Тучи все больше сгущались над дворцом, тем более что очень скоро императора постигла третья потеря. Конечно, боль от этой потери была несравнима с той болью, которую Карл испытывал, когда умирали его дети, но все-таки… Смерть Абу-аль-Аббаса, необычайно красивого слона, присланного императору когда-то в знак дружбы Гаруном-аль-Рашидом вместе с первыми водяными часами и роскошными шахматами, приобрела для него символическое значение. Дело было не только в том, что Карл обожал Абу-аль-Аббаса, что чрезвычайно гордился им и часто кормил из собственных рук. Слон был для него как бы подтверждением его всемирной славы, которая уходила вместе с ним… и потом, это был единственный слон в Европе!
Но только в следующем году великий император Запада был сломлен окончательно. 14 декабря 811 года он потерял своего старшего сына и наследника престола. Карл умер тридцати девяти лет от роду. На этот раз рушились сами основы империи.
Скорбящий отец потерял и всякий вкус к жизни, потерял пылкость и страстность, которые составляли самую мощную часть гения этого коронованного гиганта. Гнев божий обрушился на него. Что по сравнению с этим стоила земная слава, что стоили людские суесловия? Те, кого он больше всего любил, покинули его… Императору оставалось только самому готовиться к уходу…
На последней ассамблее, собранной в Эксе-ла-Шапель в сентябре 813 года, Карл Великий короновал единственного выжившего из своих сыновей – Людовика Аквитанского. Тогда же он распрощался с империей и с земным существованием. Он чувствовал, что силы его на исходе и дни его сочтены.
Несколько месяцев спустя, в мае, на охоте в Арденнах он был ранен в ногу, и ему пришлось несколько недель пролежать в постели. Рана плохо заживала.
Рождество 813 года было особенно печальным для Карла. Январь принес страшные холода и жестокую лихорадку, которая снова приковала императора к постели. А он не умел болеть. Он физически не мог выносить никаких болезней – ни чужих, ни тем более собственных. Он прогнал всех лекарей, посчитав медиков ослами, и решил лечиться сам. Лучшим из лекарств он счел строгий пост. Он постился с упорством, которым отличался во всем, что делал в жизни. В день он довольствовался лишь несколькими глотками воды. И результат не заставил себя долго ждать…
28 января 814 года в восемь часов утра Карл Великий, император Запада, абсолютно истощенный – так, что от него действительно остались только кожа да кости, – закрыл глаза, чтобы больше никогда не увидеть света нашего мира… Наконец-то он воссоединился со своей возлюбленной Хильдегардой, со своими дорогими детьми… и с некоторыми из своих врагов. Но великая империя умерла вместе с ним…
ЖЕРВЕ, ГРАФ де ЛАРОШ
3 июля 1558 года в старинной и очень красивой церкви Дорна в Бурбонне было, против обыкновения, полным-полно народа. А причина вполне ясна. В этот день здесь проходила довольно странная церемония бракосочетания. Главные герои события казались собравшимся совершенно не подходящими друг другу. И жених, и невеста вели свое происхождение от самых древних и благородных дворянских родов тех мест. Мессир Жерве де Ларош брал в жены мадемуазель Эме д'Обиньи, чтобы разделять с ней радости и горе и не разлучаться с ней до самой смерти.
Они были одинаково богаты. Новобрачные были красивы каждый на свой лад. Странность заключалась отнюдь не в этом. Толпу привлекала прежде всего разница в возрасте новобрачных: сорокалетний Жерве был на двадцать шесть лет старше своей невесты, которой едва сровнялось четырнадцать. Кроме того, всем было известно, что брак по взаимной любви. Между тем жених славился в округе как один из самых отъявленных шалопаев, несмотря на свой зрелый возраст.
С тех пор как Жерве стал достаточно взрослым для того, чтобы вести самостоятельную жизнь, он принялся делать все то, что может себе позволить юноша из хорошей семьи, не слишком рискуя прямиком отправиться на каторгу. Среди членов его семьи находились такие, кто предсказывал ему позорный, а в лучшем случае бесславный, без особой огласки, но тем не менее печальный конец на эшафоте. В течение многих лет он прожигал жизнь, посещая злачные места, бегая за каждой юбкой. Пил мертвую, дрался из-за пустяков, по пьянке подворовывал, проигрывал все до последней рубашки и даже, если подворачивался удобный случай, насиловал неуступчивых девчонок.
Понятно, что при таком образе жизни его компанию неизменно составляли все те люди, кого в Мулене и его окрестностях считали бродягами, авантюристами, ловкими шулерами, записными дуэлянтами и отпетыми висельниками всех сортов.
Понятно, как велико было всеобщее удивление, когда в один прекрасный день Жерве внезапно полностью сменил стиль поведения. Он стал тихим, мирным, любезным во всеми, даже, можно сказать, ласковым и покладистым, словом, как подменили человека. Более того, он отправился в ближайший монастырь и, покаявшись, попросил отпустить ему грехи, дав обещание отныне вести себя абсолютно пристойно и никогда не возвращаться снова к беспутной жизни. Правда, он оговаривал единственное условие: разрешение жениться на юной Эме д'Обиньи, которую он однажды увидел, когда та выходила из церкви в Дорне.
Мимолетная романтическая встреча на паперти старинного храма поразила гуляку и бретера в самое сердце. Это была любовь с первого взгляда. Что делать? Оставалось только немедленно бежать к графу д'Обиньи просить руки его дочери. Тот не особенно обрадовался этому предложению, памятуя о том, какую жизнь до сих пор вел его будущий зять. Жерве дал ему понять, что его окончательное исправление зависит только от того, отдадут ему Эме или нет. Если отдадут, он найдет в себе силы стать чуть ли не святым человеком, если же его отвергнут, ему не останется ничего, кроме как потопить свое горе в окончательном разврате.
Семья д'Обиньи была слишком набожна, чтобы сознательно оттолкнуть раскаявшегося грешника. Граф согласился пойти навстречу просьбе Жерве, причем даже не спрашивая, что думает об этом дочь. Этого в те времена не требовалось. К счастью, Эме вовсе не находила отталкивающим этого высокого здоровяка с горящими глазами и звучным голосом, так смешно и очаровательно терявшего всю свою надменность и самонадеянность, как только он оказывался рядом с ней.
Вот так и получилось, что в родовой замок Жерве в Эксе, неподалеку от Мулена, отправилась очень счастливая чета. Жерве был в восторге от того, как ему повезло. Он был совершенно околдован хрупкой грацией своей юной жены, нежностью ее взгляда. Эме, со своей стороны, открыла для себя, что любовь способна стать очень приятным времяпрепровождением. Так продолжалось две недели. В благословенной тени Экса, где было так прекрасно укрываться от жаркого солнца днем, супруги предавались любовным утехам опьяняюще нежными летними ночами.
Иногда кто-то из соседей или родственников заезжал поздравить новобрачных, которые, впрочем, легко бы обошлись без этого. Они были правы в своей нелюбви к визитам. Именно с одного из них и начались несчастья в семье де Ларош. А именно – с приезда лучшего друга Жерве, Жана де ла Рюелля.
Однажды вечером, когда юная владелица замка распоряжалась приготовлением позднего ужина, двое друзей отправились на прогулку, собираясь посмотреть, как заходит солнце, и вдохнуть аромат свежескошенной травы. Прошло два часа, и уже начавшая беспокоиться Эме увидела, как к замку приближается тревожная процессия. Крестьяне тащили явно наспех сделанные из подручных материалов носилки, на которых лежал раненый человек. Это был Жерве де Ларош! Он истекал кровью. Шутка ли – семь ударов шпагой! Нос его был разрезан одним из ударов по всей длине.
Увиденное так потрясло Эме, что она упала в обморок. Когда сознание вернулось к ней, несчастная узнала, что же произошло. Оказалось, что во время путешествия по окрестностям Жерве и Жан повстречались с одним из соседей, господином де Шомжаном, который также решил в это время отправиться погулять с другом. А надо сказать, что ла Рюелль с Шомжаном давным-давно были в ссоре. При встрече сразу же вспыхнула перепалка. Слово за слово, и вот уже вытаскиваются из ножен шпаги, чтобы в поединке разрешить споры, неизбежно возникающие между джентльменами, точки зрения которых на мир не во всем совпадают. Но законы дуэли в те времена требовали, чтобы секунданты также принимали участие в поединке. Жерве пришлось обнажить шпагу против друга Шомжана. Вскоре четыре клинка уже сверкали в косых лучах заходящего солнца. Впрочем, никто так толком и не узнал, была ли битва на самом деле такой уж случайной и неожиданной, как о том рассказывал единственный уцелевший. Потому что к этому часу только Жерве и остался в живых. Остальные трое участников дуэли были мертвы. Как раз в то время, когда одни местные жители позаботились о том, чтобы доставить раненого в замок, другие крестьяне занимались доставкой тел. Да, Жерве уцелел в битве, но в каком же чудовищном состоянии он находился! Несчастный, казалось, долго не протянет. Ему оставалась лишь краткая передышка перед тем, как отдать богу душу. Никто и гроша бы не поставил на то, что ему удастся выжить. Бедняжка Эме, пытаясь превозмочь боль и горе, прежде всего отдала приказ слугам:
– Закройте все двери и все окна, поднимите мосты, я не хочу, чтобы кто-то посторонний смог проникнуть в замок. Пусть мой дорогой повелитель упокоится в мире!
Затем она распорядилась уложить раненого в постель, велела служанкам омыть его раны и как могла взялась за лечение своего ненаглядного Жерве. Но наступил момент, когда ей показалось, что пора бы ему причаститься. Эме послала за священником.
Раненого причастили, соборовали, и… он выжил. На следующее утро он не только еще дышал, но и проявлял явные признаки улучшения. Жизнь в нем возрождалась. Тем не менее Эме не отменила приказа держать замок запертым. У нее на этот счет были свои резоны. И опасения оправдались. Ближе к вечеру у входа в замок появились сержант и двое солдат военной полиции Мулена, которым было приказано арестовать сеньора де Лароша по обвинению в убийстве! Тут властям явно сыграла на руку дурная репутация графа. Никто не мог поверить, что он был способен удовольствоваться скромной ролью секунданта друга.
Однако слугам Лароша удалось перехитрить людей короля, убедительно доказав им, что их хозяина давным-давно нет в замке. Он-де, не желая попасть в руки полиции, еще вчера сбежал куда-то в Верхнюю Овернь. Леса там настолько густые, что искать беглеца можно с таким же успехом, как на Корсике. Сержант и его подчиненные, вовсе не желая пускаться в бесполезное преследование, то ли на самом деле поверили в эту легенду, то ли сделали вид, что верят, и удалились. Эме, вздохнув с облегчением, смогла вернуться к заботам о своем драгоценном раненом.
Спустя два месяца Жерве окончательно выздоровел, но обвинения с него не сняли.
– Для меня существует лишь одно средство избежать эшафота, – сказал он молодой жене, – немедленно отправиться в Париж. При дворе у меня могущественные друзья. Они защитят меня. Порукой тому – моя добрая воля и мое полное неоспоримое право на справедливость. Я должен искать справедливость там, где ее проявляют в высшей степени!
– Но что мне делать здесь без вас, мой дорогой повелитель? Неужели вы оставите меня совсем одну в этом большом замке?
– Этот замок – ваш дом, душенька. Я покину вас ненадолго. Как только мои дела уладятся, я примчусь к вам во весь опор. Разве вы не знаете, что я совершенно не могу обходиться без вас, Эме?
Таким словам женщина не может не поверить, особенно если они, как в этом случае, произносятся от всей души. Ни Эме, ни Жерве тогда не могли даже предположить, какой долгой окажется их разлука, а главное – при каких обстоятельствах они встретятся вновь…
Они расстались после жарких объятий, обильно поливая слезами друг друга. Жерве отправился в Париж. Он очень надеялся на то, что расстается с женой не больше чем на месяц.
Дела и впрямь пошли довольно быстро. Нашелся свидетель встречи, и защитники Жерве действительно оказались весьма могущественными. Очень скоро все обвинения с графа были сняты, теперь он был свободен от любых подозрений и мог спокойно возвращаться к своей возлюбленной Эме в свой родовой замок.
Но ведь следовало отпраздновать такую победу. Нельзя же, если не хочешь прослыть скупым, не отблагодарить людей, которые помогли тебе! Жерве устраивал пирушки для своих друзей, равно как и они для него, посещал балы, праздники, банкеты. Под руководством нескольких веселых шалопаев он вновь свел знакомство с кабаками и самыми разнообразными столичными удовольствиями. Конечно, он вволю нахлебался этих пикантных развлечений в юности, но, несмотря ни на что, испытывал некоторую ностальгию.
Париж в эпоху Карла IX на самом деле был полон соблазнов для человека, склонного к приключениям и потасовкам по всякому поводу. Католики и протестанты резали друг друга где придется, хотя и не наступило еще время для Варфоломеевской ночи. Пока же здесь кто-то сражался на шпагах, а кто-то довольствовался тем, что напивался допьяна, проигрывал последние гроши, наслаждался обществом самых веселых на свете девочек. Был момент, когда Жерве совсем позабыл о своей возлюбленной Эме. К тому же она была еще так юна, а он чувствовал себя таким счастливым, – ведь жизнь вернулась к нему! Разве перед ними не расстилается долгая-долгая дорога, по которой они пойдут вместе? А пока, прежде чем возвратиться к нехитрым деревенским радостям, разве грешно вкусить немножко столичных наслаждений? Жерве думал так совершенно искренне.
Увы, бурные пьянки и любовные шашни закончились весьма плачевным образом. В одно прекрасное утро Жерве проснулся без единого су в кармане, вчистую разоренный, по уши в долгах и к тому же больной. Больше всего пострадала печень, но и от жизнерадостных девчонок, которые были так прелестны, тоже могло кое-что перепасть. Протрезвевший, испытывавший теперь отвращение ко всему, а к самому себе – в первую очередь, Жерве подвел итоги и принялся судить себя самым что ни на есть строгим судом. О том, чтобы возвратиться к Эме, его юной, его свеженькой, его чистой Эме с таким оскверненным телом, с такой опустившейся душой, с таким лицом, на котором написаны все пороки, которым он с постыдной радостью предавался в Париже, да и… с таким пустым кошельком, и речи быть не может! У него не осталось ничего, кроме земель в Эксе. Лучше умереть, чем обратиться к милосердию и щедрости жены. Раз он так погряз в грехе, раз он предал любовь и семейное счастье, он должен быть соответственно наказан. Так было решено, и решено твердо.
Первым делом он взялся за перо и написал своей Эме длинное письмо. Дело его, мол, никак не может разрешиться должным образом, что есть целый ряд трудностей, а следовательно, он сможет вернуться домой лишь по прошествии некоторого времени. Надо набраться терпения… Он просил жену еще подождать и, конечно, из любви к нему получше заботиться о себе самой. Закончив послание и отправив его в Экс, Жерве де Ларош сделал все возможное, чтобы незаметно исчезнуть из Парижа.
Морозным и туманным декабрьским утром скромно одетый человек с узелком за плечами выходил из столицы через ворота Сент-Оноре. Он двигался очень быстро – не только надеясь таким образом согреться, но и для того, чтобы поскорее оставить позади сожаления, неизбежные при столь плачевном бегстве. Это был Жерве де Ларош. Он спешил искупить свои грехи, выбрав для этого самый, как ему показалось, правильный способ.
Добравшись до первой же деревни, он скрылся в леске и переоделся. В узелке, который Жерве нес на плече, оказались монашеский балахон, монашеские же сандалии и веревка, чтобы ею подпоясаться. Жерве сложил в узелок собственную одежду, отдал ее первому же встреченному им бедняку, после чего со спокойной совестью смог продолжать путь. Чтобы избежать вполне возможного преследования (ведь станут же его искать!), он решил отправиться в Бретань. Кому придет в голову разыскивать его там, где у него нет ни родных, ни клочка собственной земли, в местах, по тем временам столь же далеких и неизведанных, как какие-нибудь страны, населенные дикарями.
Пройдя через Шартр, Ле-Ман и Анже, он достиг Нанта. Здесь, решив, что забрался слишком далеко на юг, он поднялся чуть севернее, надеясь таким образом оказаться в самом сердце Бретани. Он уже начинал испытывать усталость, хотелось наконец остановиться. Благодаря надетому монашескому платью ему то и дело подавали милостыню, и это позволило ему не умереть с голоду в течение долгого пути. Теперь он мог бы найти пристанище в каком-нибудь из монастырей, но он хотел для себя жизни еще более суровой.
И вот в чаще огромного леса грешник нашел заброшенную хижину и подумал, что правильнее всего было бы обосноваться именно здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Но только в следующем году великий император Запада был сломлен окончательно. 14 декабря 811 года он потерял своего старшего сына и наследника престола. Карл умер тридцати девяти лет от роду. На этот раз рушились сами основы империи.
Скорбящий отец потерял и всякий вкус к жизни, потерял пылкость и страстность, которые составляли самую мощную часть гения этого коронованного гиганта. Гнев божий обрушился на него. Что по сравнению с этим стоила земная слава, что стоили людские суесловия? Те, кого он больше всего любил, покинули его… Императору оставалось только самому готовиться к уходу…
На последней ассамблее, собранной в Эксе-ла-Шапель в сентябре 813 года, Карл Великий короновал единственного выжившего из своих сыновей – Людовика Аквитанского. Тогда же он распрощался с империей и с земным существованием. Он чувствовал, что силы его на исходе и дни его сочтены.
Несколько месяцев спустя, в мае, на охоте в Арденнах он был ранен в ногу, и ему пришлось несколько недель пролежать в постели. Рана плохо заживала.
Рождество 813 года было особенно печальным для Карла. Январь принес страшные холода и жестокую лихорадку, которая снова приковала императора к постели. А он не умел болеть. Он физически не мог выносить никаких болезней – ни чужих, ни тем более собственных. Он прогнал всех лекарей, посчитав медиков ослами, и решил лечиться сам. Лучшим из лекарств он счел строгий пост. Он постился с упорством, которым отличался во всем, что делал в жизни. В день он довольствовался лишь несколькими глотками воды. И результат не заставил себя долго ждать…
28 января 814 года в восемь часов утра Карл Великий, император Запада, абсолютно истощенный – так, что от него действительно остались только кожа да кости, – закрыл глаза, чтобы больше никогда не увидеть света нашего мира… Наконец-то он воссоединился со своей возлюбленной Хильдегардой, со своими дорогими детьми… и с некоторыми из своих врагов. Но великая империя умерла вместе с ним…
ЖЕРВЕ, ГРАФ де ЛАРОШ
3 июля 1558 года в старинной и очень красивой церкви Дорна в Бурбонне было, против обыкновения, полным-полно народа. А причина вполне ясна. В этот день здесь проходила довольно странная церемония бракосочетания. Главные герои события казались собравшимся совершенно не подходящими друг другу. И жених, и невеста вели свое происхождение от самых древних и благородных дворянских родов тех мест. Мессир Жерве де Ларош брал в жены мадемуазель Эме д'Обиньи, чтобы разделять с ней радости и горе и не разлучаться с ней до самой смерти.
Они были одинаково богаты. Новобрачные были красивы каждый на свой лад. Странность заключалась отнюдь не в этом. Толпу привлекала прежде всего разница в возрасте новобрачных: сорокалетний Жерве был на двадцать шесть лет старше своей невесты, которой едва сровнялось четырнадцать. Кроме того, всем было известно, что брак по взаимной любви. Между тем жених славился в округе как один из самых отъявленных шалопаев, несмотря на свой зрелый возраст.
С тех пор как Жерве стал достаточно взрослым для того, чтобы вести самостоятельную жизнь, он принялся делать все то, что может себе позволить юноша из хорошей семьи, не слишком рискуя прямиком отправиться на каторгу. Среди членов его семьи находились такие, кто предсказывал ему позорный, а в лучшем случае бесславный, без особой огласки, но тем не менее печальный конец на эшафоте. В течение многих лет он прожигал жизнь, посещая злачные места, бегая за каждой юбкой. Пил мертвую, дрался из-за пустяков, по пьянке подворовывал, проигрывал все до последней рубашки и даже, если подворачивался удобный случай, насиловал неуступчивых девчонок.
Понятно, что при таком образе жизни его компанию неизменно составляли все те люди, кого в Мулене и его окрестностях считали бродягами, авантюристами, ловкими шулерами, записными дуэлянтами и отпетыми висельниками всех сортов.
Понятно, как велико было всеобщее удивление, когда в один прекрасный день Жерве внезапно полностью сменил стиль поведения. Он стал тихим, мирным, любезным во всеми, даже, можно сказать, ласковым и покладистым, словом, как подменили человека. Более того, он отправился в ближайший монастырь и, покаявшись, попросил отпустить ему грехи, дав обещание отныне вести себя абсолютно пристойно и никогда не возвращаться снова к беспутной жизни. Правда, он оговаривал единственное условие: разрешение жениться на юной Эме д'Обиньи, которую он однажды увидел, когда та выходила из церкви в Дорне.
Мимолетная романтическая встреча на паперти старинного храма поразила гуляку и бретера в самое сердце. Это была любовь с первого взгляда. Что делать? Оставалось только немедленно бежать к графу д'Обиньи просить руки его дочери. Тот не особенно обрадовался этому предложению, памятуя о том, какую жизнь до сих пор вел его будущий зять. Жерве дал ему понять, что его окончательное исправление зависит только от того, отдадут ему Эме или нет. Если отдадут, он найдет в себе силы стать чуть ли не святым человеком, если же его отвергнут, ему не останется ничего, кроме как потопить свое горе в окончательном разврате.
Семья д'Обиньи была слишком набожна, чтобы сознательно оттолкнуть раскаявшегося грешника. Граф согласился пойти навстречу просьбе Жерве, причем даже не спрашивая, что думает об этом дочь. Этого в те времена не требовалось. К счастью, Эме вовсе не находила отталкивающим этого высокого здоровяка с горящими глазами и звучным голосом, так смешно и очаровательно терявшего всю свою надменность и самонадеянность, как только он оказывался рядом с ней.
Вот так и получилось, что в родовой замок Жерве в Эксе, неподалеку от Мулена, отправилась очень счастливая чета. Жерве был в восторге от того, как ему повезло. Он был совершенно околдован хрупкой грацией своей юной жены, нежностью ее взгляда. Эме, со своей стороны, открыла для себя, что любовь способна стать очень приятным времяпрепровождением. Так продолжалось две недели. В благословенной тени Экса, где было так прекрасно укрываться от жаркого солнца днем, супруги предавались любовным утехам опьяняюще нежными летними ночами.
Иногда кто-то из соседей или родственников заезжал поздравить новобрачных, которые, впрочем, легко бы обошлись без этого. Они были правы в своей нелюбви к визитам. Именно с одного из них и начались несчастья в семье де Ларош. А именно – с приезда лучшего друга Жерве, Жана де ла Рюелля.
Однажды вечером, когда юная владелица замка распоряжалась приготовлением позднего ужина, двое друзей отправились на прогулку, собираясь посмотреть, как заходит солнце, и вдохнуть аромат свежескошенной травы. Прошло два часа, и уже начавшая беспокоиться Эме увидела, как к замку приближается тревожная процессия. Крестьяне тащили явно наспех сделанные из подручных материалов носилки, на которых лежал раненый человек. Это был Жерве де Ларош! Он истекал кровью. Шутка ли – семь ударов шпагой! Нос его был разрезан одним из ударов по всей длине.
Увиденное так потрясло Эме, что она упала в обморок. Когда сознание вернулось к ней, несчастная узнала, что же произошло. Оказалось, что во время путешествия по окрестностям Жерве и Жан повстречались с одним из соседей, господином де Шомжаном, который также решил в это время отправиться погулять с другом. А надо сказать, что ла Рюелль с Шомжаном давным-давно были в ссоре. При встрече сразу же вспыхнула перепалка. Слово за слово, и вот уже вытаскиваются из ножен шпаги, чтобы в поединке разрешить споры, неизбежно возникающие между джентльменами, точки зрения которых на мир не во всем совпадают. Но законы дуэли в те времена требовали, чтобы секунданты также принимали участие в поединке. Жерве пришлось обнажить шпагу против друга Шомжана. Вскоре четыре клинка уже сверкали в косых лучах заходящего солнца. Впрочем, никто так толком и не узнал, была ли битва на самом деле такой уж случайной и неожиданной, как о том рассказывал единственный уцелевший. Потому что к этому часу только Жерве и остался в живых. Остальные трое участников дуэли были мертвы. Как раз в то время, когда одни местные жители позаботились о том, чтобы доставить раненого в замок, другие крестьяне занимались доставкой тел. Да, Жерве уцелел в битве, но в каком же чудовищном состоянии он находился! Несчастный, казалось, долго не протянет. Ему оставалась лишь краткая передышка перед тем, как отдать богу душу. Никто и гроша бы не поставил на то, что ему удастся выжить. Бедняжка Эме, пытаясь превозмочь боль и горе, прежде всего отдала приказ слугам:
– Закройте все двери и все окна, поднимите мосты, я не хочу, чтобы кто-то посторонний смог проникнуть в замок. Пусть мой дорогой повелитель упокоится в мире!
Затем она распорядилась уложить раненого в постель, велела служанкам омыть его раны и как могла взялась за лечение своего ненаглядного Жерве. Но наступил момент, когда ей показалось, что пора бы ему причаститься. Эме послала за священником.
Раненого причастили, соборовали, и… он выжил. На следующее утро он не только еще дышал, но и проявлял явные признаки улучшения. Жизнь в нем возрождалась. Тем не менее Эме не отменила приказа держать замок запертым. У нее на этот счет были свои резоны. И опасения оправдались. Ближе к вечеру у входа в замок появились сержант и двое солдат военной полиции Мулена, которым было приказано арестовать сеньора де Лароша по обвинению в убийстве! Тут властям явно сыграла на руку дурная репутация графа. Никто не мог поверить, что он был способен удовольствоваться скромной ролью секунданта друга.
Однако слугам Лароша удалось перехитрить людей короля, убедительно доказав им, что их хозяина давным-давно нет в замке. Он-де, не желая попасть в руки полиции, еще вчера сбежал куда-то в Верхнюю Овернь. Леса там настолько густые, что искать беглеца можно с таким же успехом, как на Корсике. Сержант и его подчиненные, вовсе не желая пускаться в бесполезное преследование, то ли на самом деле поверили в эту легенду, то ли сделали вид, что верят, и удалились. Эме, вздохнув с облегчением, смогла вернуться к заботам о своем драгоценном раненом.
Спустя два месяца Жерве окончательно выздоровел, но обвинения с него не сняли.
– Для меня существует лишь одно средство избежать эшафота, – сказал он молодой жене, – немедленно отправиться в Париж. При дворе у меня могущественные друзья. Они защитят меня. Порукой тому – моя добрая воля и мое полное неоспоримое право на справедливость. Я должен искать справедливость там, где ее проявляют в высшей степени!
– Но что мне делать здесь без вас, мой дорогой повелитель? Неужели вы оставите меня совсем одну в этом большом замке?
– Этот замок – ваш дом, душенька. Я покину вас ненадолго. Как только мои дела уладятся, я примчусь к вам во весь опор. Разве вы не знаете, что я совершенно не могу обходиться без вас, Эме?
Таким словам женщина не может не поверить, особенно если они, как в этом случае, произносятся от всей души. Ни Эме, ни Жерве тогда не могли даже предположить, какой долгой окажется их разлука, а главное – при каких обстоятельствах они встретятся вновь…
Они расстались после жарких объятий, обильно поливая слезами друг друга. Жерве отправился в Париж. Он очень надеялся на то, что расстается с женой не больше чем на месяц.
Дела и впрямь пошли довольно быстро. Нашелся свидетель встречи, и защитники Жерве действительно оказались весьма могущественными. Очень скоро все обвинения с графа были сняты, теперь он был свободен от любых подозрений и мог спокойно возвращаться к своей возлюбленной Эме в свой родовой замок.
Но ведь следовало отпраздновать такую победу. Нельзя же, если не хочешь прослыть скупым, не отблагодарить людей, которые помогли тебе! Жерве устраивал пирушки для своих друзей, равно как и они для него, посещал балы, праздники, банкеты. Под руководством нескольких веселых шалопаев он вновь свел знакомство с кабаками и самыми разнообразными столичными удовольствиями. Конечно, он вволю нахлебался этих пикантных развлечений в юности, но, несмотря ни на что, испытывал некоторую ностальгию.
Париж в эпоху Карла IX на самом деле был полон соблазнов для человека, склонного к приключениям и потасовкам по всякому поводу. Католики и протестанты резали друг друга где придется, хотя и не наступило еще время для Варфоломеевской ночи. Пока же здесь кто-то сражался на шпагах, а кто-то довольствовался тем, что напивался допьяна, проигрывал последние гроши, наслаждался обществом самых веселых на свете девочек. Был момент, когда Жерве совсем позабыл о своей возлюбленной Эме. К тому же она была еще так юна, а он чувствовал себя таким счастливым, – ведь жизнь вернулась к нему! Разве перед ними не расстилается долгая-долгая дорога, по которой они пойдут вместе? А пока, прежде чем возвратиться к нехитрым деревенским радостям, разве грешно вкусить немножко столичных наслаждений? Жерве думал так совершенно искренне.
Увы, бурные пьянки и любовные шашни закончились весьма плачевным образом. В одно прекрасное утро Жерве проснулся без единого су в кармане, вчистую разоренный, по уши в долгах и к тому же больной. Больше всего пострадала печень, но и от жизнерадостных девчонок, которые были так прелестны, тоже могло кое-что перепасть. Протрезвевший, испытывавший теперь отвращение ко всему, а к самому себе – в первую очередь, Жерве подвел итоги и принялся судить себя самым что ни на есть строгим судом. О том, чтобы возвратиться к Эме, его юной, его свеженькой, его чистой Эме с таким оскверненным телом, с такой опустившейся душой, с таким лицом, на котором написаны все пороки, которым он с постыдной радостью предавался в Париже, да и… с таким пустым кошельком, и речи быть не может! У него не осталось ничего, кроме земель в Эксе. Лучше умереть, чем обратиться к милосердию и щедрости жены. Раз он так погряз в грехе, раз он предал любовь и семейное счастье, он должен быть соответственно наказан. Так было решено, и решено твердо.
Первым делом он взялся за перо и написал своей Эме длинное письмо. Дело его, мол, никак не может разрешиться должным образом, что есть целый ряд трудностей, а следовательно, он сможет вернуться домой лишь по прошествии некоторого времени. Надо набраться терпения… Он просил жену еще подождать и, конечно, из любви к нему получше заботиться о себе самой. Закончив послание и отправив его в Экс, Жерве де Ларош сделал все возможное, чтобы незаметно исчезнуть из Парижа.
Морозным и туманным декабрьским утром скромно одетый человек с узелком за плечами выходил из столицы через ворота Сент-Оноре. Он двигался очень быстро – не только надеясь таким образом согреться, но и для того, чтобы поскорее оставить позади сожаления, неизбежные при столь плачевном бегстве. Это был Жерве де Ларош. Он спешил искупить свои грехи, выбрав для этого самый, как ему показалось, правильный способ.
Добравшись до первой же деревни, он скрылся в леске и переоделся. В узелке, который Жерве нес на плече, оказались монашеский балахон, монашеские же сандалии и веревка, чтобы ею подпоясаться. Жерве сложил в узелок собственную одежду, отдал ее первому же встреченному им бедняку, после чего со спокойной совестью смог продолжать путь. Чтобы избежать вполне возможного преследования (ведь станут же его искать!), он решил отправиться в Бретань. Кому придет в голову разыскивать его там, где у него нет ни родных, ни клочка собственной земли, в местах, по тем временам столь же далеких и неизведанных, как какие-нибудь страны, населенные дикарями.
Пройдя через Шартр, Ле-Ман и Анже, он достиг Нанта. Здесь, решив, что забрался слишком далеко на юг, он поднялся чуть севернее, надеясь таким образом оказаться в самом сердце Бретани. Он уже начинал испытывать усталость, хотелось наконец остановиться. Благодаря надетому монашескому платью ему то и дело подавали милостыню, и это позволило ему не умереть с голоду в течение долгого пути. Теперь он мог бы найти пристанище в каком-нибудь из монастырей, но он хотел для себя жизни еще более суровой.
И вот в чаще огромного леса грешник нашел заброшенную хижину и подумал, что правильнее всего было бы обосноваться именно здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24