Zmiy
«Салават Юлаев»: Советский писатель; Москва; 1953
Аннотация
В романе «Салават Юлаев» рассказывается об участии башкирского народа в крестьянском восстании под предводительством Емельяна Пугачёва.
Степан Павлович ЗЛОБИН
САЛАВАТ ЮЛАЕВ
ПРОЛОГ
В широкой зелёной долине, которая лежала между двух горных хребтов Урала, закат отгорел, и последние отблески его угасали над гребнями гор, когда Юлай, старшинаШайтан-Кудейского юрта Сибирской дороги, окружённый сыновьями и сродниками, приготовился к рассказу о своей юности. Он откашлялся и разгладил седоватую бороду, поглядел на стоявший перед ним широкий деревянный тухтак, наполненный до краёв кумысом, но не протянул к нему руки; поднял глаза и молчаливо обвёл из-под лохматых бровей взором синеющие вдали каменные груды Урала, скользнул взглядом по начавшим уже расплываться в сумерках лицам родных и подчинённых и глубоко вздохнул…
Все ждали. Старики братья, опустив бороды к самым коленям, тесным кругом сидя на подушках, сыновья и племянники, юноши с искрящимися глазами, в необычной для молодёжи тишине, потому что все знали, что рассказ будет о битвах, о войне, в которой Юлай сам принимал участие; бедняцкая молодёжь, оборванные пастухи, дальние родичи и слуги, допущенные к кошу старшины, замерли в привычной почтительности к нему, самому богатому человеку и главе рода.
Старшина ещё раз откашлялся, вздохнул и повёл рассказ:
«С той поры прошло тридцать кочевок. Ровно три десятка раз люди оставляли зимовье и выезжали в степи. Я был тогда вот таким юношей, — указал старшина на своего среднего сына, сидевшего тут же. — Во мне кипела и пенилась кровь, она струилась так быстро, как воды Иньяр-елги.
Тогда была большая война. Башкиры не захотели слушать русских и выбрали себе хана Кара-Сакала, но не хан был самым главным в этой войне.
Я знал хорошо человека, задумавшего её. Это был старшина Аланджянгул. Он был грамотей и хорошо знал Коран. Это было в гостях у моего отца на празднике сабантуй; так же, как сейчас, гости сидели на кошмах и подушках и совсем свечерело. Все слушали рассказы батыров о сражениях с гяурами и кайсаками. Занятней всех говорил дальний гость Салтан-Гирей, которого в первый раз привёл в кош отца моего старый знакомец Аланджянгул. В тот день Салтан-Гирей натянул богатырский лук Ш'гали-Ш'кмана.
Когда гость кончил говорить, все молчали, и все выпили по глотку кумыса, потому что от его рассказа у всех пересохло в горле, как после настоящей битвы.
Тогда его друг, Аланджянгул, сказал рассказчику:
— Салтан-Гирей! Ты храбрый. Ты не раз бился с неверными. Они отняли у тебя нос, левое ухо и мизинец правой руки, но они не смогли отнять храбрости. Красота нужна луне и женщине, солнцу и мужчине нужны жар и сила. Салтан-Гирей! Кровь твоя горяча, как огонь солнца, ты натянул лук Ш'гали-Ш'кмана. Будь нашим ханом. Мы оденем тебя в шёлковые одежды!..
И все засмеялись, потому что были пьяны и веселы и утомились долгим молчанием во время рассказа Салтан-Гирея.
Я не мог смеяться. Я был ещё молод, чтобы смеяться при старших. Я подавал тёплую воду для омовения рук гостям, а мой младший брат носил за мной расшитое полотенце. Нам было тоже, как всем, смешно подумать, что у нас будет безносый хан, но мы удержались; когда же я пошёл за водой, брат мой убежал за кош, и мы хохотала вдоволь, катаясь по росистой траве.
Прошла зима. Опять наступило время кочевья, и вот от коша к кошу табунами помчались вести, что явился в степях Кара-Сакал-батыр, могучий воин и мудрый человек, который обещал освободить башкир от власти гяуров.
Говорили, что сам он родом с Кубани, где властвует его брат Гирей-хан, и что этот хан обещал привести башкирам на помощь свои войска. И народ захотел воли, по жилам башкир полилось вместо крови расплавленное железо, хотя недавно ещё горько окончена была война и у многих сочились незажившие раны.
Ай-бай! Страшно было тогда!
Брат брату не мог верить.
Русский начальник Сайманзапугал башкир пытками и мучениями, и из страха они выдавали друг друга!
Хуже было: верные русской царице тарханыписали доносы на своих недругов русскому начальнику: вот, мол, такой-то батырпротив русской царицы бунтовать хочет, хочет силой отнять башкирские земли.
Тогда приезжали солдаты и увозили человека в город — в тюрьму.
Тарханы, у которых во время прежней войны бунтовщики отняли много добра, теперь требовали его назад, и русский начальник велел отдавать им. Простые башкиры совсем пропадали.
В это время русским начальником в Уфе был хитрый человек Кириллов. Он сказал: «Который башкурт станет про бунт доносить, того тарханом сделаю». И вот все недобрые люди стали писать доносы, и правильные и неправильные, только чтобы получить тарханскую грамоту, чтобы не платить ясак царице и своих же братьев башкир безнаказанно грабить.
Ещё начальник послал солдат собирать для царицы лошадей за прежнее восстание, и тех лошадей называли «штрафные лошади».
Так разоряли башкир. И вот слово такое пошло:
— Кара-Сакал-батыр не велит штрафных лошадей отдавать гяурам и не велит уступать русским землю.
— У Кара-Сакал-батыра кунак, старшина Сеит, всех, кто скрывается от начальства, в свой юрт принимает.
— Кунак Кара-Сакал-батыра, старшина Алдар, генеральскую грамоту, где сказано — за восстание деньги большие собрать, на пол бросил и деньги начальникам давать не велит.
К осени возвратились с кочевья. Тогда стали чаще приезжать к отцу богатые, знатные гости. Нас, молодых, высылали из дому и сами тайно совещались, а мы, как волки, почуяли, что будет кровь, и, не говоря старикам, стали точить кинжалы, стали готовить стрелы…
В первый раз зимой нам пришлось показать удаль. Вечером отец призвал меня к себе и сказал:
— Ишимбет, каратабынский старшина, написал донос на Алдара начальству. Сын его повёз бумагу в город; его надо догнать сегодняшней ночью и бумагу отнять.
Я не дослушал отца, и когда он кончал слова, я уже сидел на лошади. С двумя товарищами помчался я через горы, с утёса на утёс. Из-под конских копыт вырывались камни, и мы уже не слыхали, как они достигали дна ущелий. Встречные ветки секли нам лица, через юркие речки, не застывавшие и зимой от быстроты течения, мы не проезжали, а перелетали. Луна гналась за нами, вспотевшая и высунувшая язык, а ветер отставал позади, как хромая кляча. К концу ночи луна показала нам всадника. Мы не кричали ему остановиться, но спустили вдогонку три стрелы. Он упал с седла, его лошадь умчалась дальше. В шапке убитого изменника мы нашли донос, и, прежде чем наступило полное утро, все трое уже спали, каждый в своём Доме.
После этого приезжавшие к отцу гости уже не выгоняли меня из избы, когда заводили беседы с отцом.
Я узнал, что Кара-Сакал-батыр, пришедший с Кубани, наречён стариками башкирским ханом.
Однажды отец разбудил меня ночью и сказал:
— У меня гости: русский поручик и солдаты. Я зарезал для них барана. Пока они будут жрать, скачи к Сюгундек-Балтаю, у него гостит хан. Скажи ему, что урус-офицер и сорок солдат ищут его.
Я помчался и летел быстрее, чем в первый раз. На этот раз ветер дул мне в лицо, и лошадь подо мною задыхалась, как и я сам. В степи, на границе нашего юрта, я увидел табун и остановил коня. Он тотчас упал мёртвым. Я изловил молодого жеребца в табуне. Почуяв чужого, он чуть не убил меня. Ко мне подбежал старик с топором, думая, что я вор, и я только сказал ему:
— Надо спешить. Урусы ищут хана.
Старик бросил топор и сам оседлал для меня присмиревшего под его рукой жеребца. Я помчался дальше. За одним поворотом дороги под копыта жеребца подвернулся непроворный волк. Он взвизгнул, как щенок, и остался лежать со сломанным хребтом, однако у моего жеребца он успел вырвать клок мяса из брюха.
С первыми лучами солнца я был у дома Сюгундек-Балтая. В доме ещё спали. Я разбудил хозяина. Он позвал меня в дом, растолкал хана, и я увидел человека без носа, с отсечённым ухом и срезанным мизинцем. Это был хан Башкирии Кара-Сакал. Я сразу узнал в нём Салтан-Гирея, которого приводил в кош отца моего Аланджянгул. Хан тоже узнал меня и сказал:
— Большой рахмат передай отцу. А пока останься и подкрепись бишбармаком.
Увидев моего коня, хан покачал головой, а когда узнал, откуда рана у него на брюхе, засмеялся.
— Ты ловкий жягет, Юлай, — сказал он. — Я много скакал, но ни разу не раздавил волка!
Мы уже поели, когда в дом прибежал пастух с криком, что по дороге едут солдаты.
Безносый батыр засмеялся, выходя в конюшню.
— Отдай им наши объедки, — сказал он, — пусть пожирают, и скажи, что хан оставил им угощение.
Мы вышли во двор и уехали через задние ворота дома.
Всюду рыскали солдаты, искали хана. Но аллах помогал ему. Много раз солдаты доедали ещё не остывший ханский бишбармак. Много раз нюхали тёплый помёт его жеребца.
С первой снеговой водой с гор прилетел ветер, развернувший зелёное знамя восстания.
С громом первой весенней грозы шарахнулись табуны от выстрелов.
С первыми каплями дождя пролилась первая кровь урусов, с первым горячим проблеском солнца горячей засияла сталь оружия.
В дом моего отца приехал Зиянчур-батыр. Он призвал жягетов следовать за собой, туда, где царица хотела строить новый каменный город на реке Орь. Травы ещё не было, местами ещё лежал снег, и зелёное знамя, вздетое на конец копья, стало первым вестником зелёной поры в степях.
Мы мчались подряд три дня — из степей в горы, из гор в степи. На четвёртый день у нас болели ляжки и чесались зады, но слезать с сёдел было не время.
В долине возле Урал-тау, в большом ущелье, мы застали жаркое лето. Здесь уже не было снега. Из ущелья от множества людей поднимался пар, смешанный с дымом костров. Со всех сторон сюда съезжались удальцы.
Возле белого утёса, в конце ущелья, стоял ханский кош. У коша были привязаны кони. Спешенные всадники толпились тут же. Небольшие отряды воинов куда-то в возбуждении уезжали, толпы конников приезжали из разных юртов, с разных дорог.
Ущелье стало сердцем Башкурдистана.
К вечеру того дня, как мы приехали в долину, когда ещё не пришла пора совершать намаз, но уже склонялся день, хан вышел к народу. Широкое лицо его было украшено чёрной бородой, нос обрезан наискось и левое ухо срезано прочь, но он был велик и страшен. Одет он был поверх шубы в белый сермяжный санша, в лисью шапку с зелёным верхом; на ногах его были белые сапоги. Он сказал:
— Башкиры! Вы не собаки. Гяуры держат вас как собак. Они отнимают у вас земли и вырубают ваши леса. Вы хотели бы сойтись, обсудить все свои дела, но не смеете собираться вместе, потому что начальники боятся бунта. Среди вас нельзя жить кузнецу, потому что царица боится, что кузнец сделает стрелы; вам не велят торговать с соседями: ни с татарами, ни с чувашами, потому что гяуры страшатся мятежной заразы. Вам запрещено родниться с другими народами, потому что собаки царицы боятся, не стали бы другие народы с вами вместе воевать за свою свободу. Царица велела строить на вашей земле крепость. Здесь вас много сотен жягетов. Слушайте! Ваши старейшины нарекли меня ханом, — хотите ли вы идти со мной против гяуров? Царица воюет сейчас с турецким султаном в не сможет послать против нас много войска.
Народ закричал страшно. Кони взвизгнули от испуга. Горы откликнулись воинам и животным. Хан рукой остановил крики.
— Здесь вас сотни, — сказал хан. — У моего отца на Кубани тысячи воинов и десятки тысяч. Я — брат зюнгорского хана, у него тысячи воинов. Каракалпаки мне союзники; у них тысячи воинов. Кайсацкий Джанбек-батыр — мой кунак; у него тысячи воинов. В Ногайской орде, по реке Атынтурка, под горой Чугакас, стоят восемьдесят тысяч воинов. Они ждут, когда откроются летние дороги, и придут нам на помощь. На небе аллах — тоже с нами! Разрушим новую крепость и разобьём солдат!
Снова все закричали. Хан помолчал, погладил бороду и сказал:
— У кого есть ружья, подымите их кверху!
Воины подняли ружья. Было тихо. Хан считал правой рукой, и видно было, что у него не хватает мизинца.
Поднявшие ружья были горды и довольны собой. Хан сосчитал и сказал вслух:
— Сто пятьдесят ружей.
Он задумался.
У остальных были луки и стрелы, копья, секиры, палицы, топоры, косы, вилы, кинжалы, и у всех была ещё смелость.
— Все остальные должны достать ружья у убитых солдат и у тарханских собак, продавшихся русской царице, — сказал хан и ушёл в кош.
Той же ночью Зиянчур собрал всех, у кого были ружья и надёжные дальнобойные луки. Таких собралось пятьсот человек. Я был с ними — у меня был хороший лук.
— Сегодня вскроется река, — сказал Зиянчур, — солдаты не смогут прийти на помощь «верным» тарханам, и мы сегодня же в ночь нападём на изменников. Уже семьсот человек их со старшиной Буларом идут на нас. У Зелёной горы мы завлечём их в ущелье и там одолеем.
И мы поехали. Половина людей с ружьями отделилась, и с ними человек пятьдесят с луками. Они поехали вперёд, и вскоре за Зелёной горой мы услыхали выстрелы. Наши помчались в тесное ущелье, а собаки Булара бросились за ними. Когда Булар вошёл в теснину, мы замкнули выход из неё, а наши передовые укрепились у входа.
Тогда Зиянчур с сотней воинов занял соседние скалы, и из-за каждого камня сверху на головы бешеных тарханских свиней падала смерть.
Больше двухсот человек из них осталось лежать в теснине. Большой табун осёдланных лошадей пригнали мы в своё становище, много хлеба отбили и двадцать ружей.
Многих из нас Зиянчур разослал по аулам собирать воинов. Каждый день приходили новые сотни людей. И вот всюду пронёсся клич: «За Башкирию! За хана!»
Я ехал с набранной мною сотней воинов, когда нас догнал татарин на рыжей кобыле. Кобыла упала, ожеребилась и тут же издохла. Татарин рассказал, что гяурский начальник, князь Урусов, несмотря на половодье, перешёл реку Сакмару и идёт на Сакмарск и к новой крепости.
Когда это известие привезли мы Кара-Сакалу, он полсуток совещался с Аланджянгулом и Зиянчуром. Потом он приказал свернуть коши и выступить в путь.
Река бушевала и разливалась; каждый ручей становился рекой, и каждая лощина превратилась в поток. Жижа скользила, хлюпала и быстро утомляла коней.
Травы было ещё мало, и усталых коней нечем было кормить.
Деревья и кустарники, ещё не покрытые зеленью, не укрывали нас от глаз лазутчика и неприятельских выстрелов.
Мы шли вперёд.
Ветер стегал наши лица дождём и слезил наши взоры.
Мы шли.
Прослышав о наших подвигах издали, потому что слово человека, несущее славу воинов, обгоняет и стрелу и молнию, люди оставляли жилища и шли со своих мест.
Гяурские собаки — тарханы со своими ублюдками — собирались вместе, чтобы отбиваться от нас. Честные воины приносили нам свои богатства, свою смелость и силу.
Хан ехал впереди нас под зелёным знаменем, высоко развевавшимся над ордой.
Сзади тянулись тяжёлые гурты ленивых баранов. Их жир порастрясся во время похода, и они жалобно кричали от усталости. Многие овцы ягнились в пути, и мы их частью тут же убивали для пищи, частью же оставляли в добычу волкам — не было времени возиться с ягнятами.
Многие юрты, куда мы ещё не дошли, сами подняли наше знамя и, собрав оружие, ушли в горы. Они так же расправлялись со своими «верными» баями, как мы со своими.
Мы ожидали подкрепления с Кубани. Восемьдесят тысяч воинов, идущих к нам в помощь, стали для нас надеждой, они стали нашей храбростью и, ещё не успев прибыть, удесятерили наши силы. Русская царица испугалась нашего мятежа. Она сказала своим начальникам:
— Кто будет мало жесток с башкирами или кого они победят, будет наказан.
И царские солдаты, врываясь в наши селения, если кого заставали, того по приказу начальников убивали, а деревни сжигали.
Мы платили им, как велел пророк: изловив солдата, мы с него сдирали кожу, мы его истязали и мучили. Мы жгли их живьём, вешали за шею, секли головы, ломали кости живым и отрезали уши и носы.
Заводы, построенные на наших землях, мы сжигали. Рабочие люди с заводов бежали от нас прочь, едва только мы подходили близко, но наши стрелы и пули их настигали в лесах и ущельях.
Мелкие крепости пали перед нами, солдаты были истреблены.
Гонцы из разных мест вскоре примчались к нам с вестью, что нас окружает большое войско царицы.
Тогда в степи, где мы находились, раскинулся ханский кош. Салтан-Гирей с начальниками ушёл под войлочную кровлю.
Воины ожидали решения старших и говорили, что вот хан пошлёт гонцов на Кубань, чтобы скорее пришло войско; иные же осторожно шептали, что хан — изменник и никто не придёт к нам на помощь.
Это говорили многие, но я не слышал. Когда я впервые услыхал, то взял ружьё и застрелил говорившего. Это был сын брата моей матери. Он упал с разбитой головой. Я сказал:
— Изменник! Змея! — И я плюнул в лицо убитого.
Бывший со мною мой кунак посоветовал:
— Пойдём, Юлай! Ты убил брата, и отец его убьёт тебя. Пока не поздно, проси защиты у хана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53