Ночь была холодной, ветер свирепо завывал в ущельях. Лошадь шла, опустив голову, а женщина плотнее закуталась в шаль. Звезды сияли в темном небе, и луна бросала свет на склоны Каэр Друаг. Мирия оцепенела. Ее разум наполнили мысли о прошлом, явившиеся из бездн памяти. Ночь, когда Конн появился на свет, и Вараконн вернулся с горы, а глаза его сверкали от страха перед неизбежностью смерти. Тогда он взял ее за руку и плакал от горя расставания со всем, что любил.
– Не уходи, – молила она. – Останься и расти нашего сына. Руатайн поймет.
– Поймет, но что я буду за человек, если брошу моего побратима?
– Он будет не один, рядом с ним встанут сотни воинов. Вараконн пошел… и погиб.
Она очень старалась не винить Руатайна в смерти мужа, однако горькое семя, однажды посеянное, дало обильные всходы в ее пустом отныне сердце.
А потом, через три месяца после того, как Мирия швырнула злые слова в лицо Руатайну, Ворна подошла к ней, когда она собирала грибы на Тисовой Поляне.
– Ты ошиблась насчет своего мужа, – сказала колдунья. – И, думаю, сама знаешь это.
– Уходи, оставь меня в покое, – сказала ей Мирия. – Ты не понимаешь.
– Я понимаю, что ты лелеешь в своем сердце ложь. Она сидит там, как черная крыса, отравляя все добрые дела.
– Он обещал, что охранит жизнь моего Вараконна! – закричала женщина, и глаза ее наполнились слезами.
– Да, людям вообще свойственно обещать невыполнимое. Давай пройдемся.
Ворна взяла Мирию за руку. Вокруг них заклубился туман, поднимаясь от сырой земли. Он был холодный и влажный, и скоро женщина с трудом могла разглядеть лицо Ворны. Крепко держа спутницу за руку, колдунья продолжала идти.
– Где мы? – спросила Мирия.
– Нигде, – был ответ.
Вдали послышались пение труб и звон мечей. Звук казался странно приглушенным.
– Здесь идет бой? – прошептала она.
– Шел бой, – проговорила Ворна. – Идем.
.. Туман медленно рассеялся, и две женщины оказались на призрачном поле битвы. Вокруг них сражались люди, бледные и полупрозрачные, и их крики казались тонкими и чуть слышными. Женщины продолжали свой путь. Воины не видели их. Мирия оглядывалась, пораженная бессмысленной яростью битвы. На многих воинах были рогатые шлемы и кольчуги; похоже, это Морские Волки. Ворна потянула ее за руку, и она, спотыкаясь, последовала за ней. Теперь атаковали риганте. Сердце Мирии забилось.
Вот и он – ее любовь. Вараконн размахивал бронзовым мечом рядом с Руатайном. Он казался таким хрупким по сравнению с белокурым гигантом. На него кинулся человек с копьем. Руатайн заметил это и прыгнул на врага, сбивая того с ног. Еще дважды, когда Вараконну грозила опасность, верный друг защищал его. А потом все закончилось, по крайней мере ей так показалось. Морские разбойники отступили. Мирия видела, как Вараконн поднял меч и закричал в восторге:
– Я жив!
Неожиданно несколько Волков прорвались сквозь преследующий их отряд и бросились к нему. Руатайн прыгнул им навстречу. Вараконн выронил меч и попытался бежать. Его друг сразил двух врагов, но остальные настигли ее возлюбленного. Один из них вонзил меч в спину бегущего. Руатайн громко закричал:
– Нет!
Пираты продолжали размахивать мечами, пока с ними не было покончено. Руатайн опустился на колени рядом с другом, поднял его тело и прижал к себе. Мирия увидела, как Вараконн держит товарища за руку и как шевелятся его губы…
Она попыталась подойти ближе, но Ворна удержала ее.
– Пора идти, – проговорила колдунья.
Вокруг них снова взметнулся туман. Несколько мгновений Мирия стояла, тщетно пытаясь разглядеть напоследок своего возлюбленного, умирающего в объятиях друга. Потом он исчез. Она с трудом побрела за Борной, и, когда туман рассеялся, они снова стояли на Тисовой Поляне.
– Зачем ты показала мне это? – спросила Мирия дрожащим голосом.
– А ты как думаешь? – ответила колдунья и пошла прочь.
– Не знаю. Лучше скажи, что мне делать? – крикнула ей вслед женщина.
Колдунья не ответила.
Видение преследовало Мирию много дней. И ужасная правда, скрытая в словах Ру, терзала ее, как когти дикой кошки. «Женщина, которая вышла замуж за человека, которого она считает убийцей своего первого мужа, ничуть не лучше грязной шлюхи…»
Никогда.
Мимо пролетела летучая мышь, и лошадь заржала. Мирия вернулась к настоящему. Она видела, как умер ее муж. А теперь близок к смерти ее первый сын.
Они ехали вниз по склону. Внизу мерцали огоньки Трех Ручьев – светильники, вывешенные на порогах, свечи в домах, отражение луны в воде. Ветер набросился на женщину, сорвал шаль с плеч. Она не заметила. Руатайн оглянулся и увидел, как улетает платок. Он осадил коня и, поймав шаль, вернулся к Мирии. Она смотрела вперед. Ру нежно набросил платок ей на плечи. Она не обратила внимание на заботу мужа, и ветер сорвал платок. Руатайн вновь подхватил его, а потом повел лошадь жены вниз по склону, через мост и до самого загона рядом с домом. Мирия и не думала спешиваться. Она сидела на коне, погрузившись в воспоминания.
Руатайн снял ее с лошади и понес в дом.
Браэфар сидел за столом. Девятилетний Бендегит Бран жарил тосты, опустившись на колени возле очага. Отец прошел мимо них к спальне. Браэфар побежал следом.
– С мамой что-то случилось?
– Нет, – ответил Руатайн. – Откинь одеяло, и мы положим ее в постель.
Браэфар повиновался. Бран принес тосты, намазанные маслом.
– Для мамы, – сказал он.
– Она поест чуть попозже, мой мальчик. А сейчас оставь нас. Ребята вернулись к камину. Руатайн положил Мирию на кровать, заботливо укрыл. Потом сел рядом и погладил ее темные волосы.
– Спи. Отдыхай.
Она заглянула в его лицо. Слезы заструились по щекам, и Мирия отвернулась.
– Он сильный мальчик, – сказал Руатайн, неверно понимая причину печали. – Отдыхай. Завтра мы снова навестим его.
Она полежала в молчании, а потом прошептала:
– Мне так жаль, Ру. Прости меня за все. Ты сможешь? Ответа не было. Она села и огляделась.
Руатайн ушел.
Три дня Коннавару становилось все хуже, и на утро четвертого Ворна начала всерьез беспокоиться. Она сидела рядом с пещерой, когда появилась Мирия и привезла еду. Ворна улыбнулась ей, чтобы погасить страх в глазах.
– Твой сын все еще жив. Та вздохнула с облегчением.
Натянув поводья, Мирия спешилась, привязала поводья к кусту и отнесла небольшой мешочек еды колдунье.
– Он пришел в себя?
– Нет. Я пока не смогла отыскать его душу.
– Но ведь он поправляется?
Отчаяние в голосе матери еще раз напомнило Ворне об усталости. Взяв мешочек, она достала свежий хлеб и запечатанный воском горшочек меда. Мирия молча сидела рядом с ней и терпеливо ждала. Колдунья распечатала горшочек и принялась есть, отрывая маленькие кусочки хлеба и макая их в мед. Закончив, она ответила на вопрос:
– Со временем легкое заживет. Спина жестоко изранена, и раны начинают гнить. И все же больше всего меня волнует не это. Если лихорадка усилится – а я думаю, что так и произойдет, – то он погибнет от обезвоживания.
– Тогда разбуди его, чтобы напоить.
– Думаешь, я не пыталась? Говорю же, душа его бродит где-то далеко.
– Попробуй Погрузиться, – продолжала Мирия. – Ты сделала это для Пелейн, когда она потеряла сознание во время родов. Ты проникла в ее тело. И со многими женщинами ты поступала так же. Почему бы не попробовать это с Коннаваром?
– Ты не представляешь, о чем просишь, – сказала ей Ворна. – Он на краю смерти. Если мой дух войдет в его тело, и он умрет, я тоже погибну. Кроме того, есть боль. Погружение означает, что я стану Коннаваром. Боль его так велика, что душа улетела в страхе перед ней. Мне придется выдержать и это. И последнее – самое главное: он мужчина. Моя сила рождена Великой Матерью. Она не предназначена для мужчин. У них есть свои друиды и их магия.
– Если ты боишься, научи меня!
Колдунью охватил гнев, но она сдержала его. Не стоит тратить силы.
– Ты не можешь научиться этому, потому что тебя касался мужчина. А меня нет. Это цена, которую я заплатила за свою силу. Ворне не узнать нежных объятий, не смотреть на детей, играющих на солнце. Да, используя Погружение, я испытывала боль многих рожениц, но не свою. – Гнев овладевал ею, несмотря на все попытки сдерживаться. – Ворна живет одна и умрет одна, нелюбимая и неоплаканная. Боюсь ли я? Да, боюсь. Мне тридцать семь. Я отдала мою юность и мечты, чтобы помочь народу. И теперь ты говоришь – откажись, Ворна, потеряй свою силу, чтобы мой сын мог напиться воды перед смертью.
– Значит, он обречен? – Голос Мирии дрогнул.
– Не знаю, честное слово, не знаю, однако борьба за его жизнь меня убивает.
Мирия вздохнула и взяла тонкую руку колдуньи в свои. Простое прикосновение заставило Ворну, непривычную к теплым чувствам, задрожать. Мирия немедленно отпустила ее.
– Прости. Не хочу быть неблагодарной. И все же могу я как-нибудь ему помочь? Я бы отдала жизнь за него.
– Знаю, – устало ответила Ворна. – Ты мать и любишь всем сердцем. Хотелось бы мне сказать, что ты можешь что-нибудь сделать для него. Это облегчило бы твою боль. Но это не так, разве что молись за него, Мирия. Иди домой. Мне надо вернуться к нему.
Когда Ворна с трудом встала на ноги, Мирия обняла ее и поцеловала в щеку. Колдунья почувствовала, как теплые слезы матери Коннавара коснулись ее кожи.
– Что бы ни случилось, я всегда буду тебе благодарна, – прошептала та.
Ворна погладила ее по спине, потом высвободилась и скрылась в пещере.
Отдохнув несколько часов, она вернулась к своему пациенту. Лихорадка усиливалась, пульс оставался беспорядочным. Изуродованная плоть приобрела малиновый оттенок, и из швов сочился гной.
Ворна потянулась к полке, достала большой горшок и поставила его на каменную плиту. Потом натерла полотняный шарф сушеной лавандой и обернула им лицо, закрыв рот и нос. Сделав несколько глубоких вздохов, она вернулась к кувшину и открыла деревянную крышку. Пещеру наполнила вонь. Даже лавандовая маска не спасала от омерзительного запаха, и к горлу подкатила тошнота. Сунув руку в горшок, Ворна вынула то, что некогда было куском бекона, а теперь стало сине-зеленой массой, в которой копошились черви. Плесень она аккуратно размазала по спине Коннавара.
Выйдя из пещеры, колдунья сполоснула руки в ручье и сняла льняной шарф. Когда она вернулась к постели юноши, солнце уже клонилось к закату. Вонь исчезла, а черви ели его воспаленную плоть.
Сев рядом, она положила руку на золотисто-рыжие волосы. Ему не пережить ночь.
– Где ты, Коннавар? Где бродит твой дух?
Юноша не шевельнулся, только черви ползали по его спине.
Ворна вспомнила лицо Мирии, снова увидела грустные зеленые глаза, гордость и готовность умерить за сына. «Будь у меня сын, решилась ли бы я умереть за него?» – подумала Ворна.
– Тебе об этом не узнать, – сказала она вслух.
Не убирая правой руки с волос юноши, колдунья сделала левой жест в сторону дальней стены. Та дрогнула и как будто исчезла. Засияло синее небо над зелеными холмами, по которым бежали три юноши; один из них нес на спине калеку, Риамфаду. Из леса показался медведь… Ворна снова сделала жест рукой. Теперь она хорошо видела лицо Коннавара. Тот взмок под своей ношей. Он обернулся, остановился и посадил Риамфаду на траву. Колдунья наклонилась вперед, пристально глядя на юношу, и почувствовала, как к нему подступил страх. Коннавар прыгнул на медведя и вонзил нож зверю в грудь.
Щелчок пальцев – и дальняя стена снова обрела очертания. Ворна вздохнула.
– Ты знал, что умрешь, Коннавар, но не побежал. Думаю, что, будь ты моим сыном, я отдала бы за тебя жизнь. – Она снова провела рукой по его волосам, и по ее худой щеке скатилась слеза. Колдунья стерла ее рукавом.
– Как сентиментально, – донесся голос от входа в пещеру. Ворна обернулась. Там стояла старуха, и на ее плече сидел ворон.
– Что тебе нужно?
– Я пришла, чтобы отвести его душу к Темной Реке.
– Он еще не умер.
– Скоро, Ворна, скоро.
– Это ты послала медведя убить его.
Старуха пожала плечами и развела руками. Ворон на ее плече захлопал крыльями.
– Он хотел славы. Теперь он получил ее. История о его подвиге достигла ушей норвинов, паннонов и других племен. Даже за море дошли слухи. Он Мальчик, Который Сражался С Медведем. Разве это не то, чего он желал? Прославиться?
Морригу вошла в пещеру и остановилась у очага. Потом обвела взглядом голые серые стены.
– Я даю людям то, что они просят. Тебе это известно. Твоя мать была шлюхой, и ты хотела почета и силы. Разве я не даровала тебе их? Ты проживешь в десять раз дольше, чем любой человек в племени, и все тебя уважают.
– Они меня боятся.
– Уважение, страх – все едино.
– Я ненавижу тебя, – прошипела Ворна. Старуха рассмеялась сухим, дребезжащим смехом.
– Все ненавидят Морригу. Очаровательно!.. И все же ты права, он пока не мертв. Я вернусь с рассветом. – Угольно-черные глаза уставились на колдунью. – Конечно, есть шанс спасти юного больного. Погружение может спасти его. С другой стороны, ты можешь не пережить зиму без своей силы. И умрешь здесь, в этом холодном, одиноком месте. Нелюбимая и неоплаканная, так ты сказала? – Морригу улыбнулась. – Думай.
Старуха вышла из пещеры. Становилось холодно, и Ворна разожгла огонь. Когда он разгорелся, сделала бульон из мяса и овощей, принесенных Мирней. В него добавила травы и специи и мешала до полной готовности. Налив немного бульона в деревянную миску, она отнесла его к ложу умирающего и дождалась, пока еда остынет. Потом наполнила водой большую кружку и поставила ее рядом с бульоном.
Затем села на стул у изголовья кровати и положила руки на подушку Коннавара. Колдунья сидела так в течение часа, отгоняя лишние мысли и сосредотачиваясь.
Потом она совершила Погружение…
…и закричала от боли. Ворна чуть не лишилась сознания. Она постаралась преодолеть безумные мучения, которые, казалось, разрывали тело на части. Юноша был совсем слаб, и ей пришлось напрячь все силы, чтобы повернуть его на бок. Она с невероятным трудом приподнялась на правом локте. Из глаз хлынули слезы, и Ворна поняла, что погибнет в этой растерзанной, кровоточащей оболочке, которая некогда была Коннаваром. Не отчаивайся, приказала она себе. Заставь боль отступить и сядь!.. Левая рука была сломана и бесполезна. Закричав от боли, колдунья заставила тело сесть, а потом дрожащей рукой потянулась за бульоном, поднесла его к губам. Открыв рот, с трудом проглотила пищу. К горлу подкатила тошнота, но Ворна сдержала ее. Потом припала к воде, чувствуя, как высохшая от лихорадки плоть жадно впитывает холодную жидкость. Отпустив кружку, колдунья позволила Коннавару лечь и вернулась в собственное измученное тело.
Память о боли была столь сильна, что она потеряла сознание, скатившись со стула на холодный каменный пол пещеры.
Проснулась Ворна только ночью. Огонь почти угас. Со страхом в сердце она указала на очаг и прошептала слово силы, однако, едва раскрыв рот, женщина поняла, что лишилась своего могущества. Она перестала быть ведьмой.
Поднявшись с пола, Ворна нащупала пульс Коннавара. Он был куда сильнее, и юноша дышал глубже. Она зажгла три светильника и осмотрела спину больного. Плесень и черви очистили раны. Ведунья осторожно начала снимать червей, бросая их одного за другим в огонь. Когда спина стала чистой, Ворна намочила ткань в холодном травяном отваре и положила ее на истерзанную плоть. Завернувшись в теплый плащ, женщина вышла на улицу. Над Каэр Друагом сияли звезды. Дул холодный ветер.
И в голосе ветра, качающего голые ветви над головой, ей слышался злой, издевательский смех Морригу.
Коннавар цеплялся за скалу. Над ним надменно высилась манящая вершина, а далеко внизу по черным камням текла огненная река. Вокруг носились хищные птицы, клюя его спину. Одна из них села ему на плечо, и изогнутый клюв ударил в лицо. Он отогнал птицу и заставил себя полезть вверх. Ариан ждет. Ему нельзя умирать…
Он полз по пустыне. Из песка появились гигантские муравьи и принялись терзать его плоть огромными жвалами. Впереди ждал оазис. Каждая клеточка приказывала ему погрузиться в благословенную бездну сна. Но он не послушался. Потому что перед ним стояло лицо богини. Его богини. Его любви. Не обращая внимания на горящую от жара плоть, Коннавар пополз вперед…
Он лежал, обнаженный, посреди терновника, острые ветви росли вокруг него и сквозь него, впиваясь в спину, царапая лицо. Боль была ужасна, и он не мог шелохнуться. Он лежал там, понимая, наконец, что умирает.
Внимание юноши привлекло движение справа. Через колючий кустарник пробирался грациозный олененок. Дойдя до него, изящное создание заглянуло умирающему в глаза. Оно не издало ни звука, и все же Коннавар знал: олененок просит дотянуться до него, обнять за стройную шею. Он попытался, но его пронзила острая боль. Олененок ждал. Юноша еще дважды попробовал подняться. С каждым разом боль становилась все сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Не уходи, – молила она. – Останься и расти нашего сына. Руатайн поймет.
– Поймет, но что я буду за человек, если брошу моего побратима?
– Он будет не один, рядом с ним встанут сотни воинов. Вараконн пошел… и погиб.
Она очень старалась не винить Руатайна в смерти мужа, однако горькое семя, однажды посеянное, дало обильные всходы в ее пустом отныне сердце.
А потом, через три месяца после того, как Мирия швырнула злые слова в лицо Руатайну, Ворна подошла к ней, когда она собирала грибы на Тисовой Поляне.
– Ты ошиблась насчет своего мужа, – сказала колдунья. – И, думаю, сама знаешь это.
– Уходи, оставь меня в покое, – сказала ей Мирия. – Ты не понимаешь.
– Я понимаю, что ты лелеешь в своем сердце ложь. Она сидит там, как черная крыса, отравляя все добрые дела.
– Он обещал, что охранит жизнь моего Вараконна! – закричала женщина, и глаза ее наполнились слезами.
– Да, людям вообще свойственно обещать невыполнимое. Давай пройдемся.
Ворна взяла Мирию за руку. Вокруг них заклубился туман, поднимаясь от сырой земли. Он был холодный и влажный, и скоро женщина с трудом могла разглядеть лицо Ворны. Крепко держа спутницу за руку, колдунья продолжала идти.
– Где мы? – спросила Мирия.
– Нигде, – был ответ.
Вдали послышались пение труб и звон мечей. Звук казался странно приглушенным.
– Здесь идет бой? – прошептала она.
– Шел бой, – проговорила Ворна. – Идем.
.. Туман медленно рассеялся, и две женщины оказались на призрачном поле битвы. Вокруг них сражались люди, бледные и полупрозрачные, и их крики казались тонкими и чуть слышными. Женщины продолжали свой путь. Воины не видели их. Мирия оглядывалась, пораженная бессмысленной яростью битвы. На многих воинах были рогатые шлемы и кольчуги; похоже, это Морские Волки. Ворна потянула ее за руку, и она, спотыкаясь, последовала за ней. Теперь атаковали риганте. Сердце Мирии забилось.
Вот и он – ее любовь. Вараконн размахивал бронзовым мечом рядом с Руатайном. Он казался таким хрупким по сравнению с белокурым гигантом. На него кинулся человек с копьем. Руатайн заметил это и прыгнул на врага, сбивая того с ног. Еще дважды, когда Вараконну грозила опасность, верный друг защищал его. А потом все закончилось, по крайней мере ей так показалось. Морские разбойники отступили. Мирия видела, как Вараконн поднял меч и закричал в восторге:
– Я жив!
Неожиданно несколько Волков прорвались сквозь преследующий их отряд и бросились к нему. Руатайн прыгнул им навстречу. Вараконн выронил меч и попытался бежать. Его друг сразил двух врагов, но остальные настигли ее возлюбленного. Один из них вонзил меч в спину бегущего. Руатайн громко закричал:
– Нет!
Пираты продолжали размахивать мечами, пока с ними не было покончено. Руатайн опустился на колени рядом с другом, поднял его тело и прижал к себе. Мирия увидела, как Вараконн держит товарища за руку и как шевелятся его губы…
Она попыталась подойти ближе, но Ворна удержала ее.
– Пора идти, – проговорила колдунья.
Вокруг них снова взметнулся туман. Несколько мгновений Мирия стояла, тщетно пытаясь разглядеть напоследок своего возлюбленного, умирающего в объятиях друга. Потом он исчез. Она с трудом побрела за Борной, и, когда туман рассеялся, они снова стояли на Тисовой Поляне.
– Зачем ты показала мне это? – спросила Мирия дрожащим голосом.
– А ты как думаешь? – ответила колдунья и пошла прочь.
– Не знаю. Лучше скажи, что мне делать? – крикнула ей вслед женщина.
Колдунья не ответила.
Видение преследовало Мирию много дней. И ужасная правда, скрытая в словах Ру, терзала ее, как когти дикой кошки. «Женщина, которая вышла замуж за человека, которого она считает убийцей своего первого мужа, ничуть не лучше грязной шлюхи…»
Никогда.
Мимо пролетела летучая мышь, и лошадь заржала. Мирия вернулась к настоящему. Она видела, как умер ее муж. А теперь близок к смерти ее первый сын.
Они ехали вниз по склону. Внизу мерцали огоньки Трех Ручьев – светильники, вывешенные на порогах, свечи в домах, отражение луны в воде. Ветер набросился на женщину, сорвал шаль с плеч. Она не заметила. Руатайн оглянулся и увидел, как улетает платок. Он осадил коня и, поймав шаль, вернулся к Мирии. Она смотрела вперед. Ру нежно набросил платок ей на плечи. Она не обратила внимание на заботу мужа, и ветер сорвал платок. Руатайн вновь подхватил его, а потом повел лошадь жены вниз по склону, через мост и до самого загона рядом с домом. Мирия и не думала спешиваться. Она сидела на коне, погрузившись в воспоминания.
Руатайн снял ее с лошади и понес в дом.
Браэфар сидел за столом. Девятилетний Бендегит Бран жарил тосты, опустившись на колени возле очага. Отец прошел мимо них к спальне. Браэфар побежал следом.
– С мамой что-то случилось?
– Нет, – ответил Руатайн. – Откинь одеяло, и мы положим ее в постель.
Браэфар повиновался. Бран принес тосты, намазанные маслом.
– Для мамы, – сказал он.
– Она поест чуть попозже, мой мальчик. А сейчас оставь нас. Ребята вернулись к камину. Руатайн положил Мирию на кровать, заботливо укрыл. Потом сел рядом и погладил ее темные волосы.
– Спи. Отдыхай.
Она заглянула в его лицо. Слезы заструились по щекам, и Мирия отвернулась.
– Он сильный мальчик, – сказал Руатайн, неверно понимая причину печали. – Отдыхай. Завтра мы снова навестим его.
Она полежала в молчании, а потом прошептала:
– Мне так жаль, Ру. Прости меня за все. Ты сможешь? Ответа не было. Она села и огляделась.
Руатайн ушел.
Три дня Коннавару становилось все хуже, и на утро четвертого Ворна начала всерьез беспокоиться. Она сидела рядом с пещерой, когда появилась Мирия и привезла еду. Ворна улыбнулась ей, чтобы погасить страх в глазах.
– Твой сын все еще жив. Та вздохнула с облегчением.
Натянув поводья, Мирия спешилась, привязала поводья к кусту и отнесла небольшой мешочек еды колдунье.
– Он пришел в себя?
– Нет. Я пока не смогла отыскать его душу.
– Но ведь он поправляется?
Отчаяние в голосе матери еще раз напомнило Ворне об усталости. Взяв мешочек, она достала свежий хлеб и запечатанный воском горшочек меда. Мирия молча сидела рядом с ней и терпеливо ждала. Колдунья распечатала горшочек и принялась есть, отрывая маленькие кусочки хлеба и макая их в мед. Закончив, она ответила на вопрос:
– Со временем легкое заживет. Спина жестоко изранена, и раны начинают гнить. И все же больше всего меня волнует не это. Если лихорадка усилится – а я думаю, что так и произойдет, – то он погибнет от обезвоживания.
– Тогда разбуди его, чтобы напоить.
– Думаешь, я не пыталась? Говорю же, душа его бродит где-то далеко.
– Попробуй Погрузиться, – продолжала Мирия. – Ты сделала это для Пелейн, когда она потеряла сознание во время родов. Ты проникла в ее тело. И со многими женщинами ты поступала так же. Почему бы не попробовать это с Коннаваром?
– Ты не представляешь, о чем просишь, – сказала ей Ворна. – Он на краю смерти. Если мой дух войдет в его тело, и он умрет, я тоже погибну. Кроме того, есть боль. Погружение означает, что я стану Коннаваром. Боль его так велика, что душа улетела в страхе перед ней. Мне придется выдержать и это. И последнее – самое главное: он мужчина. Моя сила рождена Великой Матерью. Она не предназначена для мужчин. У них есть свои друиды и их магия.
– Если ты боишься, научи меня!
Колдунью охватил гнев, но она сдержала его. Не стоит тратить силы.
– Ты не можешь научиться этому, потому что тебя касался мужчина. А меня нет. Это цена, которую я заплатила за свою силу. Ворне не узнать нежных объятий, не смотреть на детей, играющих на солнце. Да, используя Погружение, я испытывала боль многих рожениц, но не свою. – Гнев овладевал ею, несмотря на все попытки сдерживаться. – Ворна живет одна и умрет одна, нелюбимая и неоплаканная. Боюсь ли я? Да, боюсь. Мне тридцать семь. Я отдала мою юность и мечты, чтобы помочь народу. И теперь ты говоришь – откажись, Ворна, потеряй свою силу, чтобы мой сын мог напиться воды перед смертью.
– Значит, он обречен? – Голос Мирии дрогнул.
– Не знаю, честное слово, не знаю, однако борьба за его жизнь меня убивает.
Мирия вздохнула и взяла тонкую руку колдуньи в свои. Простое прикосновение заставило Ворну, непривычную к теплым чувствам, задрожать. Мирия немедленно отпустила ее.
– Прости. Не хочу быть неблагодарной. И все же могу я как-нибудь ему помочь? Я бы отдала жизнь за него.
– Знаю, – устало ответила Ворна. – Ты мать и любишь всем сердцем. Хотелось бы мне сказать, что ты можешь что-нибудь сделать для него. Это облегчило бы твою боль. Но это не так, разве что молись за него, Мирия. Иди домой. Мне надо вернуться к нему.
Когда Ворна с трудом встала на ноги, Мирия обняла ее и поцеловала в щеку. Колдунья почувствовала, как теплые слезы матери Коннавара коснулись ее кожи.
– Что бы ни случилось, я всегда буду тебе благодарна, – прошептала та.
Ворна погладила ее по спине, потом высвободилась и скрылась в пещере.
Отдохнув несколько часов, она вернулась к своему пациенту. Лихорадка усиливалась, пульс оставался беспорядочным. Изуродованная плоть приобрела малиновый оттенок, и из швов сочился гной.
Ворна потянулась к полке, достала большой горшок и поставила его на каменную плиту. Потом натерла полотняный шарф сушеной лавандой и обернула им лицо, закрыв рот и нос. Сделав несколько глубоких вздохов, она вернулась к кувшину и открыла деревянную крышку. Пещеру наполнила вонь. Даже лавандовая маска не спасала от омерзительного запаха, и к горлу подкатила тошнота. Сунув руку в горшок, Ворна вынула то, что некогда было куском бекона, а теперь стало сине-зеленой массой, в которой копошились черви. Плесень она аккуратно размазала по спине Коннавара.
Выйдя из пещеры, колдунья сполоснула руки в ручье и сняла льняной шарф. Когда она вернулась к постели юноши, солнце уже клонилось к закату. Вонь исчезла, а черви ели его воспаленную плоть.
Сев рядом, она положила руку на золотисто-рыжие волосы. Ему не пережить ночь.
– Где ты, Коннавар? Где бродит твой дух?
Юноша не шевельнулся, только черви ползали по его спине.
Ворна вспомнила лицо Мирии, снова увидела грустные зеленые глаза, гордость и готовность умерить за сына. «Будь у меня сын, решилась ли бы я умереть за него?» – подумала Ворна.
– Тебе об этом не узнать, – сказала она вслух.
Не убирая правой руки с волос юноши, колдунья сделала левой жест в сторону дальней стены. Та дрогнула и как будто исчезла. Засияло синее небо над зелеными холмами, по которым бежали три юноши; один из них нес на спине калеку, Риамфаду. Из леса показался медведь… Ворна снова сделала жест рукой. Теперь она хорошо видела лицо Коннавара. Тот взмок под своей ношей. Он обернулся, остановился и посадил Риамфаду на траву. Колдунья наклонилась вперед, пристально глядя на юношу, и почувствовала, как к нему подступил страх. Коннавар прыгнул на медведя и вонзил нож зверю в грудь.
Щелчок пальцев – и дальняя стена снова обрела очертания. Ворна вздохнула.
– Ты знал, что умрешь, Коннавар, но не побежал. Думаю, что, будь ты моим сыном, я отдала бы за тебя жизнь. – Она снова провела рукой по его волосам, и по ее худой щеке скатилась слеза. Колдунья стерла ее рукавом.
– Как сентиментально, – донесся голос от входа в пещеру. Ворна обернулась. Там стояла старуха, и на ее плече сидел ворон.
– Что тебе нужно?
– Я пришла, чтобы отвести его душу к Темной Реке.
– Он еще не умер.
– Скоро, Ворна, скоро.
– Это ты послала медведя убить его.
Старуха пожала плечами и развела руками. Ворон на ее плече захлопал крыльями.
– Он хотел славы. Теперь он получил ее. История о его подвиге достигла ушей норвинов, паннонов и других племен. Даже за море дошли слухи. Он Мальчик, Который Сражался С Медведем. Разве это не то, чего он желал? Прославиться?
Морригу вошла в пещеру и остановилась у очага. Потом обвела взглядом голые серые стены.
– Я даю людям то, что они просят. Тебе это известно. Твоя мать была шлюхой, и ты хотела почета и силы. Разве я не даровала тебе их? Ты проживешь в десять раз дольше, чем любой человек в племени, и все тебя уважают.
– Они меня боятся.
– Уважение, страх – все едино.
– Я ненавижу тебя, – прошипела Ворна. Старуха рассмеялась сухим, дребезжащим смехом.
– Все ненавидят Морригу. Очаровательно!.. И все же ты права, он пока не мертв. Я вернусь с рассветом. – Угольно-черные глаза уставились на колдунью. – Конечно, есть шанс спасти юного больного. Погружение может спасти его. С другой стороны, ты можешь не пережить зиму без своей силы. И умрешь здесь, в этом холодном, одиноком месте. Нелюбимая и неоплаканная, так ты сказала? – Морригу улыбнулась. – Думай.
Старуха вышла из пещеры. Становилось холодно, и Ворна разожгла огонь. Когда он разгорелся, сделала бульон из мяса и овощей, принесенных Мирней. В него добавила травы и специи и мешала до полной готовности. Налив немного бульона в деревянную миску, она отнесла его к ложу умирающего и дождалась, пока еда остынет. Потом наполнила водой большую кружку и поставила ее рядом с бульоном.
Затем села на стул у изголовья кровати и положила руки на подушку Коннавара. Колдунья сидела так в течение часа, отгоняя лишние мысли и сосредотачиваясь.
Потом она совершила Погружение…
…и закричала от боли. Ворна чуть не лишилась сознания. Она постаралась преодолеть безумные мучения, которые, казалось, разрывали тело на части. Юноша был совсем слаб, и ей пришлось напрячь все силы, чтобы повернуть его на бок. Она с невероятным трудом приподнялась на правом локте. Из глаз хлынули слезы, и Ворна поняла, что погибнет в этой растерзанной, кровоточащей оболочке, которая некогда была Коннаваром. Не отчаивайся, приказала она себе. Заставь боль отступить и сядь!.. Левая рука была сломана и бесполезна. Закричав от боли, колдунья заставила тело сесть, а потом дрожащей рукой потянулась за бульоном, поднесла его к губам. Открыв рот, с трудом проглотила пищу. К горлу подкатила тошнота, но Ворна сдержала ее. Потом припала к воде, чувствуя, как высохшая от лихорадки плоть жадно впитывает холодную жидкость. Отпустив кружку, колдунья позволила Коннавару лечь и вернулась в собственное измученное тело.
Память о боли была столь сильна, что она потеряла сознание, скатившись со стула на холодный каменный пол пещеры.
Проснулась Ворна только ночью. Огонь почти угас. Со страхом в сердце она указала на очаг и прошептала слово силы, однако, едва раскрыв рот, женщина поняла, что лишилась своего могущества. Она перестала быть ведьмой.
Поднявшись с пола, Ворна нащупала пульс Коннавара. Он был куда сильнее, и юноша дышал глубже. Она зажгла три светильника и осмотрела спину больного. Плесень и черви очистили раны. Ведунья осторожно начала снимать червей, бросая их одного за другим в огонь. Когда спина стала чистой, Ворна намочила ткань в холодном травяном отваре и положила ее на истерзанную плоть. Завернувшись в теплый плащ, женщина вышла на улицу. Над Каэр Друагом сияли звезды. Дул холодный ветер.
И в голосе ветра, качающего голые ветви над головой, ей слышался злой, издевательский смех Морригу.
Коннавар цеплялся за скалу. Над ним надменно высилась манящая вершина, а далеко внизу по черным камням текла огненная река. Вокруг носились хищные птицы, клюя его спину. Одна из них села ему на плечо, и изогнутый клюв ударил в лицо. Он отогнал птицу и заставил себя полезть вверх. Ариан ждет. Ему нельзя умирать…
Он полз по пустыне. Из песка появились гигантские муравьи и принялись терзать его плоть огромными жвалами. Впереди ждал оазис. Каждая клеточка приказывала ему погрузиться в благословенную бездну сна. Но он не послушался. Потому что перед ним стояло лицо богини. Его богини. Его любви. Не обращая внимания на горящую от жара плоть, Коннавар пополз вперед…
Он лежал, обнаженный, посреди терновника, острые ветви росли вокруг него и сквозь него, впиваясь в спину, царапая лицо. Боль была ужасна, и он не мог шелохнуться. Он лежал там, понимая, наконец, что умирает.
Внимание юноши привлекло движение справа. Через колючий кустарник пробирался грациозный олененок. Дойдя до него, изящное создание заглянуло умирающему в глаза. Оно не издало ни звука, и все же Коннавар знал: олененок просит дотянуться до него, обнять за стройную шею. Он попытался, но его пронзила острая боль. Олененок ждал. Юноша еще дважды попробовал подняться. С каждым разом боль становилась все сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41