Вечером они не вышли к обеду, а ночью не сомкнули глаз. Они то тихо разговаривали друг с другом, то отдавались ласкам. Лиана вздрогнула, увидев восходящее солнце.
В полшестого он встал и посмотрел на нее серьезно и трезво.
— Мне нужно идти…
— Я знаю. — Она села. Ей хотелось привлечь его к себе, перевести часы назад. А потом он задал ей вопрос, который хотел задать все эти дни:
— Ты мне будешь писать? Четыре месяца назад они договорились, что с его отъездом все между ними будет кончено.
— Буду. — Она грустно улыбнулась.
Она писала Арману, а теперь война отняла у нее двоих мужчин, по крайней мере, так было сейчас. Она не знала, что будет делать, когда он вернется. Неделями она мучила себя этим вопросом. Сейчас все было уже не так, как на «Довиле». Они провели с Ником четыре месяца, а не две недели, как тогда. Теперь она не могла так легко расстаться с ним. Несколько раз ей приходило в голову, что после войны самое лучшее было бы уйти от Армана, но понимала, что просто не сможет этого сделать. Однако ведь и Ника Бернхама она тоже не в силах бросить.
— Я тоже тебе напишу. Но не исключено, тебе долго придется ждать моих писем.
— Я буду ждать.
Он не пошел в душ перед тем, как одеться. Душ он сможет принять и на корабле. Теперь же ему не хотелось терять ни одной минуты из тех, что у них еще остались.
— Помни, о чем я просил — свяжись с Джонни. — Он дал ей адрес Хиллари. Но Лиана снова повторила, что адрес ей не понадобится — Ник вернется и сам навестит Джонни. — На всякий случай, — сказал он. Она не стала спорить.
Последние минуты текли, как мгновения перед взрывом бомбы. Они стояли в комнате, он крепко прижимал ее к себе.
— Ну, я пошел.
Ее снова охватил страх.
— Можно проводить тебя до базы? Он покачал головой.
— Так нам будет еще тяжелее.
Она молча кивнула, по лицу ее катились слезы. Он в последний раз поцеловал ее и посмотрел ей в глаза.
— Я вернусь.
— Я знаю.
Никто из них не спросил, что будет, когда война кончится. Уже поздно думать об этом. Что бы ни ждало их в будущем, все, что между ними произошло, — было в настоящем.
— Ник, береги себя… — Когда он выходил из комнаты, она протянула к нему руки, он снова обнял ее, потом сбежал вниз по лестнице. Она вернулась в комнату и закрыла за собой дверь. У нее было чувство, что жизнь кончилась. Так просидела она часа два, думая лишь о нем, а затем, случайно взглянув в окно, вдруг увидела, что Тихий океан как будто исчез, его заслонял огромный корабль, уходящий вдаль. Ее сердце бешено забилось. Лиана поняла, что это был за корабль. Отплывал «Лексингтон», а на нем Ник.
Она быстро открыла окно, как будто тем самым могла приблизиться к нему. Она провожала корабль взглядом, пока он не скрылся из виду. Отойдя от окна, Лиана медленно собрала свою сумку. Через два часа она, печальная и молчаливая, была уже в поезде, который нес ее в Сан-Франциско.
Глава сорок восьмая
Лиана медленно поднялась в свою комнату. Было уже поздно, во всем доме не горел свет. Она открыла дверь комнаты, и вдруг голос из темноты заставил ее подпрыгнуть от неожиданности, как будто рядом взорвалась бомба. Это был дядя Джордж, тихонько сидевший в темноте в ее комнате. Он поджидал племянницу.
— Что-нибудь неладно, Лиана?.. Что-то с девочками?
— С ними все в порядке. Она включила свет и оказалась под дядиным взглядом. Вид у нее был измученный.
— С тобой все в порядке, Лиана?
— Хорошо, — машинально ответила она и заплакала, отвернувшись, чтобы он не заметил ее слез. — В самом деле все хорошо…
— Нет. И незачем стыдиться этого. Я знаю, тебе плохо. Поэтому я и дожидаюсь тебя здесь. Как ребенок, она бросилась ему на шею.
— О, дядя Джордж..
— Я знаю, знаю.. Он вернется.
Но ведь и Арман вернется. По дороге домой в поезде она думала о них обоих. Она разрывалась между ними. Потом дядя налил ей стакан бренди. Он принес в ее комнату бутылку и два стакана. Она улыбнулась ему сквозь слезы.
— Чем я заслужила такого дядю, как ты?
— Ты хорошая женщина, Лиана. — Он произнес это без тени улыбки. — Ты заслуживаешь хорошей судьбы. И видит Бог, она у тебя будет.
Она сделала глоток и села, нервно улыбаясь.
— Беда в том, дядя Джордж, что у меня две судьбы.
Он не ответил. Вскоре он ушел, а утром ей стало уже лучше.
В тот день она получила письмо от Армана. У него тоже дела шли как будто немного получше. «Недавние события», как он выразился, немного ободрили его, но в чем заключались эти события, он не писал. Стало теплее, и у него уже не так болели ноги.
Следующие дни принесли хорошие вести из Лондона. В Великобританию пришли первые корабли с продовольствием из Америки. Это предотвратило острый недостаток продуктов в Лондоне.
Восемнадцатого апреля американские газеты писали о налете Дулитлла на Токио. Полковник Джеймс Дулиттл, летчик и ученый-авиатор, модернизировал шестнадцать бомбардировщиков В-25, которые и совершили налет на Японию. Летчики прекрасно отдавали себе отчет, что не смогут вернуться, и рассчитывали после бомбардировки Токио приземлиться на неоккупированной части Китая.
Это удалось всем, кроме одного, что значительно укрепило моральный дух в армии. Месть была суровой. В отместку за Перл-Харбор теперь бомбили Токио.
Но связанная с этим событием радость оказалась непродолжительной. Вечером четвертого мая заговорили о битве в Коралловом море, и ночью Лиана лежала, не сомкнув глаз, и молилась за Ника. Битва длилась два дня под командованием генерала Макартура. Сам генерал благоразумно оставался на Новой Гвинее в Порт-Морсби. Шестого мая случилось худшее — «Лексингтон» затонул. К счастью, погибло всего двести шестнадцать человек Две тысячи семьсот тридцать пять человек были спасены, и их приняло на борт судно «Йорктаун», точная копия «Леди Лекс». Но Лиана не знала, какая судьба выпала на долю Ника: был ли он в числе двухсот шестнадцати погибших или вместе с остальными попал на борт «Йорктауна». День за днем она в оцепенении сидела у себя в комнате и слушала радио. Ей припомнились призрачные сцены в Атлантическом океане, когда затонула «Королева Виктория». Она молилась лишь о том, чтобы Ник оказался в числе спасенных. Она забирала в комнату подносы с едой и возвращала их на кухню нетронутыми. Дядя сидел в библиотеке и слушал новости. Но пройдет еще несколько недель, прежде чем они смогут получить сведения о Нике. Тайком от Лианы дядя Джордж попросил кого-то у себя в конторе позвонить Бретту Уильямсу в Нью-Йорк, но тот тоже ничего не знал. Шестого мая по радио сообщили, что генерал Джонатан Уэйнрайт вынужденно сдал японцам Коррэгидор. Сам генерал вместе с армией попал в плен. Дела в Тихом океане шли плохо.
— Лиана! — На пороге спальни стоял дядя Джордж. Это случилось восьмого мая, через два дня после того, как затонул «Лексингтон». — Я требую, чтобы ты спустилась к завтраку.
Она невидящими глазами смотрела на него, сидя на кровати.
— Я не хочу есть.
— Неважно. Девочки боятся, что ты заболела.
Лиана долго смотрела на дядю, потом молча кивнула.
Она с трудом спустилась вниз, ослабев после проведенных в постели двух дней, когда она, не раздвигая штор, слушала радио. Девочки с испугом смотрели на мать. Сделав над собой усилие, она проводила их в школу. Потом вернулась в комнату и вновь включила радио. Битва в Коралловом море закончилась.
— Лиана. — Дядя снова пришел к ней в комнату. Она посмотрела на него невидящими глазами. — Ты не должна так обходиться с собой.
— Со мной все будет хорошо.
— Я знаю, что будет. Но то, что ты сейчас делаешь, ему не поможет. — Он сел на край кровати. — В Нью-Йорке тоже не имеют никаких известий. Если бы он был убит, они бы уже получили телеграмму. Я уверен, он жив.
Лиана кивнула, едва сдерживая слезы. Это было уже свыше ее сил — беспокоиться за них обоих. В тот же день пришло еще одно письмо от Армана. В Париже забрали тридцать шесть тысяч евреев, писал он. Это было одно из писем, которые вывез Мулен. Как многие другие, оно переплыло Атлантику на борту «Грипсхолма».
Евреев в Париже заперли на стадионе, оставив на восемь дней без еды, воды и туалетов. Многие, в том числе женщины и дети, умерли. Мир сходил с ума. Во всех концах земного шара люди умирали и убивали друг друга. Неожиданно Лиана поняла, что должна делать. Вытащив из шкафа платье, она бросила его на кровать. Сегодня она выглядела лучше, чем все эти дни.
— Куда ты идешь?
— На работу.
Она не сказала дяде зачем. Она приняла ванну, оделась, а через час подала заявление об увольнении из Красного Креста. В тот же день она поступила на работу в военно-морской госпиталь в Окленде. Ей поручили ухаживать за ранеными в хирургическом отделении. Это была самая тяжелая работа. Однако, вернувшись вечером восьмичасовым поездом домой, на Бродвей, она чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние несколько месяцев Нужно было давно сделать так. После ужина Лиана обо всем рассказала дяде.
— Это ужасная работа, Лиана. Ты уверена, что это именно то, что тебе надо?
— Абсолютно.
В ее голосе не было ни тени сомнения, и по лицу Лианы дядя понял, что ей удалось прийти в себя. Лиана рассказала ему о парижских евреях; дядя лишь покачал головой. Ничего уже не оставалось прежним. Абсолютно все изменилось. Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Вдоль берегов Америки курсировали подводные лодки. По всей Европе евреев вытаскивали из домов. В южной части Тихого океана японцы убивали американцев. А три месяца назад в гавани Нью-Йорка сгорела прекрасная «Нормандия», когда ее срочно пытались переделать в судно для перевозки войск. В Лондоне день и ночь падали бомбы, гибли женщины и дети.
Весь следующий месяц Лиана три раза в неделю работала сиделкой в морском госпитале в Окленде. Она уходила из дома в восемь утра, возвращаясь в пять или шесть вечера, а иногда и в семь, усталая, измотанная, со следами запекшейся крови на одежде. Но глаза ее горели на бледном лице. Она делала то единственное, чем могла помочь, а это было лучше, чем сидеть в конторе.
А через месяц после битвы в Коралловом море она была вознаграждена: пришло письмо от Ника. Он был жив! Она сидела на ступеньках лестницы, читала и плакала.
Глава сорок девятая
Четвертого июня началась битва при Мидуэе, а на следующий день закончилась. Японцы потеряли четыре из пяти авианосцев, и американцы воспряли духом. До настоящего времени это была самая большая победа. А Лиана знала, что Ник жив. Теперь он находился на «Энтерпрайсе», вдали от шума битв. И хотя, слушая новости, Лиана всякий раз вздрагивала, поток писем от него напоминал ей, что он жив и здоров. Она писала ему почти каждый день, но не забывала писать и Арману.
Судя по последним письмам мужа, напряжение в Париже все возрастало. Произошли новые расстрелы молодых коммунистов, снова сгоняли евреев, а встречаясь со штабом командования, Арман понял, что готовятся репрессии против писателей Парижа. Сопротивление в деревнях достигло необычайной силы, и немцам было важно держать Париж в узде, чтобы он служил примером для остального населения. Немцы все больше оказывали давление на Армана. Они хотели знать, почему пропадают нужные им произведения искусства, куда исчезают люди и есть ли среди людей Петена сочувствующие коммунистам. Им нужно было найти виновника их неудач, а поскольку немец не мог быть виновен, им неизменно оказывался Арман. Он был прекрасным буфером для маршала Петена, но сам из-за этого был окончательно издерган и измучен.
Теплым июньским вечером он сидел у себя в кабинете, в отеле «Мажестик».
— У нас есть основания считать, что они вас подозревают. — Арман кивнул. Но не поддался страху.
— Почему вы так думаете?
— Мы перехватили донесения немцев.
За неделю до этого были убиты два офицера высшего командования. У них оказался портфель, попавший в руки бойцов Сопротивления. Фон Шпейдель был очень зол.
— Так это были вы на прошлой неделе? — тихо спросил Арман.
— Да. Там имелись бумаги, которые заставляют нас предполагать… мы не уверены… но потом может быть уже поздно… Вам следует уехать немедленно.
— Когда?
— Сегодня вечером со мной.
— Но я не могу… — Арман даже испугался, ведь ему еще многое нужно сделать. Ему нужно было тайно переправить в Прованс работу Родена, в подвале пряталась еврейка с сыном, под домом был спрятан бесценный Ренуар. — Эго слишком быстро. Я должен еще многое сделать.
— Вы можете не успеть.
— Вы действительно уверены? Мулен тряхнул головой.
— Пока нет еще ничего определенного. Но ваше имя упомянуто в двух донесениях. За вами следят.
— Донесения попали к вам, а не к Шпейделю.
— Мы не знаем, в чьих руках они побывали до этого. Это опасно.
Арман кивнул, потом пристально посмотрел на Мулена.
— А что, если я останусь?
— Имеет ли это смысл?
— На данный момент — да.
— Вы сможете быстро закончить ваши дела? Арман тихо кивнул.
— Постараюсь.
— Что ж, делайте ваши дела. Я вернусь через две недели. Тогда вы поедете?
Арман кивнул, но на лице его было знакомое Мулену упрямое выражение: он не мог отказаться от борьбы, даже если она становилась слишком опасной.
— Не делайте глупостей, де Вильер. Вы лучше послужите Франции, если останетесь живы. В Лондоне вы многое можете сделать.
— Я хочу оставаться во Франции.
— Вы сможете вернуться. Мы дадим вам новое удостоверение личности и отправим в горы.
— Это было бы хорошо.
— Отлично.
Мулен встал, пожал руку обоим незнакомцам и вышел из комнаты. Он ушел тем путем, которым пришел Арман. Через минуту Арман последовал за ним. Он знал, что, когда он выйдет на улицу, Мулена рядом уже не будет. Он исчезал, как ветер. Но не сегодня. Арман шел к машине. Рядом с ним вдруг послышался шум. Из укрытия выскочили вооруженные солдаты. Их было трое. Вряд ли они хорошо рассмотрели его. Арман прижался к стене, и солдаты пробежали мимо. В ночи прозвучали выстрелы. Арман спрятался в саду. Он почувствовал слабое биение в ноге. Нагнувшись, обнаружил на ноге кровь. Он был ранен.
Он подождал, пока не стих шум, и осторожно пошел через сад, молясь о том, чтобы Мулену, как всегда, удалось убежать. Арман вернулся в дом, его впустили и перевязали ногу. Он вернулся домой в полночь. Ему хотелось глотком бренди унять дрожь во всем теле, но бренди не было. Осмотрев грубую повязку на ноге, он понял, насколько сложна ситуация, в которую он попал. С раненой ногой он не мог идти на работу. Сослаться на ревматизм было нельзя — стало тепло, и никто этому не поверил бы. Он попробовал ходить по комнате, не хромая, но при каждом шаге морщился от боли. Он не мог не хромать, но должен был добиться этого. Он продолжал ходить по комнате, пот капал с лица… В конце концов у него это получилось. С глухим стоном он добрался до постели, но слишком устал, чтобы заснуть. Он включил настольную лампу и вынул записную книжку. Он не писал Лиане больше недели. Неожиданно он затосковал, ему так были нужны ее мягкость и нежность. Он сделал то, чего никогда не делал раньше: он излил в письме душу, высказал всю свою тревогу за судьбу Франции, рассказал, как плохи здесь дела.
«Ничего особенно серьезного, любовь моя, — писал он. — Это лишь малая цена в беспощадной борьбе. Другие пострадали больше, чем я. Меня огорчает, что я слишком мало могу сделать для Франции. Этого маленького кусочка плоти вовсе не достаточно».
Он рассказал о предложении Мулена поехать в Лондон. Вероятно, он пробудет там несколько недель, пока не получит новые документы и не сможет вернуться обратно во Францию.
«Мулен заикнулся о том, чтобы потом отправить меня в горы. Может быть, я приму участие в настоящем бою. Они делают удивительные вещи, не дают покоя немцам… По сравнению со скучными стенами моего кабинета это была бы замечательная смена декораций».
Он сложил письмо несколько раз и положил его под стельку своего ботинка на случай, если ночью что-нибудь случится. На следующий день он опустил его в тайник на рю де Бак. Он часто пользовался этой щелью, хотя и предпочитал отдавать письма лично в руки Мулену. Впрочем, он знал, что письма, которые он опускал в эту щель, тоже доходили до Лианы. Дошло и это письмо.
Через две недели Лиана читала его, и по ее лицу текли слезы. Слепой, он не понимал своего истинного положения — это она видела. Она прочла о том, что он ранен, и чуть не потеряла сознание. Они подошли к нему уже вплотную, и Мулен недаром предложил Арману уехать в Лондон. Это означало, что еще миг — и будет поздно. Но он этого не понимал. Лиана почувствовала, что в ней, как желчь, разливается отчаяние. Ей хотелось встряхнуть Армана, показать ему то, чего он не видел. Чей-то портрет, статуя, чужая женщина были для него важнее, чем она, Мари-Анж и Элизабет. А потом она сделала то, чего уже давно не делала. Она пошла в церковь. Пока она молилась, она поняла, в чем заключалась ее ошибка: в ее отношениях с Ником. Она отвернулась от мужа, и он на расстоянии ощутил это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В полшестого он встал и посмотрел на нее серьезно и трезво.
— Мне нужно идти…
— Я знаю. — Она села. Ей хотелось привлечь его к себе, перевести часы назад. А потом он задал ей вопрос, который хотел задать все эти дни:
— Ты мне будешь писать? Четыре месяца назад они договорились, что с его отъездом все между ними будет кончено.
— Буду. — Она грустно улыбнулась.
Она писала Арману, а теперь война отняла у нее двоих мужчин, по крайней мере, так было сейчас. Она не знала, что будет делать, когда он вернется. Неделями она мучила себя этим вопросом. Сейчас все было уже не так, как на «Довиле». Они провели с Ником четыре месяца, а не две недели, как тогда. Теперь она не могла так легко расстаться с ним. Несколько раз ей приходило в голову, что после войны самое лучшее было бы уйти от Армана, но понимала, что просто не сможет этого сделать. Однако ведь и Ника Бернхама она тоже не в силах бросить.
— Я тоже тебе напишу. Но не исключено, тебе долго придется ждать моих писем.
— Я буду ждать.
Он не пошел в душ перед тем, как одеться. Душ он сможет принять и на корабле. Теперь же ему не хотелось терять ни одной минуты из тех, что у них еще остались.
— Помни, о чем я просил — свяжись с Джонни. — Он дал ей адрес Хиллари. Но Лиана снова повторила, что адрес ей не понадобится — Ник вернется и сам навестит Джонни. — На всякий случай, — сказал он. Она не стала спорить.
Последние минуты текли, как мгновения перед взрывом бомбы. Они стояли в комнате, он крепко прижимал ее к себе.
— Ну, я пошел.
Ее снова охватил страх.
— Можно проводить тебя до базы? Он покачал головой.
— Так нам будет еще тяжелее.
Она молча кивнула, по лицу ее катились слезы. Он в последний раз поцеловал ее и посмотрел ей в глаза.
— Я вернусь.
— Я знаю.
Никто из них не спросил, что будет, когда война кончится. Уже поздно думать об этом. Что бы ни ждало их в будущем, все, что между ними произошло, — было в настоящем.
— Ник, береги себя… — Когда он выходил из комнаты, она протянула к нему руки, он снова обнял ее, потом сбежал вниз по лестнице. Она вернулась в комнату и закрыла за собой дверь. У нее было чувство, что жизнь кончилась. Так просидела она часа два, думая лишь о нем, а затем, случайно взглянув в окно, вдруг увидела, что Тихий океан как будто исчез, его заслонял огромный корабль, уходящий вдаль. Ее сердце бешено забилось. Лиана поняла, что это был за корабль. Отплывал «Лексингтон», а на нем Ник.
Она быстро открыла окно, как будто тем самым могла приблизиться к нему. Она провожала корабль взглядом, пока он не скрылся из виду. Отойдя от окна, Лиана медленно собрала свою сумку. Через два часа она, печальная и молчаливая, была уже в поезде, который нес ее в Сан-Франциско.
Глава сорок восьмая
Лиана медленно поднялась в свою комнату. Было уже поздно, во всем доме не горел свет. Она открыла дверь комнаты, и вдруг голос из темноты заставил ее подпрыгнуть от неожиданности, как будто рядом взорвалась бомба. Это был дядя Джордж, тихонько сидевший в темноте в ее комнате. Он поджидал племянницу.
— Что-нибудь неладно, Лиана?.. Что-то с девочками?
— С ними все в порядке. Она включила свет и оказалась под дядиным взглядом. Вид у нее был измученный.
— С тобой все в порядке, Лиана?
— Хорошо, — машинально ответила она и заплакала, отвернувшись, чтобы он не заметил ее слез. — В самом деле все хорошо…
— Нет. И незачем стыдиться этого. Я знаю, тебе плохо. Поэтому я и дожидаюсь тебя здесь. Как ребенок, она бросилась ему на шею.
— О, дядя Джордж..
— Я знаю, знаю.. Он вернется.
Но ведь и Арман вернется. По дороге домой в поезде она думала о них обоих. Она разрывалась между ними. Потом дядя налил ей стакан бренди. Он принес в ее комнату бутылку и два стакана. Она улыбнулась ему сквозь слезы.
— Чем я заслужила такого дядю, как ты?
— Ты хорошая женщина, Лиана. — Он произнес это без тени улыбки. — Ты заслуживаешь хорошей судьбы. И видит Бог, она у тебя будет.
Она сделала глоток и села, нервно улыбаясь.
— Беда в том, дядя Джордж, что у меня две судьбы.
Он не ответил. Вскоре он ушел, а утром ей стало уже лучше.
В тот день она получила письмо от Армана. У него тоже дела шли как будто немного получше. «Недавние события», как он выразился, немного ободрили его, но в чем заключались эти события, он не писал. Стало теплее, и у него уже не так болели ноги.
Следующие дни принесли хорошие вести из Лондона. В Великобританию пришли первые корабли с продовольствием из Америки. Это предотвратило острый недостаток продуктов в Лондоне.
Восемнадцатого апреля американские газеты писали о налете Дулитлла на Токио. Полковник Джеймс Дулиттл, летчик и ученый-авиатор, модернизировал шестнадцать бомбардировщиков В-25, которые и совершили налет на Японию. Летчики прекрасно отдавали себе отчет, что не смогут вернуться, и рассчитывали после бомбардировки Токио приземлиться на неоккупированной части Китая.
Это удалось всем, кроме одного, что значительно укрепило моральный дух в армии. Месть была суровой. В отместку за Перл-Харбор теперь бомбили Токио.
Но связанная с этим событием радость оказалась непродолжительной. Вечером четвертого мая заговорили о битве в Коралловом море, и ночью Лиана лежала, не сомкнув глаз, и молилась за Ника. Битва длилась два дня под командованием генерала Макартура. Сам генерал благоразумно оставался на Новой Гвинее в Порт-Морсби. Шестого мая случилось худшее — «Лексингтон» затонул. К счастью, погибло всего двести шестнадцать человек Две тысячи семьсот тридцать пять человек были спасены, и их приняло на борт судно «Йорктаун», точная копия «Леди Лекс». Но Лиана не знала, какая судьба выпала на долю Ника: был ли он в числе двухсот шестнадцати погибших или вместе с остальными попал на борт «Йорктауна». День за днем она в оцепенении сидела у себя в комнате и слушала радио. Ей припомнились призрачные сцены в Атлантическом океане, когда затонула «Королева Виктория». Она молилась лишь о том, чтобы Ник оказался в числе спасенных. Она забирала в комнату подносы с едой и возвращала их на кухню нетронутыми. Дядя сидел в библиотеке и слушал новости. Но пройдет еще несколько недель, прежде чем они смогут получить сведения о Нике. Тайком от Лианы дядя Джордж попросил кого-то у себя в конторе позвонить Бретту Уильямсу в Нью-Йорк, но тот тоже ничего не знал. Шестого мая по радио сообщили, что генерал Джонатан Уэйнрайт вынужденно сдал японцам Коррэгидор. Сам генерал вместе с армией попал в плен. Дела в Тихом океане шли плохо.
— Лиана! — На пороге спальни стоял дядя Джордж. Это случилось восьмого мая, через два дня после того, как затонул «Лексингтон». — Я требую, чтобы ты спустилась к завтраку.
Она невидящими глазами смотрела на него, сидя на кровати.
— Я не хочу есть.
— Неважно. Девочки боятся, что ты заболела.
Лиана долго смотрела на дядю, потом молча кивнула.
Она с трудом спустилась вниз, ослабев после проведенных в постели двух дней, когда она, не раздвигая штор, слушала радио. Девочки с испугом смотрели на мать. Сделав над собой усилие, она проводила их в школу. Потом вернулась в комнату и вновь включила радио. Битва в Коралловом море закончилась.
— Лиана. — Дядя снова пришел к ней в комнату. Она посмотрела на него невидящими глазами. — Ты не должна так обходиться с собой.
— Со мной все будет хорошо.
— Я знаю, что будет. Но то, что ты сейчас делаешь, ему не поможет. — Он сел на край кровати. — В Нью-Йорке тоже не имеют никаких известий. Если бы он был убит, они бы уже получили телеграмму. Я уверен, он жив.
Лиана кивнула, едва сдерживая слезы. Это было уже свыше ее сил — беспокоиться за них обоих. В тот же день пришло еще одно письмо от Армана. В Париже забрали тридцать шесть тысяч евреев, писал он. Это было одно из писем, которые вывез Мулен. Как многие другие, оно переплыло Атлантику на борту «Грипсхолма».
Евреев в Париже заперли на стадионе, оставив на восемь дней без еды, воды и туалетов. Многие, в том числе женщины и дети, умерли. Мир сходил с ума. Во всех концах земного шара люди умирали и убивали друг друга. Неожиданно Лиана поняла, что должна делать. Вытащив из шкафа платье, она бросила его на кровать. Сегодня она выглядела лучше, чем все эти дни.
— Куда ты идешь?
— На работу.
Она не сказала дяде зачем. Она приняла ванну, оделась, а через час подала заявление об увольнении из Красного Креста. В тот же день она поступила на работу в военно-морской госпиталь в Окленде. Ей поручили ухаживать за ранеными в хирургическом отделении. Это была самая тяжелая работа. Однако, вернувшись вечером восьмичасовым поездом домой, на Бродвей, она чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние несколько месяцев Нужно было давно сделать так. После ужина Лиана обо всем рассказала дяде.
— Это ужасная работа, Лиана. Ты уверена, что это именно то, что тебе надо?
— Абсолютно.
В ее голосе не было ни тени сомнения, и по лицу Лианы дядя понял, что ей удалось прийти в себя. Лиана рассказала ему о парижских евреях; дядя лишь покачал головой. Ничего уже не оставалось прежним. Абсолютно все изменилось. Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Вдоль берегов Америки курсировали подводные лодки. По всей Европе евреев вытаскивали из домов. В южной части Тихого океана японцы убивали американцев. А три месяца назад в гавани Нью-Йорка сгорела прекрасная «Нормандия», когда ее срочно пытались переделать в судно для перевозки войск. В Лондоне день и ночь падали бомбы, гибли женщины и дети.
Весь следующий месяц Лиана три раза в неделю работала сиделкой в морском госпитале в Окленде. Она уходила из дома в восемь утра, возвращаясь в пять или шесть вечера, а иногда и в семь, усталая, измотанная, со следами запекшейся крови на одежде. Но глаза ее горели на бледном лице. Она делала то единственное, чем могла помочь, а это было лучше, чем сидеть в конторе.
А через месяц после битвы в Коралловом море она была вознаграждена: пришло письмо от Ника. Он был жив! Она сидела на ступеньках лестницы, читала и плакала.
Глава сорок девятая
Четвертого июня началась битва при Мидуэе, а на следующий день закончилась. Японцы потеряли четыре из пяти авианосцев, и американцы воспряли духом. До настоящего времени это была самая большая победа. А Лиана знала, что Ник жив. Теперь он находился на «Энтерпрайсе», вдали от шума битв. И хотя, слушая новости, Лиана всякий раз вздрагивала, поток писем от него напоминал ей, что он жив и здоров. Она писала ему почти каждый день, но не забывала писать и Арману.
Судя по последним письмам мужа, напряжение в Париже все возрастало. Произошли новые расстрелы молодых коммунистов, снова сгоняли евреев, а встречаясь со штабом командования, Арман понял, что готовятся репрессии против писателей Парижа. Сопротивление в деревнях достигло необычайной силы, и немцам было важно держать Париж в узде, чтобы он служил примером для остального населения. Немцы все больше оказывали давление на Армана. Они хотели знать, почему пропадают нужные им произведения искусства, куда исчезают люди и есть ли среди людей Петена сочувствующие коммунистам. Им нужно было найти виновника их неудач, а поскольку немец не мог быть виновен, им неизменно оказывался Арман. Он был прекрасным буфером для маршала Петена, но сам из-за этого был окончательно издерган и измучен.
Теплым июньским вечером он сидел у себя в кабинете, в отеле «Мажестик».
— У нас есть основания считать, что они вас подозревают. — Арман кивнул. Но не поддался страху.
— Почему вы так думаете?
— Мы перехватили донесения немцев.
За неделю до этого были убиты два офицера высшего командования. У них оказался портфель, попавший в руки бойцов Сопротивления. Фон Шпейдель был очень зол.
— Так это были вы на прошлой неделе? — тихо спросил Арман.
— Да. Там имелись бумаги, которые заставляют нас предполагать… мы не уверены… но потом может быть уже поздно… Вам следует уехать немедленно.
— Когда?
— Сегодня вечером со мной.
— Но я не могу… — Арман даже испугался, ведь ему еще многое нужно сделать. Ему нужно было тайно переправить в Прованс работу Родена, в подвале пряталась еврейка с сыном, под домом был спрятан бесценный Ренуар. — Эго слишком быстро. Я должен еще многое сделать.
— Вы можете не успеть.
— Вы действительно уверены? Мулен тряхнул головой.
— Пока нет еще ничего определенного. Но ваше имя упомянуто в двух донесениях. За вами следят.
— Донесения попали к вам, а не к Шпейделю.
— Мы не знаем, в чьих руках они побывали до этого. Это опасно.
Арман кивнул, потом пристально посмотрел на Мулена.
— А что, если я останусь?
— Имеет ли это смысл?
— На данный момент — да.
— Вы сможете быстро закончить ваши дела? Арман тихо кивнул.
— Постараюсь.
— Что ж, делайте ваши дела. Я вернусь через две недели. Тогда вы поедете?
Арман кивнул, но на лице его было знакомое Мулену упрямое выражение: он не мог отказаться от борьбы, даже если она становилась слишком опасной.
— Не делайте глупостей, де Вильер. Вы лучше послужите Франции, если останетесь живы. В Лондоне вы многое можете сделать.
— Я хочу оставаться во Франции.
— Вы сможете вернуться. Мы дадим вам новое удостоверение личности и отправим в горы.
— Это было бы хорошо.
— Отлично.
Мулен встал, пожал руку обоим незнакомцам и вышел из комнаты. Он ушел тем путем, которым пришел Арман. Через минуту Арман последовал за ним. Он знал, что, когда он выйдет на улицу, Мулена рядом уже не будет. Он исчезал, как ветер. Но не сегодня. Арман шел к машине. Рядом с ним вдруг послышался шум. Из укрытия выскочили вооруженные солдаты. Их было трое. Вряд ли они хорошо рассмотрели его. Арман прижался к стене, и солдаты пробежали мимо. В ночи прозвучали выстрелы. Арман спрятался в саду. Он почувствовал слабое биение в ноге. Нагнувшись, обнаружил на ноге кровь. Он был ранен.
Он подождал, пока не стих шум, и осторожно пошел через сад, молясь о том, чтобы Мулену, как всегда, удалось убежать. Арман вернулся в дом, его впустили и перевязали ногу. Он вернулся домой в полночь. Ему хотелось глотком бренди унять дрожь во всем теле, но бренди не было. Осмотрев грубую повязку на ноге, он понял, насколько сложна ситуация, в которую он попал. С раненой ногой он не мог идти на работу. Сослаться на ревматизм было нельзя — стало тепло, и никто этому не поверил бы. Он попробовал ходить по комнате, не хромая, но при каждом шаге морщился от боли. Он не мог не хромать, но должен был добиться этого. Он продолжал ходить по комнате, пот капал с лица… В конце концов у него это получилось. С глухим стоном он добрался до постели, но слишком устал, чтобы заснуть. Он включил настольную лампу и вынул записную книжку. Он не писал Лиане больше недели. Неожиданно он затосковал, ему так были нужны ее мягкость и нежность. Он сделал то, чего никогда не делал раньше: он излил в письме душу, высказал всю свою тревогу за судьбу Франции, рассказал, как плохи здесь дела.
«Ничего особенно серьезного, любовь моя, — писал он. — Это лишь малая цена в беспощадной борьбе. Другие пострадали больше, чем я. Меня огорчает, что я слишком мало могу сделать для Франции. Этого маленького кусочка плоти вовсе не достаточно».
Он рассказал о предложении Мулена поехать в Лондон. Вероятно, он пробудет там несколько недель, пока не получит новые документы и не сможет вернуться обратно во Францию.
«Мулен заикнулся о том, чтобы потом отправить меня в горы. Может быть, я приму участие в настоящем бою. Они делают удивительные вещи, не дают покоя немцам… По сравнению со скучными стенами моего кабинета это была бы замечательная смена декораций».
Он сложил письмо несколько раз и положил его под стельку своего ботинка на случай, если ночью что-нибудь случится. На следующий день он опустил его в тайник на рю де Бак. Он часто пользовался этой щелью, хотя и предпочитал отдавать письма лично в руки Мулену. Впрочем, он знал, что письма, которые он опускал в эту щель, тоже доходили до Лианы. Дошло и это письмо.
Через две недели Лиана читала его, и по ее лицу текли слезы. Слепой, он не понимал своего истинного положения — это она видела. Она прочла о том, что он ранен, и чуть не потеряла сознание. Они подошли к нему уже вплотную, и Мулен недаром предложил Арману уехать в Лондон. Это означало, что еще миг — и будет поздно. Но он этого не понимал. Лиана почувствовала, что в ней, как желчь, разливается отчаяние. Ей хотелось встряхнуть Армана, показать ему то, чего он не видел. Чей-то портрет, статуя, чужая женщина были для него важнее, чем она, Мари-Анж и Элизабет. А потом она сделала то, чего уже давно не делала. Она пошла в церковь. Пока она молилась, она поняла, в чем заключалась ее ошибка: в ее отношениях с Ником. Она отвернулась от мужа, и он на расстоянии ощутил это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44