И страшная вонь.
Это была Верона. Город между Венецией и Миланом. Город искусств, великолепной архитектуры, ароматных вин. Город этот вдохновил барда с берегов Эйвона, правда, эпидемия чумы была здесь лет за двести до рождения Шекспира. Четырнадцатый век – не лучшее время для Европы. В результате эпидемии умерло семьдесят пять миллионов человек. Да еще войны и голод. Я не могу это даже представить.
Мы стояли на грязном булыжнике мостовой возле Старого замка. Не обращая ни малейшего внимания на нелепого вида чужестранцев, мимо нас брели умирающие. Ведь эта Верона 1348 года от Рождества Христова не была настоящей, это всего лишь реконструкция, версия. А значит, умирающие бедняги были не более реальны, чем Жасмин, – они были виртуальными персонажами, и столкновение реалий стало для них обычным делом. Мы жили в пространстве, они жили в программе.
Меркуцио повернулся ко мне и ущипнул за руку. Сильно.
И зачем он это сделал?
– Хэлли – Хэлли – Хэллоуин, – пропел Тайлер, – в прятки играет, игры срывает.
– Надеюсь, у тебя были причины, чтобы испортить мне удовольствие, – заныл Меркуцио. – Мои войска уже построились.
Тайлер задиристо ухмылялся:
– Мои тоже. Я собирался отбить у тебя парочку мороков.
– Двое против одного? Это что, заговор?
– Ничего подобного, – возразил Тайлер. – Каждый сам за себя.
– Или каждая сама за себя? Спасибо, – вмешалась Фантазия. – Закон джунглей распространяется не только на Y-хромосомы, так ведь, Хэл?
Я знал, что это жульничество было простодушным. Это была привычная ситуация.
– Значит, мне просто повезло, – ответил я ей.
Она недовольно заворчала, впрочем, может быть, это просто непроизвольно дергались ее губы.
– Так кто же выиграл? – в свою очередь спросил я.
– Этот шутник, – ответил Меркуцио, кивая на Тайлера. – Он мухлевал. Так что победа была самой жалкой и жульнической.
– Не огорчайся, – сказал Тайлер, – можешь взять реванш.
– Чем будем сражаться? У нас ведь ничего нет.
– Он и ваши армии забрал?
Мерк безнадежно махнул рукой.
– Он все забрал.
– Великий и могучий Маэ$тро, – подтвердил Тайлер.
Он сказал не «Маэстро». Нет, он осознанно произнес «Маэштро», заменил "с" на "ш" (сразу же на ум пришло протяжное произношение У. Л. Филдса), и я догадался, как должно писаться слово – Маэ$тро. Когда мы говорили о нашем общем недруге, доллар был нашим обычным подколом. Мыши, ненавидевшие кота.
Три слепые мышки против сообразительного, острозубого кота. Глупо задирать Маэстро. Бессмысленно затевать битву, которую не сможешь выиграть.
Меркуцио обнял меня за плечи и шутливо подтолкнул. Я не сопротивлялся. Он бормотал ругательства в адрес нашего любимого учителя. «Поскольку мухи существа непоседливые…» – говорил он…
… Но он замолчал на полуслове.
* * *
Считается, что парады нравятся всем.
Они были в масках и костюмах. Они катили на тележках скелеты, обернутые черной тканью. Несли кресты и дохлых кошек. А направлялись они, вне всякого сомнения, на кладбище, чтобы исполнить там Danse Macabre. Они будут прославлять смерть, танцуя на могилах, будут деланно улыбаться, лелея надежду, что болезнь оставит их в покое – или хотя бы позволит умереть достойно.
Чуму разносили блохи. Блохи, живущие на крысах. Значит, убивать кошек – не лучший способ бороться с чумой.
С другой стороны, на кошках тоже живут паразиты.
Уничтожать крыс – все равно что играть с огнем. Неожиданно лишившись дома, блохи ищут пристанища на человеке.
Чуму трудно удержать на одном месте, как любые секреты.
Здесь мы изучали болезнь, и я, и мои друзья. Я же пытался выведать у них хотя бы какую-то информацию, самую простую конечно, только мелкое вымогательство, ведь я не мог задавать вопросы, чтобы не выдать себя.
Мы просто перекидывались словами, я и вполовину не был так беззаботен, каким казался. Мы обменивались шутками, довольно грубыми. Делали друг другу комплименты, всегда дружеские. Задавали вопросы, ни к чему не обязывающие.
Мы беседовали об играх и развлечениях. Фантазия вспоминала нашу последнюю игру с вооруженными чудищами, а я приукрашивал ее рассказ, чтобы вернуть себе свое положение в их глазах. Хитрость моя не удалась. Никто не сомневался, что Фан опасна, в конце концов, она ведь была ненормальной (Мерк звал ее «человек – затяжной прыжок»), но она была неважным тактиком. В конце концов я соврал, что ответил на ее вызов, не предприняв никаких оборонительных мер, лишь потому, что слишком ей доверял.
– Мне казалось, – произнес я, разводя руками, – я просто играю в соответствии с уровнем моих противников.
Фантазия прищурилась, словно солнечный зайчик вдруг отскочил от серебряного медальона у меня на шее.
– Ну, погоди, увидишь, что будет, – процедила она.
Я обидел ее. Это в мои планы не входило. Она была важной частью клики, к которой я принадлежал.
Клуб, клан, клика.
В этой школе было две группы: болваны и любимчики.
Кому же можно доверять? Мы все были заперты здесь, но не все это осознавали. Только те, кто знал: мои друзья и я, болваны, выскочки.
Мы любили поддразнить остальных. Мы звали их любимчиками, любимчиками учителя, потому что они и были любимчиками. В отместку любимчики звали нас болванами (Меркуцио особенно нравилось это прозвание, он им даже гордился), а нам приходилось учить предметы, выходившие за рамки стандартной программы обучения. Дело обстояло так: любимчики соглашались, болваны подвергали сомнению.
Если честно, любимчики видели ситуацию несколько иначе. Самое важное, что вне зависимости от того, попадали мы в группу для отстающих или нет, мы, болваны, не были дураками.
Тайлер был невероятно умен, но ему все было скучно. Меркуцио нравилась роль классного клоуна. Фантазия пребывала в двух состояниях: либо была вялой и апатичной (когда принимала лекарства), либо не в своем уме (отключалась), но она не была тихоней. Да, мы были ленивы. Мы доставляли много хлопот. Но вот болванами мы не были. Уж если кого можно было назвать тупым, так это Шампань. Зато она была старательной, поэтому ходила в любимчиках. Живая, как ее имя, она была совершенно пустоголовой. Когда мы узнали, что Тайлер встречается с ней, изумлению нашему не было границ.
– Ты хоть позвонил, предупредил ее, что вернешься поздно?
Тай открыл было рот, но промолчал, только скривился.
– Забыл.
– Она наверняка злится, – вступил Меркуцио. – Но решила не звонить тебе первой. Когда отыщешь ее, можешь схлопотать оплеуху.
Он мучительно всхлипнул и медленно повернул голову, словно уже получил пощечину, у него здорово получилась пародия на любовные страдания.
– Как смешно, – ответил Тай, но, когда мы засмеялись, он не особенно смутился.
Мои друзья. Интересно, пытается ли Маэстро убить и их? Или только меня? И на самом ли деле они мои друзья?
И снова – кому я могу доверять?
«Со мной они или против меня?» – мучительно думал я. Просто классическая паранойя. И тут мне пришло в голову, что если мне удастся собрать их всех одновременно в одном и том же месте, я смогу понять, кто из них мой враг и куда тянется ниточка.
– Хочу закатить вечеринку, – сказал я Тайлеру вдогонку.
В его глазах появился интерес.
– Что закатить?
– Ты же слышал, Меркуцио. Хэлу запало в голову устроить сборище.
– Не в голову, а прямо в сердце.
Я решил преподнести это несколько иначе.
– Ладно, не вечеринку, а междусобойчик. Я приглашаю всех. Хочу всех собрать.
Гул одобрения – хоть какая-то реакция. И все же я был уверен, что они заинтригованы. Замечательная возможность развлечься.
– Что ты задумал? – тут же спросили меня Мерк положил руку Тайлеру на плечо. – Иди получать оплеуху от Шампань. А я пока постараюсь выудить из нашего весельчака что-нибудь менее загадочное.
– Хорошая мысль, – согласился Тай. – Держите меня в курсе.
Он попрощался с Фантазией, потом посмотрел попеременно на меня и Меркуцио.
– Прощайте, братья.
Он вызвал свой спрайт – мир изогнулся, и Тай исчез.
– Вечеринка? – удивилась Фантазия.
– Вечеринка, – подтвердил я.
Она сделала неприличный жест.
– Закрой один глаз и измерь угол, – предложила она, затем тоже вызвала спрайт и исчезла.
– Очаровательна, – заметил я.
– Как всегда.
– Что происходит у Тайлера с Шампань? – спросил я, когда исчезли позывные Фантазии.
– Наш мальчик влюбился.
– Влюбился?
– Печально, верно?
Мы еще побродили по городу от Пьяцца делле Эрбе до церкви Сан-Дзено Маджоре, болтали ни о чем. Когда мы добрались до реки Адидже, он повернулся к проходящему мимо рыбаку и вдруг состроил зверскую волчью ухмылку. Я захихикал, когда тот заспешил мимо, крестясь на ходу.
– У меня просто сердце разрывается, – сказал мой друг, поворачиваясь ко мне. – У него это всерьез, а она вертит им как хочет.
– Шампань? Она… она кажется мне довольно глупой. А Тай счастлив?
– Счастлив, как лоботомированная мышь.
– Угодил в капкан с сыром?
– С огромным куском сыра. – Он подобрал плоский камень и швырнул его так, чтобы тот скакал по воде. Неплохо получилось. – Как только она позволит ему пронзить себя копьем, все кончится. Она пробудит его инстинкты, ему захочется вить гнездо. Она убьет его душу, затупит ум до полного идиотизма. Это как раз ее уровень, все пары стремятся к наименьшему общему знаменателю. Как думаешь, не стоит нам вмешаться, пока еще не поздно?
– Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты завидуешь.
– Ха! Завидую чему? Скуке? Завидую клетке? Пожизненному кукареканью и мычанию жалких домашних животных?
– Завидуешь, что не ты, – ответил я, старательно подбирая слова, – первым откроешь это шампанское.
Снова та же волчья гримаса.
– Да, мне нравится приударять за ней, но у нее нет ничего, что не могла бы мне дать любая другая. Все женщины одинаковы, если посмотреть на них с верной точки зрения.
– Очень романтично, – пошутил я.
– Ты же знаешь меня, – подхватил он. – Я как раз очень романтичный мальчик, ищущий духовности, – конечно, когда не пью и не шатаюсь по бабам.
– И пьешь, и шатаешься ты виртуально, – поправил я его. – Когда не видит Маэ$тро.
– Я беру то, что могу, мистер Кайфолом, – возразил он. – А ты можешь похвастаться тем же?
Я не стал отвечать.
– Вот видишь, и сказать нечего. Ну же, признавайся, что танец на матрасе всегда танец на матрасе. А Любовь с заглавной буквы "Л" – всего лишь ловкий трюк, данный нам генетикой, чтобы продолжить цикл ДНК. Одна генетика. А вне ее – нули и единицы. Зато дружба со скромной маленькой буквы "д" реальна, правильна и благословенна.
– Тайлер не изменится, – заявил я, не пытаясь это как-нибудь аргументировать. – Мечтательный влюбленный или нет, он никогда не превратится в любимчика либо во что-то подобное.
– Зря ты так уверен. Знаешь, к чему может привести монотонная… моногамная жизнь? К истощению жизненных сил.
Некоторое время мы молча смотрели на воду.
– Мне кажется, мы рассуждаем чисто теоретически. Она никогда не позволит ему… Как ты сказал?
– Пронзить себя копьем.
– Да, пронзить, она никогда не зайдет так далеко.
– Потому что она из любимчиков?
– Потому что, – у меня будто вскипали мозги, – разве у нее нет моральных… ну как сказать-то?
Он ухмыльнулся:
– Моральные… как ты там сказал? Моральные?..
– Принципы!
– Ага, принципы!
Мы расхохотались. Он шлепнул меня по животу тыльной стороной ладони.
– А это едят?
– Ты тоже проголодался?
– И все из-за Маэ$тро, – добавил он. – Пошли поедим. Только не здесь. Мне хочется чего-нибудь огромного и величественного. И чтобы была атмосфера.
– Тогда тебе и карты в руки, – ответил я. – Заказывай.
Он отвернулся, щурясь от солнца.
– Нэнни, – начал он, на минуту замолчал. Потом вскинул голову и продолжил: – Нэнни, Тадж-ни-ка нас немного, к чертям все эти площади, нам надо взбодриться.
Я так понял, это значило примерно следующее: «Нэнни, перенеси нас в Тадж-Махал, убери объятую чумой Верону и наколдуй нам что-нибудь поесть».
Голос, который ему ответил, мне был незнаком, ведь это была его Нэнни, не моя. Бестелесный голос доносился отовсюду, мужской, но мужественный, что-то среднее между свинкой Порки и Микки Маусом.
– Щас, щас, будет сделано, босс.
Нэнни еще не закончила свою фразу, а мир уже начал меняться. Вода застыла и превратилась в камень. Здания таяли и сворачивались, люди как будто растекались и исчезали. Мне стало нехорошо. Некоторых восхищает подобная демонстрация власти машин, я же воспринимаю ее как настоящий бедлам. Все равно что сначала наброситься с кулаками, а потом подлизываться. Противоестественно. Так нельзя.
Я угадал, мы прибыли в Тадж-Махал, вернее сказать, он пришел к нам. А еще точнее, река разлетелась на миллионы кусочков, которые, перемешавшись между собой, превратились в Тадж-Махал. Как там про Магомета и гору?
Трансформация Италии в Индию, Адидже в Агру заняла всего лишь десять секунд. И хотя весь процесс был мне неприятен (для меня, не для моего спутника), я прекрасно знал, что это обычное дело. Нэнни имеют власть над временем и пространством, а мы обращались к ним, когда заблагорассудится. Благодаря их силе мы могли путешествовать когда и куда хотели. Не было никаких ограничений, если только не вмешивался Маэстро, а Нэнни принадлежали ему.
Нас окружали стены из песчаника с восьмиугольными башнями. Впереди – девственно-белый макранский мрамор, очень много мрамора. Тадж-Махал для того и строили, чтобы потрясать людей, надо сказать, им это удалось. Поневоле чувствуешь себя ничтожным рядом с этими громадами, словно стоишь у жилища великана. Но это не дворец, а усыпальница. Где-то в его глубинах находится склеп – последнее пристанище Мумтаз-Махал, царицы империи. Имя это можно перевести как «Венчающая дворец». Когда она умерла, царь был настолько убит горем, что приказал тотчас начать строительство памятника в ее честь. Тадж-Махал строился только для того, чтобы хранить ее останки и память о ней после того, как она отошла в мир иной, – вся эта грандиозная работа была проделана для нее, для нее одной.
Когда царь Шах-Джахан встретил свою смерть, его похоронили в том же склепе. Это очень романтично, вот только положили его туда не по его желанию. Он собирался построить гробницу еще больше, чтобы увековечить и свой переход в загробную жизнь, но его третий сын захватил власть. Он убил и первого, и второго сына, а самого Шах-Джахана держал под домашним арестом, пока тот не умер, а после похоронил в Тадже.
Но прежде чем порицать вероломного сына, давайте вспомним, что позднее его самого постигнет та же участь, и его вероломный сын (как ни странно, тоже третий) восстанет против отца, возглавит восстание, охватившее всю империю, ускорив тем ее падение. А с другой стороны, и сам Шах-Джахан возглавлял когда-то восстание против своего отца (и он тоже был третьим сыном), он также убил всех мужчин в роду, чтобы занять трон. Насилие порождает насилие, история повторяется, но уверен, что Меркуцио привел меня сюда вовсе не для того, чтобы я думал сейчас об этом.
Он любил пошутить, иногда у него получалось достаточно тонко, иногда грубовато – ему нравилось ставить людей в неловкое положение. Я восхищался этой его способностью. Его импровизации на тему «отнесите Хэллоуина в мавзолей» добавляли радости моей мрачной натуре, но в его циничных зеленых глазах я замечал нечто большее.
– Одобряешь?
Я пожал плечами.
– Конечно, – ответил я. – Но почему именно здесь?
– Считай, что это дань уважения Предусмотрительному, – улыбнулся он.
Предусмотрительный суфий – прозвище Исаака, оно, конечно, не очень лестно, но так только лучше. Он был из книжных червей, один из любимчиков, который хвостом ходил за Маэстро. Насколько помню, у него были неважные отношения с Лазарем, но в отличие от Лазаря он был проницательным и умел скрывать свои чувства. В моем отношении к нему каким-то непонятным образом соединились и уважение, и неприязнь. Мы старались не мешать друг другу. Что же касается Меркуцио, для него Исаак был просто суфий-мусульманин, к тому же архитектор, а Тадж – квинтэссенция мусульманской архитектуры.
– Но зачем оказывать почести Предусмотрительному?
– А почему нет?
– А что не Лазарю в таком случае?
– Действительно, почему не Лазарю? – продолжил он игру словами.
– Ты сам знаешь почему, – решительно заявил я.
– В самом деле?
Все может быть, подумал я.
– Может, и не знаешь.
В какую игру мы сейчас играем? Я пытался понять, что у него за душой, а он пытался понять меня. А когда оказалось, что понимать нечего, я прицелился в него пальцем.
– Поразительные причуды ума.
– А ты хитрец, – засмеялся он.
Нэнни спросила, что нам подать. Меркуцио заказывал пережаренный бифштекс с перцем, когда взорвалась бомба. По крайней мере, звук был как от бомбы. Цвета сразу пропали. Систему ГВР взломали, окружение стало нечетким и начало исчезать. Мерк вытащил из кармана металлический прибор, создававший искусственные помехи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Это была Верона. Город между Венецией и Миланом. Город искусств, великолепной архитектуры, ароматных вин. Город этот вдохновил барда с берегов Эйвона, правда, эпидемия чумы была здесь лет за двести до рождения Шекспира. Четырнадцатый век – не лучшее время для Европы. В результате эпидемии умерло семьдесят пять миллионов человек. Да еще войны и голод. Я не могу это даже представить.
Мы стояли на грязном булыжнике мостовой возле Старого замка. Не обращая ни малейшего внимания на нелепого вида чужестранцев, мимо нас брели умирающие. Ведь эта Верона 1348 года от Рождества Христова не была настоящей, это всего лишь реконструкция, версия. А значит, умирающие бедняги были не более реальны, чем Жасмин, – они были виртуальными персонажами, и столкновение реалий стало для них обычным делом. Мы жили в пространстве, они жили в программе.
Меркуцио повернулся ко мне и ущипнул за руку. Сильно.
И зачем он это сделал?
– Хэлли – Хэлли – Хэллоуин, – пропел Тайлер, – в прятки играет, игры срывает.
– Надеюсь, у тебя были причины, чтобы испортить мне удовольствие, – заныл Меркуцио. – Мои войска уже построились.
Тайлер задиристо ухмылялся:
– Мои тоже. Я собирался отбить у тебя парочку мороков.
– Двое против одного? Это что, заговор?
– Ничего подобного, – возразил Тайлер. – Каждый сам за себя.
– Или каждая сама за себя? Спасибо, – вмешалась Фантазия. – Закон джунглей распространяется не только на Y-хромосомы, так ведь, Хэл?
Я знал, что это жульничество было простодушным. Это была привычная ситуация.
– Значит, мне просто повезло, – ответил я ей.
Она недовольно заворчала, впрочем, может быть, это просто непроизвольно дергались ее губы.
– Так кто же выиграл? – в свою очередь спросил я.
– Этот шутник, – ответил Меркуцио, кивая на Тайлера. – Он мухлевал. Так что победа была самой жалкой и жульнической.
– Не огорчайся, – сказал Тайлер, – можешь взять реванш.
– Чем будем сражаться? У нас ведь ничего нет.
– Он и ваши армии забрал?
Мерк безнадежно махнул рукой.
– Он все забрал.
– Великий и могучий Маэ$тро, – подтвердил Тайлер.
Он сказал не «Маэстро». Нет, он осознанно произнес «Маэштро», заменил "с" на "ш" (сразу же на ум пришло протяжное произношение У. Л. Филдса), и я догадался, как должно писаться слово – Маэ$тро. Когда мы говорили о нашем общем недруге, доллар был нашим обычным подколом. Мыши, ненавидевшие кота.
Три слепые мышки против сообразительного, острозубого кота. Глупо задирать Маэстро. Бессмысленно затевать битву, которую не сможешь выиграть.
Меркуцио обнял меня за плечи и шутливо подтолкнул. Я не сопротивлялся. Он бормотал ругательства в адрес нашего любимого учителя. «Поскольку мухи существа непоседливые…» – говорил он…
… Но он замолчал на полуслове.
* * *
Считается, что парады нравятся всем.
Они были в масках и костюмах. Они катили на тележках скелеты, обернутые черной тканью. Несли кресты и дохлых кошек. А направлялись они, вне всякого сомнения, на кладбище, чтобы исполнить там Danse Macabre. Они будут прославлять смерть, танцуя на могилах, будут деланно улыбаться, лелея надежду, что болезнь оставит их в покое – или хотя бы позволит умереть достойно.
Чуму разносили блохи. Блохи, живущие на крысах. Значит, убивать кошек – не лучший способ бороться с чумой.
С другой стороны, на кошках тоже живут паразиты.
Уничтожать крыс – все равно что играть с огнем. Неожиданно лишившись дома, блохи ищут пристанища на человеке.
Чуму трудно удержать на одном месте, как любые секреты.
Здесь мы изучали болезнь, и я, и мои друзья. Я же пытался выведать у них хотя бы какую-то информацию, самую простую конечно, только мелкое вымогательство, ведь я не мог задавать вопросы, чтобы не выдать себя.
Мы просто перекидывались словами, я и вполовину не был так беззаботен, каким казался. Мы обменивались шутками, довольно грубыми. Делали друг другу комплименты, всегда дружеские. Задавали вопросы, ни к чему не обязывающие.
Мы беседовали об играх и развлечениях. Фантазия вспоминала нашу последнюю игру с вооруженными чудищами, а я приукрашивал ее рассказ, чтобы вернуть себе свое положение в их глазах. Хитрость моя не удалась. Никто не сомневался, что Фан опасна, в конце концов, она ведь была ненормальной (Мерк звал ее «человек – затяжной прыжок»), но она была неважным тактиком. В конце концов я соврал, что ответил на ее вызов, не предприняв никаких оборонительных мер, лишь потому, что слишком ей доверял.
– Мне казалось, – произнес я, разводя руками, – я просто играю в соответствии с уровнем моих противников.
Фантазия прищурилась, словно солнечный зайчик вдруг отскочил от серебряного медальона у меня на шее.
– Ну, погоди, увидишь, что будет, – процедила она.
Я обидел ее. Это в мои планы не входило. Она была важной частью клики, к которой я принадлежал.
Клуб, клан, клика.
В этой школе было две группы: болваны и любимчики.
Кому же можно доверять? Мы все были заперты здесь, но не все это осознавали. Только те, кто знал: мои друзья и я, болваны, выскочки.
Мы любили поддразнить остальных. Мы звали их любимчиками, любимчиками учителя, потому что они и были любимчиками. В отместку любимчики звали нас болванами (Меркуцио особенно нравилось это прозвание, он им даже гордился), а нам приходилось учить предметы, выходившие за рамки стандартной программы обучения. Дело обстояло так: любимчики соглашались, болваны подвергали сомнению.
Если честно, любимчики видели ситуацию несколько иначе. Самое важное, что вне зависимости от того, попадали мы в группу для отстающих или нет, мы, болваны, не были дураками.
Тайлер был невероятно умен, но ему все было скучно. Меркуцио нравилась роль классного клоуна. Фантазия пребывала в двух состояниях: либо была вялой и апатичной (когда принимала лекарства), либо не в своем уме (отключалась), но она не была тихоней. Да, мы были ленивы. Мы доставляли много хлопот. Но вот болванами мы не были. Уж если кого можно было назвать тупым, так это Шампань. Зато она была старательной, поэтому ходила в любимчиках. Живая, как ее имя, она была совершенно пустоголовой. Когда мы узнали, что Тайлер встречается с ней, изумлению нашему не было границ.
– Ты хоть позвонил, предупредил ее, что вернешься поздно?
Тай открыл было рот, но промолчал, только скривился.
– Забыл.
– Она наверняка злится, – вступил Меркуцио. – Но решила не звонить тебе первой. Когда отыщешь ее, можешь схлопотать оплеуху.
Он мучительно всхлипнул и медленно повернул голову, словно уже получил пощечину, у него здорово получилась пародия на любовные страдания.
– Как смешно, – ответил Тай, но, когда мы засмеялись, он не особенно смутился.
Мои друзья. Интересно, пытается ли Маэстро убить и их? Или только меня? И на самом ли деле они мои друзья?
И снова – кому я могу доверять?
«Со мной они или против меня?» – мучительно думал я. Просто классическая паранойя. И тут мне пришло в голову, что если мне удастся собрать их всех одновременно в одном и том же месте, я смогу понять, кто из них мой враг и куда тянется ниточка.
– Хочу закатить вечеринку, – сказал я Тайлеру вдогонку.
В его глазах появился интерес.
– Что закатить?
– Ты же слышал, Меркуцио. Хэлу запало в голову устроить сборище.
– Не в голову, а прямо в сердце.
Я решил преподнести это несколько иначе.
– Ладно, не вечеринку, а междусобойчик. Я приглашаю всех. Хочу всех собрать.
Гул одобрения – хоть какая-то реакция. И все же я был уверен, что они заинтригованы. Замечательная возможность развлечься.
– Что ты задумал? – тут же спросили меня Мерк положил руку Тайлеру на плечо. – Иди получать оплеуху от Шампань. А я пока постараюсь выудить из нашего весельчака что-нибудь менее загадочное.
– Хорошая мысль, – согласился Тай. – Держите меня в курсе.
Он попрощался с Фантазией, потом посмотрел попеременно на меня и Меркуцио.
– Прощайте, братья.
Он вызвал свой спрайт – мир изогнулся, и Тай исчез.
– Вечеринка? – удивилась Фантазия.
– Вечеринка, – подтвердил я.
Она сделала неприличный жест.
– Закрой один глаз и измерь угол, – предложила она, затем тоже вызвала спрайт и исчезла.
– Очаровательна, – заметил я.
– Как всегда.
– Что происходит у Тайлера с Шампань? – спросил я, когда исчезли позывные Фантазии.
– Наш мальчик влюбился.
– Влюбился?
– Печально, верно?
Мы еще побродили по городу от Пьяцца делле Эрбе до церкви Сан-Дзено Маджоре, болтали ни о чем. Когда мы добрались до реки Адидже, он повернулся к проходящему мимо рыбаку и вдруг состроил зверскую волчью ухмылку. Я захихикал, когда тот заспешил мимо, крестясь на ходу.
– У меня просто сердце разрывается, – сказал мой друг, поворачиваясь ко мне. – У него это всерьез, а она вертит им как хочет.
– Шампань? Она… она кажется мне довольно глупой. А Тай счастлив?
– Счастлив, как лоботомированная мышь.
– Угодил в капкан с сыром?
– С огромным куском сыра. – Он подобрал плоский камень и швырнул его так, чтобы тот скакал по воде. Неплохо получилось. – Как только она позволит ему пронзить себя копьем, все кончится. Она пробудит его инстинкты, ему захочется вить гнездо. Она убьет его душу, затупит ум до полного идиотизма. Это как раз ее уровень, все пары стремятся к наименьшему общему знаменателю. Как думаешь, не стоит нам вмешаться, пока еще не поздно?
– Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты завидуешь.
– Ха! Завидую чему? Скуке? Завидую клетке? Пожизненному кукареканью и мычанию жалких домашних животных?
– Завидуешь, что не ты, – ответил я, старательно подбирая слова, – первым откроешь это шампанское.
Снова та же волчья гримаса.
– Да, мне нравится приударять за ней, но у нее нет ничего, что не могла бы мне дать любая другая. Все женщины одинаковы, если посмотреть на них с верной точки зрения.
– Очень романтично, – пошутил я.
– Ты же знаешь меня, – подхватил он. – Я как раз очень романтичный мальчик, ищущий духовности, – конечно, когда не пью и не шатаюсь по бабам.
– И пьешь, и шатаешься ты виртуально, – поправил я его. – Когда не видит Маэ$тро.
– Я беру то, что могу, мистер Кайфолом, – возразил он. – А ты можешь похвастаться тем же?
Я не стал отвечать.
– Вот видишь, и сказать нечего. Ну же, признавайся, что танец на матрасе всегда танец на матрасе. А Любовь с заглавной буквы "Л" – всего лишь ловкий трюк, данный нам генетикой, чтобы продолжить цикл ДНК. Одна генетика. А вне ее – нули и единицы. Зато дружба со скромной маленькой буквы "д" реальна, правильна и благословенна.
– Тайлер не изменится, – заявил я, не пытаясь это как-нибудь аргументировать. – Мечтательный влюбленный или нет, он никогда не превратится в любимчика либо во что-то подобное.
– Зря ты так уверен. Знаешь, к чему может привести монотонная… моногамная жизнь? К истощению жизненных сил.
Некоторое время мы молча смотрели на воду.
– Мне кажется, мы рассуждаем чисто теоретически. Она никогда не позволит ему… Как ты сказал?
– Пронзить себя копьем.
– Да, пронзить, она никогда не зайдет так далеко.
– Потому что она из любимчиков?
– Потому что, – у меня будто вскипали мозги, – разве у нее нет моральных… ну как сказать-то?
Он ухмыльнулся:
– Моральные… как ты там сказал? Моральные?..
– Принципы!
– Ага, принципы!
Мы расхохотались. Он шлепнул меня по животу тыльной стороной ладони.
– А это едят?
– Ты тоже проголодался?
– И все из-за Маэ$тро, – добавил он. – Пошли поедим. Только не здесь. Мне хочется чего-нибудь огромного и величественного. И чтобы была атмосфера.
– Тогда тебе и карты в руки, – ответил я. – Заказывай.
Он отвернулся, щурясь от солнца.
– Нэнни, – начал он, на минуту замолчал. Потом вскинул голову и продолжил: – Нэнни, Тадж-ни-ка нас немного, к чертям все эти площади, нам надо взбодриться.
Я так понял, это значило примерно следующее: «Нэнни, перенеси нас в Тадж-Махал, убери объятую чумой Верону и наколдуй нам что-нибудь поесть».
Голос, который ему ответил, мне был незнаком, ведь это была его Нэнни, не моя. Бестелесный голос доносился отовсюду, мужской, но мужественный, что-то среднее между свинкой Порки и Микки Маусом.
– Щас, щас, будет сделано, босс.
Нэнни еще не закончила свою фразу, а мир уже начал меняться. Вода застыла и превратилась в камень. Здания таяли и сворачивались, люди как будто растекались и исчезали. Мне стало нехорошо. Некоторых восхищает подобная демонстрация власти машин, я же воспринимаю ее как настоящий бедлам. Все равно что сначала наброситься с кулаками, а потом подлизываться. Противоестественно. Так нельзя.
Я угадал, мы прибыли в Тадж-Махал, вернее сказать, он пришел к нам. А еще точнее, река разлетелась на миллионы кусочков, которые, перемешавшись между собой, превратились в Тадж-Махал. Как там про Магомета и гору?
Трансформация Италии в Индию, Адидже в Агру заняла всего лишь десять секунд. И хотя весь процесс был мне неприятен (для меня, не для моего спутника), я прекрасно знал, что это обычное дело. Нэнни имеют власть над временем и пространством, а мы обращались к ним, когда заблагорассудится. Благодаря их силе мы могли путешествовать когда и куда хотели. Не было никаких ограничений, если только не вмешивался Маэстро, а Нэнни принадлежали ему.
Нас окружали стены из песчаника с восьмиугольными башнями. Впереди – девственно-белый макранский мрамор, очень много мрамора. Тадж-Махал для того и строили, чтобы потрясать людей, надо сказать, им это удалось. Поневоле чувствуешь себя ничтожным рядом с этими громадами, словно стоишь у жилища великана. Но это не дворец, а усыпальница. Где-то в его глубинах находится склеп – последнее пристанище Мумтаз-Махал, царицы империи. Имя это можно перевести как «Венчающая дворец». Когда она умерла, царь был настолько убит горем, что приказал тотчас начать строительство памятника в ее честь. Тадж-Махал строился только для того, чтобы хранить ее останки и память о ней после того, как она отошла в мир иной, – вся эта грандиозная работа была проделана для нее, для нее одной.
Когда царь Шах-Джахан встретил свою смерть, его похоронили в том же склепе. Это очень романтично, вот только положили его туда не по его желанию. Он собирался построить гробницу еще больше, чтобы увековечить и свой переход в загробную жизнь, но его третий сын захватил власть. Он убил и первого, и второго сына, а самого Шах-Джахана держал под домашним арестом, пока тот не умер, а после похоронил в Тадже.
Но прежде чем порицать вероломного сына, давайте вспомним, что позднее его самого постигнет та же участь, и его вероломный сын (как ни странно, тоже третий) восстанет против отца, возглавит восстание, охватившее всю империю, ускорив тем ее падение. А с другой стороны, и сам Шах-Джахан возглавлял когда-то восстание против своего отца (и он тоже был третьим сыном), он также убил всех мужчин в роду, чтобы занять трон. Насилие порождает насилие, история повторяется, но уверен, что Меркуцио привел меня сюда вовсе не для того, чтобы я думал сейчас об этом.
Он любил пошутить, иногда у него получалось достаточно тонко, иногда грубовато – ему нравилось ставить людей в неловкое положение. Я восхищался этой его способностью. Его импровизации на тему «отнесите Хэллоуина в мавзолей» добавляли радости моей мрачной натуре, но в его циничных зеленых глазах я замечал нечто большее.
– Одобряешь?
Я пожал плечами.
– Конечно, – ответил я. – Но почему именно здесь?
– Считай, что это дань уважения Предусмотрительному, – улыбнулся он.
Предусмотрительный суфий – прозвище Исаака, оно, конечно, не очень лестно, но так только лучше. Он был из книжных червей, один из любимчиков, который хвостом ходил за Маэстро. Насколько помню, у него были неважные отношения с Лазарем, но в отличие от Лазаря он был проницательным и умел скрывать свои чувства. В моем отношении к нему каким-то непонятным образом соединились и уважение, и неприязнь. Мы старались не мешать друг другу. Что же касается Меркуцио, для него Исаак был просто суфий-мусульманин, к тому же архитектор, а Тадж – квинтэссенция мусульманской архитектуры.
– Но зачем оказывать почести Предусмотрительному?
– А почему нет?
– А что не Лазарю в таком случае?
– Действительно, почему не Лазарю? – продолжил он игру словами.
– Ты сам знаешь почему, – решительно заявил я.
– В самом деле?
Все может быть, подумал я.
– Может, и не знаешь.
В какую игру мы сейчас играем? Я пытался понять, что у него за душой, а он пытался понять меня. А когда оказалось, что понимать нечего, я прицелился в него пальцем.
– Поразительные причуды ума.
– А ты хитрец, – засмеялся он.
Нэнни спросила, что нам подать. Меркуцио заказывал пережаренный бифштекс с перцем, когда взорвалась бомба. По крайней мере, звук был как от бомбы. Цвета сразу пропали. Систему ГВР взломали, окружение стало нечетким и начало исчезать. Мерк вытащил из кармана металлический прибор, создававший искусственные помехи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26