Если бы у нее были деньги, она бы так и сделала. Наняла бы духовой оркестр. Превратила бы все в настоящий праздник. Но сейчас у нее, к сожалению, просто нет денег. Хорошенько подумав, она отказывается от этой затеи…Кстати, дело не только в деньгах. Но и в маме тоже… Каролина так долго не получала от нее никаких известий, что не решилась бы предпринимать что-либо сама.И все же надо послать несколько строк. Чтобы показать всем в замке, что она тоже радуется. Каролине и в самом деле кажется, что теперь все наладится.Она пишет два письма: одно – Максимилиаму, в котором приветствует его возвращение. И другое – Арильду и Розильде. Маме Каролина так и не написала. Она берет перо, хочет написать, но не может. Она совершенно не знает, что сейчас происходит с мамой. Помирилась ли она с Максимилиамом?Несколько дней спустя, прогуливаясь вечером с Ингеборг при свете луны, Каролина проходит мимо дома на улице Сведенборга и, как обычно, поднимает взгляд на окна маминой квартиры. И вдруг видит в них свет. Сердце у Каролины уходит в пятки. Она замирает и теряет нить разговора.– Что случилось? – спрашивает Ингеборг.Но Каролина молчит. Позднее, когда они с Ингеборг расстаются, Каролина берет ключи от маминой квартиры и возвращается на улицу Сведенборга – однако в окнах снова темно. Может, ей показалось? Вдруг это светилось окно рядом?Каролина стоит у двери парадного, глядя на мамины ключи, которые позвякивают в руке: может, подняться в квартиру и посмотреть? Для полной уверенности. Что это за свет в окне? Остается только открыть дверь, войти и проверить.Но все, конечно, не так-то просто…Собственно, зачем проверять?Если мама в Стокгольме, она даст о себе знать.А если она не дает знать, значит, у нее есть на то свои причины.Нет, проверять глупо…Но в конце концов, Каролина все же решает подняться, осторожно отпирает дверь парадного и на цыпочках крадется по лестнице вверх. Сердце бешено колотится, и она чувствует себя воришкой. Возле маминой двери она останавливается, прикладывает ухо и прислушивается. Ни звука. Каролина ждет. Во всем доме полная тишина. Даже немного жутковато. А ведь не так уж и поздно…Каролина перебирает в руке ключи, но отпереть квартиру не решается.Через минуту она уже снова спускается вниз по лестнице. Луна светит в окно парадного, расчертив каменный пол лестничной площадки на квадраты. Когда Каролина была маленькой, она жила с мамой в доме, где на полу в прихожей луна тоже часто рисовала классики. Каролина любила по ним прыгать. И сейчас она делает то же самое: снимает туфли и прыгает в лунные классики. В полной тишине.На одной клеточке светится белым ортоцератит. Точно так же, как когда она была маленькой! Каролина старается не наступить на него, потому что это может принести несчастье.Ей удается и сейчас не задеть ортоцератит, хотя ступни ее выросли, и ей сложнее уворачиваться.Допрыгав до конца, Каролина надевает туфли, сбегает по лестнице и оказывается на улице.В мамином окне по-прежнему темно.Каролине не хочется отправляться домой, и она идет немного вперед по улице и назад, через площадь Адольфа Фредерика: каждый раз, проходя мимо угла улицы Сведенборга, она смотрит наверх, на окно – не загорится ли там свет. Но он не загорается, и Каролина возвращается домой и ложится спать. Спится ей беспокойно, но ничего не снится.На следующий день она, как обычно, идет в театральную школу, сталкивается на углу улицы с Соглядатаем и пытается выкинуть все случившееся из головы.Возможно, никакого света в окне и не было.Скорее всего, это луна отсвечивала в оконном стекле. ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ После премьеры – 29 мая 1915 – ночь.
«Каролина!Это было боевое крещение, и ты прошла его!Твоя Иоанна великолепна. Прекрасна. Благородна. И в то же время проста и естественна, как ты и хотела ее изобразить. Один раз в самом начале создалось впечатление, будто ты немного зажата и не осмеливаешься выпустить свою Иоанну. Но это было всего лишь мгновение. Вскоре ты дала ей полную власть.Ты наделила свою Иоанну крыльями и позволила ей взлетать все выше и выше, пока она, наконец, не достигла тех возвышенных сфер, в которых ей суждено было прожить жизнь. Свою величественную одинокую жизнь.Спектакль стал настоящим событием. Не только для публики, но и в не меньшей степени для тебя самой.Полагаю, твоя скромность мешает тебе утверждать это, и потому я хочу выразить тебе мое мнение до того, как на тебя нахлынет волна других впечатлений и мнений людей извне, как близких, так и совсем чужих. Возможно, со временем появятся рецензии, которые озадачат тебя и собьют с толку. Не обращай на них особого внимания, просто прислушивайся сама к себе.Во всяком случае, люди, сидевшие в зале, были глубоко тронуты твоей игрой, этого ты не могла не заметить.Если бы ты не торопилась домой, то, безусловно, получила бы тому подтверждение. Многие зрители ждали, что ты выйдешь после спектакля – особенно некто, очень для тебя важный, – но ты просто убежала и все…Больше я не стану сейчас писать, но если ты когда-нибудь начнешь сомневаться в собственном успехе, это письмо, в котором я изложила свои самые первые впечатления, должно придать тебе уверенности. Для этого я его и написала.Твоя Сага».
Утро после премьеры 29/5 1915
«Дорогая Сага!Нет, я совершенно не скромничаю.Почему ты так решила?Не из-за того ли, что меня словно ветром сдуло, когда кончился спектакль?Если так, то в этом нет ничего примечательного. Просто мне было нужно побыть одной. Я еще настолько сильно ощущала в себе Иоанну, что мне совсем не хотелось видеть кого бы то ни было. Даже Ингеборг, от которой я действительно постаралась скрыться, но я уверена, она поймет почему.Она и сама поступила бы так же.К тому же она знает, как трудно мне пришлось в последнее время, когда моя вера в собственные силы, прямо сказать, не возносилась до небес, а надежда то и дело сменялась отчаянием. То меня охватывало непоколебимое убеждение, что я нашла верный путь, то все в один миг рушилось. И все время в душе меня подтачивала тревога, что в характере моей Иоанны чего-то недостает, чего-то очень существенного, совершенно необходимого, что может разрушить ее образ. Но я никак не могла понять, чего же именно. Порой я едва не впадала от этого в панику.И лишь в самую последнюю минуту, уже стоя на сцене, я вмиг все поняла! Это было словно озарение. И вот что, Сага, теперь я наверняка знаю, что из меня выйдет неплохая актриса.Это произошло в самом начале. Я стояла на сцене в полной растерянности, но затем внутри меня произошло что-то таинственное, во мне будто зажглась некая надежда, которая постепенно переросла в уверенность в победе. Примерно такое особенное чувство бывает, когда знаешь, что сражаешься за правое дело.Тихое ликование, трепетное торжество.На мгновение мне далее показалось, что я – как говорила Ингеборг – своей игрой внесла свой вклад в борьбу за мир. Это звучит несколько самонадеянно, однако так оно и есть: душа моя была настолько преисполнена смирением и такой безграничной благодарностью – Господу Богу и всему миру – за то, что мне довелось пережить такое.В этот миг я вдруг поняла, что испытываю это благоговение тоже благодаря Иоанне. Удивительно, что раньше я об этом не подумала. Но на сцене мне сразу стало ясно, что, конечно же, Иоанна должна была испытывать такую благодарность! Ею движет не только призвание, которое я раньше понимала как тяжелый долг и жертву. Хотя, конечно, это и долг, и жертва. Особенно если вспомнить о Лионеле, враге Иоанны, в которого она влюбилась с первого взгляда. Но главным в ее образе было, безусловно, безграничное чувство благодарности. Именно оно, это чувство, в конце концов помогло ей освободиться и возвыситься над самой собой. Иоанна никогда не смогла бы исполнить свое предназначение без этого благоговения, которое в свою очередь довелось пережить и мне, и которое от начала до конца пронизывает всю пьесу.Это помогло мне превзойти саму себя. Я ощущала себя просто-напросто величайшей. Я знала, что играю прекрасно.Но тогда я не хотела этого слышать от кого бы то ни было. Все казалось таким хрупким. Одно – два слова – и все разлетелось бы вдребезги.Так я чувствовала себя тогда. Теперь я стала сильнее.Если бы я сыграла чуть хуже, то, конечно, наслаждалась бы тем, как меня расхваливают на все лады. И ни капельки не стала бы от этого сильнее.А так я вовсе не нуждаюсь в похвале.Ты можешь подумать, что я донельзя самоуверенна, но именно это я чувствовала тогда. Единственное, чего мне хотелось после спектакля, так это уединения вместе с Иоанной, которая долгое время так жестоко терзала мою душу.Теперь, когда нам наконец удалось постичь глубинную суть друг друга и все же остаться полностью независимыми и свободными, мы должны вместе пережить минуты нашего триумфа.Я, Каролина Якобссон, сумела создать образ Иоанны Лотарингской – такой, какой ее задумал Фридрих фон Шиллер, – может быть, конечно, он и не узнал бы ее, но я осмеливаюсь полагать, что она бы ему весьма понравилась. Во всяком случае, благодаря ему мы с Иоанной стали друзьями навек.Ко всему прочему Иоанна помогла мне понять: если мы хотим успеха у зрителя, то не только она должна раскрыться мне. Но также и я должна раскрыться ей. И первый шаг должна сделать я, а не она.Вначале я этого совсем не понимала. Я топталась на одном месте и считала, что Иоанна буквально обирает меня до нитки. Нет, больше того. Она высасывает всю мою душу, полностью лишая меня моей духовной сущности, но даже этого ей было мало, потому что это изумительное дитя в облике женщины ничто не может пресытить. Она хотела завладеть всем. Ничего не оставляя мне.Да, какое-то время я плохо думала о ней. До той поры, как выяснилось, что на самом деле это я хочу взять от Иоанны все, чем она владеет и распоряжается, – и не желаю дать ей ничего взамен. Я исказила роль до безумия, но сама того не замечала.И только когда я вконец извела себя, когда была готова сдаться, я вдруг ощутила облегчение. Я не могла больше сдерживать свои чувства – невидимые двери внутри меня распахнулись, и туда ворвалась торжествующая Иоанна во всем своем великолепии. И с тех пор она стала повелевать мной, однако прислушиваясь к моему мнению и принимая мои советы. По крайней мере, изредка. Поэтому, когда мы – я и Иоанна – вышли на сцену, мы были полностью уверены друг в друге. Хотя в последний миг за кулисами у меня просто ноги подкашивались от страха, что мне предстоит оказаться лицом к лицу с публикой. Это было ужасно. Я вдруг испугалась.Как будто публика – это чужеродное многоглазое чудовище, подстерегающее меня темноте, готовое вот-вот кинуться и проглотить меня.Чтобы защититься, я все теснее прильнула к Иоанне и постаралась спрятаться за ней. Я прикрывалась ролью, как щитом, вместо того чтобы войти в нее, и потому моя игра выглядела натянутой.Но, к счастью, вмешалась Иоанна. Она невозмутимо вышла из меня и взяла бразды в свои руки. Я не успела испортить нашей дружбы. Иоанна дала мне понять, что я едва не предала… Не только ее! Но также и Шиллера. И театр. И публику. И прежде всего саму себя.Она не могла этого допустить. И пожелала воплотиться во мне. Немедленно! И без всяких жеманностей.Так я преодолела свою неуверенность. И явила Иоанну! Я чувствовала ее всем своим телом, каждой клеточкой мозга и всеми фибрами своей души. Исчезло все, кроме Иоанны.Это было поразительное ощущение!Само собой разумеется, после такой игры мне было необходимо уединиться!Потому-то я и сбежала. Я не смогла бы тогда поддержать ни одного разговора.Ни с кем.Я вернулась домой и полночи ходила из угла в угол, упоенная успехом. Наталкиваясь на мебель, которая стояла на пути. Я даже не зажгла лампу, а просто шагала туда-сюда в темноте – не знаю, как долго. Наконец мы заснули, я и Иоанна, и постепенно расстались друг с другом во сне. Но я знаю, она вернется ко мне, когда нам снова нужно будет вместе выйти на сцену. Мы не покинем друг друга. Частичка Иоанны будет всегда жить во мне.Утром, когда я проснулась, все показалось мне невероятным.Что же со мной на самом деле случилось?В том, что все прошло хорошо, у меня не было никаких сомнений. Всем, что происходило на сцене, управляла я сама.Однако мне было неподвластно то, что происходило в зале.Кто были те люди, которые сидели там, в темноте?Я не попыталась это выяснить до начала спектакля. Не осмелилась. Моя задача быть там, наверху, на сцене, а не внизу, среди публики.И вдруг я поняла, что мое сознание каким-то образом выделило из публики чье-то знакомое лицо! В самом начале, когда я неожиданно потеряла уверенность и едва не потеряла всякую связь с Иоанной.Чье же это было лицо?Я когда-то видела его – но никак не могу вспомнить, где.Словно оно стерлось из памяти.Конечно, я была настолько поглощена пьесой, что все, не имеющее к ней отношение, исчезло из моего сознания. Помню лишь то, что совсем не ожидала увидеть именно это лицо в театре. Не то, чтобы оно было мне неприятно, просто оно сильно взволновало меня. И вот еще: это лицо мелькнуло еще один раз и после спектакля, там, за кулисами, как раз перед тем, как я убежала домой.Помню также, что ночью кто-то постучался ко мне, но я не открыла. И даже не задумалась, кто бы это мог быть. Но мне пришло в голову, что я забыла запереть входную дверь, и через какое-то время я спустилась вниз, к входной двери, и заперла ее на ключ. Там никого не было. Другого я и не ожидала. Иначе бы я не спустилась.Стало быть, кто-то все же искал меня.Вряд ли кто-то особенный.Хотя, может, и особенный. Сага, ты что-нибудь об этом знаешь?Твоя К.»
30 мая
«Каролина!Ты неисправимый Тайник теней!Я не знаю никого другого, кто умеет так выкручиваться, как ты. Это просто невероятно. Как только у тебя ум за разум не заходит?Но не пытайся выкрутиться сейчас!То, что случилось в театре, известно тебе не хуже меня! Кстати, в темноте зрительного зала перед тобой мелькнуло не одно лицо. А несколько.Дело в том, что тебе во время и сразу после спектакля было не до других людей, и ты решила попросту стереть их из сознания и забыть. Но сейчас ведь тебе уже нет необходимости наводить тень на плетень таким вот нелепым способом.Ты что, кокетничаешь или трусишь?Встряхнись же и постарайся разобраться во всем этом!Обещаю тебе помочь.Твоя Сага!» ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ПРЕМЬЕРА Драма для кинематографа Автор К. Я.
Действующие лица в порядке появления на экране:ЛИДИЯАРИЛЬДНЕИЗВЕСТНЫЙИНГЕБОРГОТЕЦБЕРТАКАРОЛИНАДАВИДВозле большого театра горят фонари. Ранний вечер. Только-только начинает смеркаться. Возле театра то и дело останавливаются пролетки и автомобили.Люди в вечерних туалетах и мехах поднимаются по лестнице, образуя толпу у входа. Из пролетки выходит ЛИДИЯ, красивая дама среднего возраста, вся в черном. Лицо ее скрывает широкополая шляпа. С ней молодой человек. Это АРИЛЬД, ее сын. Лидия, обгоняя остальных, торопливо поднимается по лестнице. В это время сын расплачивается с извозчиком.В толпе мы замечаем еще одного молодого человека серьезной наружности с робким, но внимательным взглядом. Это НЕИЗВЕСТНЫЙ. Он идет позади Лидии, но около входа учтиво обгоняет и открывает ей дверь. Лидия благодарит его легким кивком. Затем оглядывается в поисках сына, который поднимается по лестнице. Арильд ускоряет шаг и проходит мимо молодой светловолосой девушки, ИНГЕБОРГ, которая идет не спеша. Арильд останавливается, поджидает ее и открывает перед ней дверь.Ингеборг улыбается ему. Он улыбается ей в ответ. С минуту они стоят в дверях и смотрят друг на друга, вокруг них толпятся люди. Арильд все еще держит дверь. Люди идут непрерывным потоком. Тут он замечает свою мать, которая ждет его в фойе. Он направляется к ней, и блондинка исчезает в толпе, двигающейся в противоположном направлении.В ФОЙЕ.Дама в черном идет по расчерченному на черные и белые квадраты полу. На мгновение она останавливается и торопливо озирается. В толпе позади нее мелькает фигура серьезного молодого человека, которого мы называем Неизвестный. В глубине зала собралась группа людей. Дама замечает их и быстрым шагом направляется в их сторону. Она ищет глазами сына, замечает его у входных дверей, где он только что купил программку, – Лидия машет ему рукой, чтобы он знал, где она. Арильд замечает ее жест и спешит к ней. Мать тревожно оглядывается. Пытается спрятаться в толпе. Вдруг появляется пожилой мужчина – ОТЕЦ. Он издали следит взглядом за Лидией. Рядом с ним молодая девушка, это БЕРТА. Она также замечает даму с сыном, улыбается им и хочет подойти к ним, но Отец удерживает ее, берет за руку и неодобрительно качает головой.Берта кивает в ответ и подчиняется, однако Отец продолжает держать ее руку в своей и ласково гладит. Берта отвечает ему улыбкой. В следующий миг Берта замечает ровесницу – светловолосую Ингеборг, которая стоит в стороне и листает программку. Она вырывает руку из руки Отца и подбегает к девушке, которая не успела ее заметить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
«Каролина!Это было боевое крещение, и ты прошла его!Твоя Иоанна великолепна. Прекрасна. Благородна. И в то же время проста и естественна, как ты и хотела ее изобразить. Один раз в самом начале создалось впечатление, будто ты немного зажата и не осмеливаешься выпустить свою Иоанну. Но это было всего лишь мгновение. Вскоре ты дала ей полную власть.Ты наделила свою Иоанну крыльями и позволила ей взлетать все выше и выше, пока она, наконец, не достигла тех возвышенных сфер, в которых ей суждено было прожить жизнь. Свою величественную одинокую жизнь.Спектакль стал настоящим событием. Не только для публики, но и в не меньшей степени для тебя самой.Полагаю, твоя скромность мешает тебе утверждать это, и потому я хочу выразить тебе мое мнение до того, как на тебя нахлынет волна других впечатлений и мнений людей извне, как близких, так и совсем чужих. Возможно, со временем появятся рецензии, которые озадачат тебя и собьют с толку. Не обращай на них особого внимания, просто прислушивайся сама к себе.Во всяком случае, люди, сидевшие в зале, были глубоко тронуты твоей игрой, этого ты не могла не заметить.Если бы ты не торопилась домой, то, безусловно, получила бы тому подтверждение. Многие зрители ждали, что ты выйдешь после спектакля – особенно некто, очень для тебя важный, – но ты просто убежала и все…Больше я не стану сейчас писать, но если ты когда-нибудь начнешь сомневаться в собственном успехе, это письмо, в котором я изложила свои самые первые впечатления, должно придать тебе уверенности. Для этого я его и написала.Твоя Сага».
Утро после премьеры 29/5 1915
«Дорогая Сага!Нет, я совершенно не скромничаю.Почему ты так решила?Не из-за того ли, что меня словно ветром сдуло, когда кончился спектакль?Если так, то в этом нет ничего примечательного. Просто мне было нужно побыть одной. Я еще настолько сильно ощущала в себе Иоанну, что мне совсем не хотелось видеть кого бы то ни было. Даже Ингеборг, от которой я действительно постаралась скрыться, но я уверена, она поймет почему.Она и сама поступила бы так же.К тому же она знает, как трудно мне пришлось в последнее время, когда моя вера в собственные силы, прямо сказать, не возносилась до небес, а надежда то и дело сменялась отчаянием. То меня охватывало непоколебимое убеждение, что я нашла верный путь, то все в один миг рушилось. И все время в душе меня подтачивала тревога, что в характере моей Иоанны чего-то недостает, чего-то очень существенного, совершенно необходимого, что может разрушить ее образ. Но я никак не могла понять, чего же именно. Порой я едва не впадала от этого в панику.И лишь в самую последнюю минуту, уже стоя на сцене, я вмиг все поняла! Это было словно озарение. И вот что, Сага, теперь я наверняка знаю, что из меня выйдет неплохая актриса.Это произошло в самом начале. Я стояла на сцене в полной растерянности, но затем внутри меня произошло что-то таинственное, во мне будто зажглась некая надежда, которая постепенно переросла в уверенность в победе. Примерно такое особенное чувство бывает, когда знаешь, что сражаешься за правое дело.Тихое ликование, трепетное торжество.На мгновение мне далее показалось, что я – как говорила Ингеборг – своей игрой внесла свой вклад в борьбу за мир. Это звучит несколько самонадеянно, однако так оно и есть: душа моя была настолько преисполнена смирением и такой безграничной благодарностью – Господу Богу и всему миру – за то, что мне довелось пережить такое.В этот миг я вдруг поняла, что испытываю это благоговение тоже благодаря Иоанне. Удивительно, что раньше я об этом не подумала. Но на сцене мне сразу стало ясно, что, конечно же, Иоанна должна была испытывать такую благодарность! Ею движет не только призвание, которое я раньше понимала как тяжелый долг и жертву. Хотя, конечно, это и долг, и жертва. Особенно если вспомнить о Лионеле, враге Иоанны, в которого она влюбилась с первого взгляда. Но главным в ее образе было, безусловно, безграничное чувство благодарности. Именно оно, это чувство, в конце концов помогло ей освободиться и возвыситься над самой собой. Иоанна никогда не смогла бы исполнить свое предназначение без этого благоговения, которое в свою очередь довелось пережить и мне, и которое от начала до конца пронизывает всю пьесу.Это помогло мне превзойти саму себя. Я ощущала себя просто-напросто величайшей. Я знала, что играю прекрасно.Но тогда я не хотела этого слышать от кого бы то ни было. Все казалось таким хрупким. Одно – два слова – и все разлетелось бы вдребезги.Так я чувствовала себя тогда. Теперь я стала сильнее.Если бы я сыграла чуть хуже, то, конечно, наслаждалась бы тем, как меня расхваливают на все лады. И ни капельки не стала бы от этого сильнее.А так я вовсе не нуждаюсь в похвале.Ты можешь подумать, что я донельзя самоуверенна, но именно это я чувствовала тогда. Единственное, чего мне хотелось после спектакля, так это уединения вместе с Иоанной, которая долгое время так жестоко терзала мою душу.Теперь, когда нам наконец удалось постичь глубинную суть друг друга и все же остаться полностью независимыми и свободными, мы должны вместе пережить минуты нашего триумфа.Я, Каролина Якобссон, сумела создать образ Иоанны Лотарингской – такой, какой ее задумал Фридрих фон Шиллер, – может быть, конечно, он и не узнал бы ее, но я осмеливаюсь полагать, что она бы ему весьма понравилась. Во всяком случае, благодаря ему мы с Иоанной стали друзьями навек.Ко всему прочему Иоанна помогла мне понять: если мы хотим успеха у зрителя, то не только она должна раскрыться мне. Но также и я должна раскрыться ей. И первый шаг должна сделать я, а не она.Вначале я этого совсем не понимала. Я топталась на одном месте и считала, что Иоанна буквально обирает меня до нитки. Нет, больше того. Она высасывает всю мою душу, полностью лишая меня моей духовной сущности, но даже этого ей было мало, потому что это изумительное дитя в облике женщины ничто не может пресытить. Она хотела завладеть всем. Ничего не оставляя мне.Да, какое-то время я плохо думала о ней. До той поры, как выяснилось, что на самом деле это я хочу взять от Иоанны все, чем она владеет и распоряжается, – и не желаю дать ей ничего взамен. Я исказила роль до безумия, но сама того не замечала.И только когда я вконец извела себя, когда была готова сдаться, я вдруг ощутила облегчение. Я не могла больше сдерживать свои чувства – невидимые двери внутри меня распахнулись, и туда ворвалась торжествующая Иоанна во всем своем великолепии. И с тех пор она стала повелевать мной, однако прислушиваясь к моему мнению и принимая мои советы. По крайней мере, изредка. Поэтому, когда мы – я и Иоанна – вышли на сцену, мы были полностью уверены друг в друге. Хотя в последний миг за кулисами у меня просто ноги подкашивались от страха, что мне предстоит оказаться лицом к лицу с публикой. Это было ужасно. Я вдруг испугалась.Как будто публика – это чужеродное многоглазое чудовище, подстерегающее меня темноте, готовое вот-вот кинуться и проглотить меня.Чтобы защититься, я все теснее прильнула к Иоанне и постаралась спрятаться за ней. Я прикрывалась ролью, как щитом, вместо того чтобы войти в нее, и потому моя игра выглядела натянутой.Но, к счастью, вмешалась Иоанна. Она невозмутимо вышла из меня и взяла бразды в свои руки. Я не успела испортить нашей дружбы. Иоанна дала мне понять, что я едва не предала… Не только ее! Но также и Шиллера. И театр. И публику. И прежде всего саму себя.Она не могла этого допустить. И пожелала воплотиться во мне. Немедленно! И без всяких жеманностей.Так я преодолела свою неуверенность. И явила Иоанну! Я чувствовала ее всем своим телом, каждой клеточкой мозга и всеми фибрами своей души. Исчезло все, кроме Иоанны.Это было поразительное ощущение!Само собой разумеется, после такой игры мне было необходимо уединиться!Потому-то я и сбежала. Я не смогла бы тогда поддержать ни одного разговора.Ни с кем.Я вернулась домой и полночи ходила из угла в угол, упоенная успехом. Наталкиваясь на мебель, которая стояла на пути. Я даже не зажгла лампу, а просто шагала туда-сюда в темноте – не знаю, как долго. Наконец мы заснули, я и Иоанна, и постепенно расстались друг с другом во сне. Но я знаю, она вернется ко мне, когда нам снова нужно будет вместе выйти на сцену. Мы не покинем друг друга. Частичка Иоанны будет всегда жить во мне.Утром, когда я проснулась, все показалось мне невероятным.Что же со мной на самом деле случилось?В том, что все прошло хорошо, у меня не было никаких сомнений. Всем, что происходило на сцене, управляла я сама.Однако мне было неподвластно то, что происходило в зале.Кто были те люди, которые сидели там, в темноте?Я не попыталась это выяснить до начала спектакля. Не осмелилась. Моя задача быть там, наверху, на сцене, а не внизу, среди публики.И вдруг я поняла, что мое сознание каким-то образом выделило из публики чье-то знакомое лицо! В самом начале, когда я неожиданно потеряла уверенность и едва не потеряла всякую связь с Иоанной.Чье же это было лицо?Я когда-то видела его – но никак не могу вспомнить, где.Словно оно стерлось из памяти.Конечно, я была настолько поглощена пьесой, что все, не имеющее к ней отношение, исчезло из моего сознания. Помню лишь то, что совсем не ожидала увидеть именно это лицо в театре. Не то, чтобы оно было мне неприятно, просто оно сильно взволновало меня. И вот еще: это лицо мелькнуло еще один раз и после спектакля, там, за кулисами, как раз перед тем, как я убежала домой.Помню также, что ночью кто-то постучался ко мне, но я не открыла. И даже не задумалась, кто бы это мог быть. Но мне пришло в голову, что я забыла запереть входную дверь, и через какое-то время я спустилась вниз, к входной двери, и заперла ее на ключ. Там никого не было. Другого я и не ожидала. Иначе бы я не спустилась.Стало быть, кто-то все же искал меня.Вряд ли кто-то особенный.Хотя, может, и особенный. Сага, ты что-нибудь об этом знаешь?Твоя К.»
30 мая
«Каролина!Ты неисправимый Тайник теней!Я не знаю никого другого, кто умеет так выкручиваться, как ты. Это просто невероятно. Как только у тебя ум за разум не заходит?Но не пытайся выкрутиться сейчас!То, что случилось в театре, известно тебе не хуже меня! Кстати, в темноте зрительного зала перед тобой мелькнуло не одно лицо. А несколько.Дело в том, что тебе во время и сразу после спектакля было не до других людей, и ты решила попросту стереть их из сознания и забыть. Но сейчас ведь тебе уже нет необходимости наводить тень на плетень таким вот нелепым способом.Ты что, кокетничаешь или трусишь?Встряхнись же и постарайся разобраться во всем этом!Обещаю тебе помочь.Твоя Сага!» ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ПРЕМЬЕРА Драма для кинематографа Автор К. Я.
Действующие лица в порядке появления на экране:ЛИДИЯАРИЛЬДНЕИЗВЕСТНЫЙИНГЕБОРГОТЕЦБЕРТАКАРОЛИНАДАВИДВозле большого театра горят фонари. Ранний вечер. Только-только начинает смеркаться. Возле театра то и дело останавливаются пролетки и автомобили.Люди в вечерних туалетах и мехах поднимаются по лестнице, образуя толпу у входа. Из пролетки выходит ЛИДИЯ, красивая дама среднего возраста, вся в черном. Лицо ее скрывает широкополая шляпа. С ней молодой человек. Это АРИЛЬД, ее сын. Лидия, обгоняя остальных, торопливо поднимается по лестнице. В это время сын расплачивается с извозчиком.В толпе мы замечаем еще одного молодого человека серьезной наружности с робким, но внимательным взглядом. Это НЕИЗВЕСТНЫЙ. Он идет позади Лидии, но около входа учтиво обгоняет и открывает ей дверь. Лидия благодарит его легким кивком. Затем оглядывается в поисках сына, который поднимается по лестнице. Арильд ускоряет шаг и проходит мимо молодой светловолосой девушки, ИНГЕБОРГ, которая идет не спеша. Арильд останавливается, поджидает ее и открывает перед ней дверь.Ингеборг улыбается ему. Он улыбается ей в ответ. С минуту они стоят в дверях и смотрят друг на друга, вокруг них толпятся люди. Арильд все еще держит дверь. Люди идут непрерывным потоком. Тут он замечает свою мать, которая ждет его в фойе. Он направляется к ней, и блондинка исчезает в толпе, двигающейся в противоположном направлении.В ФОЙЕ.Дама в черном идет по расчерченному на черные и белые квадраты полу. На мгновение она останавливается и торопливо озирается. В толпе позади нее мелькает фигура серьезного молодого человека, которого мы называем Неизвестный. В глубине зала собралась группа людей. Дама замечает их и быстрым шагом направляется в их сторону. Она ищет глазами сына, замечает его у входных дверей, где он только что купил программку, – Лидия машет ему рукой, чтобы он знал, где она. Арильд замечает ее жест и спешит к ней. Мать тревожно оглядывается. Пытается спрятаться в толпе. Вдруг появляется пожилой мужчина – ОТЕЦ. Он издали следит взглядом за Лидией. Рядом с ним молодая девушка, это БЕРТА. Она также замечает даму с сыном, улыбается им и хочет подойти к ним, но Отец удерживает ее, берет за руку и неодобрительно качает головой.Берта кивает в ответ и подчиняется, однако Отец продолжает держать ее руку в своей и ласково гладит. Берта отвечает ему улыбкой. В следующий миг Берта замечает ровесницу – светловолосую Ингеборг, которая стоит в стороне и листает программку. Она вырывает руку из руки Отца и подбегает к девушке, которая не успела ее заметить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44