Рекламщики живут в мире, который мало замечает их работу, исключая, конечно, заказчиков. Зато те устраивают постоянный экзамен, переэкзаменовку и снова экзамен их задумкам. И как бы удачно ни складывались отношения, дело все равно кончается домохозяйкой, волокущей к телеобъективу сумку с товаром и клянущейся, что теперь ее жизнь круто изменилась.
Чарлз унаследовал не только заказ, но и начатую работу. Ее успели проверить и перепроверить, а затем отослали в три торговых дома для обеспечения финансированием. Один из них – «Хэдквотерз продакшен» – был рекомендован агентством. Чарлз знал бизнесменов: Том Муни – старомодный зануда, а Фуллер Браш – человек с большими завихрениями.
Исполнительный директор его нового заказа Мэри Уидгер направила ему на ознакомление телесценарий. На этот раз обошлось без сумки с товаром. Домохозяйка протягивала болеутоляющее мужу и сулила ему новую жизнь.
Чарлз позвонил продюсеру агентства Дэвиду Френкелу. Раньше им не доводилось работать вместе, поскольку Дэвид занимался такой рекламой, с которой Чарлз столкнулся впервые.
– Да, – сказал в телефон Френкел. – Кто это?
– Чарлз Шайн.
– О, Чарлз Шайн!
– Похоже, нам предстоит общее дельце.
– Давно пора, – ответил Дэвид, и Чарлз так и не понял, то ли он таким образом проявлял дружелюбие, то ли выражал удовлетворение выдворением Чарлза в страну анальгетиков.
Чарлз все-таки решил, что к нему проявляли дружелюбие. Продюсер агентства обеспечивал финансирование сценария, согласовывал, к обоюдному удовольствию, гонорары и участвовал в создании ролика.
– А не многовато ли за работу? – поинтересовался Чарлз, имея в виду проставленную карандашом сумму внизу листа. Ее уже разбили по статьям на редактирование, озвучивание, послесъемочные затраты и комиссионные агентства и направили на согласование заказчику.
Девятьсот двадцать пять тысяч долларов за два съемочных дня.
– Они всегда так платят, – буркнул Дэвид.
– А не много ли за двух актеров и склянку аспирина?
– Такая цена, – бесстрастно сообщил Дэвид.
– Прекрасно.
Сумма не должна была беспокоить Чарлза, коль скоро она не взволновала заказчика. А если верить Дэвиду, она заказчика не взволновала.
Тем не менее, Чарлзу она показалась чересчур завышенной.
– Послушайте, давайте сойдемся на следующей неделе и вместе по всему пробежимся.
– У меня каждая минута на счету, – ответил Дэвид.
И Чарлз догадался, что продюсер все же не грешил дружелюбием.
* * *
Второе свидание больше напоминало обед, чем встречу людей, которых тянуло друг к другу.
Когда принесли десерт – пирожные и капуччино, Лусинда сказала:
– Вы не рассказывали о своей дочери. Какая она?
– Нормальная.
– Нормальная?
– Да. Нормальная.
– И это все? Не слишком вы словоохотливы.
– Грубая, своенравная, раздражительная. В общем, обычная.
Он, естественно, не объяснил, почему его дочь такая.
Но Лусинда столь ласково-вопросительно на него посмотрела, что Чарлз не выдержал и признался:
– Она больна.
– О!
– Юношеский диабет. И не тот, когда больной принимает инсулин, и все в порядке. Сложный случай.
– Мне очень жаль, – проговорила Лусинда.
– Мне тоже.
Она оказалась превосходной слушательницей.
Чарлз понял это через десять минут рассказа, как восемь лет назад они с Дианой привели здоровую девочку в приемный покой «Скорой помощи», а вернулись домой с тяжело больным ребенком, которому следует дважды в день делать уколы. Теперь им приходится постоянно опасаться, как бы она не провалилась в гипогликемическую кому. Приобретать специальный инсулин на основе свиных клеток, потому что другие виды не действуют. Но состояние Анны все равно ухудшается.
Лусинда слушала с искренним состраданием. Качала головой, вздыхала, вежливо задавала вопросы, если что-то не понимала.
– Свиной инсулин, что это такое?
Чарлз объяснил, как умел. И когда перестал выворачиваться наизнанку, Лусинда не стала утешать его банальностями. И он это оценил.
– Не понимаю, как вы выносите, – сказала она. – Просто не понимаю. А как держится Анна?
– Превосходно. Вся в дырках, как подушечка для иголок.
Это был способ справиться с бедой: надоевшая шутка, избитая острота, смех пред ликом несчастья.
– Вас это все, наверное, доводит? – спросила Лусинда после того, как он рассказал об уколах и поросячьем инсулине.
– Что «доводит»? – переспросил Чарлз и подумал: «О да, до отупения».
– Ничего. Не важно, – ответила она.
* * *
О чем говорят люди, если нельзя говорить о будущем?
О прошлом.
Фразы начинаются: «А помнишь…», или «Я сегодня проходил мимо детского садика Анны…», или «Я вспоминал наш отпуск в Вермонте…»
За ужином Чарлз и Диана вспоминали, как в холодном лыжном приюте в Стоу у них замерзло в бутылочке молоко Анны. Закончив есть, сложили посуду, и Чарлз отправился наверх проверить ноги Анны – дочь нехотя позволила ему посмотреть. А потом, не выключая телевизора, легли в постель.
Как-то так получилось, что рука жены коснулась его руки. Его нога прошлась по ее ноге. Словно конечности сами знали, что им делать. А тела вопили: сколько же можно? Мы замерзли! Нам одиноко!
Чарлз встал и закрыл дверь. Ни единого слова о том, что они делали. Скользнул обратно в кровать и обнял Диану. Сердце бешено колотилось, когда он целовал жену и думал, как же ему этого не хватало.
Но перед тем как стать любовниками, они снова сделались чужими. Непонятно, как это случилось. Чарлз накрыл ее своим телом, потянулся к губам, готовился скользнуть внутрь, но внезапно их движения сковала странная неловкость, словно они стали двумя кусочками головоломки, не соответствующими одна другой. Пробовали и так и этак, но ничего не выходило. Диана толкнула его в грудь – он скатился с нее. Потянулся поцеловать – она медленно повернула голову. Маняще улыбнулась. Чарлз снова оказался на ней, но жена как застыла. Чарлз сжался и отпрянул.
Они откатились в разные стороны кровати и не пожелали друг другу спокойной ночи.
Сошедший с рельсов. 8
Чарлз и не понял, как получилось, что от обедов они перешли к вечерним коктейлям.
От фруктов и пирожных – к напиткам с солеными орешками.
Обед – это нечто такое, что можно делать с друзьями. А выпивка – это то, чем занимаются с очень хорошими друзьями. Когда они договаривались об обеде, достаточно было звонка Лусинде. Но когда речь заходила о вечернем коктейле, приходилось звонить Диане и объяснять, почему он придет поздно. То есть лгать.
А лгуном он был таким же никудышным, как и шутником.
Но все дается с опытом.
– Мне сегодня придется задержаться на работе, – сказал он по телефону в день первого вечернего свидания.
– Я опять работаю допоздна, – сообщил в следующий раз.
И на третий – то же.
Постепенно Чарлз понял, что жизнь для него меняется. Что большую часть времени он так или иначе ждет встречи с Лусиндой.
Бар «Темпл».
«Китс».
И наконец, «Хулиганз», где оба поняли, к чему все идет.
Возможно, все дело в напитках. Чарлз решил отказаться от своего обычного «Каберне» и взять «Маргариту». А потом, не исключено, и повторить.
Они расположились у стойки.
После второй порции у него прояснилось в глазах. Или, наоборот, помутилось. Посетители бара расплылись, зато силуэт Лусинды сделался четче.
– Мне кажется, ты хочешь меня подпоить, – заметила она.
– Ничего подобного. Я хочу тебя напоить.
– Все правильно. Я уже одурела.
– Ты красиво одурела.
– Это потому, что ты сам одурел.
– Согласен.
Лусинда в самом деле выглядела очень красивой – взгляд нисколько не потускнел. Платье до смешного короткое и обтягивающее – бедра поблескивали от нейлона.
– Что ты сказал жене? – спросила она.
– Сказал, что встречаюсь с очень красивой женщиной, с которой познакомился в лонг-айлендской электричке.
– Ха!
– А ты что сказала мужу?
– То же самое, – рассмеялась Лусинда. – Что пойду выпить с очень красивой женщиной, с которой познакомилась в лонг-айлендской электричке. – Она отвела в сторону руку с красным напитком, чтобы не брызнуть себе на платье.
Муж, солидный флегматичный мужчина на двадцать лет старше ее, скучен до тошноты, жаловалась Лусинда. В последнее время его единственной страстью стал гольф.
– Знаешь… – начал Чарлз. – Знаешь…
– Что?
– Забыл.
Он собирался что-то сказать, о чем, как он смутно чувствовал, мог потом пожалеть. Но растерял слова, когда она подняла на него свои удивительные зеленые глаза. Если ревность – это зеленоглазый зверь, то что же такое любовь? Зеленоглазый ангел?
– Что мы делаем, Чарлз? – Лусинда посерьезнела. Может быть, она тоже собиралась сказать нечто такое, о чем придется потом пожалеть?
– Выпиваем, – ответил он.
– Я хотела спросить: что мы станем делать после того, как выпьем?
– Закажем еще.
– А потом?
Пока Чарлз придумывал ответ, в баре появился мужчина неопределенного возраста. Оказывается, в этом мире они были не одни. Подавая знаки бармену, мужчина втиснулся между ними и уставился на ноги Лусинды.
– Давайте я вас угощу, – предложил он.
– Спасибо, – отказалась Лусинда и показала стакан с «Маргаритой».
– Тогда я куплю вам весь бар.
– Не возражаю. Вперед.
– Извините, – проговорил Чарлз. Он видел, что мужчина едва держится на ногах.
– А вас я не собираюсь угощать, – заявил незнакомец.
– Очень смешно. Только, знаете ли, я разговаривал с этой дамой.
– И я тоже.
Чарлз не мог разобрать, дурачится мужчина или действительно пьян в стельку. Ясно было одно – этот тип непозволительно груб.
– Мы правда разговаривали, – подтвердила Лусинда. – Так что…
– Ниточка за иголочкой.
– Хорошо, мы пошли… – Лусинда повернулась к Чарлзу.
– Останься, – потребовал незнакомец.
Лусинда слезла со стула и попыталась его обойти.
– Ты не слышала, что я сказал?
– Извините.
– Потрясающе. Сучонка нас покидает.
И Чарлз ударил его. Он не помнил, чтобы в жизни кого-то бил, и очень удивился, что бить так же больно, как когда избивают тебя. И еще удивился, что незнакомец опрокинулся и у него на губах показалась кровь.
– Он меня очень сильно оскорбил, – объяснила Лусинда внезапно возникшим официантам.
Из глубины ресторана подоспел взволнованный человек. Менеджер, догадался Чарлз.
– Может, вам всем лучше уйти? – предложил он. Но осуществить это было непросто. Мужчина, пытаясь подняться, копошился на полу, а Чарлз, потирая ноющий кулак, пребывал в замешательстве.
– Конечно-конечно, – опомнился он и направился в гардероб взять пальто Лусинды. Он чувствовал, что на него обращены глаза всех присутствующих. Но его волновали глаза только одного человека – зеленые, полные благодарности.
А разве нет? Разве он не проучил негодяя? Не спас даму? Не защитил ее честь?
На улице было ветрено. Похолодало настолько, что изо рта шел пар.
– Давай возьмем такси до вокзала, – предложила Лусинда. От резких порывов ветра у нее на глазах выступили слезы. Или она расчувствовалась от его доблести?
– Забудь о поезде, – сказал он. – Я возьму машину и довезу тебя до дома.
– Ты уверен?
– Да.
– Думаешь, это хорошая мысль?
– А почему бы и нет?
– Нас могут увидеть. – Первое признание, что они совершали нечто недозволенное.
– В вагоне нас тоже могут увидеть.
– В вагоне всегда незнакомые люди сидят рядом. Такси – совершенно иное.
– Хорошо, как хочешь. – Сам не сознавая как, он тронул ее за руку и почувствовал сквозь рукав пальто тепло ее тела. Будто жар подо льдом.
– Мне кажется, машина – не совсем то, что надо, – начала она.
– Согласен.
– Я могу сделать нечто такое, что не должна…
– Отключиться? – подсказал Чарлз с улыбкой, хотя было совершенно неподходящее время для шуток: он чувствовал, как Лусинда тянется к нему, становится намного ближе, чем раньше.
– Проглотить тебя, – закончила она.
– Тогда решено. Ловим такси.
Она поцеловала его.
Но дело было даже не в поцелуе – получилось нечто вроде искусственного дыхания «рот в рот», Чарлзу казалось, что он воскресает из мертвых.
Они целовались и целовались. А когда оторвались друг от друга, не могли отдышаться, словно выбрались на берег из моря, где провели дня полтора.
– Ух! Ох! – простонала Лусинда.
И точно выразила его ощущения. Впрочем, вполне хватило бы и одного возгласа – восклицания удивления и необузданной радости. Ладно-ладно, обузданной, поскольку он знал: в будущем их поджидают осложнения.
Осложнения, у которых были имена и облики людей, законно претендовавших на их любовь и верность, невзирая на то, что все это вдруг разом отступило на край Вселенной, как несколько минут назад – посетители бара.
* * *
В машине, устроившись на заднем сиденье, они все время прижимались друг к другу. Хотя слово «прижиматься» народ перестает употреблять после определенного возраста.
Они снова целовались, и Чарлз покрывал поцелуями не только ее губы, но и макушку, едва заметный шрам на внутренней стороне руки (несчастный случай на спортплощадке), темные мягкие брови. Он косился на шофера, который то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и в то же время умудрялся обозревать все остальное. И следует признать, остальное было очень даже ничего, особенно раскрасневшиеся лица, ее-то уж точно; и сам он чувствовал жар. Вернее, не жар, а духоту. Их словно обволакивала дождевая туча, готовая промочить до костей. Когда это случится, он будет, как Джин Келли Джин Келли (наст, имя Юджин Карран) – американский киноактер, певец, танцор, режиссер и хореограф.
, танцевать по лужам.
Они сливались губами на Ван-Кортланд-авеню, стискивали друг другу руки под сенью «Ши» «Ши» – «Флашинг-Медоу-Корона». Парковый комплекс в Куинсе, построенный для Всемирной выставки 1939 г. на месте гигантской городской свалки.
и прижимались на Гранд-Сентрал-паркуэй. Он готов был биться об заклад, что никто в мире не испытывал ничего подобного, хотя прекрасно понимал, что это неправда. Первейший грех любого безнадежного поклонника – отрицание. Он превратился в самого настоящего наркомана: не мог пропустить две остановки городского транспорта без того, чтобы ее не поцеловать, прослушать три песни на музыкальной волне FM 101,6, чтобы не пробежаться по ее телу руками.
– Притормози, – попросила Лусинда, когда такси приблизилось к съезду на Медоубрук-паркуэй. Название предполагало, что где-то здесь среди луга течет ручеек. Однако ни луга, ни ручейка в окрестностях не наблюдалось – одна сплошная темнота. Лусинда обратилась к водителю, но вполне могла и к Чарлзу, тому тоже пора было давить на тормоза, иначе он рисковал пополнить число тех, что полегли в этом странствии неизвестно куда.
– Я выйду здесь, – сказала Лусинда и добавила: – Муж дома.
– А где твой дом?
– Через несколько кварталов.
Они остановились на углу Евклид-авеню. Кстати, дерево с таким именем больше не растет на Лонг-Айленде.
– Встретимся завтра в поезде, – сказала на прощание Лусинда.
Сошедший с рельсов. 9
Отель назывался «Фэрфакс». Он давно нуждался в ремонте и прозябал в неизвестности. Всякий нормальный человек спешил проехать мимо, чтобы подыскать что-нибудь поприличнее. Но только не Чарлз и только не теперь.
Он ехал туда, чтобы провести утро с Лусиндой.
* * *
Чарлз наконец набрался храбрости и сделал предложение.
Перед этим они еще дважды посещали ресторан, а потом вели себя в такси словно обезумевшие от взыгравших гормонов старшеклассники. Целовали, ласкали друг друга, обнимали. И вот наступило время развивать отношения. Чарлз произнес именно эти слова и, удивляясь, как они сорвались с языка, испытал бесконечную благодарность Лусинде за то, что она его не высмеяла за напыщенность. И гораздо сильнее обрадовался, когда через несколько секунд услышал: «А почему бы и нет?»
Он завел разговор между двумя чашками кофе на вокзале Пен-стейшн. Затем они шли, взявшись за руки, по Седьмой авеню и ехали в такси. Лусинда сходила через семьдесят кварталов, но ведь семьдесят кварталов – это тоже время, чтобы побыть с ней рядом и привыкнуть к мысли о предстоящей близости. «Куда?» – спросила она. Интересный вопрос. Куда направиться, чтобы довершить дело? Они проехали одну гостиницу в такси. «Нет, – возразила Лусинда. – Слишком близко к Пен-стейшн». Вторая гостиница показалась ей паршивой. Так они забрались в самый центр.
Отель «Фэрфакс».
Справа корейская закусочная, слева – женский оздоровительный центр. Сомнительная репутация? Пожалуй. Но такие гостиницы как раз и предназначены для подобных встреч.
– То, что надо, – согласилась Лусинда.
И они назначили встречу.
* * *
Поезд подошел к Пен-стейшн.
Чарлз заметил, что они притихли, как боксеры перед главным поединком жизни.
Большую часть пути Чарлз считал минуты между станциями: от Меррика до Фрипорта, от Болдуина до Рок-вил-центр. Под покровом темноты Ист-Ривер Лусинда схватила его за руку и стиснула пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Чарлз унаследовал не только заказ, но и начатую работу. Ее успели проверить и перепроверить, а затем отослали в три торговых дома для обеспечения финансированием. Один из них – «Хэдквотерз продакшен» – был рекомендован агентством. Чарлз знал бизнесменов: Том Муни – старомодный зануда, а Фуллер Браш – человек с большими завихрениями.
Исполнительный директор его нового заказа Мэри Уидгер направила ему на ознакомление телесценарий. На этот раз обошлось без сумки с товаром. Домохозяйка протягивала болеутоляющее мужу и сулила ему новую жизнь.
Чарлз позвонил продюсеру агентства Дэвиду Френкелу. Раньше им не доводилось работать вместе, поскольку Дэвид занимался такой рекламой, с которой Чарлз столкнулся впервые.
– Да, – сказал в телефон Френкел. – Кто это?
– Чарлз Шайн.
– О, Чарлз Шайн!
– Похоже, нам предстоит общее дельце.
– Давно пора, – ответил Дэвид, и Чарлз так и не понял, то ли он таким образом проявлял дружелюбие, то ли выражал удовлетворение выдворением Чарлза в страну анальгетиков.
Чарлз все-таки решил, что к нему проявляли дружелюбие. Продюсер агентства обеспечивал финансирование сценария, согласовывал, к обоюдному удовольствию, гонорары и участвовал в создании ролика.
– А не многовато ли за работу? – поинтересовался Чарлз, имея в виду проставленную карандашом сумму внизу листа. Ее уже разбили по статьям на редактирование, озвучивание, послесъемочные затраты и комиссионные агентства и направили на согласование заказчику.
Девятьсот двадцать пять тысяч долларов за два съемочных дня.
– Они всегда так платят, – буркнул Дэвид.
– А не много ли за двух актеров и склянку аспирина?
– Такая цена, – бесстрастно сообщил Дэвид.
– Прекрасно.
Сумма не должна была беспокоить Чарлза, коль скоро она не взволновала заказчика. А если верить Дэвиду, она заказчика не взволновала.
Тем не менее, Чарлзу она показалась чересчур завышенной.
– Послушайте, давайте сойдемся на следующей неделе и вместе по всему пробежимся.
– У меня каждая минута на счету, – ответил Дэвид.
И Чарлз догадался, что продюсер все же не грешил дружелюбием.
* * *
Второе свидание больше напоминало обед, чем встречу людей, которых тянуло друг к другу.
Когда принесли десерт – пирожные и капуччино, Лусинда сказала:
– Вы не рассказывали о своей дочери. Какая она?
– Нормальная.
– Нормальная?
– Да. Нормальная.
– И это все? Не слишком вы словоохотливы.
– Грубая, своенравная, раздражительная. В общем, обычная.
Он, естественно, не объяснил, почему его дочь такая.
Но Лусинда столь ласково-вопросительно на него посмотрела, что Чарлз не выдержал и признался:
– Она больна.
– О!
– Юношеский диабет. И не тот, когда больной принимает инсулин, и все в порядке. Сложный случай.
– Мне очень жаль, – проговорила Лусинда.
– Мне тоже.
Она оказалась превосходной слушательницей.
Чарлз понял это через десять минут рассказа, как восемь лет назад они с Дианой привели здоровую девочку в приемный покой «Скорой помощи», а вернулись домой с тяжело больным ребенком, которому следует дважды в день делать уколы. Теперь им приходится постоянно опасаться, как бы она не провалилась в гипогликемическую кому. Приобретать специальный инсулин на основе свиных клеток, потому что другие виды не действуют. Но состояние Анны все равно ухудшается.
Лусинда слушала с искренним состраданием. Качала головой, вздыхала, вежливо задавала вопросы, если что-то не понимала.
– Свиной инсулин, что это такое?
Чарлз объяснил, как умел. И когда перестал выворачиваться наизнанку, Лусинда не стала утешать его банальностями. И он это оценил.
– Не понимаю, как вы выносите, – сказала она. – Просто не понимаю. А как держится Анна?
– Превосходно. Вся в дырках, как подушечка для иголок.
Это был способ справиться с бедой: надоевшая шутка, избитая острота, смех пред ликом несчастья.
– Вас это все, наверное, доводит? – спросила Лусинда после того, как он рассказал об уколах и поросячьем инсулине.
– Что «доводит»? – переспросил Чарлз и подумал: «О да, до отупения».
– Ничего. Не важно, – ответила она.
* * *
О чем говорят люди, если нельзя говорить о будущем?
О прошлом.
Фразы начинаются: «А помнишь…», или «Я сегодня проходил мимо детского садика Анны…», или «Я вспоминал наш отпуск в Вермонте…»
За ужином Чарлз и Диана вспоминали, как в холодном лыжном приюте в Стоу у них замерзло в бутылочке молоко Анны. Закончив есть, сложили посуду, и Чарлз отправился наверх проверить ноги Анны – дочь нехотя позволила ему посмотреть. А потом, не выключая телевизора, легли в постель.
Как-то так получилось, что рука жены коснулась его руки. Его нога прошлась по ее ноге. Словно конечности сами знали, что им делать. А тела вопили: сколько же можно? Мы замерзли! Нам одиноко!
Чарлз встал и закрыл дверь. Ни единого слова о том, что они делали. Скользнул обратно в кровать и обнял Диану. Сердце бешено колотилось, когда он целовал жену и думал, как же ему этого не хватало.
Но перед тем как стать любовниками, они снова сделались чужими. Непонятно, как это случилось. Чарлз накрыл ее своим телом, потянулся к губам, готовился скользнуть внутрь, но внезапно их движения сковала странная неловкость, словно они стали двумя кусочками головоломки, не соответствующими одна другой. Пробовали и так и этак, но ничего не выходило. Диана толкнула его в грудь – он скатился с нее. Потянулся поцеловать – она медленно повернула голову. Маняще улыбнулась. Чарлз снова оказался на ней, но жена как застыла. Чарлз сжался и отпрянул.
Они откатились в разные стороны кровати и не пожелали друг другу спокойной ночи.
Сошедший с рельсов. 8
Чарлз и не понял, как получилось, что от обедов они перешли к вечерним коктейлям.
От фруктов и пирожных – к напиткам с солеными орешками.
Обед – это нечто такое, что можно делать с друзьями. А выпивка – это то, чем занимаются с очень хорошими друзьями. Когда они договаривались об обеде, достаточно было звонка Лусинде. Но когда речь заходила о вечернем коктейле, приходилось звонить Диане и объяснять, почему он придет поздно. То есть лгать.
А лгуном он был таким же никудышным, как и шутником.
Но все дается с опытом.
– Мне сегодня придется задержаться на работе, – сказал он по телефону в день первого вечернего свидания.
– Я опять работаю допоздна, – сообщил в следующий раз.
И на третий – то же.
Постепенно Чарлз понял, что жизнь для него меняется. Что большую часть времени он так или иначе ждет встречи с Лусиндой.
Бар «Темпл».
«Китс».
И наконец, «Хулиганз», где оба поняли, к чему все идет.
Возможно, все дело в напитках. Чарлз решил отказаться от своего обычного «Каберне» и взять «Маргариту». А потом, не исключено, и повторить.
Они расположились у стойки.
После второй порции у него прояснилось в глазах. Или, наоборот, помутилось. Посетители бара расплылись, зато силуэт Лусинды сделался четче.
– Мне кажется, ты хочешь меня подпоить, – заметила она.
– Ничего подобного. Я хочу тебя напоить.
– Все правильно. Я уже одурела.
– Ты красиво одурела.
– Это потому, что ты сам одурел.
– Согласен.
Лусинда в самом деле выглядела очень красивой – взгляд нисколько не потускнел. Платье до смешного короткое и обтягивающее – бедра поблескивали от нейлона.
– Что ты сказал жене? – спросила она.
– Сказал, что встречаюсь с очень красивой женщиной, с которой познакомился в лонг-айлендской электричке.
– Ха!
– А ты что сказала мужу?
– То же самое, – рассмеялась Лусинда. – Что пойду выпить с очень красивой женщиной, с которой познакомилась в лонг-айлендской электричке. – Она отвела в сторону руку с красным напитком, чтобы не брызнуть себе на платье.
Муж, солидный флегматичный мужчина на двадцать лет старше ее, скучен до тошноты, жаловалась Лусинда. В последнее время его единственной страстью стал гольф.
– Знаешь… – начал Чарлз. – Знаешь…
– Что?
– Забыл.
Он собирался что-то сказать, о чем, как он смутно чувствовал, мог потом пожалеть. Но растерял слова, когда она подняла на него свои удивительные зеленые глаза. Если ревность – это зеленоглазый зверь, то что же такое любовь? Зеленоглазый ангел?
– Что мы делаем, Чарлз? – Лусинда посерьезнела. Может быть, она тоже собиралась сказать нечто такое, о чем придется потом пожалеть?
– Выпиваем, – ответил он.
– Я хотела спросить: что мы станем делать после того, как выпьем?
– Закажем еще.
– А потом?
Пока Чарлз придумывал ответ, в баре появился мужчина неопределенного возраста. Оказывается, в этом мире они были не одни. Подавая знаки бармену, мужчина втиснулся между ними и уставился на ноги Лусинды.
– Давайте я вас угощу, – предложил он.
– Спасибо, – отказалась Лусинда и показала стакан с «Маргаритой».
– Тогда я куплю вам весь бар.
– Не возражаю. Вперед.
– Извините, – проговорил Чарлз. Он видел, что мужчина едва держится на ногах.
– А вас я не собираюсь угощать, – заявил незнакомец.
– Очень смешно. Только, знаете ли, я разговаривал с этой дамой.
– И я тоже.
Чарлз не мог разобрать, дурачится мужчина или действительно пьян в стельку. Ясно было одно – этот тип непозволительно груб.
– Мы правда разговаривали, – подтвердила Лусинда. – Так что…
– Ниточка за иголочкой.
– Хорошо, мы пошли… – Лусинда повернулась к Чарлзу.
– Останься, – потребовал незнакомец.
Лусинда слезла со стула и попыталась его обойти.
– Ты не слышала, что я сказал?
– Извините.
– Потрясающе. Сучонка нас покидает.
И Чарлз ударил его. Он не помнил, чтобы в жизни кого-то бил, и очень удивился, что бить так же больно, как когда избивают тебя. И еще удивился, что незнакомец опрокинулся и у него на губах показалась кровь.
– Он меня очень сильно оскорбил, – объяснила Лусинда внезапно возникшим официантам.
Из глубины ресторана подоспел взволнованный человек. Менеджер, догадался Чарлз.
– Может, вам всем лучше уйти? – предложил он. Но осуществить это было непросто. Мужчина, пытаясь подняться, копошился на полу, а Чарлз, потирая ноющий кулак, пребывал в замешательстве.
– Конечно-конечно, – опомнился он и направился в гардероб взять пальто Лусинды. Он чувствовал, что на него обращены глаза всех присутствующих. Но его волновали глаза только одного человека – зеленые, полные благодарности.
А разве нет? Разве он не проучил негодяя? Не спас даму? Не защитил ее честь?
На улице было ветрено. Похолодало настолько, что изо рта шел пар.
– Давай возьмем такси до вокзала, – предложила Лусинда. От резких порывов ветра у нее на глазах выступили слезы. Или она расчувствовалась от его доблести?
– Забудь о поезде, – сказал он. – Я возьму машину и довезу тебя до дома.
– Ты уверен?
– Да.
– Думаешь, это хорошая мысль?
– А почему бы и нет?
– Нас могут увидеть. – Первое признание, что они совершали нечто недозволенное.
– В вагоне нас тоже могут увидеть.
– В вагоне всегда незнакомые люди сидят рядом. Такси – совершенно иное.
– Хорошо, как хочешь. – Сам не сознавая как, он тронул ее за руку и почувствовал сквозь рукав пальто тепло ее тела. Будто жар подо льдом.
– Мне кажется, машина – не совсем то, что надо, – начала она.
– Согласен.
– Я могу сделать нечто такое, что не должна…
– Отключиться? – подсказал Чарлз с улыбкой, хотя было совершенно неподходящее время для шуток: он чувствовал, как Лусинда тянется к нему, становится намного ближе, чем раньше.
– Проглотить тебя, – закончила она.
– Тогда решено. Ловим такси.
Она поцеловала его.
Но дело было даже не в поцелуе – получилось нечто вроде искусственного дыхания «рот в рот», Чарлзу казалось, что он воскресает из мертвых.
Они целовались и целовались. А когда оторвались друг от друга, не могли отдышаться, словно выбрались на берег из моря, где провели дня полтора.
– Ух! Ох! – простонала Лусинда.
И точно выразила его ощущения. Впрочем, вполне хватило бы и одного возгласа – восклицания удивления и необузданной радости. Ладно-ладно, обузданной, поскольку он знал: в будущем их поджидают осложнения.
Осложнения, у которых были имена и облики людей, законно претендовавших на их любовь и верность, невзирая на то, что все это вдруг разом отступило на край Вселенной, как несколько минут назад – посетители бара.
* * *
В машине, устроившись на заднем сиденье, они все время прижимались друг к другу. Хотя слово «прижиматься» народ перестает употреблять после определенного возраста.
Они снова целовались, и Чарлз покрывал поцелуями не только ее губы, но и макушку, едва заметный шрам на внутренней стороне руки (несчастный случай на спортплощадке), темные мягкие брови. Он косился на шофера, который то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и в то же время умудрялся обозревать все остальное. И следует признать, остальное было очень даже ничего, особенно раскрасневшиеся лица, ее-то уж точно; и сам он чувствовал жар. Вернее, не жар, а духоту. Их словно обволакивала дождевая туча, готовая промочить до костей. Когда это случится, он будет, как Джин Келли Джин Келли (наст, имя Юджин Карран) – американский киноактер, певец, танцор, режиссер и хореограф.
, танцевать по лужам.
Они сливались губами на Ван-Кортланд-авеню, стискивали друг другу руки под сенью «Ши» «Ши» – «Флашинг-Медоу-Корона». Парковый комплекс в Куинсе, построенный для Всемирной выставки 1939 г. на месте гигантской городской свалки.
и прижимались на Гранд-Сентрал-паркуэй. Он готов был биться об заклад, что никто в мире не испытывал ничего подобного, хотя прекрасно понимал, что это неправда. Первейший грех любого безнадежного поклонника – отрицание. Он превратился в самого настоящего наркомана: не мог пропустить две остановки городского транспорта без того, чтобы ее не поцеловать, прослушать три песни на музыкальной волне FM 101,6, чтобы не пробежаться по ее телу руками.
– Притормози, – попросила Лусинда, когда такси приблизилось к съезду на Медоубрук-паркуэй. Название предполагало, что где-то здесь среди луга течет ручеек. Однако ни луга, ни ручейка в окрестностях не наблюдалось – одна сплошная темнота. Лусинда обратилась к водителю, но вполне могла и к Чарлзу, тому тоже пора было давить на тормоза, иначе он рисковал пополнить число тех, что полегли в этом странствии неизвестно куда.
– Я выйду здесь, – сказала Лусинда и добавила: – Муж дома.
– А где твой дом?
– Через несколько кварталов.
Они остановились на углу Евклид-авеню. Кстати, дерево с таким именем больше не растет на Лонг-Айленде.
– Встретимся завтра в поезде, – сказала на прощание Лусинда.
Сошедший с рельсов. 9
Отель назывался «Фэрфакс». Он давно нуждался в ремонте и прозябал в неизвестности. Всякий нормальный человек спешил проехать мимо, чтобы подыскать что-нибудь поприличнее. Но только не Чарлз и только не теперь.
Он ехал туда, чтобы провести утро с Лусиндой.
* * *
Чарлз наконец набрался храбрости и сделал предложение.
Перед этим они еще дважды посещали ресторан, а потом вели себя в такси словно обезумевшие от взыгравших гормонов старшеклассники. Целовали, ласкали друг друга, обнимали. И вот наступило время развивать отношения. Чарлз произнес именно эти слова и, удивляясь, как они сорвались с языка, испытал бесконечную благодарность Лусинде за то, что она его не высмеяла за напыщенность. И гораздо сильнее обрадовался, когда через несколько секунд услышал: «А почему бы и нет?»
Он завел разговор между двумя чашками кофе на вокзале Пен-стейшн. Затем они шли, взявшись за руки, по Седьмой авеню и ехали в такси. Лусинда сходила через семьдесят кварталов, но ведь семьдесят кварталов – это тоже время, чтобы побыть с ней рядом и привыкнуть к мысли о предстоящей близости. «Куда?» – спросила она. Интересный вопрос. Куда направиться, чтобы довершить дело? Они проехали одну гостиницу в такси. «Нет, – возразила Лусинда. – Слишком близко к Пен-стейшн». Вторая гостиница показалась ей паршивой. Так они забрались в самый центр.
Отель «Фэрфакс».
Справа корейская закусочная, слева – женский оздоровительный центр. Сомнительная репутация? Пожалуй. Но такие гостиницы как раз и предназначены для подобных встреч.
– То, что надо, – согласилась Лусинда.
И они назначили встречу.
* * *
Поезд подошел к Пен-стейшн.
Чарлз заметил, что они притихли, как боксеры перед главным поединком жизни.
Большую часть пути Чарлз считал минуты между станциями: от Меррика до Фрипорта, от Болдуина до Рок-вил-центр. Под покровом темноты Ист-Ривер Лусинда схватила его за руку и стиснула пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25