Это можно было расценить только как невероятное противоречие, что столь прямая и бесхитростная натура, какой она являлась в жизни, готова пуститься на любые уловки в картах; впрочем, все ее хитрости Адам видел насквозь.
— Я снова выиграла! — воскликнула она в очередной раз, когда они играли после ужина, и бросила карты на стол. — Видишь, у меня туз! — И довольно потерла при этом руки. — Адам, ты должен мне уже целое состояние!
— Ничего я тебе не должен, — заявил он. — Думаешь, я не заметил, как ты скинула этого туза себе на колени, когда сдавала?
— Ничего я не скидывала! — возмутилась она, но порозовевшие щеки се выдали.
— Ты не умеешь врать так же, как и мухлевать, — заявил Адам. — Только поэтому я не стану применять к тебе меры наказания, которых ты явно заслуживаешь.
— Мне никогда не стать карточным шулером, — печально сообщила она. — Знаешь, я часто мечтала — как здорово было бы поиграть в настоящих игорных домах! Если освоить разные премудрости, можно выигрывать состояния!
— Бессовестное создание, — притянул ее к себе Адам и усадил на колени, — И мечты у тебя неприличные.
— Неужели? — рассмеялась она. — У каждого есть право на свои грехи, разве не так? Поедем кататься на коньках в Чашу дьявола? Сегодня удивительно звездная ночь!
Адам с явным сожалением посмотрел на горящий огонь в камине, на рубиновое вино в своем бокале.
— Там так холодно, Софи.
— Но ты же обещал когда-нибудь пойти со мной туда, — настаивала она. — Уверяю, дальше будет еще холоднее. Ты никогда не видел ничего более прекрасного… никогда в жизни, правда, grand-pеre?
Князь Голицын оторвался от книги.
— Сочувствую тебе, Адам, но Софи права. Если ты хочешь как следует понять, что такое степь, Чаша дьявола в такую ночь подходит для этого как нельзя лучше.
— Ну что ж, в таком случае идем. — Адам встал и лениво потянулся. — Сдаюсь на милость победителя, Софья Алексеевна. Но ты бессовестная хвастунья.
— Я просто хочу доставить тебе удовольствие, — пояснила она. — А для этого человека иногда полезно вести за руку.
— Ох, Софи, — только и смог выдохнуть он, снова пораженный до глубины души этой чуть асимметричной улыбкой, которую он так бесконечно любил.
Ночь казалась хрустальной от сухого и морозного воздуха. Они запрягли высокого, с широкой мощной грудью мерина в открытые сани. Софи уложила изогнутые металлические лезвия, которые можно было привязать прямо поверх меховых сапог, за ними — пару пистолетов.
— Волки, — кратко сообщила она, словно Адам нуждался в подобном пояснении. Забравшись в сани, она накинула сверху толстую меховую полость и взяла в руки вожжи.
Адам сел рядом, предоставив Софье полное право распоряжаться в этом путешествии. На глубоком черном бархате северного неба ярко сияли крупные алмазы; белоснежные сугробы искрились и переливались под их голубоватым светом. Ночная степь жила своей жизнью, однако трудно было выделить какие-то отдельные звуки, наполнявшие воздух. Повернув голову, Адам взглянул на свою спутницу. Ее точеный профиль четко вырисовывался на фоне серебристых снегов, уходящих к горизонту и упирающихся в черноту, вышитую звездами. Казалось, Софи полностью растворилась в окружающем мире, стала его частичкой.
— Что ты видишь? — спросила она, не поворачивая головы.
Стало быть, предположение о ее полной растворенности оказалось преувеличением. Адам улыбнулся:
— Тебя. В твоем собственном мире.
— Да, это мой мир, — невозмутимо согласилась Софи. — Думаю, не смогу с ним расстаться еще раз.
А если придется? Но Адам не стал об этом говорить. Он опять откинулся на спинку саней, борясь с демонами отчаяния и беспомощности, вновь обуявшими его. Как ему примирить свою бесконечную любовь и желание защитить ее с пониманием того, что это не в его власти? Он не может взять ее с собой в Могилев. Его родовое поместье расположено на территории Российской империи и находится под юрисдикцией этого государства. Муж, узнав о том, где скрывается неверная жена, имеет полное право востребовать ее обратно. И на его стороне вся сила законов — церковного, гражданского, морального права. И уехать с ней за границу он тоже не может. Поступив так, ему придется дезертировать из армии, отказаться и от семьи, и от состояния, предать все, чем он дышал с младенческих лет. Поступив так, он превратится в человека, покрытого несмываемым пятном предательства и бесчестья, и не будет иметь права на любовь такой мужественной, храброй, честной женщины, как эта казачка.
— Вот мы и приехали. — Софи отпустила поводья. — Ты думал о чем-то грустном, но сейчас постарайся выкинуть все из головы. — Она взяла его за руку и пристально взглянула в глаза. — Сейчас перед тобой откроется волшебный мир, Адам. Идиллии никогда не бывают вечными. Столкнувшись с земной жизнью, они рассыпаются в прах. У нас есть то, что есть, и нам этого должно быть достаточно. — Только увидев понимание в его глазах, она отвела взгляд. Он кивнул и прикоснулся пальцем к ее губам.
Софи выбралась из саней и привязала лошадь к стоящему неподалеку стволу терновника. Адам достал коньки. Она взяла его за руку.
— Закрой глаза. Иди за мной.
Он подчинился со смехом. Пройдя некоторое расстояние по сугробам, она остановилась.
— Теперь можешь смотреть.
Адам открыл глаза. Он стоял на краю заснеженного склона круглой впадины, внизу которой блестела ледяная гладь. На ее девственно чистой поверхности не было ни единой царапины. Сюда, казалось, действительно никогда не ступала нога человека. Он стоял, очарованный красотой, боясь нарушить ее неловким движением. И постепенно почувствовал, что тоже становится частью этого мира.
— Как же туда спускаться?
— Очень просто, — похлопала себя по заду Софи.
— А как подниматься?
— Немного сложнее. Ну, вперед. — Она села на край склона, плотно подобрав под себя полы шубы, и покатилась вниз, хохоча во все горло от щекочущего страха и возбуждения.
Прежде чем последовать ее примеру, Адам помолился, подняв глаза к небу, затем резко оттолкнулся и поехал, вздымая снежную пыль. Коньки при этом он крепко прижимал к груди. Наст оказался настолько твердым, что он покатился как на санках. Ликующий крик, непроизвольно вырвавшийся из груди, эхом отозвался в глубокой котловине. Склон закончился, но он по инерции прокатился дальше по льду и очутился где-то на середине пруда, рядом с Софьей. Она так и сидела на шубе.
— Теперь посмотри вверх.
Он поднял голову. Неимоверная белизна окружала их со всех сторон; с черного бархата неба лился серебряный звездный свет. Стояла полная тишина. Жизнь степи продолжалась где-то там, над головами, за пределами чаши.
— Это место называют Чашей дьявола, но мне кажется, это неверно. Здесь слишком божественно для такого названия. Разве что вспомнить Люцифера, прежде чем он стал падшим ангелом. — Она забрала у него свои коньки. — Я же говорила тебе, что это волшебное место.
— Или дарованное Богом? — начал он привязывать острые лезвия к сапогам.
— В православной религии достаточно мистики, чтобы признать и то и другое, — небрежно пожала она плечами, потом поднялась и глубоко вздохнула.
От ледяного воздуха перехватило горло. Оттолкнувшись одним неуловимым изящным движением, она заскользила прочь. Однако сила ее толчка стала ясна Адаму лишь тогда, когда он увидел, что Софи на одной ноге докатилась до противоположного края пруда. Он смотрел затаив дыхание, как она объехала длинный снежный язык, потом перенесла тяжесть тела на другую ногу и начала выписывать замысловатый узор на нетронутом льду. Потом кивнула ему, и Адам, по-прежнему не проронив ни звука, тоже решился двинуться в путь.
— А сумеешь повторить то, что я написала? — приглушенно, словно из уважения к тишине, проговорила Софи.
Адам увидел вычерченный коньками вензель из букв «С» и «А». Сосредоточившись, он кивнул, прикидывая, как это сделать. Через несколько секунд его коньки вырезали на льду такой же узор. Он остановился, критически разглядывая проделанную работу.
— Теперь у нас с тобой есть свой герб, — прошептала она, подъехав и беря его за руки.
— До тех пор, пока не растает снег, — откликнулся
Глава 13
— Мне пришла в голову мысль пригласить княгиню Дмитриеву сопровождать нас во время государственного визита в Крым, Григорий, — проговорила Екатерина, поднимая голову от бумаг, и с любовью взглянула на своего рыкающего одноглазого льва. — Ты приложил столько усилий, чтобы это путешествие оказалось успешным, чтобы все остались довольны. Думаю, настало время молодой княгине тоже немного поразвлечься. Я назначу ее фрейлиной.
— В этой роли она больше будет принадлежать вам, нежели своему супругу, — заметил князь Потемкин. Он возлежал на кушетке. Перед ним стояло блюдо с черной икрой.
— Если после ее визита к деду между ними осталась напряженность, такое положение даст им передышку, чтобы брешь затянулась, — весело откликнулась императрица. — Думаю, генерал поступил мудро, отправив ее в Берхольское после того маленького… э-э, недоразумения. Однако ясно, что постоянно жить порознь они не могут; в обществе заговорят, что князь Дмитриев отказывается от своей жены.
— А ваше величество уверены, что он этого не желает? — задумчиво поинтересовался Потемкин.
— А какие у него на то причины? Софья Алексеевна если и виновата, то самую малость. Совершенно естественно, что она могла почувствовать что-то неприятное в некоторых… э-э, сторонах супружеской жизни.
Потемкин пожал плечами и медленно вывел свое грузное тело из оцепенения, поднимаясь на ноги.
— За которые вы уже сделали выговор ее мужу.
— А ты разве был против, Григорий? — Екатерина выглядела удивленной.
— Если бы вашему величеству было угодно спросить меня — да, — с некоторой обидой в голосе, так хорошо знакомой императрице, ответил князь,
Потемкин, помимо того что был ближайшим и самым верным другом Екатерины, был постоянным советчиком по всем вопросам, включая и определение очередного обитателя государыниной опочивальни. С того момента как Потемкин впервые оказался в царской постели, Россия обрела двух правителей. И хотя пламя чувственной страсти, владевшей ими, погасло уже много лет назад, он продолжал править страной, разумеется, неофициально, за ее спиной, и чувствовал себя крайне уязвленным, если считал, что его мнением пренебрегают.
— Полагала, что не стоит беспокоить тебя по столь несущественному вопросу, — откровенно призналась императрица, с некоторым раздражением подумав, что умудренный опытом политикан порой ведет себя как неразумный отрок. Эта мысль уже не раз приходила ей в голову, но в обществе такого зубра, особенно столь темпераментного славянского зубра, приходится мириться с подобными мелкими, раздражающими чертами характера.
— Я лучше знаю генерала Дмитриева, чем вы, ваше величество, — со значительностью в голосе заявил Потемкин.
— Да, мне следовало спросить тебя, Григорий, — широко улыбнулась Екатерина. — Не сердись на меня, а лучше скажи, одобряешь ли ты мой план пригласить в крымскую поездку Софью Алексеевну?
Потемкин улыбнулся в ответ. Настроение его, по обыкновению, резко переменилось.
— Да, я думаю, что это хорошая мысль. Столь познавательное и приятное путешествие в тесном общении с такими высокопоставленными особами, как герцог де Лилль, с такими дипломатами, как граф де Сегюр, способно оказать исключительно благотворное влияние. Она весьма необычная и умная молодая женщина. Если муж не способен ее оценить, нет причин, которые помешали бы это сделать другим.
— Тебе, например? — насмешливо поинтересовалась императрица.
Потемкин чувственно расхохотался.
— Должен признать, что мысли мои лежат в этом направлении. Может, и неплохо, если умный и опытный любовник сумеет довести до совершенства ее образование.
— Совершенно ясно, что мужу се не подходит эта роль, — задумчиво откликнулась Екатерина. — Если Дмитриев не полный дурак, а опыта в этих делах ему не занимать, он должен бы понять, что с девицей следует вести себя нежно и внимательно.
— Князь Дмитриев, ваше величество, вообще вряд ли знает, что такое «нежно» и «внимательно», — сухо улыбнулся Потемкин. — Но в этом смысле он не отличается от большинства мужей. Нежность и внимательность — это удел любовников.
Взгляд Екатерины задержался на двери спальни ее фаворита, затем она с улыбкой проговорила:
— Да, ты бесконечно прав, Григорий. — В следующее мгновение она посерьезнела и деловито подытожила: — Итак, я даю ход этому делу. Во-первых, сообщаю князю Дмитриеву о нашем решении. Когда мы доберемся до Киева, оттуда отправлю гонца в Берхольское с просьбой к княгине присоединиться к нашей свите. Ты по-прежнему собираешься ехать завтра утром?
— Если я хочу быть уверен, что для моей госпожи в столь значимой поездке все предусмотрено, я должен отправиться в путь через час, — почтительно поклонился Потемкин.
Князь Павел Дмитриев почтительно выслушал лестное предложение императрицы назначить его жену старшей фрейлиной во время государственного визита в Крым.
— Ваше величество, это огромная честь для моей фамилии, — произнес он с тонкой улыбкой. — Княгиня будет чрезвычайно рада.
— Насколько я понимаю, ты, князь, будешь в распоряжении князя Потемкина, — продолжила Екатерина. — Это даст тебе возможность заново познакомиться с собственной супругой. — Она покровительственно улыбнулась. — В торжественной обстановке, мой дорогой князь, уверена, от ваших разногласий не останется и следа.
— Смею надеяться, что это уже произошло, — спокойно сообщил Дмитриев. — Еще до поездки Софьи Алексеевны в Берхольское.
— Вот и прекрасно, — еще шире улыбнулась императрица. — Ты поступил весьма разумно, позволив ей эту поездку. Я знаю, она о ней мечтала. Когда мы доберемся до Киева, где должны будем ждать весны, чтобы продолжить путь в Крым, я отправлю гонцов за Софьей. Я по ней соскучилась. — Она слегка склонила голову, показывая, что аудиенция закончена. Князь Дмитриев, раскланявшись, покинул императорские покои.
Софье Алексеевне не удастся получить императорское послание, думал князь на обратном пути. В данный момент она должна быть не в Берхольском, а окоченевшим трупом в бескрайней степи, Курьеру императрицы скажут, что княгиня Дмитриева не приезжала в Берхольское. А поскольку, естественно, ее никто там и не ждал, известие о ее исчезновении и не могло дойти до мужа, который безвылазно провел зиму в Санкт-Петербурге в полной уверенности, что супруга, целая и невредимая, пребывает в родных пенатах,
Все складывается в высшей степени удовлетворительно, думал Дмитриев. Он изобразит убитого горем мужа, а через некоторое время начнет подыскивать себе новую жену. По крайней мере, сейчас он может сказать, что полностью выместил свою ненависть к Голицыным. Осуществленная месть вкупе с огромным наследством, доставшимся в качестве приданого, принесла наконец состояние душевного покоя. Все им принадлежащее переходит во владение Дмитриева; со смертью старика князя прекратится и сам род Голицыных. О да, это в высшей степени удовлетворительно!
Первый этап царской процессии, организованный с невероятной помпой, немало бы удавил Софью, особенно в свете ее собственного недавнего путешествия по той же дороге. Экипажи, напоминающие небольшие домики, поставленные на полозья, были оборудованы мягкими сиденьями, диванами, столиками, выложены коврами. На каждой станции поезд ожидали шестьсот свежих лошадей. Во время дневных остановок слуги разводили самовары прямо в снегу и обносили всех подносами с чаем и пирогами. Князь Потемкин, известный своей сверхпредусмотрительностью, даже распорядился выставить вдоль дороги горящие факелы, чтобы скрасить унылый пейзаж. Ни одна почтовая станция не могла бы принять подобную кавалькаду. Для ночлегов были выстроены специальные деревни, в которых заранее посланная прислуга готовила все необходимое для отдыха императрицы и ее свиты.
Дорога до Киева заняла четыре недели. В начале февраля процессия втянулась в город, чтобы дождаться окончания ледохода по Днепру.
Тем временем в Берхольском счастливые влюбленные, не подозревая о том, что их предположения о невозможности зимних передвижений по бескрайним заснеженным просторам несколько не соответствуют действительности, продолжали жить в своей уединенной идиллии. Они охотились на уток холодными зорями, отправлялись в санные прогулки по степи, катались на коньках и на санках, валялись в снегу как дети. По вечерам садились перед камином, читали вслух, играли в карты, за которыми Софи по-прежнему неумело жульничала, в шахматы и трик-трак, за которыми жульничать не могла.
Князь Голицын наблюдал, как расцветает его внучка, счастливая в любви, но сердце его обливалось кровью от осознания недолговечности этого счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Я снова выиграла! — воскликнула она в очередной раз, когда они играли после ужина, и бросила карты на стол. — Видишь, у меня туз! — И довольно потерла при этом руки. — Адам, ты должен мне уже целое состояние!
— Ничего я тебе не должен, — заявил он. — Думаешь, я не заметил, как ты скинула этого туза себе на колени, когда сдавала?
— Ничего я не скидывала! — возмутилась она, но порозовевшие щеки се выдали.
— Ты не умеешь врать так же, как и мухлевать, — заявил Адам. — Только поэтому я не стану применять к тебе меры наказания, которых ты явно заслуживаешь.
— Мне никогда не стать карточным шулером, — печально сообщила она. — Знаешь, я часто мечтала — как здорово было бы поиграть в настоящих игорных домах! Если освоить разные премудрости, можно выигрывать состояния!
— Бессовестное создание, — притянул ее к себе Адам и усадил на колени, — И мечты у тебя неприличные.
— Неужели? — рассмеялась она. — У каждого есть право на свои грехи, разве не так? Поедем кататься на коньках в Чашу дьявола? Сегодня удивительно звездная ночь!
Адам с явным сожалением посмотрел на горящий огонь в камине, на рубиновое вино в своем бокале.
— Там так холодно, Софи.
— Но ты же обещал когда-нибудь пойти со мной туда, — настаивала она. — Уверяю, дальше будет еще холоднее. Ты никогда не видел ничего более прекрасного… никогда в жизни, правда, grand-pеre?
Князь Голицын оторвался от книги.
— Сочувствую тебе, Адам, но Софи права. Если ты хочешь как следует понять, что такое степь, Чаша дьявола в такую ночь подходит для этого как нельзя лучше.
— Ну что ж, в таком случае идем. — Адам встал и лениво потянулся. — Сдаюсь на милость победителя, Софья Алексеевна. Но ты бессовестная хвастунья.
— Я просто хочу доставить тебе удовольствие, — пояснила она. — А для этого человека иногда полезно вести за руку.
— Ох, Софи, — только и смог выдохнуть он, снова пораженный до глубины души этой чуть асимметричной улыбкой, которую он так бесконечно любил.
Ночь казалась хрустальной от сухого и морозного воздуха. Они запрягли высокого, с широкой мощной грудью мерина в открытые сани. Софи уложила изогнутые металлические лезвия, которые можно было привязать прямо поверх меховых сапог, за ними — пару пистолетов.
— Волки, — кратко сообщила она, словно Адам нуждался в подобном пояснении. Забравшись в сани, она накинула сверху толстую меховую полость и взяла в руки вожжи.
Адам сел рядом, предоставив Софье полное право распоряжаться в этом путешествии. На глубоком черном бархате северного неба ярко сияли крупные алмазы; белоснежные сугробы искрились и переливались под их голубоватым светом. Ночная степь жила своей жизнью, однако трудно было выделить какие-то отдельные звуки, наполнявшие воздух. Повернув голову, Адам взглянул на свою спутницу. Ее точеный профиль четко вырисовывался на фоне серебристых снегов, уходящих к горизонту и упирающихся в черноту, вышитую звездами. Казалось, Софи полностью растворилась в окружающем мире, стала его частичкой.
— Что ты видишь? — спросила она, не поворачивая головы.
Стало быть, предположение о ее полной растворенности оказалось преувеличением. Адам улыбнулся:
— Тебя. В твоем собственном мире.
— Да, это мой мир, — невозмутимо согласилась Софи. — Думаю, не смогу с ним расстаться еще раз.
А если придется? Но Адам не стал об этом говорить. Он опять откинулся на спинку саней, борясь с демонами отчаяния и беспомощности, вновь обуявшими его. Как ему примирить свою бесконечную любовь и желание защитить ее с пониманием того, что это не в его власти? Он не может взять ее с собой в Могилев. Его родовое поместье расположено на территории Российской империи и находится под юрисдикцией этого государства. Муж, узнав о том, где скрывается неверная жена, имеет полное право востребовать ее обратно. И на его стороне вся сила законов — церковного, гражданского, морального права. И уехать с ней за границу он тоже не может. Поступив так, ему придется дезертировать из армии, отказаться и от семьи, и от состояния, предать все, чем он дышал с младенческих лет. Поступив так, он превратится в человека, покрытого несмываемым пятном предательства и бесчестья, и не будет иметь права на любовь такой мужественной, храброй, честной женщины, как эта казачка.
— Вот мы и приехали. — Софи отпустила поводья. — Ты думал о чем-то грустном, но сейчас постарайся выкинуть все из головы. — Она взяла его за руку и пристально взглянула в глаза. — Сейчас перед тобой откроется волшебный мир, Адам. Идиллии никогда не бывают вечными. Столкнувшись с земной жизнью, они рассыпаются в прах. У нас есть то, что есть, и нам этого должно быть достаточно. — Только увидев понимание в его глазах, она отвела взгляд. Он кивнул и прикоснулся пальцем к ее губам.
Софи выбралась из саней и привязала лошадь к стоящему неподалеку стволу терновника. Адам достал коньки. Она взяла его за руку.
— Закрой глаза. Иди за мной.
Он подчинился со смехом. Пройдя некоторое расстояние по сугробам, она остановилась.
— Теперь можешь смотреть.
Адам открыл глаза. Он стоял на краю заснеженного склона круглой впадины, внизу которой блестела ледяная гладь. На ее девственно чистой поверхности не было ни единой царапины. Сюда, казалось, действительно никогда не ступала нога человека. Он стоял, очарованный красотой, боясь нарушить ее неловким движением. И постепенно почувствовал, что тоже становится частью этого мира.
— Как же туда спускаться?
— Очень просто, — похлопала себя по заду Софи.
— А как подниматься?
— Немного сложнее. Ну, вперед. — Она села на край склона, плотно подобрав под себя полы шубы, и покатилась вниз, хохоча во все горло от щекочущего страха и возбуждения.
Прежде чем последовать ее примеру, Адам помолился, подняв глаза к небу, затем резко оттолкнулся и поехал, вздымая снежную пыль. Коньки при этом он крепко прижимал к груди. Наст оказался настолько твердым, что он покатился как на санках. Ликующий крик, непроизвольно вырвавшийся из груди, эхом отозвался в глубокой котловине. Склон закончился, но он по инерции прокатился дальше по льду и очутился где-то на середине пруда, рядом с Софьей. Она так и сидела на шубе.
— Теперь посмотри вверх.
Он поднял голову. Неимоверная белизна окружала их со всех сторон; с черного бархата неба лился серебряный звездный свет. Стояла полная тишина. Жизнь степи продолжалась где-то там, над головами, за пределами чаши.
— Это место называют Чашей дьявола, но мне кажется, это неверно. Здесь слишком божественно для такого названия. Разве что вспомнить Люцифера, прежде чем он стал падшим ангелом. — Она забрала у него свои коньки. — Я же говорила тебе, что это волшебное место.
— Или дарованное Богом? — начал он привязывать острые лезвия к сапогам.
— В православной религии достаточно мистики, чтобы признать и то и другое, — небрежно пожала она плечами, потом поднялась и глубоко вздохнула.
От ледяного воздуха перехватило горло. Оттолкнувшись одним неуловимым изящным движением, она заскользила прочь. Однако сила ее толчка стала ясна Адаму лишь тогда, когда он увидел, что Софи на одной ноге докатилась до противоположного края пруда. Он смотрел затаив дыхание, как она объехала длинный снежный язык, потом перенесла тяжесть тела на другую ногу и начала выписывать замысловатый узор на нетронутом льду. Потом кивнула ему, и Адам, по-прежнему не проронив ни звука, тоже решился двинуться в путь.
— А сумеешь повторить то, что я написала? — приглушенно, словно из уважения к тишине, проговорила Софи.
Адам увидел вычерченный коньками вензель из букв «С» и «А». Сосредоточившись, он кивнул, прикидывая, как это сделать. Через несколько секунд его коньки вырезали на льду такой же узор. Он остановился, критически разглядывая проделанную работу.
— Теперь у нас с тобой есть свой герб, — прошептала она, подъехав и беря его за руки.
— До тех пор, пока не растает снег, — откликнулся
Глава 13
— Мне пришла в голову мысль пригласить княгиню Дмитриеву сопровождать нас во время государственного визита в Крым, Григорий, — проговорила Екатерина, поднимая голову от бумаг, и с любовью взглянула на своего рыкающего одноглазого льва. — Ты приложил столько усилий, чтобы это путешествие оказалось успешным, чтобы все остались довольны. Думаю, настало время молодой княгине тоже немного поразвлечься. Я назначу ее фрейлиной.
— В этой роли она больше будет принадлежать вам, нежели своему супругу, — заметил князь Потемкин. Он возлежал на кушетке. Перед ним стояло блюдо с черной икрой.
— Если после ее визита к деду между ними осталась напряженность, такое положение даст им передышку, чтобы брешь затянулась, — весело откликнулась императрица. — Думаю, генерал поступил мудро, отправив ее в Берхольское после того маленького… э-э, недоразумения. Однако ясно, что постоянно жить порознь они не могут; в обществе заговорят, что князь Дмитриев отказывается от своей жены.
— А ваше величество уверены, что он этого не желает? — задумчиво поинтересовался Потемкин.
— А какие у него на то причины? Софья Алексеевна если и виновата, то самую малость. Совершенно естественно, что она могла почувствовать что-то неприятное в некоторых… э-э, сторонах супружеской жизни.
Потемкин пожал плечами и медленно вывел свое грузное тело из оцепенения, поднимаясь на ноги.
— За которые вы уже сделали выговор ее мужу.
— А ты разве был против, Григорий? — Екатерина выглядела удивленной.
— Если бы вашему величеству было угодно спросить меня — да, — с некоторой обидой в голосе, так хорошо знакомой императрице, ответил князь,
Потемкин, помимо того что был ближайшим и самым верным другом Екатерины, был постоянным советчиком по всем вопросам, включая и определение очередного обитателя государыниной опочивальни. С того момента как Потемкин впервые оказался в царской постели, Россия обрела двух правителей. И хотя пламя чувственной страсти, владевшей ими, погасло уже много лет назад, он продолжал править страной, разумеется, неофициально, за ее спиной, и чувствовал себя крайне уязвленным, если считал, что его мнением пренебрегают.
— Полагала, что не стоит беспокоить тебя по столь несущественному вопросу, — откровенно призналась императрица, с некоторым раздражением подумав, что умудренный опытом политикан порой ведет себя как неразумный отрок. Эта мысль уже не раз приходила ей в голову, но в обществе такого зубра, особенно столь темпераментного славянского зубра, приходится мириться с подобными мелкими, раздражающими чертами характера.
— Я лучше знаю генерала Дмитриева, чем вы, ваше величество, — со значительностью в голосе заявил Потемкин.
— Да, мне следовало спросить тебя, Григорий, — широко улыбнулась Екатерина. — Не сердись на меня, а лучше скажи, одобряешь ли ты мой план пригласить в крымскую поездку Софью Алексеевну?
Потемкин улыбнулся в ответ. Настроение его, по обыкновению, резко переменилось.
— Да, я думаю, что это хорошая мысль. Столь познавательное и приятное путешествие в тесном общении с такими высокопоставленными особами, как герцог де Лилль, с такими дипломатами, как граф де Сегюр, способно оказать исключительно благотворное влияние. Она весьма необычная и умная молодая женщина. Если муж не способен ее оценить, нет причин, которые помешали бы это сделать другим.
— Тебе, например? — насмешливо поинтересовалась императрица.
Потемкин чувственно расхохотался.
— Должен признать, что мысли мои лежат в этом направлении. Может, и неплохо, если умный и опытный любовник сумеет довести до совершенства ее образование.
— Совершенно ясно, что мужу се не подходит эта роль, — задумчиво откликнулась Екатерина. — Если Дмитриев не полный дурак, а опыта в этих делах ему не занимать, он должен бы понять, что с девицей следует вести себя нежно и внимательно.
— Князь Дмитриев, ваше величество, вообще вряд ли знает, что такое «нежно» и «внимательно», — сухо улыбнулся Потемкин. — Но в этом смысле он не отличается от большинства мужей. Нежность и внимательность — это удел любовников.
Взгляд Екатерины задержался на двери спальни ее фаворита, затем она с улыбкой проговорила:
— Да, ты бесконечно прав, Григорий. — В следующее мгновение она посерьезнела и деловито подытожила: — Итак, я даю ход этому делу. Во-первых, сообщаю князю Дмитриеву о нашем решении. Когда мы доберемся до Киева, оттуда отправлю гонца в Берхольское с просьбой к княгине присоединиться к нашей свите. Ты по-прежнему собираешься ехать завтра утром?
— Если я хочу быть уверен, что для моей госпожи в столь значимой поездке все предусмотрено, я должен отправиться в путь через час, — почтительно поклонился Потемкин.
Князь Павел Дмитриев почтительно выслушал лестное предложение императрицы назначить его жену старшей фрейлиной во время государственного визита в Крым.
— Ваше величество, это огромная честь для моей фамилии, — произнес он с тонкой улыбкой. — Княгиня будет чрезвычайно рада.
— Насколько я понимаю, ты, князь, будешь в распоряжении князя Потемкина, — продолжила Екатерина. — Это даст тебе возможность заново познакомиться с собственной супругой. — Она покровительственно улыбнулась. — В торжественной обстановке, мой дорогой князь, уверена, от ваших разногласий не останется и следа.
— Смею надеяться, что это уже произошло, — спокойно сообщил Дмитриев. — Еще до поездки Софьи Алексеевны в Берхольское.
— Вот и прекрасно, — еще шире улыбнулась императрица. — Ты поступил весьма разумно, позволив ей эту поездку. Я знаю, она о ней мечтала. Когда мы доберемся до Киева, где должны будем ждать весны, чтобы продолжить путь в Крым, я отправлю гонцов за Софьей. Я по ней соскучилась. — Она слегка склонила голову, показывая, что аудиенция закончена. Князь Дмитриев, раскланявшись, покинул императорские покои.
Софье Алексеевне не удастся получить императорское послание, думал князь на обратном пути. В данный момент она должна быть не в Берхольском, а окоченевшим трупом в бескрайней степи, Курьеру императрицы скажут, что княгиня Дмитриева не приезжала в Берхольское. А поскольку, естественно, ее никто там и не ждал, известие о ее исчезновении и не могло дойти до мужа, который безвылазно провел зиму в Санкт-Петербурге в полной уверенности, что супруга, целая и невредимая, пребывает в родных пенатах,
Все складывается в высшей степени удовлетворительно, думал Дмитриев. Он изобразит убитого горем мужа, а через некоторое время начнет подыскивать себе новую жену. По крайней мере, сейчас он может сказать, что полностью выместил свою ненависть к Голицыным. Осуществленная месть вкупе с огромным наследством, доставшимся в качестве приданого, принесла наконец состояние душевного покоя. Все им принадлежащее переходит во владение Дмитриева; со смертью старика князя прекратится и сам род Голицыных. О да, это в высшей степени удовлетворительно!
Первый этап царской процессии, организованный с невероятной помпой, немало бы удавил Софью, особенно в свете ее собственного недавнего путешествия по той же дороге. Экипажи, напоминающие небольшие домики, поставленные на полозья, были оборудованы мягкими сиденьями, диванами, столиками, выложены коврами. На каждой станции поезд ожидали шестьсот свежих лошадей. Во время дневных остановок слуги разводили самовары прямо в снегу и обносили всех подносами с чаем и пирогами. Князь Потемкин, известный своей сверхпредусмотрительностью, даже распорядился выставить вдоль дороги горящие факелы, чтобы скрасить унылый пейзаж. Ни одна почтовая станция не могла бы принять подобную кавалькаду. Для ночлегов были выстроены специальные деревни, в которых заранее посланная прислуга готовила все необходимое для отдыха императрицы и ее свиты.
Дорога до Киева заняла четыре недели. В начале февраля процессия втянулась в город, чтобы дождаться окончания ледохода по Днепру.
Тем временем в Берхольском счастливые влюбленные, не подозревая о том, что их предположения о невозможности зимних передвижений по бескрайним заснеженным просторам несколько не соответствуют действительности, продолжали жить в своей уединенной идиллии. Они охотились на уток холодными зорями, отправлялись в санные прогулки по степи, катались на коньках и на санках, валялись в снегу как дети. По вечерам садились перед камином, читали вслух, играли в карты, за которыми Софи по-прежнему неумело жульничала, в шахматы и трик-трак, за которыми жульничать не могла.
Князь Голицын наблюдал, как расцветает его внучка, счастливая в любви, но сердце его обливалось кровью от осознания недолговечности этого счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43