Когда они вышли на улицу, Гринц подпрыгивал от восторга.
— Они — мои? Неужели все — мои? — повторял он, не веря своему счастью.
— Конечно, — беззаботно ответила Эмми и, погладив белую суку, улыбнулась.
— Но собака — моя. — И впервые, с тех пор как она потеряла Деврала, у нее стало немного легче на душе.
Только к полудню Эмми вместе с мальчишкой, собакой и пятью щенками, которых она несла в узле, связанном из нижней юбки, добрались до приюта. Пораженный ее щедростью, Гринц не отпускал ее свободной руки, а девушка пыталась представить себе, что скажет Тильда, получив вдобавок к своему детенышу еще пять щенков. А как понравится Джарвасу этот бродячий зверинец?
— Это что еще за наваждение? — увидев белую собаку, Джарвас пришел в ужас. Гринц моментально спрятался за Эмми. Она сжала его ладошку, и мальчик почувствовал, что девушка и сама дрожит. Однако Эмми ответила довольно уверенно:
— Собака, а что же еще? Боги свидетели.
— Собака? Да это целая лошадь, провалиться бы ей! О чем ты думала, Эмми, когда вела сюда эту тварь. Разве у нас и так мало хлопот после вчерашнего? И чем, во имя всего святого, ты собираешься кормить это несчастное животное? У нас и так каждая крошка на счету!
«А как же мои щенки?», — подумал Гринц. Ему было о чем печалиться. Ни разу еще за его короткую жизнь у парня не было ничего действительно своего. И больше всего на свете он хотел иметь именно этих щенков. Взрослые между тем продолжали спорить.
— Я буду кормить ее за счет моего пайка, — твердо сказала Эмми.
— Не допущу такого свинства! — взвился Джарвас. — Ты и так голодаешь, чтобы делиться с какой-то паршивой собакой! Я не позволю!
Гринц увидел, что его покровительница посмотрела в преданные глаза собаки и сказала с тяжелым вздохом:
— Ну ладно, если нас не принимают здесь, поищем себе другое место.
— Нет! — заорал испуганный Гринц. — Тебе нельзя уходить! А как же мои щенки? — И прежде чем Эмми успела сообразить, что к чему, он выскочил вперед, лягнул Джарваса в голень и снова спрятался за Эмми. — Оставь ее в покое, ты, старый козел! — завопил он. — Это ее собака и мои щенки, и мы им хозяева, понял?
Длинная рука великана ухватила мальчишку, и, сколько тот ни извивался и ни ругался, вырваться он не мог. Джарвас был вне себя от злости.
— Не беспокойся, паренек, — послышался вдруг чей-то низкий голос. — Джарвас, ты чего тут буянишь?
Джарвас отпустил Гринца и повернулся к светловолосому, начавшему седеть мужчине, который бесшумно подошел к ним.
— Бензиорн, ты не имеешь права! — сердито начал он, но тот взял его за руку и отвел в сторонку. Гринц испуганно поглядел на Эмми. К его удивлению, девушка улыбнулась.
— Бензиорн — хороший целитель, — объяснила она, — и мы очень в нем нуждаемся. Если кто и способен переубедить Джарваса, так это он.
Гринц с беспокойством наблюдал за разговором двух мужчин, горячо надеясь, что этому Бензиорну и вправду удастся отстоять щенков. Кажется, Эмми думала о том же. Став на колени, она обняла белую собаку за шею и тихонько приговаривала:
— Все будет хорошо. Джарвас найдет тебе место, и мы будем жить вместе.
Наконец Джарвас ушел, что-то ворча себе под нос, а лекарь вернулся к незадачливым любителям животных.
— Однако я еще не совсем утратил дар убеждения, — сказал он. — Но если бы ты не была такой хорошей помощницей…
— О Бензиорн, как мне благодарить тебя? Конечно, я не думала, что Джарвас будет в восторге, но такого…
— Не суди его строго, Эмми, — вздохнул лекарь. — У Джарваса сейчас слишком много тревог, чтобы заниматься бродячей собакой. Он…
— Это не бродячая собака, — возмущенно перебил Гринц. — Вот зараза, а как же щенки?
— Гринц! — нахмурилась Эмми. — Ну и язык у тебя!
— Какой язык? — спросил тот с невинным видом. Бензиорн строго посмотрел на него:
— Думаю, маленький негодник, ты и сам хорошо знаешь, какой! Джарвас, знаешь ли, не разрешает здесь ругаться, особенно при таких дамах, как Эмми. Так что тебе лучше извиниться, пока она не забрала у тебя щенков. — У лекаря был такой свирепый вид, что Гринц испугался.
— Прошу.., прощения, Эмми, — сказал он тихо.
— Так-то лучше, — улыбнулся Бензиорн и погладил его по голове. — А теперь давай пристроим куда-нибудь твоих щенков, пока у нас еще есть время. — Последние слова он произнес так тихо, что мальчик едва расслышал их.
Решив, что тот, кто все это затеял, пусть сам и разбирается с Тильдой, обогатившейся на пятерых щенков, Джарвас пошел туда, где лежал раненый воин, и остановился, задумчиво глядя на безмолвного виновника столь неприятных перемен. Неожиданно знакомый голос окликнул Джарваса.
— Ты знаешь, пожалуй, рана на голове нашего таинственного незнакомца — серьезнее, чем я думал. Иначе сознание бы уже вернулось к нему.
— Ты так и будешь весь день незаметно подкрадываться ко мне? — выпалил Джарвас, но смягчился, увидев на изможденном лице Бензиорна тревожное выражение. Лекарь был трезв — впервые за все время их знакомства.
— Это действительно так серьезно? — спросил Джарвас, чувствуя, как тревога Бензиорна передается и ему. — Клянусь Богами, я сам рисковал и всех подверг опасности, чтобы спасти его, и вот теперь он…
Лекарь стал на колени возле больного.
— Пульс, похоже, стал ровнее, — с сомнением сказал он. — Может быть, все дело в его возрасте и потере крови.., не говоря уже о том, что его тащили по улицам в такую погоду. — Он встал на ноги и положил руку на плечо Джарвасу.
— Чем я могу помочь?
— Чем тут можно помочь? — горько воскликнул тот. — Я же сам испортил все дело! Посмотри на эту толпу — что с ними будет, когда явятся наемники? До сих пор власти нами особо не интересовались, но теперь — другое дело. Пендрал найдет нас в мгновение ока.
— Да, — сказал Бензиорн, — а потом они объявят наш приют притоном смутьянов, а что это значит — хорошо известно. Я думаю, мой друг, нам всем надо готовиться к переселению.
Джарвас отпрянул, услышав эти слова. Но поглядев в глаза Бензиорну, тяжело вздохнул.
— Пожалуй, ты прав. Я понимаю это, я ведь не сумасшедший. Но видеть гибель собственного дела… — Он с тоской оглядел зал, полный народу, оглядел стариков, получивших здесь еду и кров, детей, избавленных от грязи и голода трущоб, способных в любой обстановке беззаботно играть в свои шумные игры… Неужели он смирится с тем, что пришел конец их с Ваннором мечте?
— У нас есть другой выход, — сказал он решительно. — Я могу сам сдаться властям.
— Нет, болван ты этакий! — вскричал лекарь, хватая Джарваса за руку, словно надеясь этим удержать от безумия. — Ни в коем случае! Подумай о Тильде, о том незнакомце, которого вы спасли ценой такого риска. Пендрал знает, что ты был не один. И тебя будут пытать, пока ты не расскажешь о своих сообщниках. Нет, Джарвас, это не выход!
— А что еще я могу сделать? — закричал Джарвас. — Выезд из города закрыт. Я что — должен выбросить всех этих людей обратно в трущобы?
— Им скоро там будет безопаснее, чем здесь, — тихо напомнил ему Бензиорн.
— А если все уляжется, они смогут вернуться. Но сейчас, я думаю, следует сказать им, чтобы они собирались в дорогу. Они должны быть готовы уйти отсюда сразу же, как понадобится. Кроме того, нужно проверить кладку и послать мальчишек потолковее на улицы, чтобы предупредили о приближении наемников. А когда стемнеет, лучше всего начать потихоньку выводить людей.
Джарвас понимал, что лекарь прав, и все же даже в детстве ему не хотелось плакать так, как сейчас. Но в скором времени стало ясно, что Бензиорн был более чем прав. Когда стемнело, к приюту подошла военная команда.
***
Гвардейцы, одетые в до боли знакомую форму городского гарнизона, потащили Ваннора вверх по башенной лестнице. Но даже здесь, на холодных каменных ступенях, было намного теплее, чем на улице.
…Купец чувствовал, что впадает в какое-то странное забытье, и старался не поддаваться этому состоянию, контролировать себя, но он был связан, руки и ноги его занемели, и это мешало ему сосредоточиться. Он был беспомощен — и вновь во власти Миафана!
Ваннора привели в Палату Верховного Мага и заставили стать на колени на толстый ковер. Миафан махнул гвардейцам рукой, и они вышли. Потом он молча уставился на пленника глазами-камнями, в которых невозможно было ничего прочесть. Ваннор содрогнулся. Лицо Миафана изменилось. Выражение надменной неприязни уступило место печати жестокости и злобы. Похожее на маску лицо Владыки было бледным и нездоровым, а шрамы вокруг глаз делали его еще неприятнее. Миафан злорадно потер руки, и купец почувствовал такой испуг, какого, пожалуй, никогда еще не испытывал. Даже Призрак, убивший Форрала, не вселял такого ужаса. Этот страх высасывал все жизненные силы и не оставлял никакой надежды.
— Итак, — прошептал Миафан, — ты наконец в моих руках.
— Не долго я буду в твоих руках, мерзавец, — плюнув, ответил Ваннор.
— Ты был бы забавен, Ваннор, если бы не был жалок, — насмешливо ответил Миафан. — Но ты прав — в том смысле, что не будешь мне особенно долго надоедать. Конец наступит даже раньше, чем ты себе это представляешь: ведь помощи ждать неоткуда. — Он улыбнулся ледяной улыбкой. — Итак, мы вернулись на исходные позиции — но уже здесь нет ни Форрала, ни Ориэллы. Твои прежние друзья из гарнизона разобщены или мертвы. Никого нет, Ваннор, мы — один на один, и ты еще не раз будешь молить меня о смерти. Но прежде я потребую от тебя ответов на некоторые вопросы, например: кто твои сообщники и где они сейчас скрываются?
Даже слушать Миафана и видеть его лицо было мучительно. Ваннор мог закрыть глаза, но ему некуда было деться от пропитанного ядом голоса Владыки, голоса, звучание которого было почти невыносимым. За себя купец боялся меньше всего. Он верил и надеялся, что сможет вынести любые мучения, но вместе с тем прекрасно понимал, что рано или поздно все равно расскажет Миафану все, что тот захочет узнать.
Ваннор вздрогнул от ужаса. Выходит, что, ослепленный любовью к дочери, он предал друзей! Он не боялся смертных, но это чудовище обладало такой властью, какую Ваннор не мог себе даже представить. При одном воспоминании об отвратительной твари, убившей Форрала, его охватила дурнота, и только сила воли и мужество, которые поддерживали Ваннора на протяжении всей его полной испытаний жизни, помогли ему справиться с предательской дрожью во всем теле. Если не случится чуда, жить ему остается всего несколько дней — и эти дни будут, конечно, очень и очень скверными.
И все же Ваннор не собирался сдаваться сразу. Он поглядел в ничего не выражающие глаза Миафана и со злостью спросил:
— Что это значит? Ты же, будь ты проклят. Верховный Маг! Ты же можешь узнать любые сведения, просто заглянув мне в душу, разве нет? Для тебя это так же легко, как, скажем, взять яблоко из этой вазы. Может быть… — Купец снова вздрогнул. — Может быть, ты уже так и сделал. — «А вдруг это правда?»
— подумал он в страхе. — Так зачем же ты угрожаешь мне мучительным дознанием?
— Просто месть. — Улыбка Миафана напоминала волчий оскал. — Просто месть за все твои выкрутасы в Совете, за все помехи, возражения и козни против меня. А страдания твои будут гораздо сильнее, когда твои губы назовут имена твоих товарищей и ты поймешь, что предал их. И снова он улыбнулся своей волчьей улыбкой. — Но все же это не просто месть, мой дорогой Ваннор. Отрекшись от Кодекса магов, я получил известные.., новые возможности. Твои страх, боль и мучительная смерть дадут подпитку моему волшебству и усилят мою власть.
И Миафан поднял руку. Боль ударила Ваннора, обожгла нервы. Словно подкошенный, он упал на ковер; тело его выгнулось, словно лук с натянутой тетивой. Хотя он прикусил язык, чтобы не закричать, последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание, был его собственный крик.
Глава 16. ТЕНЬ НА КРЫШЕ
Язур медленно выздоравливал и постепенно осваивал ксандимскую речь. Это было не так уж трудно — как и все офицеры Ксианга, он уже немного знал этот язык, да к тому же у него было довольно много общего с казалимским. Кроме того, Язуру и его спасителю волей-неволей приходилось разговаривать только друг с другом, и каждый горел желанием узнать, как другой оказался в этих пустынных и негостеприимных краях.
В конце концов Язур кое-как смог с помощью жестов и рисунков углем на полу пещеры рассказать, что он со своими товарищами бежал от гнева казалимского царя и что захватчик, который занял сейчас башню, — сын Ксианга. Услышав это, Шианнат разразился какой-то длинной тирадой на своем языке, чем привел собеседника в полную растерянность. С трудом, после нескольких попыток, Шианнат все же растолковал Язуру, что он сам такой же изгой своего народа, хотя причина его изгнания так и осталась неясной.
Язур подозревал, что ксандимец намеренно что-то скрывает, и это ему очень не нравилось. Однако этот человек спас его, кормил и выхаживал. Да и сам Язур в конце концов скрыл от своего спасителя, чем именно было вызвано его бегство из Тайбера. Наверняка этот всадник тоже в чем-то подозревает его, Язура, но тем не менее заботится о нем. Рассудив так, Язур успокоился.
Узнав, что Язур — такой же изгнанник, как и он сам, Шианнат стал относиться к казалимцу с гораздо большей симпатией, и, при всей враждебности Язура к Народу Всадников, это нашло отклик в его душе. Тень убитого отца иногда тревожила воина, и он на какое-то время становился угрюмым и замкнутым, но, как человек здравого ума, юноша не мог не понимать, что этот «враг» оказался на самом деле другом в отличие от воинов Харина, прежних товарищей Язура, и лечит раны, нанесенные ими. Выздоровление шло тяжело. Иногда раны воспалялись, и у Язура начиналась лихорадка, а Шианнат делал ему припарки. Когда сильно болел кровоподтек на лбу, ксандимец поил юношу каким-то настоем из трав, унимающим боль. Но бывали минуты, когда Язур испытывал душевную боль и великая тревога разрывала его сердце.
Тревожился он не за себя, а за своих друзей, которых позорно покинул, бежав из башни. Что сталось с Ориэллой и Анваром? Где Боаи и Нэрени? Каково там Шиа в этой ледяной пустыне? Какое право он имеет лежать тут, беспомощный, когда должен быть с ними, прийти к ним на помощь?
Время шло, и с каждым разом тоска наваливалась с новой силой. Раны постепенно заживали, но с душевной болью ничего нельзя было поделать. Язур стал раздражительным и не мог (не хватало слов да, пожалуй, и желания) объяснить Шианнату, что злится он на себя самого. Едва возникшее между ними доверие грозило рухнуть, ибо порой Язура раздражало даже стремление Шианната понять, что мучает его нового товарища, и как-то помочь ему.
Наконец его терпение иссякло. В горах выла вьюга, не утихавшая уже несколько дней. Шианнат спал в обнимку со своей любимой кобылой, но Язура мучила злая бессонница. Мысли о его друзьях не давали ему покоя, ему мерещилось, как люди принца истязают его друзей, как Харин насилует Ориэллу и глумится над ней… Снедаемый тревогой и чувством вины, Язур не выдержал.
— Пусть смерть возьмет меня, но я здесь больше не останусь, — пробормотал он. — Я должен перебороть свою слабость и встать!
Момент был удобный. Шианнат спал, и Язур надеялся уйти на достаточное расстояние, прежде чем ксандимец сообразит, что к чему, и остановит его. Язур сел и сразу почувствовал острую боль в раненом плече. Ничего, убеждал он себя, дело гораздо лучше: несколько дней назад он вовсе не мог пошевелить этой рукой. Дождавшись, пока боль поутихнет, он оглядел пещеру в поисках чего-то, что могло бы послужить костылем. В первую очередь он вспомнил о своем мече, но Шианнат предусмотрительно спрятал все оружие Язура. Казалось, план воина обречен на неудачу, но Язур не собирался так легко сдаваться. Стена пещеры была неровной, а это значит, что можно будет опираться на нее. Ухватившись здоровой рукой за ближайший выступ в стене, он стал подниматься с постели.
— Проклятие! — Язур вцепился в камень, чувствуя, что все плывет у него перед глазами. Боль в раненом бедре была нестерпимой.
— Будь ты проклят, слабак! — обругал он сам себя. — Ты баба, а не воин! Ведь ты — единственная надежда своих несчастных друзей! — Стиснув зубы, он сделал шаг вперед.
Шаг.., еще шаг… Но тут больная нога подвернулась, Язур не смог удержаться и упал, угодив рукой прямо в горячие уголья костра. С диким воплем он отдернул руку, но одежда на нем уже загорелась. Лошади испуганно заржали, разбудив Шианната, который вскочил, в ярости изрыгая проклятия на своем языке. Он оттащил воина от костра и проворно облил его водой из каменной чаши. Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.
Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры, и через несколько мгновений вспыхнувший факел осветил бледное, запачканное копотью лицо Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.
— Дурак! — воскликнул Шианнат, помогая воину встать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42