откинулся на подушки и нежно посмотрел на меня своими прекрасными глазами. В них в тот момент были подлинные боль и скорбь!
– Ах, голубушка, Алевтина Сергеевна, – воскликнул он, – знали бы вы, сколько я сил и души отдал своему розарию! Как пестовал каждый цветок! Никто не может представить, как чудесные цветы грели мою душу. И теперь все, все пошло прахом! Откуда взялся варвар, лишивший меня последней отрады жизни!
Не знаю почему, но я на Василия Ивановича рассердилась. Вчера погибло три человека, и никто, включая помещика, об их злой судьбе не пролил слезинки. Весь давешний вечер хозяин был весел и безудержно хвастался своим сомнительным подвигом, выстрелом из окна, который, по словам, Алеши, едва не попал ему в голову. Сегодня же, потеря розового куста вызвала у Трегубова неподдельное отчаянье.
– Действительно это невосполнимая потеря! – с насмешкой согласилась я. – Как я вас понимаю!
– Именно, невосполнимая! – плачущим голосом сказал он. – Когда я найду виновного, прикажу запороть до смерти!
Будь я настоящей дворянкой, возможно с сочувствием отнеслась бы к такой крутой мере в цветоводстве, но я еще несколько дней назад сама могла оказаться в роли Сидоровой козы и планы Трегубова мне решительно не понравились.
– Может быть, и нет никаких виновных, – тихим голосом сказала Марья Ивановна, – кто бы решился доставить вам, дядюшка, такое огорчение!
– Ах, оставь, Маша, что ты понимаешь! Меня все ненавидят! Вошин назвал меня тираном, а кого я обидел? Вот и тебя я взял к себе без гроша, кормлю, пою, одеваю, и разве хоть раз попрекнул куском хлеба?
– Нет, дядюшка, ни разу, – побледнев, ответила Марья Ивановна.
– И за всю мою доброту, какая благодарность? Кто меня любит? Кто почитает?
Я слушала и думала, что Алеша, наверное, прав, действительно Трегубов трутень и тунеядец. Легок на помине, в комнату вошел мой муж и, кинул на меня не самый ласковый взгляд.
– Это что же за варварство такое, любезный, Алексей Григорьевич? – увидев его, воскликнул со слезой в голосе, Василий Иванович. – Неужто можно посягать, на такую изящную красоту!
– Можно, – ответил муж. – Только я думаю, что дело много хуже, чем поломанные розы.
– Как так? Что же может быть хуже погубленных цветов?
– Боюсь, что скоро посягнут не только на цветы, а и на нашу с вами жизнь, – косо глядя на меня, сказал Алеша. – Дело много серьезнее, чем вы думаете!
– Что такое? Кто посягнёт?! Кто посмеет?! – растеряно воскликнул Трегубов, озираясь по сторонам, будто опасность подстерегала его уже сейчас.
– Оборотень посягнет. Проспали мы с тобой, дорогой друг, Трегубов, оборотня.
– Как так? Ванька же насмерть убитый! – испугался Василий Иванович.
Я в тот момент слушала мысли двоих мужчин, мужа и Трегубова. Василий Иванович нравился меня все меньше. Если не сказать, по-другому, он совсем переставал нравиться. Такой трусости от большого, сильного, красивого мужчины я никак не ожидала. Он буквально обезумел от страха и в панике придумывал, как спастись от неожиданно свалившейся на голову беды.
Сразу же начались пустопорожние разговоры, о том, что надо срочно организовать большую облаву, привлечь всех соседей помещиков, снять мужиков с полевых работ и отправить ловить сбежавшего оборотня-волка.
Алеше быстро наскучило слушать эти грандиозные планы и он, так больше и не посмотрев в мою сторону, ушел, как он сказал, посоветоваться с умными людьми. Оставшиеся хоть и почитали себя очень умными, на его слова внимания не обратили и продолжили самостоятельно придумывать способы охоты на оборотней.
– Хоть бы кто-нибудь взял меня замуж, – с тоской думала Марья Ивановна, когда мы, не выдержав скучных разговоров, улизнули из спальни Трегубова. – Сил больше нет слушать, как он меня облагодетельствовал. Когда прельщал, обещал золотые горы, а теперь кашей попрекает! Неужели я такая дурнушка, что меня никто не возьмет без приданного! Вон на Алевтине Крылов женился, не посмотрел, что простая крестьянка!
Мне стало жалко бедную девушку, но ничем помочь я ей не могла.
– Мне кажется, вы очень нравитесь Василию Ивановичу, он на вас так ласково смотрит, – вдруг сказала Марья Ивановна.
– А вот мне он совсем не нравится! – против воли, резко, ответила я и отправилась искать мужа. Мне совсем не хотелось заставлять его себя ревновать, да еще к такому нежному и чувствительному мужчине, как Трегубов.
Алеши в наших покоях не оказалось, и я пошла искать его в конюшню к Ивану. Конюх указал закуток, в котором тот жил с освобожденным узником и я, постучавшись, вошла в небольшую каморку с полатями возле стены. Иван там не оказалось. Мне навстречу с сенного ложа приподнялся очень худой человек с длинной бородой, освобожденный из острога узник.
– Здравствуйте, сударь, я ищу Ивана, – сказала я, пытаясь в полутьме рассмотреть его лицо.
– Он ушел с вашим мужем, Алевтина Сергеевна, – ответил он, хотя я ему не представлялась, и знать меня он не мог. – Проходите, садитесь, они скоро вернутся.
Мне стало любопытно узнать, как он догадался, кто я такая. Я с поклоном, приняла приглашение, вошла и села на край дощатых полатей.
Говорить нам было не о чем, и я из обычной вежливости, спросила, как он себя чувствует.
– Спасибо, понемногу поправляюсь, – ответил он, и устало откинулся на свое травяное ложе. – Ваш муж мне хорошо помог.
Мои глаза скоро привыкли к полумраку, и я смогла рассмотреть его лицо. Пожалуй, таких людей я еще не встречала. То, что он не принадлежит к крестьянскому сословию, было видно с первого взгляда, как и то, что он и не купец, и не дворянин. Пожалуй, изо всех кого я знала, внешне он был ближе всего к Алеше. Отличало их обоих непонятное и непривычное нашему глазу выражение лица. Так спокойно и уверено как недавний узник, не смотрел на собеседника никто из моих старых или новых знакомых. Даже владыка здешних мест Трегубов не казался таким уверенным в себе, как этот полуживой от голода и слабости человек.
Рассмотрев его и удовлетворив любопытство, я собралась уходить. Больше чем разговор с незнакомым человеком, меня заботила назревавшая размолвка с мужем. Однако он не захотел меня сразу отпустить и собрался с силами, решил продолжить знакомство.
– Позвольте вам отрекомендоваться, меня зовут, Илья Ефимович Костюков. Вас я знаю и так, вы супруга Алексея Григорьевича, и вас хотя здесь называют Алевтиной Сергеевной, у вас есть и другое имя.
После такого заявления я посмотрела на нового знакомого совсем другими глазами и по привычке попыталась узнать, о чем он думает. Однако оказалось, что он думает только то, что говорит и никаких других тайных мыслей у него нет. Он, подобно другим мужчинам, почему-то даже не оценивал меня как женщину.
– И вы его знаете? – с любопытством спросила я.
– Нет, но знаю, что вас зовут еще и как-то по-другому.
Знакомство становилось все интереснее. Я больше никуда не спешила и задала ему вопрос:
– Откуда вы меня знаете? Вы не могли меня видеть, когда вас выводили из острога, у вас на голове был надет мешок.
– Вы наблюдательны, – не отвечая на вопрос, сказал он. – Редкое качество для современной женщины.
Я хотела достойно ответить, или хотя бы заступиться за женщин, которым самонадеянные мужчины большей частью, необоснованно, отказывают в трезвом уме, но решила что в устах вчерашней крестьянки, о чем он, несомненно", знает, мои рассуждения будут звучать еще подозрительнее, чем его откровения, и промолчала.
Оказалось, что он и это подметил, во всяком случае, подумал, что я значительно умнее, чем кажусь и со мной нужно держать ухо востро. Пожалуй, пока это было единственное, что я смогла у него подслушать.
– Я так и не поняла, откуда вы меня знаете? – вновь спросила я.
Илья Ефимович посмотрел на меня с легкой насмешкой:
– Это совсем просто. О вас мне рассказал Иван. И, мне кажется, здесь в имении не слишком много молодых женщин интересующихся стрельбой и оружием, а вы похожи именно на такую даму.
– Не знала, что обо мне судачат за глаза, – недовольно сказала я.
Мне, как и большинству людей всегда бывает неприятно, когда меня обсуждают за глаза, хотя, как известно, на чужой роток не накинешь платок.
– Если вы не хотите, чтобы о вас говорили, нужно себя вести совсем по-другому, – со скрытой насмешкой в голосе, сказал он.
– Пожалуй, я пойду, – проговорила я и встала.
Я на него рассердилась и, вообще, не желала обсуждать свое поведение с незнакомым человеком.
– Прощайте, мне нужно срочно вернуться в дом. Может быть, я встречу Ивана во дворе.
– Как хотите, – сказал Костюков, устало, закрывая глаза, – я, было, хотел предложить вам гадание, но если вы спешите, не смею задерживать.
– Вы умеете гадать? – опять садясь на полати, спросила я. – Вы кто – колдун?
– Я, скорее прорицатель и, думаю, вам интересно будет узнать, что вас ожидает в будущем, – загадочно ответил он, и замолчал, поблескивая воспаленными, с красными прожилками глазами.
Не буду лукавить, в гаданье я верю. Мне как любому человеку интересно узнать, что ожидает в будущем. Однако это странный человек, непонятно почему, вызывал у меня не столько любопытство, сколько внутреннее беспокойство.
– А вы на чем гадаете?
– Я гадаю по звездам, огню, воде, снам, полету птиц, и много еще по чему, но вам я буду гадать по руке, – предложил он.
– Хорошо, я согласна. Что мне нужно для этого сделать? – подозрительно спросила я, зная, что гадатели больше всего любят, когда им золотят ручку.
– Сначала подай мне воду, потом покажи свою левую руку, – сразу перешел он на фамильярную форму общения.
– Хорошо, – согласилась я, потянулась, зачерпнула воду ковшиком из ведра и протянула колдуну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32