Утром, когда мать убежала на работу, Олег вдруг, собираясь в школу, спрашивает:
- Ты Нефедову скажешь, как Косой к тебе приставал?
Она растерялась.
- Только не вздумай,- отвечает она,- пойти жаловаться Нефедову. Стыдно это. Он после ранения, ходит на костыле, а у них ножи. Я вообще его видеть не хочу!
- Значит, боишься за него?
- Боюсь!
- Видеть не хочешь, но беспокоишься. А за себя, значит, не боишься?
- Тоже боюсь, но...
Что "но", она не знала.
Олег убежал в школу, а когда вернулся, Люська поняла, что брат хитрит.
- Знаешь, Люсь, надо вечером пойти к "Авроре".
- Еще чего не хватало!
- Надо и все! Нету другого выхода. Если не пойдешь, они все равно тебя потом опять поймают и будут мучать. Иди к "Авроре" в шесть.
- Ты что, к Нефедову ходил?
- Неважно, ходил или нет,- ответил ей брат степенно,- но Нефедов сказал, обязательно прийти.
Долго Олег молчать не мог, и постепенно Люська от него выведала, что братец ее два урока прогулял, потому что бегал в госпиталь. Его туда не пустили, и тогда он издали, через окно, высмотрел Нефедова в палате, вызвал его во двор и там все ему выложил.
- Ну, не все,- поправился Олег.- Все ты ему сама рассказывай, если хочешь...
Еще Люська узнала, что Нефедов долго молчал, выслушав Олега, и сказал, что он это дело до вечера обмозгует, но так или иначе ровно в шесть вечера будет у кино, и чтобы Люська не опаздывала. И Нефедов прибавил, чтобы Олег не приходил, глаз Косому не мозолил и не мешался. А то все можно испортить.
Люська весь день просидела дома и проплакала, к вечеру смирилась и решила: пусть будет, что будет, а пойти - она все-таки пойдет. Олег прав, нельзя ей не пойти. Иначе - получится, что Нефедов будет ее ждать, и выйдет, что она его обманула.
Так она себя уговорила, а под конец надумала, что она должна выложить Нефедову про все, что случилось, и потом с ним попрощаться. Про Косого она старалась не думать. Она даже причесываться как следует не стала, не то что брови и ресницы подводить, что ей шло. Пудру материну почти не брала, а уж о губах и говорить нечего, что не подкрасила. Только царапину на шее попыталась, как отец когда-то говорил, заретушировать. К пальтишку другие пуговицы пришила, закуталась в платок шерстяной, на самый нос его натянула, вздохнула тяжко да пошла.
Приближаясь осторожно к кино, Люська издали увидела: неподалеку от кассы Нефедов в своем военном ватничке маячит. В одной руке костыль, другой рукой железные перила обхватил,- так ему легче стоять на одной ноге. Перила эти возле кассы поставили, чтобы без очереди за билетами не лезли. Стоит Нефедов и расписание сеансов изучает. Люська подошла к нему, и глаза у нее сами собой слезами набухли. Глядят они друг на друга, только железные перила их разделяют.
- Что это у тебя, Люся?- спрашивает Нефедов и кладет ей руку на шею.
- Так...- захлопала мокрыми ресницами она.- Вчера ножом... порезалась, когда картошку чистила...
- Ясненько,- говорит Нефедов.- Не плачь, Люся, и никого не бойся. Я с тобой.
Осталось Люське лишь невольно улыбнуться сквозь слезы. Ведь она маленькая и то здоровей Нефедова, а он говорит, не бойся.
Тут Косой показался. Приостановился, курнул папироску два раза, дал курнуть Шкалику, который позади него, как хвост, и прямым ходом к Люське.
- Здрассте,- говорит.- Пришла, краля? Я и не сумлевался...
Руку протянув, хочет схватить Люську за локоть. Но не успел он. Нефедов мгновенно подлез под железные перила и между Люськой и Косым костыль свой поставил.
- Пойдем, Люся,- жестко сказал он, игнорируя Косого,- нам с тобой в кино пора. Некогда с посторонними разговаривать, а то опоздаем. Билеты уже куплены.
Косой отодвигает костыль, Люськину руку отпускает, сжимает пальцами плечо солдату и бурчит ему в ухо:
- Слушай, ты, красная армия! Ползи отсюда, пока я тебе кишки не вспорол...
Но вокруг народ, и милиционер, который Люську знает с тех времен, когда она тут работала, скучает в двух шагах от них и Люське улыбается. Берет Нефедов Люську под руку и, стуча костылем об лед, посыпанный возле входа песком, тянет ее к двери в кино. Косой плетется позади и, видимо, соображает, где и когда ему этого хромого солдатика убрать с дороги. Люська послушно идет с Нефедовым, но едва дышит и думает даже, что, может, ей остановиться, чтобы Нефедов ушел в кино один: ведь что с ним Косой сделает - это представить страшно.
- "Сердца четырех" идет... Ты, небось, этот фильм видела?- спрашивает между тем Нефедов.
- Я все фильмы видела,- скромно отвечает Люська, едва шевеля губами.
Нефедов вталкивает Люську в фойе, протягивая билетерше Фаине Семеновне билеты, а Люська с ней здоровается. Косой со Шкаликом бросаются за ними, а билетов у них нет. Билетерша реагирует немедленно и строго:
- Ваш билет, гражданин! Нету? Тогда куда ж вы прете да еще с ребенком?
Косой сует билетерше купюру, а она его руку отталкивает:
- Идите на здоровье в кассу!
Потому что директор стоит у своего кабинета и следит за происходящим.
В зале смеркается: механик свет реостатом медленно гасит. Люська надеется, что сейчас фильм начнется и Косой их в темном зале не найдет. Но не успели они до своих мест дойти - она видит, что Косой, купив билеты, к ним проталкивается. Нефедов с Люськой вдвоем на одном костыле и трех ногах ковыляют, а он на своих здоровых двух - за ними. Но все-таки они уже пробираются по проходу к своим местам.
Люська помогает Нефедову сесть, костыль у него, как всегда, берет, а у самой сердце в пятки ушло. Киножурнал начался. Музыка бодрая звучит, и показывают, как советские войска Варшаву берут и как фашисты драпают. Косой в темноте по ряду продирается, добрался до них, но мест свободных возле них нету. Шкалик в проходе сел на пол и фильм смотрит.
Косой запыхался, сопит и говорит Нефедову:
- Эй, ты, красная армия! Вот тебе, падло, мой билет и ступай отседова на мое место, здеся я посижу.
Нефедов голову подвинул, чтобы Косой ему экран не загораживал, и отвечает холодно:
- Спасибо, но мне и тут неплохо. Так что иди, парень, на свое место и не застилай своим телом кино.
И рукой отодвигает Косого в сторону. Сзади из зала Косому кричат, что он экран загораживает, смотреть взятие Варшавы мешает.
В гневе Косой руку нефедовскую стряхнул с себя и берет его за грудки.
- Кому сказано, вышвыривайся отсюда!
У него аж пена на губах и матерщина, как горох, сыплется. Люська сидит ни жива ни мертва, только локоть Нефедова от страха сжимает. Нефедов берет из рук Люськи костыль, упирает подлокотник Косому в подбородок и рывком приподнимает костыль вверх, так что голова Косого откидывается назад. Косой отбивает рукой костыль так, что тот с грохотом летит мимо в проход, а сам лезет за пазуху, и у него в руке оказывается финка.
- Нефедов!- в отчаянии кричит Люська.- У него нож! нож! нож!..
В эту секунду в ряду перед ними поднимаются два человека и заламывают Косому руки, согнув его через стулья так, что вот-вот переломят ему спину пополам. С боков поднимаются еще чьи-то руки и мертвой хваткой берут Косого за ноги, чтобы он не мог брыкнуться.
Сзади кричат:
- Безобразие! Сядьте, кина не видно!
Им спереди отвечают:
- Щчас, щчас, граждане, не волнуйтесь! Один момент, и будет порядок...
- Шкалик,- выкрикнул Косой.- Дуй до плотины, зови ребят, наших бьют!
- Заткнись!- рявкнул чей-то угрюмый бас.
Слышно, как Косой хрипит. Видит Люська, что его выносят, и он исчезает в темноте.
Через некоторое время те, кто выносили Косого, вернулись и опять сели впереди Нефедова с Люськой. Один из них протянул назад пятерню и пожал руку Нефедову.
Услышав крики, прибежала в зал билетерша Фаина Семеновна. Киножурнал остановили, в зале зажгли свет.
- Что здесь происходит, граждане? Почему шум?
За билетершей следом в зал протопали трое в матросских бушлатах с автоматами - военный патруль. Только теперь Люська увидела, что в зале, впереди них и кругом, сидят раненые из госпиталя, одетые кто во что горазд, как могут одеваться только раненые: кто в шинели, кто в ватнике, кто в одной пижаме. Это в такой мороз-то!
Патрульные прошагали по одному проходу и вернулись к фойе по другому. Убедившись, что все в зале в порядке, они ушли следом за билетершей.
Свет в зале снова погасили, и вместо журнала стали крутить дальше "Сердца четырех". Первый раз в жизни Люська не смотрела на экран и ничего, кроме Нефедова, не видела. Вспомнила только про костыль, который упал в проход, нагнулась и подняла. Отдала своему стойкому оловянному солдатику костыль, и как-то так получилось, что она сама взяла его под руку.
Нефедов к ней наклонился, прижал ее руку к пушистой своей щеке и молчал, но руку не отпускал, держал на своей щеке весь фильм. В конце Люська сказала:
- Нефедов! У меня рука затекла.
Фильм кончился, в зале загремела веселая песенка. Зрители поднялись со своих мест и двигались по проходам в сторону дверей с надписью "Выход". Вдруг движение застопорилось, в тамбуре перед выходом образовалась толпа, послышались крики, потом стало тихо. Толпа не двигалась, но стояла полукругом, не решаясь идти дальше, на выход.
- Да что там такое? Дайте пройти...
- Двигайтесь, граждане, не задерживайте остальных!
- Куды двигаться-то? Там покойник...
- Где покойник?
- Да вот, прямо тут, у выхода...
- Так милицию надо вызывать. Где милиция?
Люська с Нефедовым протолкались вперед и раздвинули чьи-то плечи: на полу, возле стены, лежал скорчившись человек. Руки его были связаны сзади, а на голову надет клеенчатый мешок, перетянутый на шее веревкой. Лежавший не двигался и, видно, уже давно задохнулся. Люська сразу сообразила, в чем дело, не ахнула, не пикнула, только прижалась грудью к руке Нефедова. Он поглядел на труп спокойно, даже равнодушно и сказал:
- Пойдем отсюда, Люся. Ничего тут для нас интересного нет.
- Слушай, Нефедов!- прошептала Люська ему в самое ухо.- Зайдем к нам? Познакомлю с мамой...
Зрители стали потихоньку продвигаться к выходу, боязливо обходя стороной тело, лежащее у стены. Только раненые из госпиталя подталкивали друг друга, выбираясь из зала, и, дымя цигарками, балагурили, будто ничего не произошло.
Через полгода, когда солдат Нефедов стал студентом пединститута, они с Люськой пошли в очередной раз в кино "Аврора", и Люська ему вдруг прошептала:
- Слушай, Нефедов! Я хочу, чтобы ты на мне женился...
Люська Немец действительно стала Люськой Нефедовой, но произошло это после войны и не сразу. Потом Нефедовы превратили мать в бабушку, подарив ей двух внучек, таких же белобрысых, как их одноногий отец. Но это совсем другая, сторонняя история, а в этой пора поставить точку.
ЗЕМНОЙ ШАР НА НИТКЕ
Олег Немец не любит безделушек. С годами накапливается их в квартире множество - сувениров, статуэток, висюлек разных. Однажды, когда в Америку отбывали, все это пришлось оставить, и, Олег думал, навсегда. Но вот теперь в его двухэтажном доме, где число комнат определить трудно из-за недостаточного количества перегородок, безделушки опять появились, и количество их растет еще быстрей, чем раньше.
Жене они нравятся, ее руки расставляют везде слоников, собачек и кошек, буддийских божков, мексиканских дракончиков и гавайских человечков из лавы, не говоря уже о русских поделках: матрешках, глиняных зверьках и свистульках, тульских самоварчиках, валдайских колокольчиках, вологодских деревянных игрушках.
Куда бы они с Олегом ни ехали, что-то привозится - благо в любой стране такого товара более чем достаточно. С новыми экспонатами Нинель переставляет весь антураж наново. Стоят и лежат эти сувениры в доме у Немцев на полках, на столах, на подоконниках, за стеклами в серванте, на тумбочках в спальне, в ванных и туалетах,- везде мозолят глаза, хоть выбрасывай потихоньку от жены. Олег даже ссорился с ней из-за этого. У современного человека, убеждал он, достаточно воображения, чтобы украшения домысливать. Когда заходит разговор на эту тему, он готов всех уверять, что самая уютная комната та, в которой только что побелили потолок и стены, а мебель вносить не собираются. Мало мебели - много воздуха, есть можно стоя, спать на полу.
Говорит так Олег не ради оригинальничания и не потому, что он аскет. Он действительно не любит лишних вещей. При этом есть одно исключение, которое делает его уязвимым в споре с женой, поэтому она не обижается. Она молча указывает на сервант.
Там у Немца хранится безделушка, которую он бережет. Всю жизнь она с ним. В школу в портфеле носил. В консерваторском общежитии в коробке под кроватью лежала. Вывез ее в чемодане, и таможенники, когда все вещи выворачивали, эту штуку повертели, ничего в ней не обнаружили и в чемодан обратно швырнули. Сейчас она в серванте за стеклом. Валеша, сын, давным-давно, еще когда маленьким был, привязал к ней ниточку. Висит.
Издали это голубой шарик не больше мяча для игры в пинг-понг. Подойдешь ближе - различаешь материки, океаны, Европа, Африка, вот обе Америки, Австралия. Но лучше шарик рассматривать в лупу - тогда и города видны, и горы, и реки. Вот и Европа наша с Азией, сшитая так, что границы нет. На месте Северной Америки маленькая вмятинка. Словом, маленький глобус. Крутанешь пальцем - он на нитке завертится. Только знать надо, в какую сторону вертеть, чтобы не обидеть старика Коперника.
Шар покрутится, замрет, и тут становится видно, что все же глобус этот странный. Все очертания материков обведены жирной черной полоской, реки заметны. Точками обозначены и Москва, и Париж, и Лондон, и Пекин, и Вашингтон, и Рио-де-Жанейро. Но нет того, что должно быть на любой карте: нет границ государств. Все материки окрашены одной светло-коричневой краской.
В одном месте, если приглядеться еще пристальней, точка имеется в районе Урала. Точку ту Олег сам нанес. Выцарапал он ее вилкой на память, когда принес глобус домой. Было это в сорок четвертом...
После школы, забросив в окно портфель, Олег в компании ребят со двора забирался в трамвай. Билетов они не брали, а чтобы вагоновожатая их не видела, прилаживались в заднем тамбуре на корточки. Трамвай шатало и подбрасывало на ухабах так, будто он двигался без рельсов. Стекла забиты фанерой, только на площадке светло, потому что дверь оторвана. Сидят пацаны на трамвайной площадке и вытаскивают из кармана вчерашние трофеи: гильзы, патроны от пистолетов, сигнальные лампочки из приборов. Идет обмен.
- Два патрона на лампочку.
- Десять гильз на один патрон.
- Дай сперва поглядеть!
- Чего глядеть? Патрона не видал?..
Они сговариваются, но тут трамвай взлетает на ухабе, патрон вместе с лампочкой и гильзами выпрыгивают из рук и проваливаются через щель в полу.
Ехали они до конечной остановки возле вокзала. Наконец, трамвай, повизжав, останавливался на круге. Дальше дорога шла через болото и заброшенный карьер, заросший мелкой кусачей крапивой, к заводской свалке. Свалка располагалась по обе стороны железнодорожной ветки, которая уходила в тупик. Каждый день в тупик загоняли состав с тяжелым краном впереди. Ребята прятались за кусты и крапиву, оттуда внимательно следя за тем, что привезли сегодня, терпеливо ждали.
Кран, пыхтя, разворачивался, и два пожилых работяги в рваных гимнастерках подтаскивали крюк к ближайшей платформе, на которой громоздился разбитый немецкий танк, привезенный с фронта на переплавку. Рабочие обматывали танк тросами, за них цепляли крюк и отбегали в сторону. Крюк уползал вверх. Танк, поколебавшись и цепляясь за стоявших рядом таких же разбитых уродов, поднимался над платформой и медленно опускался на свалку.
После этого кран отдыхал, отдуваясь паром, а тем временем паровозик-кукушка простуженно свистел и выезжал из тупика. Пустую платформу отцепляли и к крану подогнали другой вагон, с мятыми бронемашинами или пушками. Такую мелочь работяги цепляли крюком попарно.
Разгрузив состав, кран убирался из тупика, оставляя на кустах белые клоки пара и кучу копоти. Не успевал он скрыться из виду, как пираты высыпали из засады. Обгоняя друг друга, спотыкаясь о рельсы, перепрыгивая через голые автомобильные рамы и рваные куски металла, братва мчалась сломя голову вниз. Главное - первым забраться в танк. Первым, пока все в целости, пока ничего не отвинтили, не отковыряли, не отломали там самое ценное.
В тот день Олег летел к "тигру". Он забрался на башню танка, попытался приподнять заржавевший люк - не тут-то было. Откуда взять силенок при тех скудных харчах? Подоспели приятели, стали помогать. Вчетвером они кое-как оторвали крышку. Олег ухватился руками за края отверстия и перемахнул внутрь. Дальше все известно. Ноги сами проваливаются, куда надо. Успевай только руками перехватываться. Мгновение - и ты уже на сиденье механика-водителя. Разваливаешься в блаженстве и полной тишине. От мира тебя отделяет броня толщиной в доску. Впереди узкая смотровая щель бросает отсвет на приборы. Тут они все, целехонькие, отвинчивай что хочешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17