Он спокойно повторил просьбу, прислушиваясь к звукам за дубовой дверью. Когда ответа снова не последовало, страх начал подтачивать его спокойствие. Что она делает? Пережитого ею в этот день было вполне достаточно, чтобы помутился рассудок… Нет, это нелепо. Джинни всегда была уравновешенной, разумной. Он попытался снова.
— Джинни, если тебе хочется побыть одной, я это понимаю, но хочу, чтобы ты открыла дверь.
Джинни, свернувшаяся на кровати, как маленький раненый зверек, слышала его слова, но не понимала их. Она продолжала лежать, не шевелясь. Алекс чувствовал, что его страх вот-вот перерастет в жуткую панику.
— Если ты не откроешь дверь, когда я сосчитаю до пяти, Вирджиния, ее взломают. — Это не было пустой угрозой: под нажимом полдюжины широкоплечих солдат прочная, обитая железом дверь расколется, как яичная скорлупа. Три офицера появились на лестнице, услышав, как он возвысил голос. Алекс изо всех сил ударил каблуком сапога по двери и прокричал: — Раз!
Резкий звук проник в сознание Джинни, и ее взгляд стал более осмысленным. Последовал еще один удар с криком «Два!». Она соскочила с кровати, наконец поняв, где она. Ее пальцы мучились с запором, когда дверь сотрясалась от третьего удара. Дверь распахнулась так стремительно, что Джинни отскочила назад, успев заметить удивленные лица за спиной взбешенного Алекса.
— Никогда не смей больше запираться! Ты слышишь меня? — Он ворвался в комнату и захлопнул дверь перед носом заинтересовавшихся этой сценой людей.
Джинни молча смотрела на него.
— Ты понимаешь? — повторил он, сердито уставившись на нее. Джинни кивнула. — Мало того, что я беспокоился о тебе, здесь мои вещи, и мне нужна чистая рубашка, — сказал он уже тише, несколько успокоенный тем, что она не возражает ему.
— Прошу прощения. Я почему-то плохо слышала тебя.
— Мм… — Он почесал затылок; выражение лица стало мягче. — Ну, тогда тебе следует промыть уши. Я не потерплю повторения.
— Да, — покорно согласилась Джинни. — Дать тебе чистую рубашку?
Алекс с подозрением посмотрел на нее, но не увидел проблеска обычного озорства в серых глазах. Она выглядела подавленной, почти потерянной, однако это лишь сильнее разожгло его гнев, как еще одно свидетельство ужасов этого дня.
— Мне нужно кое-что сказать тебе, — заявил он, — и тебе лучше послушать внимательно, потому что я только один раз коснусь этой темы. — Пробормотав слова благодарности, Алекс взял предложенную ею рубашку, ожидая какой-нибудь реакции на его жесткое заявление. Джинни молчала, и он продолжил тем же тоном: — Ты не только никогда не покинешь лагерь без сопровождения, но и никуда не пойдешь без моего особого разрешения. Если меня не будет в какой-то момент, ты дождешься моего возвращения. Я понятно говорю?
Джинни почувствовала, как первые признаки раздражения пробиваются сквозь пелену пассивности. Да, она никогда не захочет покинуть лагерь, в сопровождении или без, но это должна решать она сама.
— Нет необходимости говорить таким тоном, — сказала она, поворачиваясь, чтобы поднять брошенную им ранее рубашку.
— Есть такая необходимость, — Алекс резко повернул ее к себе. — Я не хочу еще раз пережить такой день. Если ты осмелишься уйти без моего разрешения, тогда, о Господи, я… — Он остановился, не желая высказывать угрозу, которую, как он знал, не сможет выполнить.
— Так что — ты? — переспросила Джинни; искорки прежнего огня появились в ее глазах.
Он вдруг улыбнулся.
— Умный человек, дорогая моя Джинни, не высказывает угроз и не дает обещаний, которые не может выполнить. Пообещай, что сделаешь, как я прошу тебя.
— Я обещаю не покидать лагерь без сопровождения, — медленно сказала она, — и обещаю, что буду говорить тебе заранее, куда иду. Этого достаточно?
— Абсолютно, потому что любой сопровождающий должен иметь мое разрешение проводить тебя, так что это одно и то же. — Брови его насмешливо приподнялись в ожидании вспышки, которая показала бы, что Джинни уже почти пришла в себя. Но вместо этого Джинни подошла и прижалась к его груди; он отнес ее на постель, лег рядом, гладя ее волосы, пока она плакала. В конце концов, обессилевшая, но с чистой душой, она заснула.
Глава 19
Замок Ноттингем оказался серой грозной каменной громадой; на флагштоке развевался парламентский флаг. На стенах замка были и другие, малопривлекательные, украшения, но Джинни теперь почти не замечала отрубленных голов мятежников. В жизни было слишком много тревог, чтобы беспокоиться еще и о давно умерших.
Полк предстояло расквартировать на ночь в замке, а генерал и его офицеры должны были разместиться в городе, в реквизированной гостинице. Алекс договорился об этом на встрече с комендантом замка и подошел к Джинни, которая, попадая в незнакомую обстановку, по обыкновению, тихо сидела в углу, ожидая принятия решения о жилье.
— Цыпленок, мне предстоит многое обсудить с офицерами. Мы будем совещаться до обеда и потом до глубокой ночи. Ты хочешь остаться в замке до вечера? Или отправишься сейчас в гостиницу, поужинаешь и пораньше ляжешь отдыхать?
Джинни нахмурилась. Ее не прельщала идея провести остаток дня в одиночестве, в незнакомой гостинице, в чужом городе.
— Я не хочу мешать, но все же предпочла бы остаться здесь. Если мне можно свободно ходить по лагерю, то у меня есть там дела — несколько солдат нуждаются в помощи.
Алекс кивнул.
— Можешь ходить куда хочешь в пределах замка. Когда придет время обеда, я пришлю за тобой Дикона.
Джинни вышла во внутренний дворик замка. Это была темная, вымощенная камнем площадка, где никогда не появлялось солнце. Солнечные лучи не пробивались через высокие каменные стены, которые, казалось, вечно были сырыми, как и скользкие камни под ногами Джинни. Брезгливо морщась, она пересекла двор и прошла под аркой в более просторный и освещенный двор. Здесь были солдаты, и некоторые из них косились на неожиданное появление молодой женщины среди них. Она подошла к страже у главных ворот, чтобы спросить, где расположился полк генерала Маршалла.
— На дальней стороне центральной башни, госпожа. На западном холме. — Стражник увидел ее растерянное лицо, когда она оглянулась, пытаясь понять, куда же ей идти, и пожалел ее. — Эй! Ты! — Он позвал проходящего мимо капрала. — Этой госпоже нужно в полк генерала Маршалла, на западном холме. Покажи ей дорогу, ладно?
— Благодарю вас. — Джинни улыбнулась стражнику, потом своему сопровождающему, который просто кивнул и направился к одной из круглых башен во дворе. Она почти побежала за ним, а он, похоже, не собирался ради нее замедлять шаг. Они шли по бесчисленным мрачным коридорам, едва освещенным узкими прорезями высоко на стенах. В тяжелых, обитых железом дверях имелись окошки, сейчас закрытые. «Камеры», — подумала Джинни, торопливо следуя за своим провожатым и приподнимая юбки, чтобы не запачкать их об пол, которого явно многие годы никто не мыл. Алекс велел ей не надевать бриджи сегодня, объяснив это тем, что придется находиться среди незнакомых людей, солдат, не привыкших видеть респектабельную даму в таком наряде.
После бесконечных поворотов капрал открыл дверь в конце узкого коридора, и Джинни оказалась снаружи замка, наверху зеленого холма, полого сбегавшего к городу. Склон был уставлен палатками так тесно, что не было видно ни одной травинки, и после мрачного замка этот вид показался Джинни даже веселым. Под привычные уже звуки горна она направилась к палаткам, где развевался флаг с гербом Алекса. Провожатый принял благодарность Джинни коротким кивком головы и ушел в сторону замка.
Находясь среди людей, которых Джинни теперь воспринимала почти так же, как арендаторов и слуг в своем доме, она не заметила, как пролетел целый час. Обрабатывая небольшие ссадины, раздавая серу больным дизентерией, которым ее усилиями по крайней мере не стало хуже, она выслушала много рассказов о семьях, оставшихся дома. Джинни покинула лагерь, когда положение солнца и запахи готовящейся пищи подсказали, что приближается ужин. Никто не предложил проводить ее обратно в замок, и Джинни пришлось смириться с тем, чтобы одной, полагаясь на память, пробираться по бесконечным переходам.
В одном из пустынных коридоров она вдруг услышала знакомый звук, к которому, несмотря на его частую повторяемость, не могла привыкнуть. Она остановилась у двери с тяжелым засовом и приложила к ней ухо. Стон снова повторился, тихий, но безошибочно узнаваемый. Встав на цыпочки, она приоткрыла смотровое окошечко, но оно было слишком высоко, и она увидела лишь противоположную стену. Опять раздался стон, но на этот раз Джинни услышала слова, хотя и нечеткие, но все же понятные:
— Будь прокляты твои глаза, ты, несчастный мерзавец! Входи или убирайся со своей черной душонкой от двери и дай мне спокойно умереть. — Обитатель камеры, очевидно, услышал звуки и решил, что это его тюремщик.
Джинни потянула засов. Он был тяжелым и давно не смазывался. И пока она возилась с ним, в сырой тишине скрежет железа звучал в ее ушах, словно звон церковных колоколов. Наконец дверь открылась с протестующим скрипом, и Джинни замерла на пороге, привыкая к темноте, сморщив нос от жуткого запаха нечистот.
— Какой дьявол… — Мужчина в лохмотьях, лежавший на грязной соломенной подстилке у стены, с трудом приподнялся на локте. Каждое движение явно причиняло ему огромную боль, но голубые глаза все еще гневно вспыхивали. — Нет, не дьявол, — сказал мужчина, снова опускаясь на подстилку. — Я, очевидно, ближе к смерти, чем думал. Это за мной ангел явился.
— Нет, не ангел, — сказала Джинни, входя в камеру и ставя корзинку у подстилки. — Человек из плоти и крови, уверяю вас. Где у вас болит?
— Только не говорите мне, что, оставив меня гнить в этой поганой дыре целых пять дней, они вдруг решили прислать мне сестру. — Мужчина засмеялся, потом закашлялся, и струйка крови потекла из уголка его рта. — Чтобы кавалер прилично выглядел на виселице, да? Чтобы красиво болтался на веревке… — Он снова закашлялся.
— Не разговаривайте, — распорядилась Джинни, вытирая кровь с его губ. — Покажите мне, где у вас болит. — Она откинула тонкое, пропитанное кровью одеяло, и ее чуть не вырвало от запаха гниения. Обломок бедренной кости торчал из рваной раны, уже принимавшей синевато-зеленый оттенок. — Ногу нужно ампутировать. — Это была жестокая правда, но раненый, должно быть, и сам знал это.
— Уже слишком поздно, — сказал он. — Если бы они хотели, чтобы я жил, то сделали бы это раньше. — Наступила тишина, потом он прохрипел: — Во имя всего святого, вода есть? Они оставили кувшин, но он, будь они прокляты, слишком далеко.
Джинни наполнила металлическую кружку и поднесла ее к губам раненого. Ей стало ясно, что он действительно не перенесет ампутацию, даже если и удастся уговорить его тюремщиков прислать хирурга. Безудержный гнев накатывался на нее медленной волной. Они бросили тяжело раненного человека в камеру и оставили умирать быстрой или медленной смертью, в зависимости от того, что будет с его раной, и Джинни совершенно бессильна спасти его. Но она могла немного облегчить его страдания, устроить такую сцену Алексу, что он будет вынужден вмешаться и, по крайней мере, перевести пленного туда, где он сможет умереть как человек, а не как крыса в яме.
Борясь с тошнотой, подкатывавшей к горлу от запаха гниющего мяса, она промыла кожу вокруг раны и перевязала ее, потом обтерла горячее тело прохладной водой, что принесло кратковременное облегчение раненому.
— Вас ранило в бою?
— В стычке, — с трудом произнес он, закрывая глаза. — Нас осталось слишком мало для настоящего боя, так что все, что мы можем, — это временами нападать на мятежных мерзавцев и пытаться соединиться с силами Гамильтона…
Поток отборных ругательств, которых никогда не приходилось слышать Джинни, внезапно донесся из коридора; послышался грохот бегущих ног, резко остановившихся у порога камеры. Солдат с копьем наперевес прекратил ругаться, когда наконец увидел, что пленный никуда не делся и с ним всего лишь женщина в амазонке, без головного убора и с плетеной корзинкой.
— Кто ты, черт бы тебя подрал? — Он больно схватил ее за руку. Джинни выпрямилась во весь рост, не обращая внимания на боль от крепко державших ее рук солдата.
— Приведите генерала Маршалла, — потребовала она, не повышая голоса.
Он не отпустил ее, но хватка ослабла, и в налитых кровью глазах промелькнула тень неуверенности.
— Для чего тебе генерал?
— Это не твоя забота, солдат. Делай, как я сказала, и немедленно приведи его. Иначе тебе плохо придется, я обещаю. — Сейчас это была истинная дочь Джона Редферна, и солдат отпустил ее руку.
— Выйдите отсюда, госпожа. Это неподходящее место для таких, как вы, — сказал он, почти умоляя.
— Это место неподходящее для всех, кроме крыс, — гневно сказала она. — Возможно, ты лишь выполняешь приказ, обращаясь так с этим человеком, и в этом случае тебе не придется отвечать. Если же нет… — Она в упор посмотрела на него и повторила: — Приведи сюда генерала Маршалла! Немедленно. Я хочу, чтобы он увидел этого человека.
— Я не могу сделать этого, госпожа, — в ужасе сказал солдат. — Генерал не занимается такими… — Он беспомощно развел руками.
— Тогда приведи своего командира, и пусть он сходит за генералом. — Настаивая на своем, Джинни не представляла, как она может пойти на попятную, но мысль о том, что какой-то солдат отвлечет Алекса от важного совещания по приказу его неуемной любовницы, внушала ей ужас. Он, конечно, будет вне себя, но придет обязательно.
— Можешь запереть меня с заключенным, если боишься, что я каким-то образом сумею ускользнуть вместе с ним на волшебном ковре. — Увидев, что солдат колеблется, она воскликнула: — Господи, да иди же ты!
В нетерпении она подтолкнула его, и этот вызывающий жест наконец убедил солдата, что лучше сделать, как она велит. Тяжелая дверь захлопнулась, засов — задвинут, и сердце Джинни ушло в пятки. Ее предложение было просто бравадой, она не была готова к реальности заключения в полумраке с умирающим. В камере были лишь ведро, соломенная подстилка и кувшин с водой.
Сержант с недоумением выслушал сбивчивый рассказ солдата.
— Женщина с заключенным в пятьдесят седьмой? Ты что, парень, выпил?
— Посмотрите сами, сержант. И она не простая девчонка. Горда, как королева, приказала мне привести генерала Маршалла так, словно генерал — ее слуга.
— Но откуда она взялась? — Сержант озадаченно оглянулся. Все объяснил стражник, только что сменившийся с поста у ворот.
— Приехала с полком генерала, — сообщил он сержанту. — Недавно ходила к солдатам. Был приказ разрешать ей идти, куда она захочет. — Он пожал плечами и похотливо улыбнулся. — Клянусь, она согревает постель генерала.
В круглой комнате раздался одобрительный гул и скабрезные шуточки. Сержант почесал стриженую голову.
— Ну, я даже и не знаю, как лучше сделать-то. Комендант спустит с меня шкуру, ежели я его обеспокою без нужды.
Стражник фыркнул.
— Я слыхал, что этот генерал Маршалл ужас какой, если ему перечить. И раз эта его леди хочет чего-то, а ты не сделаешь, сдается мне, что ты расплатишься своей шкурой.
Последовало молчание, пока несчастный сержант раздумывал.
— Говоришь, оставил ее в камере? — спросил он солдата.
Солдат кивнул.
— И дверь запер, так что она там, это точно.
— Заключенные не наше дело, — сказал стражник решительно. — Комендант так же считает. Это ж его заключенный.
— Ты прав. — Сержант энергично вскочил на ноги. — Лучше доложим все коменданту, и думать тут нечего. Пошли, парень.
Когда в дверь столовой постучали, один из младших офицеров немедленно направился к ней и вскоре вернулся, озадаченный. Комендант и генерал Маршалл обсуждали вопрос о денежном довольствии гарнизону в замке, и офицер смущенно кашлянул.
— Ну что такое, прапорщик? — Алекс нетерпеливо взглянул на молодого человека. — Если вам нужно привлечь наше внимание, нет смысла кашлять и стоять, словно гусь, ожидающий Рождества.
Уши молодого человека покраснели. Он не был офицером генерала Маршалла и не привык к его язвительному языку и вниманию, которое он уделял службе.
— Прошу прощения, сэр. Сержант Смит говорит, что молодая леди желает немедленно видеть вас.
— Ну так проводите ее сюда.
— Она, понимаете, находится с заключенным и хочет, чтобы вы пришли туда, генерал.
— Какой заключенный? — прервал его комендант. — Как она туда попала?
— Заключенный в пятьдесят седьмой камере, сэр, — ответил прапорщик. — Я не знаю, как она нашла его, но охранник говорит, что шел с обычной проверкой по коридору и обнаружил дверь в пятьдесят седьмую камеру открытой. Молодая дама находилась внутри и отказалась покинуть камеру, пока не придет генерал.
— Этот заключенный, случайно, не ранен? — спросил Алекс с тяжелым предчувствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Джинни, если тебе хочется побыть одной, я это понимаю, но хочу, чтобы ты открыла дверь.
Джинни, свернувшаяся на кровати, как маленький раненый зверек, слышала его слова, но не понимала их. Она продолжала лежать, не шевелясь. Алекс чувствовал, что его страх вот-вот перерастет в жуткую панику.
— Если ты не откроешь дверь, когда я сосчитаю до пяти, Вирджиния, ее взломают. — Это не было пустой угрозой: под нажимом полдюжины широкоплечих солдат прочная, обитая железом дверь расколется, как яичная скорлупа. Три офицера появились на лестнице, услышав, как он возвысил голос. Алекс изо всех сил ударил каблуком сапога по двери и прокричал: — Раз!
Резкий звук проник в сознание Джинни, и ее взгляд стал более осмысленным. Последовал еще один удар с криком «Два!». Она соскочила с кровати, наконец поняв, где она. Ее пальцы мучились с запором, когда дверь сотрясалась от третьего удара. Дверь распахнулась так стремительно, что Джинни отскочила назад, успев заметить удивленные лица за спиной взбешенного Алекса.
— Никогда не смей больше запираться! Ты слышишь меня? — Он ворвался в комнату и захлопнул дверь перед носом заинтересовавшихся этой сценой людей.
Джинни молча смотрела на него.
— Ты понимаешь? — повторил он, сердито уставившись на нее. Джинни кивнула. — Мало того, что я беспокоился о тебе, здесь мои вещи, и мне нужна чистая рубашка, — сказал он уже тише, несколько успокоенный тем, что она не возражает ему.
— Прошу прощения. Я почему-то плохо слышала тебя.
— Мм… — Он почесал затылок; выражение лица стало мягче. — Ну, тогда тебе следует промыть уши. Я не потерплю повторения.
— Да, — покорно согласилась Джинни. — Дать тебе чистую рубашку?
Алекс с подозрением посмотрел на нее, но не увидел проблеска обычного озорства в серых глазах. Она выглядела подавленной, почти потерянной, однако это лишь сильнее разожгло его гнев, как еще одно свидетельство ужасов этого дня.
— Мне нужно кое-что сказать тебе, — заявил он, — и тебе лучше послушать внимательно, потому что я только один раз коснусь этой темы. — Пробормотав слова благодарности, Алекс взял предложенную ею рубашку, ожидая какой-нибудь реакции на его жесткое заявление. Джинни молчала, и он продолжил тем же тоном: — Ты не только никогда не покинешь лагерь без сопровождения, но и никуда не пойдешь без моего особого разрешения. Если меня не будет в какой-то момент, ты дождешься моего возвращения. Я понятно говорю?
Джинни почувствовала, как первые признаки раздражения пробиваются сквозь пелену пассивности. Да, она никогда не захочет покинуть лагерь, в сопровождении или без, но это должна решать она сама.
— Нет необходимости говорить таким тоном, — сказала она, поворачиваясь, чтобы поднять брошенную им ранее рубашку.
— Есть такая необходимость, — Алекс резко повернул ее к себе. — Я не хочу еще раз пережить такой день. Если ты осмелишься уйти без моего разрешения, тогда, о Господи, я… — Он остановился, не желая высказывать угрозу, которую, как он знал, не сможет выполнить.
— Так что — ты? — переспросила Джинни; искорки прежнего огня появились в ее глазах.
Он вдруг улыбнулся.
— Умный человек, дорогая моя Джинни, не высказывает угроз и не дает обещаний, которые не может выполнить. Пообещай, что сделаешь, как я прошу тебя.
— Я обещаю не покидать лагерь без сопровождения, — медленно сказала она, — и обещаю, что буду говорить тебе заранее, куда иду. Этого достаточно?
— Абсолютно, потому что любой сопровождающий должен иметь мое разрешение проводить тебя, так что это одно и то же. — Брови его насмешливо приподнялись в ожидании вспышки, которая показала бы, что Джинни уже почти пришла в себя. Но вместо этого Джинни подошла и прижалась к его груди; он отнес ее на постель, лег рядом, гладя ее волосы, пока она плакала. В конце концов, обессилевшая, но с чистой душой, она заснула.
Глава 19
Замок Ноттингем оказался серой грозной каменной громадой; на флагштоке развевался парламентский флаг. На стенах замка были и другие, малопривлекательные, украшения, но Джинни теперь почти не замечала отрубленных голов мятежников. В жизни было слишком много тревог, чтобы беспокоиться еще и о давно умерших.
Полк предстояло расквартировать на ночь в замке, а генерал и его офицеры должны были разместиться в городе, в реквизированной гостинице. Алекс договорился об этом на встрече с комендантом замка и подошел к Джинни, которая, попадая в незнакомую обстановку, по обыкновению, тихо сидела в углу, ожидая принятия решения о жилье.
— Цыпленок, мне предстоит многое обсудить с офицерами. Мы будем совещаться до обеда и потом до глубокой ночи. Ты хочешь остаться в замке до вечера? Или отправишься сейчас в гостиницу, поужинаешь и пораньше ляжешь отдыхать?
Джинни нахмурилась. Ее не прельщала идея провести остаток дня в одиночестве, в незнакомой гостинице, в чужом городе.
— Я не хочу мешать, но все же предпочла бы остаться здесь. Если мне можно свободно ходить по лагерю, то у меня есть там дела — несколько солдат нуждаются в помощи.
Алекс кивнул.
— Можешь ходить куда хочешь в пределах замка. Когда придет время обеда, я пришлю за тобой Дикона.
Джинни вышла во внутренний дворик замка. Это была темная, вымощенная камнем площадка, где никогда не появлялось солнце. Солнечные лучи не пробивались через высокие каменные стены, которые, казалось, вечно были сырыми, как и скользкие камни под ногами Джинни. Брезгливо морщась, она пересекла двор и прошла под аркой в более просторный и освещенный двор. Здесь были солдаты, и некоторые из них косились на неожиданное появление молодой женщины среди них. Она подошла к страже у главных ворот, чтобы спросить, где расположился полк генерала Маршалла.
— На дальней стороне центральной башни, госпожа. На западном холме. — Стражник увидел ее растерянное лицо, когда она оглянулась, пытаясь понять, куда же ей идти, и пожалел ее. — Эй! Ты! — Он позвал проходящего мимо капрала. — Этой госпоже нужно в полк генерала Маршалла, на западном холме. Покажи ей дорогу, ладно?
— Благодарю вас. — Джинни улыбнулась стражнику, потом своему сопровождающему, который просто кивнул и направился к одной из круглых башен во дворе. Она почти побежала за ним, а он, похоже, не собирался ради нее замедлять шаг. Они шли по бесчисленным мрачным коридорам, едва освещенным узкими прорезями высоко на стенах. В тяжелых, обитых железом дверях имелись окошки, сейчас закрытые. «Камеры», — подумала Джинни, торопливо следуя за своим провожатым и приподнимая юбки, чтобы не запачкать их об пол, которого явно многие годы никто не мыл. Алекс велел ей не надевать бриджи сегодня, объяснив это тем, что придется находиться среди незнакомых людей, солдат, не привыкших видеть респектабельную даму в таком наряде.
После бесконечных поворотов капрал открыл дверь в конце узкого коридора, и Джинни оказалась снаружи замка, наверху зеленого холма, полого сбегавшего к городу. Склон был уставлен палатками так тесно, что не было видно ни одной травинки, и после мрачного замка этот вид показался Джинни даже веселым. Под привычные уже звуки горна она направилась к палаткам, где развевался флаг с гербом Алекса. Провожатый принял благодарность Джинни коротким кивком головы и ушел в сторону замка.
Находясь среди людей, которых Джинни теперь воспринимала почти так же, как арендаторов и слуг в своем доме, она не заметила, как пролетел целый час. Обрабатывая небольшие ссадины, раздавая серу больным дизентерией, которым ее усилиями по крайней мере не стало хуже, она выслушала много рассказов о семьях, оставшихся дома. Джинни покинула лагерь, когда положение солнца и запахи готовящейся пищи подсказали, что приближается ужин. Никто не предложил проводить ее обратно в замок, и Джинни пришлось смириться с тем, чтобы одной, полагаясь на память, пробираться по бесконечным переходам.
В одном из пустынных коридоров она вдруг услышала знакомый звук, к которому, несмотря на его частую повторяемость, не могла привыкнуть. Она остановилась у двери с тяжелым засовом и приложила к ней ухо. Стон снова повторился, тихий, но безошибочно узнаваемый. Встав на цыпочки, она приоткрыла смотровое окошечко, но оно было слишком высоко, и она увидела лишь противоположную стену. Опять раздался стон, но на этот раз Джинни услышала слова, хотя и нечеткие, но все же понятные:
— Будь прокляты твои глаза, ты, несчастный мерзавец! Входи или убирайся со своей черной душонкой от двери и дай мне спокойно умереть. — Обитатель камеры, очевидно, услышал звуки и решил, что это его тюремщик.
Джинни потянула засов. Он был тяжелым и давно не смазывался. И пока она возилась с ним, в сырой тишине скрежет железа звучал в ее ушах, словно звон церковных колоколов. Наконец дверь открылась с протестующим скрипом, и Джинни замерла на пороге, привыкая к темноте, сморщив нос от жуткого запаха нечистот.
— Какой дьявол… — Мужчина в лохмотьях, лежавший на грязной соломенной подстилке у стены, с трудом приподнялся на локте. Каждое движение явно причиняло ему огромную боль, но голубые глаза все еще гневно вспыхивали. — Нет, не дьявол, — сказал мужчина, снова опускаясь на подстилку. — Я, очевидно, ближе к смерти, чем думал. Это за мной ангел явился.
— Нет, не ангел, — сказала Джинни, входя в камеру и ставя корзинку у подстилки. — Человек из плоти и крови, уверяю вас. Где у вас болит?
— Только не говорите мне, что, оставив меня гнить в этой поганой дыре целых пять дней, они вдруг решили прислать мне сестру. — Мужчина засмеялся, потом закашлялся, и струйка крови потекла из уголка его рта. — Чтобы кавалер прилично выглядел на виселице, да? Чтобы красиво болтался на веревке… — Он снова закашлялся.
— Не разговаривайте, — распорядилась Джинни, вытирая кровь с его губ. — Покажите мне, где у вас болит. — Она откинула тонкое, пропитанное кровью одеяло, и ее чуть не вырвало от запаха гниения. Обломок бедренной кости торчал из рваной раны, уже принимавшей синевато-зеленый оттенок. — Ногу нужно ампутировать. — Это была жестокая правда, но раненый, должно быть, и сам знал это.
— Уже слишком поздно, — сказал он. — Если бы они хотели, чтобы я жил, то сделали бы это раньше. — Наступила тишина, потом он прохрипел: — Во имя всего святого, вода есть? Они оставили кувшин, но он, будь они прокляты, слишком далеко.
Джинни наполнила металлическую кружку и поднесла ее к губам раненого. Ей стало ясно, что он действительно не перенесет ампутацию, даже если и удастся уговорить его тюремщиков прислать хирурга. Безудержный гнев накатывался на нее медленной волной. Они бросили тяжело раненного человека в камеру и оставили умирать быстрой или медленной смертью, в зависимости от того, что будет с его раной, и Джинни совершенно бессильна спасти его. Но она могла немного облегчить его страдания, устроить такую сцену Алексу, что он будет вынужден вмешаться и, по крайней мере, перевести пленного туда, где он сможет умереть как человек, а не как крыса в яме.
Борясь с тошнотой, подкатывавшей к горлу от запаха гниющего мяса, она промыла кожу вокруг раны и перевязала ее, потом обтерла горячее тело прохладной водой, что принесло кратковременное облегчение раненому.
— Вас ранило в бою?
— В стычке, — с трудом произнес он, закрывая глаза. — Нас осталось слишком мало для настоящего боя, так что все, что мы можем, — это временами нападать на мятежных мерзавцев и пытаться соединиться с силами Гамильтона…
Поток отборных ругательств, которых никогда не приходилось слышать Джинни, внезапно донесся из коридора; послышался грохот бегущих ног, резко остановившихся у порога камеры. Солдат с копьем наперевес прекратил ругаться, когда наконец увидел, что пленный никуда не делся и с ним всего лишь женщина в амазонке, без головного убора и с плетеной корзинкой.
— Кто ты, черт бы тебя подрал? — Он больно схватил ее за руку. Джинни выпрямилась во весь рост, не обращая внимания на боль от крепко державших ее рук солдата.
— Приведите генерала Маршалла, — потребовала она, не повышая голоса.
Он не отпустил ее, но хватка ослабла, и в налитых кровью глазах промелькнула тень неуверенности.
— Для чего тебе генерал?
— Это не твоя забота, солдат. Делай, как я сказала, и немедленно приведи его. Иначе тебе плохо придется, я обещаю. — Сейчас это была истинная дочь Джона Редферна, и солдат отпустил ее руку.
— Выйдите отсюда, госпожа. Это неподходящее место для таких, как вы, — сказал он, почти умоляя.
— Это место неподходящее для всех, кроме крыс, — гневно сказала она. — Возможно, ты лишь выполняешь приказ, обращаясь так с этим человеком, и в этом случае тебе не придется отвечать. Если же нет… — Она в упор посмотрела на него и повторила: — Приведи сюда генерала Маршалла! Немедленно. Я хочу, чтобы он увидел этого человека.
— Я не могу сделать этого, госпожа, — в ужасе сказал солдат. — Генерал не занимается такими… — Он беспомощно развел руками.
— Тогда приведи своего командира, и пусть он сходит за генералом. — Настаивая на своем, Джинни не представляла, как она может пойти на попятную, но мысль о том, что какой-то солдат отвлечет Алекса от важного совещания по приказу его неуемной любовницы, внушала ей ужас. Он, конечно, будет вне себя, но придет обязательно.
— Можешь запереть меня с заключенным, если боишься, что я каким-то образом сумею ускользнуть вместе с ним на волшебном ковре. — Увидев, что солдат колеблется, она воскликнула: — Господи, да иди же ты!
В нетерпении она подтолкнула его, и этот вызывающий жест наконец убедил солдата, что лучше сделать, как она велит. Тяжелая дверь захлопнулась, засов — задвинут, и сердце Джинни ушло в пятки. Ее предложение было просто бравадой, она не была готова к реальности заключения в полумраке с умирающим. В камере были лишь ведро, соломенная подстилка и кувшин с водой.
Сержант с недоумением выслушал сбивчивый рассказ солдата.
— Женщина с заключенным в пятьдесят седьмой? Ты что, парень, выпил?
— Посмотрите сами, сержант. И она не простая девчонка. Горда, как королева, приказала мне привести генерала Маршалла так, словно генерал — ее слуга.
— Но откуда она взялась? — Сержант озадаченно оглянулся. Все объяснил стражник, только что сменившийся с поста у ворот.
— Приехала с полком генерала, — сообщил он сержанту. — Недавно ходила к солдатам. Был приказ разрешать ей идти, куда она захочет. — Он пожал плечами и похотливо улыбнулся. — Клянусь, она согревает постель генерала.
В круглой комнате раздался одобрительный гул и скабрезные шуточки. Сержант почесал стриженую голову.
— Ну, я даже и не знаю, как лучше сделать-то. Комендант спустит с меня шкуру, ежели я его обеспокою без нужды.
Стражник фыркнул.
— Я слыхал, что этот генерал Маршалл ужас какой, если ему перечить. И раз эта его леди хочет чего-то, а ты не сделаешь, сдается мне, что ты расплатишься своей шкурой.
Последовало молчание, пока несчастный сержант раздумывал.
— Говоришь, оставил ее в камере? — спросил он солдата.
Солдат кивнул.
— И дверь запер, так что она там, это точно.
— Заключенные не наше дело, — сказал стражник решительно. — Комендант так же считает. Это ж его заключенный.
— Ты прав. — Сержант энергично вскочил на ноги. — Лучше доложим все коменданту, и думать тут нечего. Пошли, парень.
Когда в дверь столовой постучали, один из младших офицеров немедленно направился к ней и вскоре вернулся, озадаченный. Комендант и генерал Маршалл обсуждали вопрос о денежном довольствии гарнизону в замке, и офицер смущенно кашлянул.
— Ну что такое, прапорщик? — Алекс нетерпеливо взглянул на молодого человека. — Если вам нужно привлечь наше внимание, нет смысла кашлять и стоять, словно гусь, ожидающий Рождества.
Уши молодого человека покраснели. Он не был офицером генерала Маршалла и не привык к его язвительному языку и вниманию, которое он уделял службе.
— Прошу прощения, сэр. Сержант Смит говорит, что молодая леди желает немедленно видеть вас.
— Ну так проводите ее сюда.
— Она, понимаете, находится с заключенным и хочет, чтобы вы пришли туда, генерал.
— Какой заключенный? — прервал его комендант. — Как она туда попала?
— Заключенный в пятьдесят седьмой камере, сэр, — ответил прапорщик. — Я не знаю, как она нашла его, но охранник говорит, что шел с обычной проверкой по коридору и обнаружил дверь в пятьдесят седьмую камеру открытой. Молодая дама находилась внутри и отказалась покинуть камеру, пока не придет генерал.
— Этот заключенный, случайно, не ранен? — спросил Алекс с тяжелым предчувствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54