«Почему я все время о ней думаю?»
В День святого Валентина Питер и Уинтер не разговаривали по пути из Бербанка в Вествуд. Питер видел, что все силы Уинтер сосредоточены на ее борьбе с тошнотой. Он сочувственно ей улыбался, но разговорами не отвлекал.
Когда они приехали на Холман-авеню, Питер проводил Уинтер до двери ее квартиры на третьем этаже.
– В нескольких кварталах отсюда я заметил симпатичное кафе. Я куплю куриный суп с лапшой, имбирный эль и быстро вернусь.
Уинтер улыбнулась слабой признательной улыбкой.
– Я поем здесь, Питер. Я чувствую себя нормально. Спасибо.
– Точно?
– Да.
– Ну ладно. Мы со Стивом решили, что этот уик-энд продлится три дня. Позвони мне в воскресенье, скажешь, сможешь ли работать в понедельник.
– Я собираюсь работать в понедельник.
– И все же позвони.
– Хорошо.
Питер приехал в Белмид и, рассеянно бросая теннисный мячик игривой Оладье, думал об Эллисон Фитцджеральд.
«Найди ответ на свой вопрос. Навести ее».
– Эллисон?
Эллисон оторвалась от фотографий, которые только что аккуратно разложила на своем столе. Два часа назад она сняла и положила на пол последние каталоги Хенредона, Кларенс-Хауса, Бейкера и Браншвига и Филза, чтобы освободить место для двенадцати длинных красных роз, доставленных от Роджера. Час спустя, когда появилась Эмили с фотографиями, которые она сделала во Франции, Эллисон поспешно убрала все остальное со своего обычно заваленного стола.
– Питер, – едва проговорила Эллисон. Что он тут делает? – Привет. Сегодня не снимаете?
«Постарайся говорить полными предложениями, – сказала себе Эллисон. – Питер талантливый писатель, ты не забыла?» Но глядя в эти темно-карие глаза, вообще было трудно что-либо сказать.
– Уинтер больна. Операторы перепробовали все фильтры, но она все равно выглядела бледно-зеленой.
– Ох! – Эллисон встала. Вот почему Питер здесь. Его прислала Уинтер. – Уинтер хочет, чтобы я…
– Нет, она чувствует себя нормально. Это простуда или съела что-то не то, а может, она просто переутомилась. Я только что отвез ее домой и добился обещания, что она поест супу и поспит. – Голосом, звучавшим совсем не так уверенно, как можно было ожидать от такого выдающегося человека, Питер продолжал: – Я решил заехать посмотреть, чем вы занимаетесь.
– Да? – «Хорошо. Но почему?»
– И чем же вы занимаетесь?
– Я разглядывала эти фотографии, пытаясь решить, какие самые лучшие.
Питер встал рядом с Эллисон и посмотрел на фотографии.
– Они все лучшие, – сказал он через минуту. – Все – шедевры.
– Я тоже так думаю.
– Это, должно быть, Э. Руссо, фотограф, чьи работы висят в Белмиде.
– Эмили Руссо. Да. Возможно, вы видели и ее снимки в «Портрете». Начиная с декабрьского номера Эмили делает большинство портретных фотографий. – Эллисон взглянула на Питера, ожидая сопровождаемого улыбкой подтверждения: «Ах да, конечно», но его приятное лицо было мрачно. – Вы не читаете «Портрет»?
– Нет, – тихо ответил Питер. Он перевел взгляд с фотографии версальского Малого Трианона на Эллисон, она смотрела немного озадаченно, но зеленые глаза улыбались. Ее улыбка подбодрила его. Сегодня Питер приехал сюда, чтобы проверить свои смутные ощущения, что это возможно, и Эллисон спокойно выдержала экзамен. – Я подумал, не хотите ли поужинать со мной сегодня вечером?
– О! – «Да». – Я… у меня другие планы.
– Красные розы?
– Да, он… – Просто клиент? Эллисон уже не могла так говорить о Роджере. Это было неправдой. – Да.
Питер получил ответы на свои вопросы.
«Но почему же я все время о ней думаю? Потому что она такая милая, особенная. У нее есть кто-то? Да».
– Я, пожалуй, пойду. Был очень рад повидаться с вами, Эллисон. Удачи в выборе фотографий. – «Прощай».
– Спасибо, – прошептала Эллисон. – До свидания.
Эллисон смотрела, как Питер идет по комнате и выходит на улицу, в полуденное солнце и шум бульвара Уилшир… ушел. Но не забыт. Теперь у Эллисон есть воспоминание, которое она будет снова и снова проигрывать в голове, как делает это с тремя другими воспоминаниями о встречах с Питером Дэлтоном. Эллисон проигрывала эти сцены, изменяя конец. До Питера она хотела изменить конец только в одной сцене из своей жизни – в той сцене прыжка через бело-зеленую изгородь, когда все ее мечты разлетелись вдребезги.
Но теперь, из-за Питера, появились новые сцены, которые она захотела изменить. Почему она не вернулась вместе с ним в конюшню в то декабрьское утро? Почему она не пригласила его на семейный ужин в канун Рождества? Что, если Питер был один на Рождество и страдал от одиночества?
Эллисон казнилась, придумывая, как она могла – как ей следовало – изменить сцены с Питером. И придумывала новые сцены. Как раз вчера вечером в специализированном магазине в Санта-Монике она видела перевязанную красной ленточкой игрушку для собаки – на Валентинов день – и подумала, не купить ли ее для знаменитой Оладьи.
Конечно, нет! Порыв быстро разбился о реальность. «Какая глупость! Ты совсем не знаешь Питера Дэлтона, несмотря на то что все время думаешь о нем».
Эллисон посмотрела на вазу с красными розами, присланными Роджером. Вот другая реальность, чудесная реальность. В тот снежный уик-энд в Аспене ее отношения с Роджером стали более чем теплыми. Были и продолжительные чудные поцелуи перед камином, и мягкий смех, и нежные взгляды. И после Аспена, в длительных ночных разговорах по телефону, Роджер и Эллисон говорили о двух днях, которые они проведут вместе. Два дня и две ночи, которые начнутся ужином в День святого Валентина у «Адриано» вместе с Робом и Элейн. Завтрашний день они проведут, разбирая фотографии Эмили, принимая решения относительно «Шато Бель-Эйр», а потом до отлета Роджера в Чикаго вечером в субботу они будут вместе.
Через месяц съемки «Любви» закончатся. Питер Дэлтон вернется в Нью-Йорк. И Эллисон больше никогда его не увидит. Но станет ли она снова и снова проигрывать эту сцену – появление Питера Дэлтона в «Элегансе» в День святого Валентина? И захочет ли она изменить ее конец?
«Да! Так измени его сейчас!» Настойчивая команда пришла откуда-то изнутри, но ее подал не разум. Что-то другое подало эту нелогичную команду. Возможно, ее сердце.
Эллисон не знала и не стала задумываться. Она просто повиновалась мощному толчку.
К тому моменту, когда Эллисон вышла из «Элеганса» под февральское солнце, Питер уже почти дошел до угла. Вот сейчас он повернет и исчезнет.
– Питер!
Каким-то чудом Питер услышал этот слабый призыв сквозь шум, стоявший на бульваре Уилшир. Он обернулся как раз в тот миг, когда у Эллисон подвернулся каблук. Эллисон молча втянула воздух, пережидая острую боль, пронзившую бедро. Она быстро обрела равновесие и двинулась навстречу шедшему к ней с улыбкой Питеру.
– Вы не пострадали? – спросил он, поспешив подойти к ней. – Вы хромаете.
– Ничего страшного. – Эллисон нахмурилась. «Питер знает меня так мало, что даже не видел меня в движении и не знает, что я хромаю!» «Ты не знаешь Питера Дэлтона, а он не знает тебя, – напомнил ей разум, – поостерегись». – «Я всегда хромаю».
– О! – Питер ободряюще улыбнулся. Он был счастлив видеть ее! За те минуты, что прошли со времени его ухода, он успел почувствовать себя таким потерянным. И хотел было вернуться в «Элеганс». – Я что-то забыл?
– Да. – «Мужайся», – сказала себе Эллисон. Когда в то снежное утро в Аспене Роб назвал ее мужественной, Эллисон честно ответила: «Я просто делала это, чтобы выжить». Возможно, это тоже нужно для выживания, то, что она должна была сделать, то, что подсказывало ей сердце, а не разум. Поэтому Эллисон негромко и храбро сказала Питеру: – Вы забыли спросить, не хочу ли я поехать с вами в воскресенье на верховую прогулку.
– Неужели забыл? – мягко спросил Питер. – А вы хотите?
– Да.
Эмили приехала за полчаса до назначенной встречи с Робом и ждала в холле, пока не наступит нужное время. Она сидела тихо, почти неподвижно, но сердце ее билось беспокойно, тревожно, а в голове крутились ужасные мысли.
Вдруг Роб сохранил о Париже жуткие воспоминания? А вдруг его представление о ней связано только с ее затуманенными наркотиком глазами и страшными вещами, которые она о себе рассказала? Что, если Роб больше не захочет с ней работать? Вдруг он не сможет даже взглянуть на нее? Пусть, пусть, пусть все будет по-прежнему, молило сердце Эмили. Большего она и желать не смела.
Без двух минут три Эмили вошла в лифт и нажала кнопку шестого этажа. Когда дверь открылась, Роб ждал ее там, у лифта.
– Привет. – Он улыбнулся. «Здравствуй, милая Эмили». Роб взял у нее из рук кипу пакетов. – Давай-ка все это сюда.
– Привет. Спасибо. Здесь портреты модельеров и работа, которую я на этой неделе сделала в Нью-Йорке.
– Отлично.
Первые полчаса их встречи прошли как обычно. Роб восхищался великолепными фотографиями, Эмили смущенно улыбалась, и они вместе отобрали те портреты, которые появятся в журнале.
– Я хотел поговорить с тобой о номере, посвященном наградам Академии киноискусств, – сказал Роб, когда они закончили с парижскими и нью-йоркскими работами. Он ступал на незнакомую, опасную, но очень важную территорию – жизнь Эмили, счастье Эмили – с помощью знакомой рутины делового разговора.
– Я слушаю.
– Мне бы хотелось, чтобы ты сделала портреты тех, кто находится в городе. Насколько мне известно, здесь соберутся все номинанты, за исключением Лоренса Карлайла, который уже в Африке. Если бы не было никого из номинантов, тогда мы бы подстроились, но…
– Хорошо.
– Договорились? – Роб был готов произнести заранее заготовленные фразы, попытаться убедить ее, но Эмили согласилась. Она будет в Лос-Анджелесе. Хорошо. Это значит, что она сможет начать посещать доктора Кэмден не откладывая.
– Да, договорились. – «Если я буду здесь и ты будешь здесь, работая над выпуском, посвященным наградам академии, мы сможем видеться каждую неделю. Все будет по-прежнему».
– Прекрасно. – Роб улыбнулся. Это было легко. Теперь наступал трудный момент, деликатный и очень важный.
Роб прошел к своему столу, достал из запертого ящика две книги и вернулся к Эмили.
– У меня есть для тебя книги, Эмили.
Эмили посмотрела на книги в руках Роба – «Потерявшаяся девочка», история о разрушении молодых и невинных жизней, и «Нашедшаяся девочка», история о надежде, открывающейся для таких людей. Она прочла аннотации на книгах. Когда значение слов дошло до ее сознания, реакция Эмили была мгновенной – оборона, злость, обида, реакция человека, который в своей жизни знал только боль и предательство.
– Эмили, я прочитал обе книги и встретился с доктором Кэмден, которая их написала.
– Ты рассказал ей обо мне? – «Ты же обещал! Ты рассказал Элейн? А Эллисон?»
– Я сказал доктору Кэмден, что у меня есть подруга…
– Подруга?
– Очень хорошая подруга. Я не сказал ей ничего, что как-то могло указать на тебя. Эмили, она хочет с тобой увидеться. Она сама пострадала от этого. Она понимает. Она может тебе помочь.
– Помочь мне? Или тебе? Ты же стыдишься того, что я работаю в твоем драгоценном журнале! Ты считаешь, что со мной что-то не так, что мне нужно что-то исправить!
– С тобой все в порядке, Эмили. Боже мой, да как ты могла подумать, что я тебя стыжусь?
– Я знаю, что стыдишься. – Эмили поднялась, вся дрожа и сжав кулаки.
– Нет. Я переживаю за тебя, Эмили. Очень. С тобой все в порядке. Тебя обидели, но тебе можно помочь. Ты можешь быть счастливой.
– Счастливой? Счастье – это для таких людей, как ты, Роб, а не для меня. – Эмили замолчала, а когда заговорила снова, ее голос прозвучал тихим шипением, ледяным, пустым и мертвым: – Я хотела доверять тебе, Роб. Очень хотела.
– Ты можешь доверять мне, Эмили.
– Нет. Не могу. Но не переживай. Вам с Элейн больше не придется терпеть унижение. Я больше на тебя не работаю. Прощай, Роб.
Эмили была уже у самой двери, когда ее остановил возглас Роба, напугавший их обоих, потому что в нем внезапно прозвучала ярость.
Эмили обернулась к Робу. В ее серых глазах мелькнули страх и покорность. Она знала, что он собирается обидеть ее, и была готова принять это. Выражение ее глаз только сильнее распалило ярость Роба.
– Возьми их! – Роб сунул книги в руки Эмили. Она взяла, но инстинктивно вздрогнула, словно это был акт насилия и предательства. Роб на секунду закрыл глаза, чтобы взять себя в руки. – Прошу тебя, Эмили. Возьми их и прочти. Пожалуйста, подумай над тем, чтобы пойти к врачу.
– Я больше здесь не работаю. Это не имеет значения.
– Имеет, Эмили, – прошептал Роб, глядя, как она спасается от него. – Имеет.
В течение двух часов после ухода Питера Уинтер сидела в гостиной у себя в квартире, борясь с приступами тошноты и с догадкой о ее причинах. Проиграв обе битвы, Уинтер в конце концов настолько подавила тошноту, что смогла пройти два квартала – миллион кружившихся под ногами миль – до аптеки на Вествуд-авеню.
Уинтер купила три разных комплекта, хотя подтверждения ей в общем-то не требовалось. Она смотрела на темно-малиновый цвет. «Определенно положительный результат, – гласила инструкция. – Поздравляем, вы беременны!»
Уинтер смотрела и думала, какие у ее ребенка… их ребенка будут глаза – фиалковые, как у нее, или сапфировые, как у Марка.
Еще пять часов спустя к дому, где жила Уинтер, подъехал Марк. Он нахмурился, не увидев автомобиля Уинтер. Сегодня она должна была вернуться рано. Самое позднее в шесть, сказала она.
Вероятно, отправилась покупать шоколад в форме сердечек, с умилением подумал Марк, вынимая из машины коробку с розами.
Мысль о Уинтер, покупающей угощение к Дню святого Валентина, наполнила Марка радостью. Мысль о Уинтер всегда наполняла его радостью. В больнице Марк видел столько горя, трагедий, столько печали, что у него разрывалось сердце, заставляя проливать слезы, но эта боль всегда смягчалась светлыми мыслями о Уинтер. Марк так любил ее. И чувствовал себя таким счастливчиком.
Окна в квартире Уинтер были темными, как черное февральское небо. Марка охватила тревога. Где же она?
Снимается в кино, быстро ответил своей тревоге Марк, внезапно осознав, что должна чувствовать Уинтер, когда он звонит и говорит, что будет дома через час, который растягивается на два и на три.
Уинтер говорила Марку, как быстро летит время на съемочной площадке. Ей кажется, что они всего час работали над сценой, а уже время перерыва на ленч. Создание фильма похоже на работу в больнице: время измеряется не минутами и часами, а выполненными задачами. Пункция, два анализа крови, сцена в автомобиле, сцена на пляже, еще один крупный план…
Марк включил свет на кухне, поставил вазу от Лалика – подарок Эллисон к дню рождения Уинтер – рядом с раковиной и открыл завернутую в золотистую фольгу коробку с розами. Когда его взгляд упал на кастрюлю супа на плите и коробку соленых крекеров на столе, Марк нахмурился. Уинтер была дома и оставила суп на плите, не закрыв его крышкой. Уинтер, которая вроде бы шутя, но на самом деле со всей серьезностью убирала в холодильник всю еду, после того как он рассказал ей о сальмонелле!
Марк щелкнул выключателем в гостиной и увидел брошенные в кресло сумочку и пальто. Разволновавшись еще больше, он пошел к спальне. Дверь в нее была открыта. Свет из гостиной мягко падал на кровать, создавая золотистый нимб вокруг блестящего бархата черных волос на подушке. Марк встал на колени рядом с кроватью и нежно поцеловал Уинтер в висок.
– Марк…
Фиалковые глаза Уинтер распахнулись, и она попыталась сообразить, где находится. В комнате – во внешнем мире – темно, Марк дома. Она хотела только немного вздремнуть. Уинтер почувствовала такое головокружение, сходив в цокольный этаж здания, чтобы выбросить в мусорный ящик остатки от тестов на определение беременности, что решила прилечь, потом поесть супу, а уж потом подумать, что делать.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Где твоя машина?
– На студии. Меня привез Питер.
– Ты заболела? – Марк осторожно обхватил пальцами ее запястье, считая пульс, другой рукой дотронулся до лба.
– Я похожа на больную?
– Пульс немного частит, но жара нет.
Сердцебиение было вызвано присутствием Марка, его прикосновением, а не лихорадкой, и никаким прибором это нельзя было измерить, только чувствами. Но поделиться с Марком своей проблемой Уинтер не могла. «Видите ли, доктор, я залетела. Это было всего лишь раз! Одна волшебная ночь страсти с любимым мужчиной».
– Что тебя беспокоит? – ласково спросил Марк.
– Я просто немного устала. Все пройдет. – Уинтер сделала движение, чтобы сесть, скривилась и слабо улыбнулась.
– Я принесу тебе супу. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Я включу конфорку и сразу же вернусь.
Уинтер ждала, прислушиваясь к отдаленному шуму льющейся на кухне воды, и внезапно смятение в ее голове улеглось, как будто во сне, которого она не помнила, она получила ответы на все свои вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
В День святого Валентина Питер и Уинтер не разговаривали по пути из Бербанка в Вествуд. Питер видел, что все силы Уинтер сосредоточены на ее борьбе с тошнотой. Он сочувственно ей улыбался, но разговорами не отвлекал.
Когда они приехали на Холман-авеню, Питер проводил Уинтер до двери ее квартиры на третьем этаже.
– В нескольких кварталах отсюда я заметил симпатичное кафе. Я куплю куриный суп с лапшой, имбирный эль и быстро вернусь.
Уинтер улыбнулась слабой признательной улыбкой.
– Я поем здесь, Питер. Я чувствую себя нормально. Спасибо.
– Точно?
– Да.
– Ну ладно. Мы со Стивом решили, что этот уик-энд продлится три дня. Позвони мне в воскресенье, скажешь, сможешь ли работать в понедельник.
– Я собираюсь работать в понедельник.
– И все же позвони.
– Хорошо.
Питер приехал в Белмид и, рассеянно бросая теннисный мячик игривой Оладье, думал об Эллисон Фитцджеральд.
«Найди ответ на свой вопрос. Навести ее».
– Эллисон?
Эллисон оторвалась от фотографий, которые только что аккуратно разложила на своем столе. Два часа назад она сняла и положила на пол последние каталоги Хенредона, Кларенс-Хауса, Бейкера и Браншвига и Филза, чтобы освободить место для двенадцати длинных красных роз, доставленных от Роджера. Час спустя, когда появилась Эмили с фотографиями, которые она сделала во Франции, Эллисон поспешно убрала все остальное со своего обычно заваленного стола.
– Питер, – едва проговорила Эллисон. Что он тут делает? – Привет. Сегодня не снимаете?
«Постарайся говорить полными предложениями, – сказала себе Эллисон. – Питер талантливый писатель, ты не забыла?» Но глядя в эти темно-карие глаза, вообще было трудно что-либо сказать.
– Уинтер больна. Операторы перепробовали все фильтры, но она все равно выглядела бледно-зеленой.
– Ох! – Эллисон встала. Вот почему Питер здесь. Его прислала Уинтер. – Уинтер хочет, чтобы я…
– Нет, она чувствует себя нормально. Это простуда или съела что-то не то, а может, она просто переутомилась. Я только что отвез ее домой и добился обещания, что она поест супу и поспит. – Голосом, звучавшим совсем не так уверенно, как можно было ожидать от такого выдающегося человека, Питер продолжал: – Я решил заехать посмотреть, чем вы занимаетесь.
– Да? – «Хорошо. Но почему?»
– И чем же вы занимаетесь?
– Я разглядывала эти фотографии, пытаясь решить, какие самые лучшие.
Питер встал рядом с Эллисон и посмотрел на фотографии.
– Они все лучшие, – сказал он через минуту. – Все – шедевры.
– Я тоже так думаю.
– Это, должно быть, Э. Руссо, фотограф, чьи работы висят в Белмиде.
– Эмили Руссо. Да. Возможно, вы видели и ее снимки в «Портрете». Начиная с декабрьского номера Эмили делает большинство портретных фотографий. – Эллисон взглянула на Питера, ожидая сопровождаемого улыбкой подтверждения: «Ах да, конечно», но его приятное лицо было мрачно. – Вы не читаете «Портрет»?
– Нет, – тихо ответил Питер. Он перевел взгляд с фотографии версальского Малого Трианона на Эллисон, она смотрела немного озадаченно, но зеленые глаза улыбались. Ее улыбка подбодрила его. Сегодня Питер приехал сюда, чтобы проверить свои смутные ощущения, что это возможно, и Эллисон спокойно выдержала экзамен. – Я подумал, не хотите ли поужинать со мной сегодня вечером?
– О! – «Да». – Я… у меня другие планы.
– Красные розы?
– Да, он… – Просто клиент? Эллисон уже не могла так говорить о Роджере. Это было неправдой. – Да.
Питер получил ответы на свои вопросы.
«Но почему же я все время о ней думаю? Потому что она такая милая, особенная. У нее есть кто-то? Да».
– Я, пожалуй, пойду. Был очень рад повидаться с вами, Эллисон. Удачи в выборе фотографий. – «Прощай».
– Спасибо, – прошептала Эллисон. – До свидания.
Эллисон смотрела, как Питер идет по комнате и выходит на улицу, в полуденное солнце и шум бульвара Уилшир… ушел. Но не забыт. Теперь у Эллисон есть воспоминание, которое она будет снова и снова проигрывать в голове, как делает это с тремя другими воспоминаниями о встречах с Питером Дэлтоном. Эллисон проигрывала эти сцены, изменяя конец. До Питера она хотела изменить конец только в одной сцене из своей жизни – в той сцене прыжка через бело-зеленую изгородь, когда все ее мечты разлетелись вдребезги.
Но теперь, из-за Питера, появились новые сцены, которые она захотела изменить. Почему она не вернулась вместе с ним в конюшню в то декабрьское утро? Почему она не пригласила его на семейный ужин в канун Рождества? Что, если Питер был один на Рождество и страдал от одиночества?
Эллисон казнилась, придумывая, как она могла – как ей следовало – изменить сцены с Питером. И придумывала новые сцены. Как раз вчера вечером в специализированном магазине в Санта-Монике она видела перевязанную красной ленточкой игрушку для собаки – на Валентинов день – и подумала, не купить ли ее для знаменитой Оладьи.
Конечно, нет! Порыв быстро разбился о реальность. «Какая глупость! Ты совсем не знаешь Питера Дэлтона, несмотря на то что все время думаешь о нем».
Эллисон посмотрела на вазу с красными розами, присланными Роджером. Вот другая реальность, чудесная реальность. В тот снежный уик-энд в Аспене ее отношения с Роджером стали более чем теплыми. Были и продолжительные чудные поцелуи перед камином, и мягкий смех, и нежные взгляды. И после Аспена, в длительных ночных разговорах по телефону, Роджер и Эллисон говорили о двух днях, которые они проведут вместе. Два дня и две ночи, которые начнутся ужином в День святого Валентина у «Адриано» вместе с Робом и Элейн. Завтрашний день они проведут, разбирая фотографии Эмили, принимая решения относительно «Шато Бель-Эйр», а потом до отлета Роджера в Чикаго вечером в субботу они будут вместе.
Через месяц съемки «Любви» закончатся. Питер Дэлтон вернется в Нью-Йорк. И Эллисон больше никогда его не увидит. Но станет ли она снова и снова проигрывать эту сцену – появление Питера Дэлтона в «Элегансе» в День святого Валентина? И захочет ли она изменить ее конец?
«Да! Так измени его сейчас!» Настойчивая команда пришла откуда-то изнутри, но ее подал не разум. Что-то другое подало эту нелогичную команду. Возможно, ее сердце.
Эллисон не знала и не стала задумываться. Она просто повиновалась мощному толчку.
К тому моменту, когда Эллисон вышла из «Элеганса» под февральское солнце, Питер уже почти дошел до угла. Вот сейчас он повернет и исчезнет.
– Питер!
Каким-то чудом Питер услышал этот слабый призыв сквозь шум, стоявший на бульваре Уилшир. Он обернулся как раз в тот миг, когда у Эллисон подвернулся каблук. Эллисон молча втянула воздух, пережидая острую боль, пронзившую бедро. Она быстро обрела равновесие и двинулась навстречу шедшему к ней с улыбкой Питеру.
– Вы не пострадали? – спросил он, поспешив подойти к ней. – Вы хромаете.
– Ничего страшного. – Эллисон нахмурилась. «Питер знает меня так мало, что даже не видел меня в движении и не знает, что я хромаю!» «Ты не знаешь Питера Дэлтона, а он не знает тебя, – напомнил ей разум, – поостерегись». – «Я всегда хромаю».
– О! – Питер ободряюще улыбнулся. Он был счастлив видеть ее! За те минуты, что прошли со времени его ухода, он успел почувствовать себя таким потерянным. И хотел было вернуться в «Элеганс». – Я что-то забыл?
– Да. – «Мужайся», – сказала себе Эллисон. Когда в то снежное утро в Аспене Роб назвал ее мужественной, Эллисон честно ответила: «Я просто делала это, чтобы выжить». Возможно, это тоже нужно для выживания, то, что она должна была сделать, то, что подсказывало ей сердце, а не разум. Поэтому Эллисон негромко и храбро сказала Питеру: – Вы забыли спросить, не хочу ли я поехать с вами в воскресенье на верховую прогулку.
– Неужели забыл? – мягко спросил Питер. – А вы хотите?
– Да.
Эмили приехала за полчаса до назначенной встречи с Робом и ждала в холле, пока не наступит нужное время. Она сидела тихо, почти неподвижно, но сердце ее билось беспокойно, тревожно, а в голове крутились ужасные мысли.
Вдруг Роб сохранил о Париже жуткие воспоминания? А вдруг его представление о ней связано только с ее затуманенными наркотиком глазами и страшными вещами, которые она о себе рассказала? Что, если Роб больше не захочет с ней работать? Вдруг он не сможет даже взглянуть на нее? Пусть, пусть, пусть все будет по-прежнему, молило сердце Эмили. Большего она и желать не смела.
Без двух минут три Эмили вошла в лифт и нажала кнопку шестого этажа. Когда дверь открылась, Роб ждал ее там, у лифта.
– Привет. – Он улыбнулся. «Здравствуй, милая Эмили». Роб взял у нее из рук кипу пакетов. – Давай-ка все это сюда.
– Привет. Спасибо. Здесь портреты модельеров и работа, которую я на этой неделе сделала в Нью-Йорке.
– Отлично.
Первые полчаса их встречи прошли как обычно. Роб восхищался великолепными фотографиями, Эмили смущенно улыбалась, и они вместе отобрали те портреты, которые появятся в журнале.
– Я хотел поговорить с тобой о номере, посвященном наградам Академии киноискусств, – сказал Роб, когда они закончили с парижскими и нью-йоркскими работами. Он ступал на незнакомую, опасную, но очень важную территорию – жизнь Эмили, счастье Эмили – с помощью знакомой рутины делового разговора.
– Я слушаю.
– Мне бы хотелось, чтобы ты сделала портреты тех, кто находится в городе. Насколько мне известно, здесь соберутся все номинанты, за исключением Лоренса Карлайла, который уже в Африке. Если бы не было никого из номинантов, тогда мы бы подстроились, но…
– Хорошо.
– Договорились? – Роб был готов произнести заранее заготовленные фразы, попытаться убедить ее, но Эмили согласилась. Она будет в Лос-Анджелесе. Хорошо. Это значит, что она сможет начать посещать доктора Кэмден не откладывая.
– Да, договорились. – «Если я буду здесь и ты будешь здесь, работая над выпуском, посвященным наградам академии, мы сможем видеться каждую неделю. Все будет по-прежнему».
– Прекрасно. – Роб улыбнулся. Это было легко. Теперь наступал трудный момент, деликатный и очень важный.
Роб прошел к своему столу, достал из запертого ящика две книги и вернулся к Эмили.
– У меня есть для тебя книги, Эмили.
Эмили посмотрела на книги в руках Роба – «Потерявшаяся девочка», история о разрушении молодых и невинных жизней, и «Нашедшаяся девочка», история о надежде, открывающейся для таких людей. Она прочла аннотации на книгах. Когда значение слов дошло до ее сознания, реакция Эмили была мгновенной – оборона, злость, обида, реакция человека, который в своей жизни знал только боль и предательство.
– Эмили, я прочитал обе книги и встретился с доктором Кэмден, которая их написала.
– Ты рассказал ей обо мне? – «Ты же обещал! Ты рассказал Элейн? А Эллисон?»
– Я сказал доктору Кэмден, что у меня есть подруга…
– Подруга?
– Очень хорошая подруга. Я не сказал ей ничего, что как-то могло указать на тебя. Эмили, она хочет с тобой увидеться. Она сама пострадала от этого. Она понимает. Она может тебе помочь.
– Помочь мне? Или тебе? Ты же стыдишься того, что я работаю в твоем драгоценном журнале! Ты считаешь, что со мной что-то не так, что мне нужно что-то исправить!
– С тобой все в порядке, Эмили. Боже мой, да как ты могла подумать, что я тебя стыжусь?
– Я знаю, что стыдишься. – Эмили поднялась, вся дрожа и сжав кулаки.
– Нет. Я переживаю за тебя, Эмили. Очень. С тобой все в порядке. Тебя обидели, но тебе можно помочь. Ты можешь быть счастливой.
– Счастливой? Счастье – это для таких людей, как ты, Роб, а не для меня. – Эмили замолчала, а когда заговорила снова, ее голос прозвучал тихим шипением, ледяным, пустым и мертвым: – Я хотела доверять тебе, Роб. Очень хотела.
– Ты можешь доверять мне, Эмили.
– Нет. Не могу. Но не переживай. Вам с Элейн больше не придется терпеть унижение. Я больше на тебя не работаю. Прощай, Роб.
Эмили была уже у самой двери, когда ее остановил возглас Роба, напугавший их обоих, потому что в нем внезапно прозвучала ярость.
Эмили обернулась к Робу. В ее серых глазах мелькнули страх и покорность. Она знала, что он собирается обидеть ее, и была готова принять это. Выражение ее глаз только сильнее распалило ярость Роба.
– Возьми их! – Роб сунул книги в руки Эмили. Она взяла, но инстинктивно вздрогнула, словно это был акт насилия и предательства. Роб на секунду закрыл глаза, чтобы взять себя в руки. – Прошу тебя, Эмили. Возьми их и прочти. Пожалуйста, подумай над тем, чтобы пойти к врачу.
– Я больше здесь не работаю. Это не имеет значения.
– Имеет, Эмили, – прошептал Роб, глядя, как она спасается от него. – Имеет.
В течение двух часов после ухода Питера Уинтер сидела в гостиной у себя в квартире, борясь с приступами тошноты и с догадкой о ее причинах. Проиграв обе битвы, Уинтер в конце концов настолько подавила тошноту, что смогла пройти два квартала – миллион кружившихся под ногами миль – до аптеки на Вествуд-авеню.
Уинтер купила три разных комплекта, хотя подтверждения ей в общем-то не требовалось. Она смотрела на темно-малиновый цвет. «Определенно положительный результат, – гласила инструкция. – Поздравляем, вы беременны!»
Уинтер смотрела и думала, какие у ее ребенка… их ребенка будут глаза – фиалковые, как у нее, или сапфировые, как у Марка.
Еще пять часов спустя к дому, где жила Уинтер, подъехал Марк. Он нахмурился, не увидев автомобиля Уинтер. Сегодня она должна была вернуться рано. Самое позднее в шесть, сказала она.
Вероятно, отправилась покупать шоколад в форме сердечек, с умилением подумал Марк, вынимая из машины коробку с розами.
Мысль о Уинтер, покупающей угощение к Дню святого Валентина, наполнила Марка радостью. Мысль о Уинтер всегда наполняла его радостью. В больнице Марк видел столько горя, трагедий, столько печали, что у него разрывалось сердце, заставляя проливать слезы, но эта боль всегда смягчалась светлыми мыслями о Уинтер. Марк так любил ее. И чувствовал себя таким счастливчиком.
Окна в квартире Уинтер были темными, как черное февральское небо. Марка охватила тревога. Где же она?
Снимается в кино, быстро ответил своей тревоге Марк, внезапно осознав, что должна чувствовать Уинтер, когда он звонит и говорит, что будет дома через час, который растягивается на два и на три.
Уинтер говорила Марку, как быстро летит время на съемочной площадке. Ей кажется, что они всего час работали над сценой, а уже время перерыва на ленч. Создание фильма похоже на работу в больнице: время измеряется не минутами и часами, а выполненными задачами. Пункция, два анализа крови, сцена в автомобиле, сцена на пляже, еще один крупный план…
Марк включил свет на кухне, поставил вазу от Лалика – подарок Эллисон к дню рождения Уинтер – рядом с раковиной и открыл завернутую в золотистую фольгу коробку с розами. Когда его взгляд упал на кастрюлю супа на плите и коробку соленых крекеров на столе, Марк нахмурился. Уинтер была дома и оставила суп на плите, не закрыв его крышкой. Уинтер, которая вроде бы шутя, но на самом деле со всей серьезностью убирала в холодильник всю еду, после того как он рассказал ей о сальмонелле!
Марк щелкнул выключателем в гостиной и увидел брошенные в кресло сумочку и пальто. Разволновавшись еще больше, он пошел к спальне. Дверь в нее была открыта. Свет из гостиной мягко падал на кровать, создавая золотистый нимб вокруг блестящего бархата черных волос на подушке. Марк встал на колени рядом с кроватью и нежно поцеловал Уинтер в висок.
– Марк…
Фиалковые глаза Уинтер распахнулись, и она попыталась сообразить, где находится. В комнате – во внешнем мире – темно, Марк дома. Она хотела только немного вздремнуть. Уинтер почувствовала такое головокружение, сходив в цокольный этаж здания, чтобы выбросить в мусорный ящик остатки от тестов на определение беременности, что решила прилечь, потом поесть супу, а уж потом подумать, что делать.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Где твоя машина?
– На студии. Меня привез Питер.
– Ты заболела? – Марк осторожно обхватил пальцами ее запястье, считая пульс, другой рукой дотронулся до лба.
– Я похожа на больную?
– Пульс немного частит, но жара нет.
Сердцебиение было вызвано присутствием Марка, его прикосновением, а не лихорадкой, и никаким прибором это нельзя было измерить, только чувствами. Но поделиться с Марком своей проблемой Уинтер не могла. «Видите ли, доктор, я залетела. Это было всего лишь раз! Одна волшебная ночь страсти с любимым мужчиной».
– Что тебя беспокоит? – ласково спросил Марк.
– Я просто немного устала. Все пройдет. – Уинтер сделала движение, чтобы сесть, скривилась и слабо улыбнулась.
– Я принесу тебе супу. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Я включу конфорку и сразу же вернусь.
Уинтер ждала, прислушиваясь к отдаленному шуму льющейся на кухне воды, и внезапно смятение в ее голове улеглось, как будто во сне, которого она не помнила, она получила ответы на все свои вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42