Баршель лежал на полу справа от кровати. Очевидно, он потерял сознание и упал с кровати.
Команда положила на кровать простынь из полиэтиленовой пленки и положила на нее лежавшего без сознания Баршеля, ногами к изголовью, чтобы облегчить следующие шаги. Под голову ему подложили свернутое валиком одеяло, как будто, чтобы делать ему искусственное дыхание «рот в рот». В это время в номере было пять человек. Четверо заботились о жертве, а пятый наполнял ванну водой и льдом, принесенным в пузырях; этот шум должен был заглушать все другие звуки. В горло спящему, осторожно, чтобы он не задохнулся, ввели длинный и хорошо смазанный шланг. Один засовывал шланг, пока другие держали его на случай внезапной конвульсии. Они все делали такое не в первый раз.
Как только шланг достиг желудка, они вставили в свободный конец шланга маленькую воронку, через который ввели в желудок разные таблетки, время от времени, подливая воду, чтобы они действительно достигли желудка.
Затем с Баршеля стащили брюки. Двое мужчин приподняли его ноги, а третий ввел ему в задний проход свечку с сильнодействующим успокоительным средством и со средством, вызывающим высокую температуру. Брюки снова натянули на место, и люди Моссад подождали действия медикаментов. На лоб Баршелю положили термометр, чтобы наблюдать за его температурой.
Через час у него начался сильный жар. Тогда его положили в ледяную ванну. Шок вызвал сильные судороги. Резкая смена температуры вместе с действием лекарств вызвала что-то, что выглядело как инфаркт. Через несколько минут команда удостоверилась, что Баршель действительно мертв, и начала прибираться в номере, чтобы не оставить следов. Они заметили, что совершили ошибку – не сняли с Баршеля одежду, перед тем как опустить его в ванну. Но уже было поздно что-то менять. Они также заметили, что запасная бутылка вина, которую они принесли, хотя тоже была «Божоле», но не той марки, так что у них не было бутылки, чтобы оставить в номере.
Положение было напряженным. Они провели в номере несколько часов и некоторые из них неоднократно выходили из номера и входили в него. Почему они караулили умирающего или мертвого человека, вряд ли удалось бы кому-то объяснить.
После того, как они покинули номер, вывесив на двери табличку «Просьба не беспокоить!», каждый пошел своей дорогой. Двое покинули отель в тот же вечер, вторая пара только на следующее утро. Остальные члены группы уже в ту же ночь на автомобиле выехали назад в Бельгию, под надежную крышу штаб-квартиры Моссад в Европе. Ран был проинформирован, что миссия успешно выполнена, равно как и шеф Моссад, которому один из членов группы принес снятое на «Поляроиде» фото мертвого Баршеля.
– Я все еще убежден, что из этого выйдет хорошая глава книги, – сказал я.
– Посмотрим. Отложи пока это в сторону. Но историю о военно-морской базе в Судане, которая использовалась для вывоза эфиопских евреев, об операции «Моисей», ты вполне можешь взять, – сказал Эфраим. Я заметил, что этот пункт больше не обсуждался, по крайней мере, в присутствии Эли.
Мы продолжили составление списка, и к концу дня он был готов. Мне не надо было много записывать, потому что большую часть этого я и сам знал. Если позднее потребовались бы дополнительные сведения, их всегда смог бы поставить Эфраим. Он также настаивал на том, чтобы пройтись по каждой странице рукописи перед тем, как отдавать ее в издательство.
Я высказал свое большое опасение, что Моссад вообще не прореагирует на книгу. Эфраим предложил включить в книгу некоторые документы, как, например, доклад о датской спецслужбе и вопросник, подготовленный для топ-агента в Сирии с вопросами о сирийской армии.
– Нет ни одного эксперта в мире, – сказал Эфраим, а Ури кивнул, – который не поверит тебе, увидев эту анкету. Ты должен был принадлежать к Моссад, чтобы быть в состоянии задавать так много подобных вопросов.
Это я должен был признать. Мы прошли другие темы. Было важно не включать в книгу те вещи, которые могут вызвать антисемитскую реакцию, по крайней мере, так мы это видели. Мы, например все сошлись на том, что история о поставке лекарств в ЮАР, которые там испытывались на чернокожих африканцах, слишком щекотлива и может нанести по Израилю слишком сильный удар. Эти «Менгеле», которых они посылали в Африку, будут в сознании людей связаны с Государством Израиль, и читатели не поймут, что эту акцию и всех ее участников полностью контролировал Моссад. То же самое мы думали и о прямых связях Моссад с людьми Меира Кахане, с Антидиффамационной Лигой ложи Б'най Брит, с AIPAC и UJA. Что в любом случае должно было быть освещено, так это создаваемые Моссад во всем мире подразделения еврейской самообороны «The Frames» («Рамки безопасности») и организовываемые Моссад молодежные лагеря под названием «Хетс ва-кешет» («Стрела и лук»). Еврейских детей и молодежь на лето привозили в Израиль, чтобы затем, накачав их изрядной дозой воинственного сионизма, отсылать назад как будущих шпионов.
Все согласились с тем, что в книге должны быть названы подлинные имена всех оперативных офицеров-разведчиков, которые уже были демаскированы, то есть тех людей, чьи фотографии я видел в Египте, Иордании и в британском посольстве. Эфраим хотел позаботиться о том, чтобы они не находились на операциях за границей, когда выйдет книга. Так как в книге будут полностью названы их имена и фамилии, они уже не смогут выполнять задания за пределами Израиля, что им самим пойдет на пользу.
– Что же, по-твоему, будет главной заслугой книги? – спросил Эфраим.
– Я думаю, что она продемонстрирует общественности ту поддержку, которую Моссад во всем мире получает от еврейских общин, и то, как он злоупотребляет их доверием. Все были со мной согласны. И все мы были не правы.
После встречи я пошел домой и спрятал составленный мною список так, чтобы Белла не смогла его найти. Она еще была в магазине, который мы открыли на Бэнк-стрит в центре Оттавы, где продавали футболки с придуманными мной рисунками.
На следующий день я отправился по библиотекам и книжным магазинам в поисках имен местных авторов. Я искал человека, который мог бы писать и обладал бы мужеством, чтобы поддержать меня при попытке побороть несправедливость. Я знал, что это будет нелегко. Это должен был быть человек с доброй славой, с чутьем на политику, но не эксперт в мире разведок, чтобы он не попытался подогнать книгу под свои представления о шпионаже. Он должен был жить поблизости, не мог быть евреем, и у него должны были быть время и желание, чтобы работать над этим.
Через несколько кварталов от нашей улицы я нашел в одном книжном магазине книгу под названием «Friends in High Рlaces», рассказывающую о премьер-министре Канады. Автором был местный репортер и парламентский корреспондент Клэр Хой. Я решил позвонить ему и посмотреть, что из этого выйдет. Он согласился встретиться со мной в маленьком кафе на Бэнк-стрит. Когда я рассказал ему, что я собираюсь сделать, он мгновенно загорелся. Я нашел партнера и мог начать портить Моссад жизнь. Мы должны были перейти в атаку, и именно снаружи, ударив в том единственном месте, где Моссад наиболее уязвим, – под светом общественного внимания.
Клэр и я провели почти месяц, готовя первую главу и уточняя план глав книги. Затем мы вышли на одно издательство.
Мы встретились с издательницей Клэра, которая издала его книгу «Друзья на высоких постах» в ее бюро в Торонто. Она отказалась. Я очень занервничал, когда мне стало ясно, что тайна перестает быть тайной. Не было гарантии, что издательница не расскажет кому-то то, что мы ей рассказали. Но если она и рассказала, то кто-то в Моссад это проспал, потому что ничего не произошло.
Клэр и я работали дальше, пока Клэр пытался найти издателя. Это было не так просто, потому что он не мог рассказывать издателю слишком много, и ему нужно было найти кого-то, кто занимался бы этим делом конфиденциально. Нам просто посчастливилось, что мы без проблем вывернулись после этой встречи с его издательницей. В любом случае я нигде в моем окружении или где-то поблизости не обнаружил следов Моссад. Ни Эфраим, ни Ури, которые сидели в штабе Моссад, тоже ничего не слышали.
– Мы договорились с неким господином Нельсоном Дусе, – сказал однажды Хой. – Он принадлежит к издательскому дому «Stoddart» в Торонто и он хороший малый. За это время я лучше познакомился с Клэром Хоем и полностью доверял ему, в чем ни разу не раскаялся. Мы встретились с Нельсоном в ресторане «Hy's» в Оттаве и за большим стеком (который я , собственно, почти не попробовал, потому что все время говорил) и бутылкой доброго французского вина заключили контракт. Клэр и я как авторы должны были поделить гонорар и получить аванс в 80 000 долларов. Нельсон думал, что книга вызовет интерес читателей. У них уже был опыт публикации другой книги о шпионаже, которая хранилась в тайне до публикации, а потом была запрещена британским правительством. Он был уверен, что им удастся провернуть и этот проект.
– Не думаете ли Вы, что можете вызвать у израильтян запрет Вашей книги? – спросил он, когда мы как раз собирались прощаться. Я засмеялся.
– Думаю, что нет, – сказал я. – В конце концов, они чему-то могли бы научиться на опыте англичан. Те своим запретом книги сделали из нее бестселлер!
– Тут Вы абсолютно правы, – сказал Нельсон.
Когда мы в машине ехали домой, мне хотелось визжать от радости. Все проходило великолепно и очень быстро. Я позвонил в Израиль Эфраиму и рассказал ему о встрече. Я почти час стоял в телефонной будке. Так как разговор шел за счет Эфраима, это, должно быть, стоило ему целую кучу денег
Эфраим был согласен с моей оценкой, что они не попытаются остановить выход книги, но пообещал, что придумает что-то, чтобы создать эффект разорвавшейся бомбы, который обратит внимание на новинку. Если это получится, мы добьемся именно того, что мы себе представляли.





Глава 26
Суббота, 2 июля 1988 года
Где-то во второй половине дня зазвонил телефон. Это был Эли. Он звонил из Нью-Йорка и хотел, чтобы я перезвонил ему через час. Этот заранее условленный сигнал означал, что я должен позвонить ему с «чистого» телефона за его счет.
Он не был дружелюбен, как обычно, и я представил себе его резкое лицо с ухмыляющимся взглядом. Он выглядел так, будто смотрел на яркое солнце, даже если он был в полутемном кинозале. До сего момента я считал его приятным человеком, даже шутником, но вся эта история вывела его из равновесия. Хотя он и считал, что мы поступаем правильно, но ему было бы приятнее, как, видимо, и всем нам, чтобы нас оставили в покое и мы ничего об этом не знали.
– Слышал ли ты, что произошло в Лондоне? – спросил он. Он имел в виду, конечно, что англичане совсем недавно вышвырнули из Лондона всю резидентуру Моссад и разоблачили двух из троих присланных из Брюсселя оперативных офицеров. Англичане совершенно открыто поставили полицейских у семи конспиративных квартир Моссад в Лондоне. Даже если они, таким образом, отметили лишь семь из нескольких сотен конспиративных квартир, послание в адрес Моссад было более чем ясным.
Сейчас у Моссад не было возможности узнать, сколько их явок на самом деле выявлено и не подвергаются ли угрозе дальнейшие встречи с «сайанами».
– Да, я слышал об этом, – ответил я. – Как долго продлится, пока они не восстановят резидентуру?
– Это тебя не касается, – сказал Эли.
– Твой тон мне не нравится, – заметил я. – Это чисто дело случая, что я здесь, а ты там. Если бы мы поменялись ролями, мало что изменилось бы.
Он немного помолчал. – Извини меня, если это так прозвучало. Это только потому, что...
– Плевать мне на это, – прервал я его. – Говори, наконец, в чем дело и давай закончим этот идиотский разговор.
Он сказал, что, по мнению Эфраима, теперь, когда лондонская резидентура обделалась, следующий на очереди – Париж. Он сказал также, что лондонская резидентура следующие месяцы будет работать на одной конспиративной квартире, а не в посольстве, потому что они не хотят посылать еще одну ораву оперативных офицеров за один раз. Они будут делать это постепенно. Они считают, что резидентура будет восстановлена к январю 1989 года.
Мы поговорили о том, о чем следует говорить французам и как мы должны установить контакт.
– Я думаю, ты должен это сделать, – сказал я Эли.
– О чем это ты говоришь?
– Ты ведь говоришь по-французски, не так ли?
– Да.
А я нет. Я позже позвоню Эфраиму и скажу, что я думаю. Я имею в виду, какая разница, если ты с ними поговоришь?
–Ты сошел с ума, – сказал он, но я заметил в его голосе какую-то угнетенность.
В тот же день я поговорил с Эфраимом, и он объяснил, что это равно смертной казни, если они схватят Эли, потому что он на активной службе. Это будет намного хуже, чем, если бы они поймали меня. Я, в конце концов, уже вне организации. Его объяснение было не совсем верным, но так как я заговорил об этой идее, только чтобы уколоть Эли, то я согласился с Эфраимом. Но я сказал ему, что не хочу больше ни о чем говорить с Эли.
В среду, 6 июля, я позвонил во французское посольство в Вашингтоне и поговорил с ответственным за вопросы безопасности. Для меня это уже стало к тому времени привычной процедурой. В конце недели он прилетел ко мне из Вашингтона. После многочасового разговора он сказал мне, что вернется, но хотел бы узнать, не готов ли я совершить короткое путешествие во Францию.
28 июля я прилетел в Париж и был встречен в аэропорту очень приветливым французом, похожим на французского актера Бурвиля. После получения багажа он проштамповал мой паспорт в маленьком бюро сбоку от основного выхода и повез меня на своем «Рено» в город. Я жил в отеле «Jardin de Eiffel» возле полицейского поста. До Эйфелевой башни от маленькой, но милой гостиницы, названной ее именем, можно было дойти пешком.
Всю следующую неделю меня регулярно забирали из отеля и везли в дом за пределами города, похожий на заброшенный офис. Поездка длилась тридцать минут. Здание принадлежало маленькой станции подслушивания вблизи Сарселя, недалеко, как я узнал, от имения мадам Помпадур. Поездка походила на «американские горки». У нас в Израиле, где я вырос, вождение автомобиля относится к числу боевых искусств, но то, что я пережил здесь, было полным безумием.
В «крестьянском доме» я проводил день с «Бурвилем» и тремя другими мужчинами. Они все были сотрудниками французской разведки DGSE, прозванной французами «Бассейном». Они были весьма вежливы и, очевидно, еще до моего приезда подготовили список вопросов. Каждый день в одно и то же время мы делали обеденный перерыв, проходили к станции подслушивания, где чудесно обедали в маленькой элегантной столовой. Комендант станции почти регулярно присоединялся к нам, и ежедневное открывание винных бутылок стало постоянной церемонией. За эту неделю я особенно сдружился с одним из хозяев, который после моего отъезда должен был стать моим связником. Из-за того, что мы оба курили больше, чем все остальные, он получил прозвище «Сандрье» («Пепельница»).
Сначала мы прошлись по плану Моссад с его различными отделами. Многие отделы они уже знали, но некоторые вызвали их особое любопытство. Прежде всего, их заинтересовали отделы «Комемиуте» и «Цафририм».
Они быстро разобрались в организационной структуре и поняли логику ее графического отображения, которая, должно быть, была похожей и в других организациях. Им было трудно понять, что в Моссад нет четко разграниченных отделов. Но через некоторое время они заметили по количеству и качеству сведений, которые я им сообщал, что в Моссад такого разграничения действительно не существует.
Почти весь второй день мы провели за фотографиями людей Моссад. Тут я узнал, что Муса дислоцируется в Бельгии, в Брюсселе. В их книгах было столько сотрудников Моссад, что я почувствовал себя как голым. Здесь была фотография Орена Риффа, который с другими сотрудниками Моссад шел по улице. У всех троих не было мельчайшего подозрения, что за ними наблюдают. Я спрашивал себя, с кем они хотели встретиться и скольких агентов и добровольных еврейских помощников «засветили» во время своего посещения Парижа. Кроме того, была целая стопка фотографий, снятых перед зданием Моссад в Тель-Авиве. Фотографии делились на группы. Вот, например, фото человека, входящего в бюро на Бульваре Царя Саула, затем его увеличенное лицо, и, наконец, фотография с паспорта с дипломатическими документами.
Они знали больше сотрудников Моссад, чем я. Я запомнил, как «Пепельница» сказал мне, шутя: – Посмотри-ка. И он показал на список дипломатов израильского посольства и сравнил его с фотографиями и личными досье. – Израиль одна из немногих стран, который посылает в посольство так много пожилых людей в ранге атташе. За каких идиотов они нас, собственно, держат? Нежели они действительно думают, что мы этого не видим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40