– До свидания.
* * *
– Пока доволен? – спросил Дэвид Френкел.
– Что?
– Доволен работой?
Мы приступили к съемкам ролика про аспирин. В «Астории». Студия «Силверкап».
– Да. Все в порядке.
– Ничего не скажешь, Коринт – старый профи.
Меня так и подмывало ответить, что он просто старый. Роберт Коринт был назначен директором рекламы аспирина. Лысеющий коротышка с глупым хвостиком волос под загорелой плешью. Коринт будто кричал: «Пусть я подвержен действию времени, но я все еще крутой, крутой. Учтите!» Мы делали двадцать второй дубль.
– Кто занимается музыкой? – спросил я.
– Музыкой?
– Ну да. Кто пишет саунд-трек?
– Музыкальная студия «Ти энд ди».
– Никогда о такой не слышал.
– Очень хорошая.
– Допустим.
– Они делали все фонограммы для моих работ.
– Отлично.
– Они тебе понравятся. Хотя бы тем, что всегда назначают приемлемую цену.
Я уже собирался спросить, почему он постоянно надо мной подсмеивается. Но в это время подошла Мэри Уидгер и шепнула мне в ухо:
– Чарлз, можно перекинуться с вами словечком?
– Разумеется.
– Мистер Дабен считает, что бутылочку с аспирином нужно поместить выше.
Мистер Дабен являлся заказчиком. Его первыми словами, обращенными ко мне, были: «Значит, это вы моя новая жертва! Уж попью я вашей кровушки». «Ради Бога, – ответил я. – У меня нулевая группа». «Годится», – рассмеялся он.
– Что значит выше? – не понял я.
– Выше в кадре, – уточнила Мэри.
– В таком случае, Дэвид, не могли бы вы попросить Роберта поднять бутылочку чуть выше?
– Непременно, – отозвался он. – Я на то и существую.
Ближе к середине дня, где-то между сорок восьмым и сорок девятым дублем, меня зажал в углу Том Муни:
– Привет, приятель.
У него не было никаких оснований считаться моим приятелем. Том Муни представлял Объединение производителей рекламы. Его modus operandi Способ действия (лат.).
заключался в том, чтобы занудством вытягивать у потенциального клиента заказ на рекламу. И надо сказать, он вполне в этом преуспевал.
– Ты как, Том? – спросил я.
– Я-то хорошо. Вопрос в том, как ты. – Он окинул взглядом мое лицо.
– Упал, – в сотый раз объяснил я.
– Я не про то – я про работу.
Том прекрасно знал, как у меня дела. Например, он был в курсе, что недавно я занимался очень престижным, денежным проектом, а теперь вожусь вот с аспирином. Знал, потому что мир рекламщиков тесен и новости распространяются со скоростью молнии. Тем более плохие новости.
– Замечательно, – соврал я.
Том спросил, получил ли я его рождественскую открытку.
– Нет.
– А я посылал.
– Не пришла.
– Неужели?
– Уверяю тебя.
– В таком случае прими мои поздравления сейчас. Подарок за мной.
– Никаких подарков, Том.
– Не глупи, дурачок. У дядюшки Тома всегда найдется подарок для соратника.
– Кепка с эмблемой объединения? Спасибо, я уже получал.
– При чем здесь кепка? – возмутился Том. – Я разве что-нибудь говорил о кепке?
– Майкой меня тоже осчастливил.
– Слушай, ты наш клиент или нет?
– Клиент.
– Тогда считай меня Санта-Клаусом.
– Ты не похож на Санта-Клауса, – хмыкнул я.
Прилизанные, лоснящиеся волосы, энергичная жестикуляция – он скорее напоминал напичканного амфетамином Пэта Райли, чем рождественского святого.
– Откуда ты знаешь? Ты что, видел Санта-Клауса?
Когда Анна была маленькой, лет пяти с половиной, она спросила меня, как Санта-Клаус попал в «Тойз-эр-ас» «Тойз-эр-ас» («Toys R. Us») – компания с центром в городе Парамус. Владеет сетью магазинов игрушек и детской одежды. Торговым символом является жираф Джоффри.
, если он живет на Северном полюсе. Я по небрежности забыл снять с игрушечного пони ярлык магазина.
– Рад познакомиться, Санта.
– И что же малышка Чарли хочет на Рождество?
Я бы перечислил, но ему на хватит дня выслушать.
– Ничего. У меня все есть.
– Ты снимаешь ролик со мной? Так?
– Так.
– Работаешь с Френкелом? Так?
– Так.
– Спроси у него, что он получил на Рождество.
Что он имел в виду?
– Все, что мне надо на Рождество, Том, – это хорошая должность.
– Тогда почему бы не попользоваться нами?
Я не рассмеялся, и он добавил:
– Шучу.
* * *
В тот вечер мне домой позвонил Васкес и назначил встречу в «Алфабет-Сити» на углу Восьмой улицы и авеню Си.
Сошедший с рельсов. 15
Этот район называют «Алфабет-Сити», потому что он расположен между авеню Эй и Ди в Южном Манхэттене. Некогда здесь орудовали испанские банды, а потом сюда хлынул артистический люд, и место стало одновременно опасным и модным. Винные погребки соседствуют с художественными галереями; мексиканские лепешки предлагают рядом с поделками народного промысла.
В последний раз я был в «Алфабет-Сити» лет в двадцать. Тогда мы всемером в поисках развлечений набились в одно такси, долго катались, пока не высадились на Манхэттене. Не припомню, чем кончился тот вечер.
Сегодня я явился сюда не ради развлечений.
Я пришел к Васкесу.
Трубку подняла Диана.
– Как поживаете, миссис Шайн? – спросил он.
Подзывая меня, жена выглядела слегка озадаченной.
– Деловой разговор, – объяснил я жене.
Васкес спросил, набрал ли я денег.
– Да.
Еще он спросил, по-прежнему ли я пай-мальчик (перевод: не обращался ли я в полицию).
– Не обращался.
Тогда он назначил мне встречу в «Алфабет-Сити».
Когда Диана вышла из комнаты, я сказал ему:
– Десять тысяч, и все, ни цента больше.
Васкес ответил:
– Конечно. Мы же договорились, братан.
* * *
Угол авеню Си и Восьмой улицы в одиннадцать утра представлял типичную картину: пять латиноамериканских детей мучаются дурью, забравшись на тент пикапа, а неподалеку уличный художник переминается с ноги на ногу около объявления с предложением сделать татуировку хной. И никакого Васкеса.
Внезапно на меня налетел черный:
– Какого хрена? Ты что не видишь, куда прешь?
Я, естественно, никуда не пер, а просто стоял, но счел за благо извиниться.
– Говоришь, извини?
Он был тяжелее меня, весом чуть не со спортивную тачку.
– Да.
– А если одного «извини» недостаточно?
– Послушайте, я вас не заметил.
Крепыш рассмеялся:
– Все в порядке. Ты ведь Чарлз?
Он знал мое имя. Негр, который обвинил меня в том, что я на него налетел, знал мое имя.
– Чарлз? – повторил он. – Так?
– Вы кто?
– Вопросы задаю я. Так ты Чарлз или не Чарлз?
– Да, я Чарлз.
– Тебя зовут Чаком? Если бы ты был из наших, тебя бы так и звали.
– Нет.
«Чак, Чак – мудак, болван и задолбанный банан». Помнится, эта песенка жутко веселила соседских мальчишек, когда мне было восемь.
– Где Васкес? – спросил я.
– Я отведу тебя к нему. Иначе какого хрена я сюда притащился?
Я вовсе не хотел, чтобы меня куда-то вели.
– Давайте лучше я отдам вам деньги и…
– Я не собираюсь ничего брать, – перебил меня негр. – Давай немножко прогуляемся.
– Далеко?
– Далеко-далеко, – подхватил он. – По улице.
И пошел вперед, но при этом оглядывался, чтобы удостовериться, держусь ли я за ним, а я вспомнил, что так мы гуляли с Анной, когда она была маленькой: вместе, но как будто врозь, и я постоянно следил, чтобы она не свернула в опасную сторону. Сейчас я плелся в опасную сторону. Мы миновали проулок между двумя подновленными зданиями, мой провожатый остановился и дождался меня. А потом вознамерился тащить в узкий проход. Я уперся, тогда он сжал мою руку так, что чуть не сломал кость, и я сдался.
Он прижал меня к стене. «Обычное дело в темных переулках, – подумал я. – Бьют, режут, грабят. Иногда в гостиничных номерах, но чаще в таких гиблых местах». Я приготовился к неизбежному: чему-то очень быстрому, жестокому, смертельному.
Но побоев не последовало.
– Ну-ка давай проверим, – сказал негр и стал ощупывать меня по рукам, ногам, груди, спине – всего вдоль и поперек. – Гребаных проводов вроде нет. Это хорошо, Чарлз.
– Я же ему сказал, что не пойду в полицию.
– Да. Он тебе верит.
– Послушайте, мне надо возвращаться. – Я услышал панику в собственном голосе и попытался хоть на дюйм оторваться от стены.
– Пошли, – проговорил он. – Давай сюда.
Я уже однажды «дал», когда уселся в вагоне напротив Лусинды. И потом «дал» – пожалуй, чересчур, – когда повел ее в отель «Фэрфакс». А теперь мне снова велят «давать», хотя сам я мечтаю об одном – вернуться в то место, которое называется «вчера».
Я перешел за своим провожатым на другую сторону мостовой. Мы оставили позади квартал, где пахло кислой капустой и гелем для волос, и салон татуировок на голове. Провожатый нырнул налево – в подъезд частично отремонтированного дома.
Нажал на звонок, усек ответный сигнал и открыл передо мной дверь с исцарапанным стеклом:
– Давай сюда.
Снова «давай». В последние дни я только и делал, что получал приказы, словно рекрут в морально разложившейся армии. Я понимал, что с каждым шагом все глубже проникаю на вражескую территорию, но не имел возможности бежать. В такой армии дезертиров расстреливают.
Васкес жил на первом этаже, он караулил нас – стоял за дверью, поэтому сразу пустил в квартиру.
Он протянул руку, и я отпрянул, ибо однажды видел, что эта рука творила со мной и Лусиндой. Но Васкес не собирался обмениваться со мной рукопожатием.
– Деньги, – потребовал он.
Васкес был одет подчеркнуто небрежно: расклешенные от пояса брюки с намеком на модель Калвина Клайна и широкий поношенный зеленый свитер. Меня поразило, что этот человек мало напоминает того подонка, к которому я шел на встречу. Не такой внушительный физически, не такой плотный, скорее костлявый. Сколько же людей попадает на электрический стул из-за ошибочных свидетельских показаний? Наверное, уйма. Очень трудно сосредоточиться и удержать в памяти чьи-либо черты, когда тебе вышибают мозги или насилуют твою подружку.
Я отдал ему десять тысяч – хрустящие стодолларовые банкноты. У меня было такое ощущение, будто я приобретаю для семьи посудомоечную машину, или телевизор с большим экраном, или набор мебели. Только на этот раз я покупал саму семью. Пять тысяч за Анну и пять тысяч за Диану. Товар без гарантии, деньги не возвращаются. Покупка на свой страх и риск.
– Девять тысяч девятьсот, десять…
Васкес старательно пересчитал каждую купюру. Затем поднял глаза и улыбнулся – той самой ужасной улыбочкой, которую я помнил по гостиничному номеру.
– Чуть не забыл, – проговорил он и ударил меня под дых.
Я упал.
Задохнулся и начал хватать воздух ртом.
– Это за то, что ты аннулировал кредитки, Чарлз. Я только захотел что-то купить. А ты тут как тут.
Негр расхохотался.
– Мы уходим, Чарлз, – бросил Васкес.
Мне потребовалось пять минут, чтобы восстановить дыхание, и еще пять, чтобы подняться, цепляясь за стену, как за подпорку.
А в те пять минут, что я валялся на полу и пытался продохнуть, я плакал. И не только потому, что болело в солнечном сплетении, но и потому, что видел, где оказался.
Рядом с коробкой из-под позавчерашнего заказа из китайского ресторана, обсиженной тараканами.
Сошедший с рельсов. 16
На следующий день я засиделся на работе допоздна.
Дома мне было не по себе. Всякий раз, взглянув на Анну, я вспоминал о десяти тысячах, украденных из ее фонда. А когда звонил телефон, я обмирал от страха до тех пор, пока кто-то не брал трубку. И всегда представлял, как в спальню или на мансарду врывается Диана и обвиняет меня в том, что я погубил ее жизнь и убил нашу дочь. Я предпочитал, чтобы этот разговор состоялся по телефону, – не представлял, как буду смотреть ей в глаза, пока она перечисляет список моих прегрешений. А здесь, на работе, я запирался в кабинете, выключал свет и пялился на свое отражение в экране компьютера, постоянно спящего в режиме ожидания – состояние, в которое я с радостью погрузился бы сам. Я размышлял, как бы избавиться от той напасти, что грозила снести с рельсов мою жизнь.
Я старался отыскать координаты музыкальной студии «Ти энд ди». Хотел позвонить им завтра по поводу саунд-трека к рекламе аспирина. Требовалось что-то душевное, но не плаксивое. Что-то, способное затушевать банальный диалог и дубовую игру актеров. Но найти этой студии в списке не удалось. «Ти энд ди» – так ведь сказал Френкел? Или другие буквы? Нет, я был совершенно уверен – именно такие. Или мой справочник устарел? Или…
Вдруг раздался громкий удар. Шел девятый час – сотрудники давно разбежались по домам. Я нисколько не сомневался: никто, кроме меня, здесь не жжет ночник.
Стук повторился.
На этот раз по-другому. Словно сначала поскреблись, несколько раз щелкнули, а затем грохнули. Где-то рядом. В кабинете Тима Уорда. Хотя я собственными глазами видел, как Тим торопился к уэстчестерской электричке 6.38.
Снова послышались звуки.
Кто-то насвистывал «Мою девушку». «Темптейшн», альбом 1965 года. Может быть, кто-то из хозяйственников решил заняться нашим углом, пока контора спит? Хозяйственники, как эльфы башмачников, появляются по ночам, а наутро исчезают, оставляя плоды своего волшебного труда: новый ковер, свежевыкрашенную стену, обновленную систему кондиционирования. Наверняка это один из подобных эльфов.
Щелк. Стук. Бум.
Я встал со стула и прошел по замусоренному бумагами ковру посмотреть, в чем дело. Но когда открывал дверь, стук прекратился. И свист тоже. По-моему, я уловил судорожный вздох.
В кабинете Тима Уорда горел свет. «Настольная лампа», – догадался я. Холодный желтый ореол мерцал на стеклянной панели двери, как пробивающийся сквозь утренний туман луч солнца. Несколько секунд я колебался, не зная, что предпринять. Никто не обязан поднимать тревогу, если у соседа свистят. Может, но не обязан.
И я открыл дверь в кабинет Уорда.
Кто-то что-то вытворял с компьютером Тима – «Эппл-джи-4», таким же, как у меня.
– Привет, – поздоровался Уинстон Бойко. – Вот сижу налаживаю.
Но я ему не поверил. Все это больше смахивало на подготовку к воровству.
– Тим сказал, в нем что-то все время мигает, – объяснил Уинстон, однако выглядел при этом весьма смущенным.
Компьютер был соединен со стеной стальным тросиком, и Уинстон как раз собирался его перекусить. Я догадался, потому что заметил у него в руках нечто вроде пассатижей.
– Это Тим попросил тебя исправить? – поинтересовался я.
– Да. Ты что, не знал? Я очень хорошо разбираюсь в компьютерах.
Не знал.
– У нас есть специальный компьютерный отдел, который занимается этим.
– Ну и что? Думаешь, мне нельзя?
– Уинстон.
– Что?
– Тим не просил тебя наладить его компьютер.
– Ну, намекнул.
– И ты в компьютерах ни черта не смыслишь.
– Еще как смыслю.
– Уинстон…
– Во всяком случае, знаю, за сколько их берут. – Он пожал плечами: мол, вот и разгадка шарады. – Но ты ведь не побежишь на меня доносить?
– Уинстон, зачем ты воруешь компьютеры?
Идиотский вопрос: какой смысл задавать его вору? Почему люди испокон веку крадут? Конечно, чтобы добыть денег. Но при чем здесь Уинстон – ходячая бейсбольная энциклопедия и во всех отношениях приятный парень? Почему именно он?
– Не знаю. Иногда мне кажется, что так надо.
– Господи… Уинстон!
– Знаешь, сколько стоит «Джи-4»? Я тебе скажу: за подержанный дают три тысячи. Хороши бабки?
– Но это же противозаконно.
– Да. Вот ты меня и застукал.
– Я видел, как ты крадешь компьютер. Что мне теперь прикажешь делать?
– Пожури меня и скажи, чтобы я больше так не поступал.
– Уинстон, я сомневаюсь, что ты…
– Послушай, компьютер на месте, я никому не нанес никакого ущерба.
– Ты это делаешь впервые?
– Разумеется.
Тут я припомнил, что у нас время от времени исчезали компьютеры. Вот почему их начали прикреплять к стенам стальными тросиками.
– Знаешь, – продолжал Уинстон, – мне будет очень неудобно, если ты проговоришься.
Я почувствовал себя неуютно. И немного разнервничался. Передо мной стоял Уинстон – мой товарищ по бейсбольному трепу и человек, который приносил мне почту. Но он же – вор, который поздно вечером забрался в чужой кабинет с кусачками в руках. Я подумал: а могли ли эти кусачки в случае необходимости послужить оружием? И решил: очень даже неплохим.
– Давай обо всем забудем. Хорошо, Чарлз? Обещаю, больше не буду.
– Позволь секунду подумать.
– Конечно. – Прошла секунда, другая, и он добавил: – Я тебе скажу, почему твой благородный порыв может обернуться для меня геморроем. Не только потому, что меня выпихнут с работы. В принципе, это не самое главное. Я буду с тобой откровенен. Ладно?
– Ладно.
– Главное вот в чем. – Он плюхнулся на стул Тима. – Присаживайся, а то такое впечатление, что ты собираешься выпрыгнуть в окно.
Я сел.
– Дело в том…
Уинстон помедлил.
– Ничего особенного, – успокоил он меня. – Просто я был наркоманом.
– И только?
– Ну хорошо, хорошо, я продавал на тусовках наркотики.
– О!
– Только не пялься на меня так: я толкал не Г, а преимущественно Э Г – героин; Э – экстази.
.
Я стал вспоминать, с каких пор наркотики стали называть буквами алфавита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
* * *
– Пока доволен? – спросил Дэвид Френкел.
– Что?
– Доволен работой?
Мы приступили к съемкам ролика про аспирин. В «Астории». Студия «Силверкап».
– Да. Все в порядке.
– Ничего не скажешь, Коринт – старый профи.
Меня так и подмывало ответить, что он просто старый. Роберт Коринт был назначен директором рекламы аспирина. Лысеющий коротышка с глупым хвостиком волос под загорелой плешью. Коринт будто кричал: «Пусть я подвержен действию времени, но я все еще крутой, крутой. Учтите!» Мы делали двадцать второй дубль.
– Кто занимается музыкой? – спросил я.
– Музыкой?
– Ну да. Кто пишет саунд-трек?
– Музыкальная студия «Ти энд ди».
– Никогда о такой не слышал.
– Очень хорошая.
– Допустим.
– Они делали все фонограммы для моих работ.
– Отлично.
– Они тебе понравятся. Хотя бы тем, что всегда назначают приемлемую цену.
Я уже собирался спросить, почему он постоянно надо мной подсмеивается. Но в это время подошла Мэри Уидгер и шепнула мне в ухо:
– Чарлз, можно перекинуться с вами словечком?
– Разумеется.
– Мистер Дабен считает, что бутылочку с аспирином нужно поместить выше.
Мистер Дабен являлся заказчиком. Его первыми словами, обращенными ко мне, были: «Значит, это вы моя новая жертва! Уж попью я вашей кровушки». «Ради Бога, – ответил я. – У меня нулевая группа». «Годится», – рассмеялся он.
– Что значит выше? – не понял я.
– Выше в кадре, – уточнила Мэри.
– В таком случае, Дэвид, не могли бы вы попросить Роберта поднять бутылочку чуть выше?
– Непременно, – отозвался он. – Я на то и существую.
Ближе к середине дня, где-то между сорок восьмым и сорок девятым дублем, меня зажал в углу Том Муни:
– Привет, приятель.
У него не было никаких оснований считаться моим приятелем. Том Муни представлял Объединение производителей рекламы. Его modus operandi Способ действия (лат.).
заключался в том, чтобы занудством вытягивать у потенциального клиента заказ на рекламу. И надо сказать, он вполне в этом преуспевал.
– Ты как, Том? – спросил я.
– Я-то хорошо. Вопрос в том, как ты. – Он окинул взглядом мое лицо.
– Упал, – в сотый раз объяснил я.
– Я не про то – я про работу.
Том прекрасно знал, как у меня дела. Например, он был в курсе, что недавно я занимался очень престижным, денежным проектом, а теперь вожусь вот с аспирином. Знал, потому что мир рекламщиков тесен и новости распространяются со скоростью молнии. Тем более плохие новости.
– Замечательно, – соврал я.
Том спросил, получил ли я его рождественскую открытку.
– Нет.
– А я посылал.
– Не пришла.
– Неужели?
– Уверяю тебя.
– В таком случае прими мои поздравления сейчас. Подарок за мной.
– Никаких подарков, Том.
– Не глупи, дурачок. У дядюшки Тома всегда найдется подарок для соратника.
– Кепка с эмблемой объединения? Спасибо, я уже получал.
– При чем здесь кепка? – возмутился Том. – Я разве что-нибудь говорил о кепке?
– Майкой меня тоже осчастливил.
– Слушай, ты наш клиент или нет?
– Клиент.
– Тогда считай меня Санта-Клаусом.
– Ты не похож на Санта-Клауса, – хмыкнул я.
Прилизанные, лоснящиеся волосы, энергичная жестикуляция – он скорее напоминал напичканного амфетамином Пэта Райли, чем рождественского святого.
– Откуда ты знаешь? Ты что, видел Санта-Клауса?
Когда Анна была маленькой, лет пяти с половиной, она спросила меня, как Санта-Клаус попал в «Тойз-эр-ас» «Тойз-эр-ас» («Toys R. Us») – компания с центром в городе Парамус. Владеет сетью магазинов игрушек и детской одежды. Торговым символом является жираф Джоффри.
, если он живет на Северном полюсе. Я по небрежности забыл снять с игрушечного пони ярлык магазина.
– Рад познакомиться, Санта.
– И что же малышка Чарли хочет на Рождество?
Я бы перечислил, но ему на хватит дня выслушать.
– Ничего. У меня все есть.
– Ты снимаешь ролик со мной? Так?
– Так.
– Работаешь с Френкелом? Так?
– Так.
– Спроси у него, что он получил на Рождество.
Что он имел в виду?
– Все, что мне надо на Рождество, Том, – это хорошая должность.
– Тогда почему бы не попользоваться нами?
Я не рассмеялся, и он добавил:
– Шучу.
* * *
В тот вечер мне домой позвонил Васкес и назначил встречу в «Алфабет-Сити» на углу Восьмой улицы и авеню Си.
Сошедший с рельсов. 15
Этот район называют «Алфабет-Сити», потому что он расположен между авеню Эй и Ди в Южном Манхэттене. Некогда здесь орудовали испанские банды, а потом сюда хлынул артистический люд, и место стало одновременно опасным и модным. Винные погребки соседствуют с художественными галереями; мексиканские лепешки предлагают рядом с поделками народного промысла.
В последний раз я был в «Алфабет-Сити» лет в двадцать. Тогда мы всемером в поисках развлечений набились в одно такси, долго катались, пока не высадились на Манхэттене. Не припомню, чем кончился тот вечер.
Сегодня я явился сюда не ради развлечений.
Я пришел к Васкесу.
Трубку подняла Диана.
– Как поживаете, миссис Шайн? – спросил он.
Подзывая меня, жена выглядела слегка озадаченной.
– Деловой разговор, – объяснил я жене.
Васкес спросил, набрал ли я денег.
– Да.
Еще он спросил, по-прежнему ли я пай-мальчик (перевод: не обращался ли я в полицию).
– Не обращался.
Тогда он назначил мне встречу в «Алфабет-Сити».
Когда Диана вышла из комнаты, я сказал ему:
– Десять тысяч, и все, ни цента больше.
Васкес ответил:
– Конечно. Мы же договорились, братан.
* * *
Угол авеню Си и Восьмой улицы в одиннадцать утра представлял типичную картину: пять латиноамериканских детей мучаются дурью, забравшись на тент пикапа, а неподалеку уличный художник переминается с ноги на ногу около объявления с предложением сделать татуировку хной. И никакого Васкеса.
Внезапно на меня налетел черный:
– Какого хрена? Ты что не видишь, куда прешь?
Я, естественно, никуда не пер, а просто стоял, но счел за благо извиниться.
– Говоришь, извини?
Он был тяжелее меня, весом чуть не со спортивную тачку.
– Да.
– А если одного «извини» недостаточно?
– Послушайте, я вас не заметил.
Крепыш рассмеялся:
– Все в порядке. Ты ведь Чарлз?
Он знал мое имя. Негр, который обвинил меня в том, что я на него налетел, знал мое имя.
– Чарлз? – повторил он. – Так?
– Вы кто?
– Вопросы задаю я. Так ты Чарлз или не Чарлз?
– Да, я Чарлз.
– Тебя зовут Чаком? Если бы ты был из наших, тебя бы так и звали.
– Нет.
«Чак, Чак – мудак, болван и задолбанный банан». Помнится, эта песенка жутко веселила соседских мальчишек, когда мне было восемь.
– Где Васкес? – спросил я.
– Я отведу тебя к нему. Иначе какого хрена я сюда притащился?
Я вовсе не хотел, чтобы меня куда-то вели.
– Давайте лучше я отдам вам деньги и…
– Я не собираюсь ничего брать, – перебил меня негр. – Давай немножко прогуляемся.
– Далеко?
– Далеко-далеко, – подхватил он. – По улице.
И пошел вперед, но при этом оглядывался, чтобы удостовериться, держусь ли я за ним, а я вспомнил, что так мы гуляли с Анной, когда она была маленькой: вместе, но как будто врозь, и я постоянно следил, чтобы она не свернула в опасную сторону. Сейчас я плелся в опасную сторону. Мы миновали проулок между двумя подновленными зданиями, мой провожатый остановился и дождался меня. А потом вознамерился тащить в узкий проход. Я уперся, тогда он сжал мою руку так, что чуть не сломал кость, и я сдался.
Он прижал меня к стене. «Обычное дело в темных переулках, – подумал я. – Бьют, режут, грабят. Иногда в гостиничных номерах, но чаще в таких гиблых местах». Я приготовился к неизбежному: чему-то очень быстрому, жестокому, смертельному.
Но побоев не последовало.
– Ну-ка давай проверим, – сказал негр и стал ощупывать меня по рукам, ногам, груди, спине – всего вдоль и поперек. – Гребаных проводов вроде нет. Это хорошо, Чарлз.
– Я же ему сказал, что не пойду в полицию.
– Да. Он тебе верит.
– Послушайте, мне надо возвращаться. – Я услышал панику в собственном голосе и попытался хоть на дюйм оторваться от стены.
– Пошли, – проговорил он. – Давай сюда.
Я уже однажды «дал», когда уселся в вагоне напротив Лусинды. И потом «дал» – пожалуй, чересчур, – когда повел ее в отель «Фэрфакс». А теперь мне снова велят «давать», хотя сам я мечтаю об одном – вернуться в то место, которое называется «вчера».
Я перешел за своим провожатым на другую сторону мостовой. Мы оставили позади квартал, где пахло кислой капустой и гелем для волос, и салон татуировок на голове. Провожатый нырнул налево – в подъезд частично отремонтированного дома.
Нажал на звонок, усек ответный сигнал и открыл передо мной дверь с исцарапанным стеклом:
– Давай сюда.
Снова «давай». В последние дни я только и делал, что получал приказы, словно рекрут в морально разложившейся армии. Я понимал, что с каждым шагом все глубже проникаю на вражескую территорию, но не имел возможности бежать. В такой армии дезертиров расстреливают.
Васкес жил на первом этаже, он караулил нас – стоял за дверью, поэтому сразу пустил в квартиру.
Он протянул руку, и я отпрянул, ибо однажды видел, что эта рука творила со мной и Лусиндой. Но Васкес не собирался обмениваться со мной рукопожатием.
– Деньги, – потребовал он.
Васкес был одет подчеркнуто небрежно: расклешенные от пояса брюки с намеком на модель Калвина Клайна и широкий поношенный зеленый свитер. Меня поразило, что этот человек мало напоминает того подонка, к которому я шел на встречу. Не такой внушительный физически, не такой плотный, скорее костлявый. Сколько же людей попадает на электрический стул из-за ошибочных свидетельских показаний? Наверное, уйма. Очень трудно сосредоточиться и удержать в памяти чьи-либо черты, когда тебе вышибают мозги или насилуют твою подружку.
Я отдал ему десять тысяч – хрустящие стодолларовые банкноты. У меня было такое ощущение, будто я приобретаю для семьи посудомоечную машину, или телевизор с большим экраном, или набор мебели. Только на этот раз я покупал саму семью. Пять тысяч за Анну и пять тысяч за Диану. Товар без гарантии, деньги не возвращаются. Покупка на свой страх и риск.
– Девять тысяч девятьсот, десять…
Васкес старательно пересчитал каждую купюру. Затем поднял глаза и улыбнулся – той самой ужасной улыбочкой, которую я помнил по гостиничному номеру.
– Чуть не забыл, – проговорил он и ударил меня под дых.
Я упал.
Задохнулся и начал хватать воздух ртом.
– Это за то, что ты аннулировал кредитки, Чарлз. Я только захотел что-то купить. А ты тут как тут.
Негр расхохотался.
– Мы уходим, Чарлз, – бросил Васкес.
Мне потребовалось пять минут, чтобы восстановить дыхание, и еще пять, чтобы подняться, цепляясь за стену, как за подпорку.
А в те пять минут, что я валялся на полу и пытался продохнуть, я плакал. И не только потому, что болело в солнечном сплетении, но и потому, что видел, где оказался.
Рядом с коробкой из-под позавчерашнего заказа из китайского ресторана, обсиженной тараканами.
Сошедший с рельсов. 16
На следующий день я засиделся на работе допоздна.
Дома мне было не по себе. Всякий раз, взглянув на Анну, я вспоминал о десяти тысячах, украденных из ее фонда. А когда звонил телефон, я обмирал от страха до тех пор, пока кто-то не брал трубку. И всегда представлял, как в спальню или на мансарду врывается Диана и обвиняет меня в том, что я погубил ее жизнь и убил нашу дочь. Я предпочитал, чтобы этот разговор состоялся по телефону, – не представлял, как буду смотреть ей в глаза, пока она перечисляет список моих прегрешений. А здесь, на работе, я запирался в кабинете, выключал свет и пялился на свое отражение в экране компьютера, постоянно спящего в режиме ожидания – состояние, в которое я с радостью погрузился бы сам. Я размышлял, как бы избавиться от той напасти, что грозила снести с рельсов мою жизнь.
Я старался отыскать координаты музыкальной студии «Ти энд ди». Хотел позвонить им завтра по поводу саунд-трека к рекламе аспирина. Требовалось что-то душевное, но не плаксивое. Что-то, способное затушевать банальный диалог и дубовую игру актеров. Но найти этой студии в списке не удалось. «Ти энд ди» – так ведь сказал Френкел? Или другие буквы? Нет, я был совершенно уверен – именно такие. Или мой справочник устарел? Или…
Вдруг раздался громкий удар. Шел девятый час – сотрудники давно разбежались по домам. Я нисколько не сомневался: никто, кроме меня, здесь не жжет ночник.
Стук повторился.
На этот раз по-другому. Словно сначала поскреблись, несколько раз щелкнули, а затем грохнули. Где-то рядом. В кабинете Тима Уорда. Хотя я собственными глазами видел, как Тим торопился к уэстчестерской электричке 6.38.
Снова послышались звуки.
Кто-то насвистывал «Мою девушку». «Темптейшн», альбом 1965 года. Может быть, кто-то из хозяйственников решил заняться нашим углом, пока контора спит? Хозяйственники, как эльфы башмачников, появляются по ночам, а наутро исчезают, оставляя плоды своего волшебного труда: новый ковер, свежевыкрашенную стену, обновленную систему кондиционирования. Наверняка это один из подобных эльфов.
Щелк. Стук. Бум.
Я встал со стула и прошел по замусоренному бумагами ковру посмотреть, в чем дело. Но когда открывал дверь, стук прекратился. И свист тоже. По-моему, я уловил судорожный вздох.
В кабинете Тима Уорда горел свет. «Настольная лампа», – догадался я. Холодный желтый ореол мерцал на стеклянной панели двери, как пробивающийся сквозь утренний туман луч солнца. Несколько секунд я колебался, не зная, что предпринять. Никто не обязан поднимать тревогу, если у соседа свистят. Может, но не обязан.
И я открыл дверь в кабинет Уорда.
Кто-то что-то вытворял с компьютером Тима – «Эппл-джи-4», таким же, как у меня.
– Привет, – поздоровался Уинстон Бойко. – Вот сижу налаживаю.
Но я ему не поверил. Все это больше смахивало на подготовку к воровству.
– Тим сказал, в нем что-то все время мигает, – объяснил Уинстон, однако выглядел при этом весьма смущенным.
Компьютер был соединен со стеной стальным тросиком, и Уинстон как раз собирался его перекусить. Я догадался, потому что заметил у него в руках нечто вроде пассатижей.
– Это Тим попросил тебя исправить? – поинтересовался я.
– Да. Ты что, не знал? Я очень хорошо разбираюсь в компьютерах.
Не знал.
– У нас есть специальный компьютерный отдел, который занимается этим.
– Ну и что? Думаешь, мне нельзя?
– Уинстон.
– Что?
– Тим не просил тебя наладить его компьютер.
– Ну, намекнул.
– И ты в компьютерах ни черта не смыслишь.
– Еще как смыслю.
– Уинстон…
– Во всяком случае, знаю, за сколько их берут. – Он пожал плечами: мол, вот и разгадка шарады. – Но ты ведь не побежишь на меня доносить?
– Уинстон, зачем ты воруешь компьютеры?
Идиотский вопрос: какой смысл задавать его вору? Почему люди испокон веку крадут? Конечно, чтобы добыть денег. Но при чем здесь Уинстон – ходячая бейсбольная энциклопедия и во всех отношениях приятный парень? Почему именно он?
– Не знаю. Иногда мне кажется, что так надо.
– Господи… Уинстон!
– Знаешь, сколько стоит «Джи-4»? Я тебе скажу: за подержанный дают три тысячи. Хороши бабки?
– Но это же противозаконно.
– Да. Вот ты меня и застукал.
– Я видел, как ты крадешь компьютер. Что мне теперь прикажешь делать?
– Пожури меня и скажи, чтобы я больше так не поступал.
– Уинстон, я сомневаюсь, что ты…
– Послушай, компьютер на месте, я никому не нанес никакого ущерба.
– Ты это делаешь впервые?
– Разумеется.
Тут я припомнил, что у нас время от времени исчезали компьютеры. Вот почему их начали прикреплять к стенам стальными тросиками.
– Знаешь, – продолжал Уинстон, – мне будет очень неудобно, если ты проговоришься.
Я почувствовал себя неуютно. И немного разнервничался. Передо мной стоял Уинстон – мой товарищ по бейсбольному трепу и человек, который приносил мне почту. Но он же – вор, который поздно вечером забрался в чужой кабинет с кусачками в руках. Я подумал: а могли ли эти кусачки в случае необходимости послужить оружием? И решил: очень даже неплохим.
– Давай обо всем забудем. Хорошо, Чарлз? Обещаю, больше не буду.
– Позволь секунду подумать.
– Конечно. – Прошла секунда, другая, и он добавил: – Я тебе скажу, почему твой благородный порыв может обернуться для меня геморроем. Не только потому, что меня выпихнут с работы. В принципе, это не самое главное. Я буду с тобой откровенен. Ладно?
– Ладно.
– Главное вот в чем. – Он плюхнулся на стул Тима. – Присаживайся, а то такое впечатление, что ты собираешься выпрыгнуть в окно.
Я сел.
– Дело в том…
Уинстон помедлил.
– Ничего особенного, – успокоил он меня. – Просто я был наркоманом.
– И только?
– Ну хорошо, хорошо, я продавал на тусовках наркотики.
– О!
– Только не пялься на меня так: я толкал не Г, а преимущественно Э Г – героин; Э – экстази.
.
Я стал вспоминать, с каких пор наркотики стали называть буквами алфавита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25