– Как же произойдет это чудо?
– Смеешь ли ты сомневаться, что Небо поможет тебе превратить твои проклятия в разящие молнии? – спросил Цезарь.
– Да, потому что ты стоишь передо мною здрав и невредим, – ответил монах. – Видишь, я не лицемерю.
– Да мне этого и не нужно. Женщины из гетто, также томящиеся в этой могиле, помогли мне закупорить несколько бутылок превосходного вина, – сказал Цезарь, спокойно скрестив руки на груди.
– Но разве ты не боишься, что в дело неожиданно вмешается ангел и отравленное питье случайно попадет в твой собственный кубок? – спросил Бруно, поднимая на него мрачный взор.
– Смотрители погребов – мои верные слуги, а у всех превосходных вин, предназначенных для моих друзей, есть особый признак, которого нельзя заметить, – ответил Цезарь, смеясь, но все-таки будучи слегка раздосадован уже одним предположением о таком грубом промахе.
– Но что за святой был бы я, если бы вызвал одно чудо, а за ним не последовало бы другое? – в глубоком раздумье сказал монах. – Цезарь, я понимаю тебя. Но знаешь ли ты достоверно, что тот яд смертелен, что он не имеет вкуса и приготовлен так тонко, что нельзя разобрать его примесь?
– Вот я сейчас произведу пробу, – задумчиво ответил Цезарь. – Мне до смерти надоели старые ведьмы, страшные проделки которых могут со временем обратиться против тех же, кто пользовался ими, и потому обещал им свободу. Да, если сами составительницы напитка выпьют его, ничего не подозревая, то кто же может, открыть в нем примесь ядовитой эссенции без вкуса и без всякого запаха?
– Ну, в таком случае, это будет только правосудием, – с восхищением ответил отец Бруно. – Значит, ты хочешь выпустить колдуний не только из каменной тюрьмы, но и из ветхой, презренной темницы их плоти?
Цезарь самодовольно усмехнулся.
– Разумеется.
– Тогда я избавлюсь от своего вечного «тик-так». Я узнаю знамение свыше! Я согласен исполнить поручение! – воскликнул отец Бруно с некоторым воодушевлением.
Последнее возбудило подозрительность вечно бдительного Борджиа и он сказал:
– Да, но помни: за каждым твоим шагом будет следить некто, умеющий владеть тем, что он держит в руке.
– Ты называл меня колдуном, но, кажется, не веришь сам в мое колдовство? – со страшной улыбкой возразил доминиканец. – Но так и быть! Я продался дьяволу, то есть, тебе!
ГЛАВА XVI
При всей своей хитрости епископ д'Энна по-видимому, дался на обман. Его сбили с толка лукавое предложение Лукреции, уверенность в том, что Лебофор действует под влиянием ревности и ненависти к счастливому сопернику, а также собственное усердие выслужиться перед своим повелителем, изловив Альфонсо д'Эсте. Старик Бэмптон был тем гонцом, которого, с согласия д'Энны, отправили с письмом в Феррару. Ради поддержки затеянного обмана Лукреция усилила по отношению к Реджинальду свою показную нежность и кротость с ним, и конечно, это вызвало в душе влюбленного и мучимого ревностью Лебофора самую жестокую и ужасную борьбу, какой он еще не испытывал во время всех перипетий своей страсти к Лукреции.
Наступила ночь, но герцог Альфонсо не явился. Между тем, он мог бы уже прибыть в Фаэнцу, если бы не получил спасительного предостережения. Благодарность за это принудила Лукрецию отнестись к Лебофору с еще большей нежностью, но это доводило Реджинальда до невыразимой тревоги и отчаяния, так как он знал ее причину. Минутами под влиянием ревности к счастливому сопернику он готов был отказаться от дальнейшей помощи Лукреции и склонялся к тому, чтобы исполнить поручение Цезаря, но тотчас же в его честной душе раздавался голос совести и он неуклонно принимался за поставленную себе трудную и опасную задачу. Он говорил епископу, будто бы его ухаживание увенчалось поразительным успехом, и это даже удивляло самого прелата, который начал уже опасаться, как бы молодые, люди не зашли в своей любовной игре дальше, чем этого желал великий заговорщик. Реджинальд даже заявил, что его окончательная победа вне сомнения, если только Лукрецию удастся уверить, что жених оказывает ей пренебрежение, а с этой целью необходимо захватить Альфонсо тайком и тщательно скрывать от нее поимку герцога, пока она сама найдет повод радоваться такому обороту дел. До тех же пор ее следует держать в уверенности, будто к ее приглашению жених отнесся пренебрежительно, или – еще хуже с недоверием, оскорбительным для ее гордой души. Под предлогом очистить окрестности от бродячих шаек Вителли, по совету Лебофора, были разосланы по всем дорогам, ведущим к Фаэнце, сильные конные отряды с приказанием схватить иоаннита и доставить его при наступлении ночи к одним из городских ворот, которые взялся стеречь сам Реджинальд со своими стрелками.
Такой был план Лебофора. Епископ по-видимому, окончательно попался в ловушку, и Лебофор заметил, что на другой день большое число самых свирепых и решительных солдат Цезаря покинуло город, чтобы рыскать по всем направлениям в местности, примыкавшей к Ферраре. Между тем, радость, с какой Лукреция ждала прибытия Альфонсо, невольно причиняла Реджинальду такие мучительные страдания, что молодая женщина заметила страшную перемену в его обращении, и ее подозрения стали еще мрачнее. В ее душе возникли опасения в его честности, и она терзалась мыслью, что сама придумала план, посредством которого ее жених будет предан врагам. К тому же ее письмо к Альфонсо, написанное таким образом, чтобы его было можно показать епископу, содержало в себе непреодолимую приманку для влюбленного жениха и было доверено приверженцу его соперника. Подозрения молодой женщины еще усилились при исчезновении Реджинальда около того времени, когда мог прибыть Альфонсо. Лукреция узнала, что рыцарь находится на валах для встречи посланных разведчиков, о чем он умолчал перед нею, потому что часть плана, которую предстояло теперь выполнить, была связана с большою личной опасностью для него. Но он признал необходимым держать свиту Лукреции наготове, и потому решил довериться Бембо. Содействие последнего не могло возбудить особенные подозрения, и он мог тайком предупредить свиту герцогини о предстоящем прибытии принца, который, хотя путешествовал инкогнито, но должен был рассчитывать на встречу, подобающую его сану.
Вскоре Лебофор со своими стрелками занял наблюдательный пост на валу, и был очень удивлен неожиданным визитом. Лукреция в сопровождении своей свиты и стражи телохранителей приблизилась к нему, когда он с печальным видом смотрел вдаль, ожидая солнечного заката, потому что Альфонсо мог прибыть в эту пору. Рыцарь пошел ей навстречу и был крайне изумлен переменой, произошедшей с нею в такой короткий срок, а именно, странным выражением гнева и озабоченности, занявших место обычной приветливости и веселого оживления в ее чертах, к которым привык рыцарь.
– Я пришла сторожить вместе с вами, рыцарь, – торопливо сказала она. – Время тянется невыносимо во дворе, являющемся для меня тюрьмою, а свежий вечерний воздух, может быть, освежит меня и разгонит печальные мысли, не дающие мне покоя. Вдобавок, мне еще необходимо поговорить с вами наедине.
При этих словах спутники герцогини Борджиа отошли в сторону. Тогда Лукреция приблизилась к Реджинальду и заговорила в большом волнении:
– Я доверяла вам и буду доверять, наперекор нашептываниям злого недруга, пока не увижу своими глазами вашего вероломства. Ко мне приходил епископ д'Энна и предостерегал меня от слепого доверия вам. Он сообщил, что вы подняли мятеж среди гарнизона и склонили на свою сторону солдат Цезаря, чтобы они оказали поддержку вашему предательству, так как вы замышляете забрать меня в плен. Да, епископ опасается, что вы намерены отрезать мне всякое общение с моими друзьями, и говорит, будто сам слышал, как вы давали своим разведчикам приказ убить какого-то иоаннита, который должен явиться сюда с вестями из Феррары, причем прибытие окровавленного тела иоаннита к городским воротам должно послужить сигналом к открытой измене, имеющий целью лишить меня жизни.
Реджинальд, услышав это, воскликнул:
– Так вот на что надеялись и рассчитывали эти гнусные злодеи!
– Выслушайте меня! – продолжала Лукреция. – Я приказала своей свите в полном составе дожидаться меня внизу, у ворот. Моя безрассудная жалость и доверие дали вам надежду и средства исполнить ваш жестокий замысел. Но, знайте, я хочу дожидаться здесь прибытия Альфонсо. Если он жив и невредим, то я буду благодарна вам за свое существование, в противном же случае я отомщу вам за его смерть собственной рукой. Да, я намерена убить вас за ваше бесчестное предательство. Я отдам вас на расправу моим солдатам, без всякого сожаления, не задумываясь ни на одну минуту.
Пораженный этими словами Реджинальд не мог ответить ей ни слова, а только показал на заходящее солнце и поник головой в тягостном раздумье.
Лукреция сделала бы еще попытку разрешить свои мучительные сомнения, если бы на валу не показался епископ. Он сделал вид, будто не замечает волнения Лукреции и Реджинальда, и с целью усилить подозрения молодой женщины выразил удивление, что ни один из всадников, посланных по направлению к Ферраре, не вернулся назад.
– Быть может, они услышали что-нибудь о рыскающих по окрестностям Вителли и соединились в один отряд, – возразил Лебофор с притворным спокойствием.
Епископ кинул испытующий взор на Лукрецию. Она меж тем, печально смотрела на своих солдат, поспешно собиравшихся у подножия крепостного вала, и думала:
«Так вот в чем заключался злодейский умысел! Альфонсо намеревались убить, его смерть приписать содействию Реджинальда, меня же заставить или покончить с ним, или разделить позор приписанного ему преступления!»
Нетерпение и тревога молодой женщины возрастали с каждой минутой. Солнце уже закатилось, но на горизонте не появлялось еще ни одного копья и ничто не возвещало приближения избавителей Лукреции. Она слушала речи епископа, явно не понимая, что ей говорили, и часто ее взор с беспокойством обращался на Лебофора. Мучения рыцаря становились почти невыносимыми. Сам епископ тоже, видимо, волновался и снова осведомился о разведчиках. Убедившись, что Альфонсо не едет, Реджинальд пришел в бешенство от окружавшего его вероломства и стал думать о насильственной расправе со злоумышленниками. Он мог надеяться овладеть городом с помощью свиты Лукреции, если бы ей внезапно стала грозить опасность, но его удерживало от этого шага только опасение, что мятеж, который неминуемо должен последовать за тем, мог бы оказаться пагубным для нее. При наступлении ночи он стал убедительно просить герцогиню отправиться на покой. Однако, его мрачные мысли и озабоченность, усилили ее сомнения и опасения, и вместо того, чтобы последовать его совету, она вскочила и воскликнула точно в припадке безумия:
– Нет, изменник, прежде чем я удалюсь отсюда, я хочу дождаться здесь окровавленного трупа Альфонсо и увидеть, как падет твоя голова в расплату за твое предательство!
Во время ее речи епископ внезапно воскликнул:
– Чье это знамя вдали! Ведь мы не высылали своих главных сил?
– Это – знамя Альфонсо д'Эсте и его войска, – ответил Реджинальд, посмотрев по направлению, указанному епископом, и обратился к Лукреции: – ну, зовите своего палача. Его удар не так жесток, как ваши слова.
– Где же дон Уго?.. Вот странное дело! – воскликнул епископ д'Энна и внезапно повернулся, как бы намереваясь уйти.
Однако, Реджинальд Лебофор проворно схватил его и воскликнул:
– Ни с места! Иначе, несмотря на твой святительский сан, я покажу тебе, что я – комендант Фаэнцы и требую повиновения от всех, кто находится в ней! Ни с места, или эта секира размозжит твой предательский череп! Наконец-то простая честность одолела тебя.
– Реджинальд... мой герой... мой спаситель! Неужели вы не простите меня? – воскликнула Лукреция, и ее жестокое нравственное напряжение разрешилось потоком слез.
– Отпирайте ворота, стрелки! Спешите навстречу нашим друзьям! Трубите в рог в знак приветствия! – воскликнул Лебофор.
Подступающее войско уже настолько приблизилось к Фаэнце, что услышало звуки военных труб и пришпорило усталых коней. Лебофор сам направился к воротам, чтобы приветствовать всадников, во главе которых ехал иоаннит.
Однако, Реджинальд не спешил присутствовать при свидании влюбленных и только когда вся свита Лукреции вернулась во дворец, а принц сам в сопровождении своих знатнейших офицеров и рыцарей пошел искать его. Лебофор показался приезжим. Но эта холодность была почти побеждена искренним и долгим объятием, которым Альфонсо приветствовал своего бывшего друга. Принц сказал ему, что велел своим собственным солдатам расположиться на ночлег по соседним деревням, чтобы не отяготить обывателей Фаэнцы своим неожиданным посещением. Реджинальду было не особенно приятно провожать царственного жениха к Лукреции, однако, его неудовольствие растаяло от сердечного волнения, когда красавица бросилась им навстречу и, схватив руки Реджинальда, стала просить у него прощения за свои несправедливые подозрения. Она заметила бледность, почти моментально сменившую яркий румянец на его лице, когда Альфонсо смеясь заявил, что в нем заговорила ревность, и сказала:
– О, простите меня, чтобы я могла заснуть сегодня ночью, иначе совесть не даст мне сомкнуть глаза!
Теперь замысел Цезаря был уже не страшен. Военные силы герцога Феррарского не уступали в численности гарнизону Фаэнцы, а на рассвете к ним должен был присоединиться еще более значительный отряд, по прибытии которого принц со своею невестой намеревался выступить из города. Оба они убедительно просили английского рыцаря сопровождать их в Феррару, однако, он отклонил их просьбу. Странное дело: Лукреция вспыхнула и со вздохом отвела взор, избегая взгляда своего жениха.
Тут Реджинальд объявил о своем решении вернуться тайком в Рим, чтобы спасти Орсини, открыв папе заговор Цезаря.
Лукреция не желала огорчать отца разоблачением вероломства и предательства своего брата, однако необходимость предостеречь его заставила ее сделать это. Вместе с тем, Лебофор в Риме мог подвергнуться опасности, и мысль об этом внушила Лукреции настоятельное желание послать туда другого гонца. Однако, ей не удалось поколебать решимость рыцаря, да в конце концов, ее пылкие настойчивые просьбы вызвали неудовольствие Альфонсо.
Реджинальд доказывал, что никто другой не обнаружит такого усердия в данном случае, как он, потому |что им руководит желание загладить свою несправедливость перед Орсини, и никто лучше его не сумеет привести неопровержимые доказательства виновности Цезаря. Но Лукреция не соглашалась с ним, пока Лебофор, заметивший внезапную мрачность принца, не обещал проводить ее для вида по дороге в Феррару, как будто с намерением отправиться туда, а потом вернуться переодетым в Рим, чтобы избежать мести Цезаря.
Пока они совещались, забрезжил рассвет, и Альфонсо стал просить свою невесту дать себе отдых.
– Я должна привыкать повиноваться, – сказала она, – но я хочу поставить одно условие. Я по-прежнему дрожу от страха, и вы должны обещать мне, что будете бодрствовать со своим боевым товарищем.
Реджинальд чувствовал, что теперь ему будет труднее всего заручиться согласием Бэмптона на предстоящее дело. Верный оруженосец, рискуя жизнью, по воле своего господина успешно исполнил поручение, и теперь надеялся, что приключениям Реджинальда в Италии пришел конец с освобождением Лукреции.
Поэтому Бэмптон крайне разочаровался, узнав о намерении Реджинальда возвратиться в Рим и получив приказ отвести его стрелков в Феррару, куда обещал явиться в скором времени сам Лебофор, чтобы вслед затем отплыть в Англию из Венеции.
– Я так и знал, что мне не суждено больше увидать дочь и белокурых внуков, – сказал старик со слезами на глазах. – Если вы допустите мысль, что я способен отпустить вас теперь одного, то лучше назовите меня лукавым и бесчестным негодяем. Нет, нет, я последую за вами в саму пасть смерти.
Реджинальд знал упорство своего старого оруженосца и напрасно старался отговорить его от такого опасного решения. Бэмптон был непоколебим, и рыцарю пришлось уступить верному слуге.
На восходе солнца вооруженная свита, которой предстояло сопровождать герцога Альфонсо с его невестой в Феррару, получила значительное подкрепление. Однако, оно едва и было нужно, потому что Лебофор не позволил никому покидать Фаэнцу, чем отнял у заговорщиков всякую возможность собрать военные силы, которые могли бы оказать сопротивление провожатым Альфонсо.
Прежде чем могла дойти весть до соседних гарнизонов, свадебный поезд в сопровождении Реджинальда со стрелками, покинул город.
По прибытии в Равенну всякая опасность миновала, так как тут начинались уже хорошо охраняемая граница Венецианской республики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Смеешь ли ты сомневаться, что Небо поможет тебе превратить твои проклятия в разящие молнии? – спросил Цезарь.
– Да, потому что ты стоишь передо мною здрав и невредим, – ответил монах. – Видишь, я не лицемерю.
– Да мне этого и не нужно. Женщины из гетто, также томящиеся в этой могиле, помогли мне закупорить несколько бутылок превосходного вина, – сказал Цезарь, спокойно скрестив руки на груди.
– Но разве ты не боишься, что в дело неожиданно вмешается ангел и отравленное питье случайно попадет в твой собственный кубок? – спросил Бруно, поднимая на него мрачный взор.
– Смотрители погребов – мои верные слуги, а у всех превосходных вин, предназначенных для моих друзей, есть особый признак, которого нельзя заметить, – ответил Цезарь, смеясь, но все-таки будучи слегка раздосадован уже одним предположением о таком грубом промахе.
– Но что за святой был бы я, если бы вызвал одно чудо, а за ним не последовало бы другое? – в глубоком раздумье сказал монах. – Цезарь, я понимаю тебя. Но знаешь ли ты достоверно, что тот яд смертелен, что он не имеет вкуса и приготовлен так тонко, что нельзя разобрать его примесь?
– Вот я сейчас произведу пробу, – задумчиво ответил Цезарь. – Мне до смерти надоели старые ведьмы, страшные проделки которых могут со временем обратиться против тех же, кто пользовался ими, и потому обещал им свободу. Да, если сами составительницы напитка выпьют его, ничего не подозревая, то кто же может, открыть в нем примесь ядовитой эссенции без вкуса и без всякого запаха?
– Ну, в таком случае, это будет только правосудием, – с восхищением ответил отец Бруно. – Значит, ты хочешь выпустить колдуний не только из каменной тюрьмы, но и из ветхой, презренной темницы их плоти?
Цезарь самодовольно усмехнулся.
– Разумеется.
– Тогда я избавлюсь от своего вечного «тик-так». Я узнаю знамение свыше! Я согласен исполнить поручение! – воскликнул отец Бруно с некоторым воодушевлением.
Последнее возбудило подозрительность вечно бдительного Борджиа и он сказал:
– Да, но помни: за каждым твоим шагом будет следить некто, умеющий владеть тем, что он держит в руке.
– Ты называл меня колдуном, но, кажется, не веришь сам в мое колдовство? – со страшной улыбкой возразил доминиканец. – Но так и быть! Я продался дьяволу, то есть, тебе!
ГЛАВА XVI
При всей своей хитрости епископ д'Энна по-видимому, дался на обман. Его сбили с толка лукавое предложение Лукреции, уверенность в том, что Лебофор действует под влиянием ревности и ненависти к счастливому сопернику, а также собственное усердие выслужиться перед своим повелителем, изловив Альфонсо д'Эсте. Старик Бэмптон был тем гонцом, которого, с согласия д'Энны, отправили с письмом в Феррару. Ради поддержки затеянного обмана Лукреция усилила по отношению к Реджинальду свою показную нежность и кротость с ним, и конечно, это вызвало в душе влюбленного и мучимого ревностью Лебофора самую жестокую и ужасную борьбу, какой он еще не испытывал во время всех перипетий своей страсти к Лукреции.
Наступила ночь, но герцог Альфонсо не явился. Между тем, он мог бы уже прибыть в Фаэнцу, если бы не получил спасительного предостережения. Благодарность за это принудила Лукрецию отнестись к Лебофору с еще большей нежностью, но это доводило Реджинальда до невыразимой тревоги и отчаяния, так как он знал ее причину. Минутами под влиянием ревности к счастливому сопернику он готов был отказаться от дальнейшей помощи Лукреции и склонялся к тому, чтобы исполнить поручение Цезаря, но тотчас же в его честной душе раздавался голос совести и он неуклонно принимался за поставленную себе трудную и опасную задачу. Он говорил епископу, будто бы его ухаживание увенчалось поразительным успехом, и это даже удивляло самого прелата, который начал уже опасаться, как бы молодые, люди не зашли в своей любовной игре дальше, чем этого желал великий заговорщик. Реджинальд даже заявил, что его окончательная победа вне сомнения, если только Лукрецию удастся уверить, что жених оказывает ей пренебрежение, а с этой целью необходимо захватить Альфонсо тайком и тщательно скрывать от нее поимку герцога, пока она сама найдет повод радоваться такому обороту дел. До тех же пор ее следует держать в уверенности, будто к ее приглашению жених отнесся пренебрежительно, или – еще хуже с недоверием, оскорбительным для ее гордой души. Под предлогом очистить окрестности от бродячих шаек Вителли, по совету Лебофора, были разосланы по всем дорогам, ведущим к Фаэнце, сильные конные отряды с приказанием схватить иоаннита и доставить его при наступлении ночи к одним из городских ворот, которые взялся стеречь сам Реджинальд со своими стрелками.
Такой был план Лебофора. Епископ по-видимому, окончательно попался в ловушку, и Лебофор заметил, что на другой день большое число самых свирепых и решительных солдат Цезаря покинуло город, чтобы рыскать по всем направлениям в местности, примыкавшей к Ферраре. Между тем, радость, с какой Лукреция ждала прибытия Альфонсо, невольно причиняла Реджинальду такие мучительные страдания, что молодая женщина заметила страшную перемену в его обращении, и ее подозрения стали еще мрачнее. В ее душе возникли опасения в его честности, и она терзалась мыслью, что сама придумала план, посредством которого ее жених будет предан врагам. К тому же ее письмо к Альфонсо, написанное таким образом, чтобы его было можно показать епископу, содержало в себе непреодолимую приманку для влюбленного жениха и было доверено приверженцу его соперника. Подозрения молодой женщины еще усилились при исчезновении Реджинальда около того времени, когда мог прибыть Альфонсо. Лукреция узнала, что рыцарь находится на валах для встречи посланных разведчиков, о чем он умолчал перед нею, потому что часть плана, которую предстояло теперь выполнить, была связана с большою личной опасностью для него. Но он признал необходимым держать свиту Лукреции наготове, и потому решил довериться Бембо. Содействие последнего не могло возбудить особенные подозрения, и он мог тайком предупредить свиту герцогини о предстоящем прибытии принца, который, хотя путешествовал инкогнито, но должен был рассчитывать на встречу, подобающую его сану.
Вскоре Лебофор со своими стрелками занял наблюдательный пост на валу, и был очень удивлен неожиданным визитом. Лукреция в сопровождении своей свиты и стражи телохранителей приблизилась к нему, когда он с печальным видом смотрел вдаль, ожидая солнечного заката, потому что Альфонсо мог прибыть в эту пору. Рыцарь пошел ей навстречу и был крайне изумлен переменой, произошедшей с нею в такой короткий срок, а именно, странным выражением гнева и озабоченности, занявших место обычной приветливости и веселого оживления в ее чертах, к которым привык рыцарь.
– Я пришла сторожить вместе с вами, рыцарь, – торопливо сказала она. – Время тянется невыносимо во дворе, являющемся для меня тюрьмою, а свежий вечерний воздух, может быть, освежит меня и разгонит печальные мысли, не дающие мне покоя. Вдобавок, мне еще необходимо поговорить с вами наедине.
При этих словах спутники герцогини Борджиа отошли в сторону. Тогда Лукреция приблизилась к Реджинальду и заговорила в большом волнении:
– Я доверяла вам и буду доверять, наперекор нашептываниям злого недруга, пока не увижу своими глазами вашего вероломства. Ко мне приходил епископ д'Энна и предостерегал меня от слепого доверия вам. Он сообщил, что вы подняли мятеж среди гарнизона и склонили на свою сторону солдат Цезаря, чтобы они оказали поддержку вашему предательству, так как вы замышляете забрать меня в плен. Да, епископ опасается, что вы намерены отрезать мне всякое общение с моими друзьями, и говорит, будто сам слышал, как вы давали своим разведчикам приказ убить какого-то иоаннита, который должен явиться сюда с вестями из Феррары, причем прибытие окровавленного тела иоаннита к городским воротам должно послужить сигналом к открытой измене, имеющий целью лишить меня жизни.
Реджинальд, услышав это, воскликнул:
– Так вот на что надеялись и рассчитывали эти гнусные злодеи!
– Выслушайте меня! – продолжала Лукреция. – Я приказала своей свите в полном составе дожидаться меня внизу, у ворот. Моя безрассудная жалость и доверие дали вам надежду и средства исполнить ваш жестокий замысел. Но, знайте, я хочу дожидаться здесь прибытия Альфонсо. Если он жив и невредим, то я буду благодарна вам за свое существование, в противном же случае я отомщу вам за его смерть собственной рукой. Да, я намерена убить вас за ваше бесчестное предательство. Я отдам вас на расправу моим солдатам, без всякого сожаления, не задумываясь ни на одну минуту.
Пораженный этими словами Реджинальд не мог ответить ей ни слова, а только показал на заходящее солнце и поник головой в тягостном раздумье.
Лукреция сделала бы еще попытку разрешить свои мучительные сомнения, если бы на валу не показался епископ. Он сделал вид, будто не замечает волнения Лукреции и Реджинальда, и с целью усилить подозрения молодой женщины выразил удивление, что ни один из всадников, посланных по направлению к Ферраре, не вернулся назад.
– Быть может, они услышали что-нибудь о рыскающих по окрестностям Вителли и соединились в один отряд, – возразил Лебофор с притворным спокойствием.
Епископ кинул испытующий взор на Лукрецию. Она меж тем, печально смотрела на своих солдат, поспешно собиравшихся у подножия крепостного вала, и думала:
«Так вот в чем заключался злодейский умысел! Альфонсо намеревались убить, его смерть приписать содействию Реджинальда, меня же заставить или покончить с ним, или разделить позор приписанного ему преступления!»
Нетерпение и тревога молодой женщины возрастали с каждой минутой. Солнце уже закатилось, но на горизонте не появлялось еще ни одного копья и ничто не возвещало приближения избавителей Лукреции. Она слушала речи епископа, явно не понимая, что ей говорили, и часто ее взор с беспокойством обращался на Лебофора. Мучения рыцаря становились почти невыносимыми. Сам епископ тоже, видимо, волновался и снова осведомился о разведчиках. Убедившись, что Альфонсо не едет, Реджинальд пришел в бешенство от окружавшего его вероломства и стал думать о насильственной расправе со злоумышленниками. Он мог надеяться овладеть городом с помощью свиты Лукреции, если бы ей внезапно стала грозить опасность, но его удерживало от этого шага только опасение, что мятеж, который неминуемо должен последовать за тем, мог бы оказаться пагубным для нее. При наступлении ночи он стал убедительно просить герцогиню отправиться на покой. Однако, его мрачные мысли и озабоченность, усилили ее сомнения и опасения, и вместо того, чтобы последовать его совету, она вскочила и воскликнула точно в припадке безумия:
– Нет, изменник, прежде чем я удалюсь отсюда, я хочу дождаться здесь окровавленного трупа Альфонсо и увидеть, как падет твоя голова в расплату за твое предательство!
Во время ее речи епископ внезапно воскликнул:
– Чье это знамя вдали! Ведь мы не высылали своих главных сил?
– Это – знамя Альфонсо д'Эсте и его войска, – ответил Реджинальд, посмотрев по направлению, указанному епископом, и обратился к Лукреции: – ну, зовите своего палача. Его удар не так жесток, как ваши слова.
– Где же дон Уго?.. Вот странное дело! – воскликнул епископ д'Энна и внезапно повернулся, как бы намереваясь уйти.
Однако, Реджинальд Лебофор проворно схватил его и воскликнул:
– Ни с места! Иначе, несмотря на твой святительский сан, я покажу тебе, что я – комендант Фаэнцы и требую повиновения от всех, кто находится в ней! Ни с места, или эта секира размозжит твой предательский череп! Наконец-то простая честность одолела тебя.
– Реджинальд... мой герой... мой спаситель! Неужели вы не простите меня? – воскликнула Лукреция, и ее жестокое нравственное напряжение разрешилось потоком слез.
– Отпирайте ворота, стрелки! Спешите навстречу нашим друзьям! Трубите в рог в знак приветствия! – воскликнул Лебофор.
Подступающее войско уже настолько приблизилось к Фаэнце, что услышало звуки военных труб и пришпорило усталых коней. Лебофор сам направился к воротам, чтобы приветствовать всадников, во главе которых ехал иоаннит.
Однако, Реджинальд не спешил присутствовать при свидании влюбленных и только когда вся свита Лукреции вернулась во дворец, а принц сам в сопровождении своих знатнейших офицеров и рыцарей пошел искать его. Лебофор показался приезжим. Но эта холодность была почти побеждена искренним и долгим объятием, которым Альфонсо приветствовал своего бывшего друга. Принц сказал ему, что велел своим собственным солдатам расположиться на ночлег по соседним деревням, чтобы не отяготить обывателей Фаэнцы своим неожиданным посещением. Реджинальду было не особенно приятно провожать царственного жениха к Лукреции, однако, его неудовольствие растаяло от сердечного волнения, когда красавица бросилась им навстречу и, схватив руки Реджинальда, стала просить у него прощения за свои несправедливые подозрения. Она заметила бледность, почти моментально сменившую яркий румянец на его лице, когда Альфонсо смеясь заявил, что в нем заговорила ревность, и сказала:
– О, простите меня, чтобы я могла заснуть сегодня ночью, иначе совесть не даст мне сомкнуть глаза!
Теперь замысел Цезаря был уже не страшен. Военные силы герцога Феррарского не уступали в численности гарнизону Фаэнцы, а на рассвете к ним должен был присоединиться еще более значительный отряд, по прибытии которого принц со своею невестой намеревался выступить из города. Оба они убедительно просили английского рыцаря сопровождать их в Феррару, однако, он отклонил их просьбу. Странное дело: Лукреция вспыхнула и со вздохом отвела взор, избегая взгляда своего жениха.
Тут Реджинальд объявил о своем решении вернуться тайком в Рим, чтобы спасти Орсини, открыв папе заговор Цезаря.
Лукреция не желала огорчать отца разоблачением вероломства и предательства своего брата, однако необходимость предостеречь его заставила ее сделать это. Вместе с тем, Лебофор в Риме мог подвергнуться опасности, и мысль об этом внушила Лукреции настоятельное желание послать туда другого гонца. Однако, ей не удалось поколебать решимость рыцаря, да в конце концов, ее пылкие настойчивые просьбы вызвали неудовольствие Альфонсо.
Реджинальд доказывал, что никто другой не обнаружит такого усердия в данном случае, как он, потому |что им руководит желание загладить свою несправедливость перед Орсини, и никто лучше его не сумеет привести неопровержимые доказательства виновности Цезаря. Но Лукреция не соглашалась с ним, пока Лебофор, заметивший внезапную мрачность принца, не обещал проводить ее для вида по дороге в Феррару, как будто с намерением отправиться туда, а потом вернуться переодетым в Рим, чтобы избежать мести Цезаря.
Пока они совещались, забрезжил рассвет, и Альфонсо стал просить свою невесту дать себе отдых.
– Я должна привыкать повиноваться, – сказала она, – но я хочу поставить одно условие. Я по-прежнему дрожу от страха, и вы должны обещать мне, что будете бодрствовать со своим боевым товарищем.
Реджинальд чувствовал, что теперь ему будет труднее всего заручиться согласием Бэмптона на предстоящее дело. Верный оруженосец, рискуя жизнью, по воле своего господина успешно исполнил поручение, и теперь надеялся, что приключениям Реджинальда в Италии пришел конец с освобождением Лукреции.
Поэтому Бэмптон крайне разочаровался, узнав о намерении Реджинальда возвратиться в Рим и получив приказ отвести его стрелков в Феррару, куда обещал явиться в скором времени сам Лебофор, чтобы вслед затем отплыть в Англию из Венеции.
– Я так и знал, что мне не суждено больше увидать дочь и белокурых внуков, – сказал старик со слезами на глазах. – Если вы допустите мысль, что я способен отпустить вас теперь одного, то лучше назовите меня лукавым и бесчестным негодяем. Нет, нет, я последую за вами в саму пасть смерти.
Реджинальд знал упорство своего старого оруженосца и напрасно старался отговорить его от такого опасного решения. Бэмптон был непоколебим, и рыцарю пришлось уступить верному слуге.
На восходе солнца вооруженная свита, которой предстояло сопровождать герцога Альфонсо с его невестой в Феррару, получила значительное подкрепление. Однако, оно едва и было нужно, потому что Лебофор не позволил никому покидать Фаэнцу, чем отнял у заговорщиков всякую возможность собрать военные силы, которые могли бы оказать сопротивление провожатым Альфонсо.
Прежде чем могла дойти весть до соседних гарнизонов, свадебный поезд в сопровождении Реджинальда со стрелками, покинул город.
По прибытии в Равенну всякая опасность миновала, так как тут начинались уже хорошо охраняемая граница Венецианской республики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65