Музыканты замолкли, за исключением одинокой флейты, изображавшей жуткие ветры, продувающие населенный призраками замок.
Женевьева могла бы поклясться, что все зрители затаили дыхание минут этак на пять. Актеры переглянулись и толкнули дверь. Декорации вокруг них начали распадаться, и сцена словно исчезла. Женевьева по-настоящему очутилась снова…
…в тронном зале короля Тьмы. Остальная крепость, едва освещенная, казалась пришедшей в упадок, но здесь было безукоризненно чисто и светло от изукрашенных драгоценными камнями канделябров. Обстановка казалась нарочито роскошной. Золото сверкало изо всех углов. И серебро. Женевьева содрогнулась, оказавшись рядом с таким количеством серебра. На стенах висели прекрасные картины. Руди рыдал бы, увидев столько добычи в одном месте. Пробили часы, отсчитывая непонятное время, их единственная стрелка двигалась по странному циферблату. В клетке чистила перья гарпия, удаляя остатки трапезы с покрытой оперением груди…
Освальд и Женевьева, осторожно ступая по пышным коврам, обошли зал.
– Он здесь, – сказал Детлеф-Освальд.
– Да, я тоже это чувствую.
Гесуальдо-Менеш держался возле стен, тыча ножом в гобелены.
Одна стена представляла собой окно от пола до потолка, забранное цветным стеклом. Отсюда Великий Чародей мог смотреть со своей горы вниз, на Рейксвальд. Он мог видеть даже Альтдорф и следить за сверкающей лентой реки Рейк, бегущей через леса. Цветным стеклом было выложено гигантское изображение Кхорна, Кровавого бога, восседающего на груде человеческих костей.
Похолодев, Женевьева поняла, что Дракенфелс не столько поклонялся Кхорну, сколько считал его дилетантом в злых делах. Хаос такой недисциплинированный… Дракенфелс никогда ничего не делал без цели. Там были и другие боги, другие святыни. Кхаин, бог Убийства, удостоился скромного склепа. А Нургл, повелитель чумы и разложения, получил отвратительную груду изуродованных останков. Из нее торчала голова Сиура Йехана с выклеванными глазами.
Детлеф-Освальд содрогнулся, увидев обесчещенные останки своего наставника, и смех раскатился по тронному залу, смех, подхваченный и усиленный оркестром Хуберманна.
Шесть столетий назад Женевьева уже слышала этот смех. Стоя среди толпы обитателей Парравона, когда ассасина Правящего Дома демоны подняли в воздух и его потроха полетели на горожан. В этом смехе Женевьева слышала вопли проклятых и умирающих, журчание потоков крови, хруст миллионов ломаемых хребтов, падение дюжин городов, мольбы терзаемых детей, блеяние убиваемых животных.
И двадцать пять лет назад Женевьева слышала этот смех. Здесь, в этом самом зале.
Он появился, огромный, сидящий в своем кресле. Он был там все время, но Детлеф умело разместил его так, чтобы его появление стало незабываемым потрясением. Кое-кто из зрителей вскрикнул.
– Я Дракенфелс, – произнес Лёвенштейн тихо, и в голосе его еще звучали отголоски смертоносного смеха. – Добро пожаловать в мой дом. Входите на здоровье, чувствуйте себя в безопасности и забудьте о радости, что принесли сюда…
Гесуальдо-Менеш налетел на Великого Чародея, занеся гномью кирку. С жуткой неспешностью, двигаясь словно существо из расплавленной бронзы, Дракенфелс дотянулся и отбросил его прочь. Менеш отлетел к занавесям и рухнул, вопя. Хлынула кровь. Почуяв ее запах, гарпия заволновалась и захлопала крыльями по прутьям клетки.
Дракенфелс держал в кулаке руку гнома. Она оторвалась так легко, будто это было вареное цыплячье крылышко. Маг склонил голову, рассматривая добычу, хихикнул и отбросил прочь. Рука корчилась на полу, будто живая, оставляя за собой кровавый след, потом замерла.
Женевьева взглянула на Детлефа-Освальда и увидела на лице актера неуверенность. Гесуальдо вопил куда дольше, чем должен был по сценарию, и кровь текла слишком уж эффектно. Гном катался по ковру, пытаясь прижать культю к полу.
Лёвенштейн оторвал ему левую руку. Настоящая правая рука Гесуальдо высунулась из-за спины, сдвинув перевязь, пытаясь остановить поток крови. Потом он задергался в смертной агонии и затих.
Лёвенштейн…
…Дракенфелс сотворил окно в воздухе, и тронный зал заполнило зловоние горелого мяса. Женевьева уставиласьв окно и увидела мужчину, корчащеюся в вечной муке, демоны рвали его плоть, черви прогрызали дыры в его лице, крысы глодали руки и ноги. Он выкрикнул ее имя и потянулся к ней, потянулся через окно. Кровь дождем брызнула на ковер.
Это был ее отец! Ее мертвый уже шесть столетий отец!
– Они все при мне, знаете ли, – сообщил Дракенфелс. – Все мои старые души, все тут. Это не дает мне почувствовать себя одиноким в моем скромном дворце.
Он захлопнул окно перед проклятым существом, которое Женевьева любила. Она вскинула меч.
Он перевел взгляд с Женевьевы на принца и снова рассмеялся. Духи собирались вокруг него, духи зла, духи, служащие ему. Они носились вокруг него, как смерч.
– Так вы пришли убить чудовище? Принц без королевства, потомок рода слишком трусливого, чтобы завладеть Империей для самих себя? И жалкое мертвое существо, которому не хватило ума лежать спокойно в своей могиле и гнить? Чьим именем вы осмеливаетесь бросать мне вызов?
Изумленный, Детлеф продолжал вести свою роль:
– Именем Сигмара Молотодержца!
Слова прозвучали слабо, эхо едва откликнулось на них, но Дракенфелс помедлил. Что-то происходило под этой маской, ярость поднималась в нем. Его духи роились вокруг, словно мошкара.
Он выбросил руку в направлении Женевьевы, и волна демонов захлестнула ее, отшвырнула спиной к стене, не давая дышать, пригибая к полу, облепляя лицо.
Освальд прыгнул вперед, и его меч рубанул защищенную кольчугой руку чародея. Дракенфелс обернулся к нему.
Женевьева чувствовала, что слабеет, призрачные существа вились над ней. Она не могла дышать и едва шевелила руками и ногами. Ее охватил холод, зубы стучали. И она устала, устала так, как не должна была бы до самого рассвета. Она словно оказалась под лучамипалящего солнца, связанная серебряными узами, задыхающаяся в море чеснока. А где-то уже готовили кол из боярышника для ее сердца. Рассудок ее затуманился, она ощутила вкус пыли в горле…

VII

Как и остальные зрители, Император был изумлен и потрясен. Смерть гнома разрушила иллюзию игры. Что-то пошло не так. Актер, играющий Дракенфелса, был безумен, если не хуже. Рука Императора легла на рукоять церемониального меча. Он повернулся к своему другу…
И ощутил острие ножа у своего горла.
– Досмотри пьесу до конца, Карл-Франц, – проговорил Освальд совершенно обыденным тоном. – Конец уже близок.
Люйтпольд прыгнул на великого принца со своего места.
Освальд грациозно выкинул руку вперед. Сверкнул нож, сердце Карла-Франца подпрыгнуло, но великий принц просто ударил Люйтпольда рукоятью в подбородок. Оглушенный, мальчик повалился обратно в кресло, глаза его закатились.
Карл-Франц сделал глубокий вдох, но нож снова оказался возле его кадыка прежде, чем он успел выбить его.
Освальд улыбнулся.
Публика разрывалась между тем, что происходило на сцене, и драмой в императорской ложе. Большинство зрителей повскакивали на ноги. Графиня Эммануэль упала в глубокий обморок. Хуберманн, дирижер, рухнул на колени и пламенно молился. Барон Иоганн и еще несколько человек выхватили мечи, а Матиас целился из однозарядного ручного пистолета.
– Досмотри пьесу до конца, – снова произнес Освальд, прокалывая острием ножа кожу Карла-Франца.
Император ощутил, как его собственная кровь стекает ему за жесткий гофрированный воротник Никто в зале не шелохнулся.
– Смотрите пьесу, – приказал Освальд.
Зрители неловко расселись. Они побросали оружие. Император почувствовал, как его меч вытащили из ножен, и услышал, как тот звякнул о стену, отброшенный прочь.
Империя не знала подобного вероломства.
Освальд повернул голову Карла-Франца. Император смотрел на фигуру Великого Чародея, который начал увеличиваться на сцене, становясь гигантом, каким, должно быть, и был настоящий Вечный Дракенфелс.
Хохот злого бога заполнил огромный зал.

VIII

Его собственный хохот эхом отражался от стен.
Он едва помнил свою жизнь в бытность Ласло Лёвенштейном. После того как он съел глаза, столько разных воспоминаний теснилось в его мозгу. Тысячи лет опыта, познания, ощущений пульсировали в его черепе, словно раны. Во времена рек изо льда, до того, как жабочеловек пришел со звезд, он бьет острым камнем какое-то мелкое существо, рвет еще теплое мясо. С каждым ударом заледеневшего кремня, который он вспоминал, его мозг корчился в конвульсиях, тонул в крови. Наконец, нечто маленькое и ничтожное было расплющено в грязь. Его толстые негнущиеся пальцы выковыряли глаза из мертвого создания, и он наелся на всю зиму. Он снова чувствовал себя живым и наполнял легкие воздухом, благоухающим восхитительным запахом страха, захлестнувшего большой зал.
Ласло Лёвенштейн был мертв.
Но Вечный Дракенфелс жив. Или будет жив, как только его тело согреет кровь девчонки-вампирши. Дракенфелс перевел взгляд с Освальда на сцене, трясшегося от страха, как уже было однажды, на Освальда в зрительном зале, улыбавшегося с решительным видом и прижимавшего нож к горлу Императора.
И Дракенфелс вспомнил…
Гарпия пронзительно вопила в клетке. Вампирша валялась без чувств. Из гнома неспешно вытекала кровь, он сжимал обрубок руки пальцами. А мальчишка с мечом смотрел на него, слезы текли по его обезумевшему от страха лицу.
Дракенфелс занес руку, чтобы сокрушить принца, размозжить ему голову одним ударом и покончить с этим. С вампиршей он позабавится после. Может, она протянет в его руках целую ночь, прежде чем будет сломлена, использована и прикончена. Так погибали все, кто бросал вызов Тьме.
Принц упал на колени, всхлипывая, забыв про брошенный меч. И Великий Чародей опустил руку. У него возникла идея. Ему в любом случае скоро придется подвергнуться обновлению. Этим можно было бы воспользоваться. Мальчишка может оказаться очень полезным. И он сумеет победить Империю.
Дракенфелс поднял Освальда и встряхнул, будто котенка. Он предложил ему сделку.
– Принц, я властен над жизнью и смертью. Твоими жизнью и смертью и моими жизнью и смертью.
Освальд утер лицо и попытался справиться с рыданиями. Он был похож на пятилетнего малыша, на которого накричала мать.
– Тебе не обязательно умирать здесь, в этой крепости, в такой дали от дома. Если только пожелаешь, тебе не нужно будет умирать вовсе…
– Как… – прорыдал принц, глотая всхлипы, – …как это?
– Ты можешь дать мне то, что я хочу.
– А чего ты хочешь?
– Империю.
Освальд непроизвольно вскрикнул, почти взвизгнул. Но он боролся с собой, заставлял себя смотреть на ВеликогоЧародея. Дракенфелс улыбнулся под маской. Теперь мальчишка был его.
– Я прожил много жизней, принц. Я износил много тел. Я уже давным-давно сменил ту плоть, что была моей от рождения…
Дракенфелс помнил свои первые вздохи, свои первые любови, свои первые убийства невообразимо много лет назад. Свое первое тело. Среди голой пустынной ледяной равнины он был брошен жестокими соплеменниками, приземистыми и коротконогими, которые сейчас показались бы родней скорее обезьянам Аравии, чем людям. Он выжил. Он будет жить вечно.
– Я во многом похож на эту девчонку. Я должен брать у других, чтобы продолжать жить. Но она может взять просто немножко свежей крови. Подобные ей недолговечны. Несколько тысячелетий, и они становятся все более хрупкими. Я могу обновлять себя вечно, забирая жизненный материал у тех, кого победил. Я окажу тебе честь, мальчик. Я собираюсь позволить тебе увидеть мое лицо.
Он снял маску. Освальд заставил себя взглянуть. Принц завопил во всю силу легких, распугивая мертвых и умирающих этой крепости, и Великий Чародей рассмеялся.
– Не слишком красиво, да? Просто кусок гнилого мяса. Это я, Дракенфелс, тот, кто вечен. Я тот, кто есть Неизменность. Узнаешь свой нос, принц? Крючковатый благородный нос фон Кёнигсвальдов. Я взял его у твоего предка, до отвращения благородного Шлихтера. Он совсем износился. Всей этой туше скоро придет конец. Тебе следует знать все это, принц, потому что ты должен понять, почему я собираюсь позволить тебе убить меня.
Гарпия застрекотала. Освальд почти пришел в себя, настоящий юный принц. Дракенфелс верно разгадал его, увидел эгоизм, стоящий за этим путешествием, отчаянное стремление превзойти своих предшественников, пустоту в его сердце. Этот непременно сделает.
– Да, ты должен победить меня, повергнуть в прах. И ты станешь героем. Ты обретешь великую власть. Однажды, спустя годы, в твоих руках окажется Империя. И ты отдашь ее мне…
Теперь Освальд улыбался, воображая свой триумф. Вылезла на поверхность его тайная ненависть к Карлу-Францу, этому жалкому сыну Люйтпольда. Он никогда не станет, как его прародители, лизать башмаки никому из Дома Вильгельма Второго.
– Потому что я восстану из праха. Ты отыщешь меня, когда я буду возвращаться. Отыщешь в человеке с мелкой душонкой, человеке, по уши погрязшем в крови. Ты будешь его покровителем, и я войду в него. Потом ты отдашь мне своих друзей. Я заберу у них то, что мне будет нужно для существования. Все, кто сегодня с тобой здесь, умрут, чтобы я возродился.
На губах Освальда затрепетал протест, но так и умер невысказанным. Он взглянул на Женевьеву, распростертую на полу, и в сердце его не было сожаления.
– Потом мы подчиним выборщиков нашей цели. Большинство будут преследовать собственные интересы. Остальных мы убьем. Император умрет, и его наследники умрут тоже. И ты сделаешь меня Императором вместо него. Мы будем править Империей вечно. Никто не устоит перед нами. Бретония, Эсталия, Тилея, Кислев, Новые Земли, весь мир. Все склонятся перед нами, или мы опустошим их так, как ни одну страну со времен Сигмара. Люди станут нашими рабами, а все прочие расы будут забиты, как скот. Мы превратим храмы в бордели, города в мавзолеи, континенты в кладбища, леса в пустыни…
Теперь внутри Освальда разгорелся огонек, огонек честолюбия, жажды крови, алчности. Дракенфелс знал, что он стал бы таким и без заклинания. Это был тот Освальд фон Кёнигсвальд, каким он всегда намеревался стать.
– Встань передо мной на колени, Освальд. Поклянись в верности нашему плану. Верности на крови.
Освальд преклонил колени и вытащил кинжал. Он колебался.
– Ты не смог бы убить Великого Чародея, не получив пару-другую царапин, верно?
Освальд кивнул и полоснул себя по левой ладони, по щеке и по груди. Под взрезанной рубашкой на его коже появилась красная черта. Дракенфелс прикоснулся пальцами в перчатках к ранам Освальда и поднес кровь к свисающим лохмотьями губам. Он отведал крови, и Освальд стал его навеки.
Он торжествующе взревел и вихрем закружился по залу, круша вещи, которыми дорожил тысячи лет.
Он схватил клетку с гарпией и сдавливал огромными ладонями, расплющивая до тех пор, пока несчастное создание внутри не умолкло. Изогнутые прутья ее тюрьмы глубоко вонзились в тело гарпии. Он запустил дубовым столом в окно из цветных стекол и услышал, как тот грохнулся на скалы в тысяче футов внизу, а вокруг него дождем застучали разноцветные осколки.
Заклинание распространилось по крепости, губя его слуг. Плоть обращалась в камень, а камень становился золой. Демоны обрели свободу или были отброшены назад в преисподнюю. Целое крыло замка осыпалось и рухнуло. И по всему миру меньшие маги почувствовали, что его время истекло.
Наконец, когда сделано было уже достаточно, Дракенфелс снова повернулся к дрожащему Освальду. Он с треском разломал пальцами меч мальчишки и снял со стены другой, тяжелый, двуручный. На этом мече была священная кровь Сигмара, и весь он был покрыт тонким слоем серебра, теперь уже поистертого.
– Вот подобающее оружие для убийства Вечного Дракенфелса.
Освальд едва ли мог поднять его. Дракенфелс остановил его взглядом и повелел, чтобы руки принца налились силой. Меч поднялся, и каждый мускул Освальда задрожал от напряжения, от страха и от волнения. Дракенфелс разорвал свой доспех. Вонь его гниющей плоти заполнила зал. Великий Чародей вновь рассмеялся.
– Сделай это, мальчик! Теперь сделай это!

IX

Это был не тот финал, что написал Детлеф. С Левенштейном что-то произошло. Не говоря уже о Женевьеве. И с Освальдом. И с Императором. И, по всей вероятности, с миром…
Лёвенштейн-Дракенфелс, играющий, скорее, как Дракенфелс-Лёвенштейн, отступил от сценария.
В зрительном зале зажглась половина огней, и актеры высыпали из-за кулис. Они держались подальше от Лёвенштейна, но не сводили с него взглядов. Публика оставалась на местах, глядя то на чудовище на сцене, то на своего оказавшегося в опасности Императора. Великий принц Освальд, скинувший, наконец, маску, бросил им вызов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24