Невольно на ум ему снова пришла мысль: Сэйбл готова вынести все что угодно, чтобы оказаться рядом с неизвестным ему индейцем. Но в это никак не вписывался ее пылкий отклик на его объятия. Возможно, дело было не в самом индейском воине, а в ребенке, которым тот ее наградил. Возможно, любовь к ребенку питала необыкновенную выносливость Сэйбл.
— Ты уже пахнешь значительно лучше, чем все последнее время, — сказал он, намеренной грубостью маскируя неуместные свои мысли.
Она рухнула в воду, подняв фонтан брызг, словно кто-то попросту спихнул ее в лохань. Там она попыталась скрыться по самый подбородок, а когда это не удалось, склонила голову и завесила волосами торчащие колени.
— Что же это такое, мистер Мак-Кракен! Кто-то же вас воспитывал, хоть самую малость?
— Тебе нужно будет смывать с головы мыло. — Хантер поднял один из принесенных кувшинов, подступая с ним к лохани.
Возразить на это было нечего. Сама не веря в то, что не бьется в истерике, Сэйбл указала на пол поблизости. На долю секунды показав вытянутый палец, она тотчас снова спрятала его под воду, словно и он в этой ситуации мог скомпрометировать ее.
— Поставьте кувшин там.
— Будет исполнено, мадам, — насмешливо расшаркался Хантер. — Как ваше сиятельство пожелает, надушить воду или нет?
— Простите, — смутилась она, сообразив, что в своей щепетильности задела чужое достоинство.
Поставив кувшин, Хантер сгреб в кучу ее разбросанную по полу одежду. Оказавшийся сверху простецкий корсет он приподнял двумя пальцами, повертел и брезгливо уронил в кучу грязных обносков. Потом он выглянул в коридор и что-то крикнул, снова перепугав Сэйбл.
— Что вы собираетесь делать? Кто там?
Пропустив вопрос мимо ушей, Хантер указал вошедшей горничной на одежду, подтолкнув тряпки к выходу носком сапога.
— Сожгите все это.
— Мистер Мак-Кракен! — воскликнула Сэйбл, когда к ней вернулся дар речи. — И что же, по-вашему, я на себя надену?
— Ты могла бы не надевать ничего, так как до утра идти тебе некуда, — буркнул тот, роясь в одном из мешков. — Но я — человек щедрый. И, заметь, соблюдаю приличия.
Выудив из мешка одну из своих рубашек, он» бросил ее на кровать и встал у камина, наслаждаясь теплом.
— Вы, что же, намерены оставаться в комнате? Неужели я не имею права даже на несколько минут уединения? И это — соблюдение приличий?
— Ах да, приличия… — Хантер усмехнулся (дьявольской улыбкой, благодаря алеющему шраму и солидной щетине). — Могу я хоть спину тебе потереть?
— Ни в коем случае!
Сэйбл так сдавила в кулаке мыло, что оно выскользнуло и, описав дугу, приземлилось у ног Хантера. Тот оглядел овальный кусочек, весь в лопающихся пузырях, чувствуя сильнейшее искушение подождать, пока Сэйбл сама подберет мыло. Однако шанс был невелик, к тому же застенчивая кошечка имела коготки, и не стоило нарываться на очередной скандал. Подняв мыло, Хантер бросил его в лохань, где кусок скрылся в воде с громким плеском. С сердитым выражением лица Сэйбл начала шарить руками по дну.
Пока она вылавливала мыло, Хантер наслаждался зрелищем сполна. Она выглядела просто очаровательно! Крашенные йодом плечи виднелись над водой, на них гроздьями пузырей соскальзывала с волос белая пена. От беспорядочных движений мыльная шапка на поверхности то и дело расходилась, открывая неясные очертания грудей. Хантер размечтался о том, что раздевается и погружается в ту же лохань, давая под водой волю рукам. По опыту он мог предсказать, что Сэйбл не стала бы долго сопротивляться. Они поднялись бы из воды, оба голые, мокрые и скользкие от мыла, и прижались друг к другу, и…
Сильнейшее стеснение в паху вернуло его к действительности. Брюки натянулись впереди, став слишком тесными. Да и как иначе мог он реагировать на то, что его отделяют от Сэйбл лишь несколько галлонов воды? Он так хотел ее, что чувствовал это не только в низу живота, но и во всем теле, как чувствуют изнурительную жажду. То, что она могла ему дать, было неизмеримо больше простого физического удовлетворения. В ней были чистота, достоинство и внутренняя сила — все то, что он утратил и что всей душой желал обрести вновь. Возможно, он мог возродиться… в объятиях Сэйбл.
Это было неосторожно — желать чего бы то ни было с такой силой. Сильное желание было чревато разочарованиями, утратами, болью. Разве мало боли он уже испытал? Почему же он рисковал драгоценной свободой, шел на обман, на предательство? Разве свободу можно оценить в золоте или даже в нескольких ночах с желанной женщиной?
Хантер повернулся к камину лицом, глядя в огонь и уговаривая себя немедленно выйти из комнаты. Он говорил себе, что его подопечная — мать, что она замужем и не чает воссоединиться с мужем. Все было тщетно. Ни мужа ее, ни ребенка не было рядом, чтобы напомнить о том, как должен вести себя человек чести.
Он и сам не понимал, как заставил себя двинуться к двери.
Между тем Сэйбл поймала мыло, которое тут же выскользнуло снова. Ей удалось ухватить его, подняв фонтан брызг и совершенно залив лицо мыльной водой. Нашарив полотенце, она удивилась тому, что оно как-то уж очень под рукой. Протерла глаза — и едва не выскочила из лохани: оказывается, Хантер сидел рядом на корточках. Он вынул из ее рук полотенце, поправил упавшую на глаза мокрую прядь, выпрямился.
— Будь осторожна, Сэйбл, — сказал он глухим, невыразительным голосом, — не три кожу слишком сильно. Краска может сойти.
С этими словами он пошел к двери.
Глава 22
— О-о! — простонала Сэйбл, когда дверь за Хантером захлопнулась.
Он все понял! Да и как ему было не понять, если каждым своим словом и поступком она день за днем разрушала образ индианки, которую так самоуверенно взялась разыгрывать. Она не умела жить, как индианка, не умела разговаривать, как скво. Все, что она умела, — это демонстрировать хорошие манеры, которых, конечно же, не наберешься среди краснокожих. Не задаваясь вопросом, как давно Хантеру известна правда, она с минуты на минуту ждала стука в дверь и появления представителей власти.
Немного погодя первый шквал паники поутих. Почему она решила, что Мак-Кракен пошел поставить коменданта в известность о своем открытии? Он совсем не казался рассерженным, когда принимал полотенце… скорее сбитым с толку. Должно быть, он понял все только что, увидев ее сидящей на краю лохани, белой-пребелой, с облезшей краской на плечах. Он не мог с ходу побежать выдавать ее, и все же ей показалось разумным поторопиться, насколько возможно. Смывая мыло с волос и тела, вытираясь и облачаясь в ветхую от времени, но чистую рубашку, она ни на секунду не спускала взгляда с двери.
В мешках Хантера нашлась и расческа, которую Сэйбл схватила, как вожделенную драгоценность. Ненадолго ей пришло в голову, что она слишком свободно роется в чужих вещах, но что было делать? Она только пожала плечами. Стащив с постели одеяло, она закуталась снизу до пояса и уселась у камина, наслаждаясь теплом и стараясь распутать многочисленные колтуны в волосах.
Вскоре появился Хантер, но не с солдатами, а с подносом, на котором стояла бутылка вина, пара простых стаканов и тарелка с хлебом, сыром и холодным мясом. Рядом в гордом одиночестве красовалось яблоко — роскошь, редко видимая зимой в этих краях. Хантер вытряс его из клерка, как компенсацию за нанесенные Сэйбл оскорбления.
Приостановившись, чтобы закрыть за собой дверь, он искоса окинул взглядом фигуру у камина.
«Эта старая рубашка смотрится на ней, как женское нижнее белье!»
Невольно Хантер задал себе вопрос, как долго сможет находиться в такой интимной обстановке, прежде чем выкинет очередной фортель.
Внизу, нагружая поднос снедью, он был настроен самым решительным образом: устроить настоящий допрос, — но при виде Сэйбл, с бессознательной ленивой грацией водящей по волосам расческой, он совершенно сбился с настроя. Да и как он мог чего-то от нее требовать? Последние пять дней она выхаживала сразу двоих, почти ничего не ела, спала и того меньше, претерпела оскорбления моральные и физические, часами мокла под дождем, промерзла насквозь и, очевидно, проголодалась. Был ли хоть один вопрос настолько важен, чтобы подступать к ней за ответом сейчас?
Хантер передвинул стол поближе к камину, водрузил на него поднос и откупорил бутылку. От Сэйбл исходил явственный запах душистого мыла — запах чистоты и свежести.
Он сжал зубы, думая: пытка, изощренная пытка!
— А знаете, мистер Мак-Кракен, — вдруг сказала Сэйбл, наблюдая из-под ресниц, как он разливает вино, — я чувствую облегчение оттого, что вы знаете.
— Роль индианки не слишком тебе удавалась, — заметил тот, нарезая мясо, хлеб и сыр.
— Мне показалось, что поначалу вы поверили. Или я ошибалась?
— Моменты заблуждений случаются с каждым, мадам, — усмехнулся Хантер, — главное, чтобы они не затягивались. К тому же ты воняла тогда не лучше настоящей индианки.
— Какой вы все-таки галантный! — хмыкнула Сэйбл, приняла стакан и отпила глоток.
Вкус вина был терпкий, горьковатый. До сих пор ей приходилось пробовать только шампанское и сладкие вина, поэтому на лице ее появилась непроизвольная гримаска.
— Вижу, это вино не из твоих любимых, — усмехнулся Хантер, отпил из своего стакана и тоже опустился на дешевый ковер у камина.
Отблеск пламени освещал щеку со шрамом, тень от ресниц ложилась на нее, создавая впечатление невероятной их длины. Густейшая прядь угольно-черных волос падала на глаза Хантера, ее хотелось поправить, и Сэйбл стоило усилия не сделать этого. Он все еще был мокрым и грязным, покрытым пятидневной щетиной и меньше всего напоминал лощеных джентльменов, с которыми ей приходилось иметь дело прежде. Зато он был больше мужчина, чем кто бы то ни было, и эта врожденная, неотъемлемая мужественность обволакивала, подчиняла…
Взгляд ее своевольно путешествовал по лицу Хантера, по его красивым неярким губам, в форме которых не было ничего от женственной припухлости, от слабости и безволия. Что, если бы это загорелое лицо приблизилось, дыхание слилось с ее дыханием? Что, если бы, опрокинув ее прямо на ковер, он поцеловал ее так, как уже случалось, таким поцелуем, в котором участвуют сразу и тело, и душа?..
Это все вино, подумала Сэйбл и посмотрела на стакан обвиняющим взглядом.
Нет уж, только не в номере гостиницы!
— Это вино… Я и вправду не очень в них разбираюсь, — начала она, стараясь изменить опасный ход своих мыслей. — Я пью очень редко.
От Хантера не укрылось ее волнение и краска на щеках. Он изнывал от желания совершить что-нибудь безрассудное: например, схватить ее и отнести на постель. Ее взгляд, трепет губ и легкая дрожь в голосе были настолько красноречивы, что трудно было бы винить его за подобный поступок!
— Тогда, на улице, вы не разрешили мне разговаривать и обещали объяснить почему?
— Чтобы полковник поверил, что ты не говоришь по-английски, — сказал Хантер, взял с тарелки ломоть хлеба с мясом и сыром и начал жевать.
— И Мейтланд поверил, как вы считаете?
— Возможно, — сказал он задумчиво, продолжая есть.
— Даже если и поверил, пройдет не так уж много времени, и кто-нибудь рассеет его заблуждение. Лейтенант Кирквуд, например, или Тревис Моффет.
— Надеюсь, это случится не раньше завтрашнего утра.
— Но ведь нас сразу арестуют! — воскликнула Сэйбл, в задумчивости сделав сразу несколько глотков вина.
— Так оно обычно и бывает… А потом нас вздернут на соседних ветках, — усмехнулся Хантер, доедая бутерброд и запивая его вином.
— Как вы можете этим шутить? Да еще и жевать при этом?
— Если я не буду как следует питаться, откуда возьмутся силы на то, чтобы тебя защищать? — резонно заметил он, отряхнул крошки с руки и подмигнул Сэйбл. — Если работа щедро оплачивается, есть смысл выполнять ее со всей ответственностью.
«Деньги не особенно интересуют его», — подумала та, но кивнула. Она заметила несколько крошек, зацепившихся за щетину на подбородке Хантера, и протянула ему салфетку.
— Можно узнать, что вы собираетесь предпринять завтра утром?
— В первую очередь сбить Мейтланда со следа. Почему-то он проявляет к тебе повышенный интерес. Откуда, мол, ты взялась, и куда мы направляемся… Этими вопросами он подогрел и мой интерес. По-моему, будет разумнее объяснить мне смысл происходящего.
Сэйбл не ответила, снова и снова обводя кончиком пальца край своего стакана. Хантер поднялся подбросить дров в камин, и скоро пламя снова взвилось высоко. Его треск напоминал хлопанье мокрых простыней на сильном ветру.
Ей очень хотелось разделить непомерный вес своей тайны. Это принесло бы долгожданное облегчение, еще больше сблизило бы ее и Хантера, но он упустил шанс на откровенность, заманив ее в форт. То, что они находились сейчас в стенах Макферсона, означало, что он не всецело на ее стороне, что его лояльность по отношению к армии существует до сих пор. Она была сейчас полностью во власти Хантера, который один знал, где находится Маленький Ястреб, и откровенничать с ним было опасно вдвойне. Если скво-полукровка все же имела шансы выйти из ворот форта, то дочь Ричарда Кавано — ни единого.
Снова услышав голос Хантера (негромкий, серьезный и слегка обиженный), Сэйбл сообразила, что пауза затянулась.
— Неужели ты до сих пор не поняла, что я в полном смысле слова принял тебя под свое покровительство?
Это означало: доверься мне. Понурившись, Сэйбл отрицательно покачала головой.
— Мистер Мак-Кракен, вспомните, как вы заманили меня в форт. Для вас интересы Маленького Ястреба — всего лишь средство воздействия на меня. Как же я могу верить вам после этого?
— Дьявольщина! — Уязвленный этим справедливым упреком, Хантер решил выложить козырную карту:
— Пойми, Сэйбл, армия охотится за этим ребенком!
Он и сам не ожидал подобного эффекта: Сэйбл побледнела так, что единственной краской на щеках остался почти выцветший йод. Не дав ей прийти в себя, Хантер изложил новости, услышанные от Дугала Фрейзера.
— Полковник считает тебя той самой женщиной, похищенной краснокожими, — заключил он и умолк в ожидании ответа. Не дождавшись его, Хантер резко спросил:
— Он прав?
На лице Сэйбл сменилось одно за другим несколько выражений: страх, отчаяние, сомнение. Наконец после долгого напряженного молчания она едва заметно кивнула, заставив его шумно перевести дыхание. По крайней мере это была хоть какая-то информация. Сэйбл полуотвернулась, нижняя губа ее вздрагивала, предвещая слезы.
— Как он мог? — прошептала она. — После всего того, что мы вынесли ради сохранения тайны… Как он мог обратиться за помощью к армии? Это несправедливо, жестоко!
— Кто это «он»? — осторожно спросил Хантер.
— Отец… — ответила Сэйбл, борясь со слезами. Хантер покачал головой, с трудом веря в услышанное. Чтобы родной отец предал интересы дочери!..
— Я знала, что он ненавидит Маленького Ястреба, но никак не думала, что до такой степени. Это ведь его первый внук! — У нее вырвалось невольное рыдание, тотчас подавленное. — Надо быть настоящим Иудой, чтобы использовать дитя как приманку. А все потому, что отец ненавидит Черного Волка и хочет его смерти…
Сэйбл запнулась, услышав громкое проклятие.
— Черный Волк! Этого еще не хватало! — Хантер схватился за волосы, рискуя вырвать их с корнем. — Дерьмовое положеньице!
— Нужно убираться отсюда как можно скорее. — На, этот раз Сэйбл и думать забыла о несовершенстве лексикона проводника, ей мерещились шеренги солдат, планомерно прочесывающих территорию. — А лучше всего — прямо сейчас.
— Прямо сейчас ворота заперты на ночь. — Хантер резким движением заставил ее снова опуститься на ковер. — А если кто-то будет ломиться в них изнутри, это вызовет законный интерес полковника Мейтланда.
— Но что же делать? — воскликнула Сэйбл, тщетно стараясь вырваться. — Маленький Ястреб совсем беззащитен против всех этих военных…
— Уж не думаешь ли ты, что с тобой он будет в большей безопасности, чем с Быстрой Стрелой?
— Могу я по крайней мере знать, где они находятся?
Она была воплощенным отчаянием, но Хантер не видел смысла в ответе: сознание того, что метис и ребенок находятся в самом сердце патрулируемой территории, вряд ли послужило бы ей облегчением.
— Я не могу сказать, где они.
— Разрази тебя гром! — крикнула Сэйбл, теряя самообладание. — Ты один виноват, что мы застряли здесь! Если бы не твой пресловутый долг, ребенок уже был бы в безопасности, под защитой отца!
Она сумела несколько раз довольно чувствительно ткнуть Хантера кулачками в грудь, пока он не лишил ее такой возможности, схватив за обе руки. Но даже тогда она продолжала бесноваться, шипя и извиваясь, как кошка.
— Ты права, черт возьми! — Он сильно встряхнул ее, заставив притихнуть. — Но прав и я. Если ты попросишь выпустить тебя в такое время, то сразу окажешься у Мейтланда, и уж он разберется, кто здесь скво, а кто нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Ты уже пахнешь значительно лучше, чем все последнее время, — сказал он, намеренной грубостью маскируя неуместные свои мысли.
Она рухнула в воду, подняв фонтан брызг, словно кто-то попросту спихнул ее в лохань. Там она попыталась скрыться по самый подбородок, а когда это не удалось, склонила голову и завесила волосами торчащие колени.
— Что же это такое, мистер Мак-Кракен! Кто-то же вас воспитывал, хоть самую малость?
— Тебе нужно будет смывать с головы мыло. — Хантер поднял один из принесенных кувшинов, подступая с ним к лохани.
Возразить на это было нечего. Сама не веря в то, что не бьется в истерике, Сэйбл указала на пол поблизости. На долю секунды показав вытянутый палец, она тотчас снова спрятала его под воду, словно и он в этой ситуации мог скомпрометировать ее.
— Поставьте кувшин там.
— Будет исполнено, мадам, — насмешливо расшаркался Хантер. — Как ваше сиятельство пожелает, надушить воду или нет?
— Простите, — смутилась она, сообразив, что в своей щепетильности задела чужое достоинство.
Поставив кувшин, Хантер сгреб в кучу ее разбросанную по полу одежду. Оказавшийся сверху простецкий корсет он приподнял двумя пальцами, повертел и брезгливо уронил в кучу грязных обносков. Потом он выглянул в коридор и что-то крикнул, снова перепугав Сэйбл.
— Что вы собираетесь делать? Кто там?
Пропустив вопрос мимо ушей, Хантер указал вошедшей горничной на одежду, подтолкнув тряпки к выходу носком сапога.
— Сожгите все это.
— Мистер Мак-Кракен! — воскликнула Сэйбл, когда к ней вернулся дар речи. — И что же, по-вашему, я на себя надену?
— Ты могла бы не надевать ничего, так как до утра идти тебе некуда, — буркнул тот, роясь в одном из мешков. — Но я — человек щедрый. И, заметь, соблюдаю приличия.
Выудив из мешка одну из своих рубашек, он» бросил ее на кровать и встал у камина, наслаждаясь теплом.
— Вы, что же, намерены оставаться в комнате? Неужели я не имею права даже на несколько минут уединения? И это — соблюдение приличий?
— Ах да, приличия… — Хантер усмехнулся (дьявольской улыбкой, благодаря алеющему шраму и солидной щетине). — Могу я хоть спину тебе потереть?
— Ни в коем случае!
Сэйбл так сдавила в кулаке мыло, что оно выскользнуло и, описав дугу, приземлилось у ног Хантера. Тот оглядел овальный кусочек, весь в лопающихся пузырях, чувствуя сильнейшее искушение подождать, пока Сэйбл сама подберет мыло. Однако шанс был невелик, к тому же застенчивая кошечка имела коготки, и не стоило нарываться на очередной скандал. Подняв мыло, Хантер бросил его в лохань, где кусок скрылся в воде с громким плеском. С сердитым выражением лица Сэйбл начала шарить руками по дну.
Пока она вылавливала мыло, Хантер наслаждался зрелищем сполна. Она выглядела просто очаровательно! Крашенные йодом плечи виднелись над водой, на них гроздьями пузырей соскальзывала с волос белая пена. От беспорядочных движений мыльная шапка на поверхности то и дело расходилась, открывая неясные очертания грудей. Хантер размечтался о том, что раздевается и погружается в ту же лохань, давая под водой волю рукам. По опыту он мог предсказать, что Сэйбл не стала бы долго сопротивляться. Они поднялись бы из воды, оба голые, мокрые и скользкие от мыла, и прижались друг к другу, и…
Сильнейшее стеснение в паху вернуло его к действительности. Брюки натянулись впереди, став слишком тесными. Да и как иначе мог он реагировать на то, что его отделяют от Сэйбл лишь несколько галлонов воды? Он так хотел ее, что чувствовал это не только в низу живота, но и во всем теле, как чувствуют изнурительную жажду. То, что она могла ему дать, было неизмеримо больше простого физического удовлетворения. В ней были чистота, достоинство и внутренняя сила — все то, что он утратил и что всей душой желал обрести вновь. Возможно, он мог возродиться… в объятиях Сэйбл.
Это было неосторожно — желать чего бы то ни было с такой силой. Сильное желание было чревато разочарованиями, утратами, болью. Разве мало боли он уже испытал? Почему же он рисковал драгоценной свободой, шел на обман, на предательство? Разве свободу можно оценить в золоте или даже в нескольких ночах с желанной женщиной?
Хантер повернулся к камину лицом, глядя в огонь и уговаривая себя немедленно выйти из комнаты. Он говорил себе, что его подопечная — мать, что она замужем и не чает воссоединиться с мужем. Все было тщетно. Ни мужа ее, ни ребенка не было рядом, чтобы напомнить о том, как должен вести себя человек чести.
Он и сам не понимал, как заставил себя двинуться к двери.
Между тем Сэйбл поймала мыло, которое тут же выскользнуло снова. Ей удалось ухватить его, подняв фонтан брызг и совершенно залив лицо мыльной водой. Нашарив полотенце, она удивилась тому, что оно как-то уж очень под рукой. Протерла глаза — и едва не выскочила из лохани: оказывается, Хантер сидел рядом на корточках. Он вынул из ее рук полотенце, поправил упавшую на глаза мокрую прядь, выпрямился.
— Будь осторожна, Сэйбл, — сказал он глухим, невыразительным голосом, — не три кожу слишком сильно. Краска может сойти.
С этими словами он пошел к двери.
Глава 22
— О-о! — простонала Сэйбл, когда дверь за Хантером захлопнулась.
Он все понял! Да и как ему было не понять, если каждым своим словом и поступком она день за днем разрушала образ индианки, которую так самоуверенно взялась разыгрывать. Она не умела жить, как индианка, не умела разговаривать, как скво. Все, что она умела, — это демонстрировать хорошие манеры, которых, конечно же, не наберешься среди краснокожих. Не задаваясь вопросом, как давно Хантеру известна правда, она с минуты на минуту ждала стука в дверь и появления представителей власти.
Немного погодя первый шквал паники поутих. Почему она решила, что Мак-Кракен пошел поставить коменданта в известность о своем открытии? Он совсем не казался рассерженным, когда принимал полотенце… скорее сбитым с толку. Должно быть, он понял все только что, увидев ее сидящей на краю лохани, белой-пребелой, с облезшей краской на плечах. Он не мог с ходу побежать выдавать ее, и все же ей показалось разумным поторопиться, насколько возможно. Смывая мыло с волос и тела, вытираясь и облачаясь в ветхую от времени, но чистую рубашку, она ни на секунду не спускала взгляда с двери.
В мешках Хантера нашлась и расческа, которую Сэйбл схватила, как вожделенную драгоценность. Ненадолго ей пришло в голову, что она слишком свободно роется в чужих вещах, но что было делать? Она только пожала плечами. Стащив с постели одеяло, она закуталась снизу до пояса и уселась у камина, наслаждаясь теплом и стараясь распутать многочисленные колтуны в волосах.
Вскоре появился Хантер, но не с солдатами, а с подносом, на котором стояла бутылка вина, пара простых стаканов и тарелка с хлебом, сыром и холодным мясом. Рядом в гордом одиночестве красовалось яблоко — роскошь, редко видимая зимой в этих краях. Хантер вытряс его из клерка, как компенсацию за нанесенные Сэйбл оскорбления.
Приостановившись, чтобы закрыть за собой дверь, он искоса окинул взглядом фигуру у камина.
«Эта старая рубашка смотрится на ней, как женское нижнее белье!»
Невольно Хантер задал себе вопрос, как долго сможет находиться в такой интимной обстановке, прежде чем выкинет очередной фортель.
Внизу, нагружая поднос снедью, он был настроен самым решительным образом: устроить настоящий допрос, — но при виде Сэйбл, с бессознательной ленивой грацией водящей по волосам расческой, он совершенно сбился с настроя. Да и как он мог чего-то от нее требовать? Последние пять дней она выхаживала сразу двоих, почти ничего не ела, спала и того меньше, претерпела оскорбления моральные и физические, часами мокла под дождем, промерзла насквозь и, очевидно, проголодалась. Был ли хоть один вопрос настолько важен, чтобы подступать к ней за ответом сейчас?
Хантер передвинул стол поближе к камину, водрузил на него поднос и откупорил бутылку. От Сэйбл исходил явственный запах душистого мыла — запах чистоты и свежести.
Он сжал зубы, думая: пытка, изощренная пытка!
— А знаете, мистер Мак-Кракен, — вдруг сказала Сэйбл, наблюдая из-под ресниц, как он разливает вино, — я чувствую облегчение оттого, что вы знаете.
— Роль индианки не слишком тебе удавалась, — заметил тот, нарезая мясо, хлеб и сыр.
— Мне показалось, что поначалу вы поверили. Или я ошибалась?
— Моменты заблуждений случаются с каждым, мадам, — усмехнулся Хантер, — главное, чтобы они не затягивались. К тому же ты воняла тогда не лучше настоящей индианки.
— Какой вы все-таки галантный! — хмыкнула Сэйбл, приняла стакан и отпила глоток.
Вкус вина был терпкий, горьковатый. До сих пор ей приходилось пробовать только шампанское и сладкие вина, поэтому на лице ее появилась непроизвольная гримаска.
— Вижу, это вино не из твоих любимых, — усмехнулся Хантер, отпил из своего стакана и тоже опустился на дешевый ковер у камина.
Отблеск пламени освещал щеку со шрамом, тень от ресниц ложилась на нее, создавая впечатление невероятной их длины. Густейшая прядь угольно-черных волос падала на глаза Хантера, ее хотелось поправить, и Сэйбл стоило усилия не сделать этого. Он все еще был мокрым и грязным, покрытым пятидневной щетиной и меньше всего напоминал лощеных джентльменов, с которыми ей приходилось иметь дело прежде. Зато он был больше мужчина, чем кто бы то ни было, и эта врожденная, неотъемлемая мужественность обволакивала, подчиняла…
Взгляд ее своевольно путешествовал по лицу Хантера, по его красивым неярким губам, в форме которых не было ничего от женственной припухлости, от слабости и безволия. Что, если бы это загорелое лицо приблизилось, дыхание слилось с ее дыханием? Что, если бы, опрокинув ее прямо на ковер, он поцеловал ее так, как уже случалось, таким поцелуем, в котором участвуют сразу и тело, и душа?..
Это все вино, подумала Сэйбл и посмотрела на стакан обвиняющим взглядом.
Нет уж, только не в номере гостиницы!
— Это вино… Я и вправду не очень в них разбираюсь, — начала она, стараясь изменить опасный ход своих мыслей. — Я пью очень редко.
От Хантера не укрылось ее волнение и краска на щеках. Он изнывал от желания совершить что-нибудь безрассудное: например, схватить ее и отнести на постель. Ее взгляд, трепет губ и легкая дрожь в голосе были настолько красноречивы, что трудно было бы винить его за подобный поступок!
— Тогда, на улице, вы не разрешили мне разговаривать и обещали объяснить почему?
— Чтобы полковник поверил, что ты не говоришь по-английски, — сказал Хантер, взял с тарелки ломоть хлеба с мясом и сыром и начал жевать.
— И Мейтланд поверил, как вы считаете?
— Возможно, — сказал он задумчиво, продолжая есть.
— Даже если и поверил, пройдет не так уж много времени, и кто-нибудь рассеет его заблуждение. Лейтенант Кирквуд, например, или Тревис Моффет.
— Надеюсь, это случится не раньше завтрашнего утра.
— Но ведь нас сразу арестуют! — воскликнула Сэйбл, в задумчивости сделав сразу несколько глотков вина.
— Так оно обычно и бывает… А потом нас вздернут на соседних ветках, — усмехнулся Хантер, доедая бутерброд и запивая его вином.
— Как вы можете этим шутить? Да еще и жевать при этом?
— Если я не буду как следует питаться, откуда возьмутся силы на то, чтобы тебя защищать? — резонно заметил он, отряхнул крошки с руки и подмигнул Сэйбл. — Если работа щедро оплачивается, есть смысл выполнять ее со всей ответственностью.
«Деньги не особенно интересуют его», — подумала та, но кивнула. Она заметила несколько крошек, зацепившихся за щетину на подбородке Хантера, и протянула ему салфетку.
— Можно узнать, что вы собираетесь предпринять завтра утром?
— В первую очередь сбить Мейтланда со следа. Почему-то он проявляет к тебе повышенный интерес. Откуда, мол, ты взялась, и куда мы направляемся… Этими вопросами он подогрел и мой интерес. По-моему, будет разумнее объяснить мне смысл происходящего.
Сэйбл не ответила, снова и снова обводя кончиком пальца край своего стакана. Хантер поднялся подбросить дров в камин, и скоро пламя снова взвилось высоко. Его треск напоминал хлопанье мокрых простыней на сильном ветру.
Ей очень хотелось разделить непомерный вес своей тайны. Это принесло бы долгожданное облегчение, еще больше сблизило бы ее и Хантера, но он упустил шанс на откровенность, заманив ее в форт. То, что они находились сейчас в стенах Макферсона, означало, что он не всецело на ее стороне, что его лояльность по отношению к армии существует до сих пор. Она была сейчас полностью во власти Хантера, который один знал, где находится Маленький Ястреб, и откровенничать с ним было опасно вдвойне. Если скво-полукровка все же имела шансы выйти из ворот форта, то дочь Ричарда Кавано — ни единого.
Снова услышав голос Хантера (негромкий, серьезный и слегка обиженный), Сэйбл сообразила, что пауза затянулась.
— Неужели ты до сих пор не поняла, что я в полном смысле слова принял тебя под свое покровительство?
Это означало: доверься мне. Понурившись, Сэйбл отрицательно покачала головой.
— Мистер Мак-Кракен, вспомните, как вы заманили меня в форт. Для вас интересы Маленького Ястреба — всего лишь средство воздействия на меня. Как же я могу верить вам после этого?
— Дьявольщина! — Уязвленный этим справедливым упреком, Хантер решил выложить козырную карту:
— Пойми, Сэйбл, армия охотится за этим ребенком!
Он и сам не ожидал подобного эффекта: Сэйбл побледнела так, что единственной краской на щеках остался почти выцветший йод. Не дав ей прийти в себя, Хантер изложил новости, услышанные от Дугала Фрейзера.
— Полковник считает тебя той самой женщиной, похищенной краснокожими, — заключил он и умолк в ожидании ответа. Не дождавшись его, Хантер резко спросил:
— Он прав?
На лице Сэйбл сменилось одно за другим несколько выражений: страх, отчаяние, сомнение. Наконец после долгого напряженного молчания она едва заметно кивнула, заставив его шумно перевести дыхание. По крайней мере это была хоть какая-то информация. Сэйбл полуотвернулась, нижняя губа ее вздрагивала, предвещая слезы.
— Как он мог? — прошептала она. — После всего того, что мы вынесли ради сохранения тайны… Как он мог обратиться за помощью к армии? Это несправедливо, жестоко!
— Кто это «он»? — осторожно спросил Хантер.
— Отец… — ответила Сэйбл, борясь со слезами. Хантер покачал головой, с трудом веря в услышанное. Чтобы родной отец предал интересы дочери!..
— Я знала, что он ненавидит Маленького Ястреба, но никак не думала, что до такой степени. Это ведь его первый внук! — У нее вырвалось невольное рыдание, тотчас подавленное. — Надо быть настоящим Иудой, чтобы использовать дитя как приманку. А все потому, что отец ненавидит Черного Волка и хочет его смерти…
Сэйбл запнулась, услышав громкое проклятие.
— Черный Волк! Этого еще не хватало! — Хантер схватился за волосы, рискуя вырвать их с корнем. — Дерьмовое положеньице!
— Нужно убираться отсюда как можно скорее. — На, этот раз Сэйбл и думать забыла о несовершенстве лексикона проводника, ей мерещились шеренги солдат, планомерно прочесывающих территорию. — А лучше всего — прямо сейчас.
— Прямо сейчас ворота заперты на ночь. — Хантер резким движением заставил ее снова опуститься на ковер. — А если кто-то будет ломиться в них изнутри, это вызовет законный интерес полковника Мейтланда.
— Но что же делать? — воскликнула Сэйбл, тщетно стараясь вырваться. — Маленький Ястреб совсем беззащитен против всех этих военных…
— Уж не думаешь ли ты, что с тобой он будет в большей безопасности, чем с Быстрой Стрелой?
— Могу я по крайней мере знать, где они находятся?
Она была воплощенным отчаянием, но Хантер не видел смысла в ответе: сознание того, что метис и ребенок находятся в самом сердце патрулируемой территории, вряд ли послужило бы ей облегчением.
— Я не могу сказать, где они.
— Разрази тебя гром! — крикнула Сэйбл, теряя самообладание. — Ты один виноват, что мы застряли здесь! Если бы не твой пресловутый долг, ребенок уже был бы в безопасности, под защитой отца!
Она сумела несколько раз довольно чувствительно ткнуть Хантера кулачками в грудь, пока он не лишил ее такой возможности, схватив за обе руки. Но даже тогда она продолжала бесноваться, шипя и извиваясь, как кошка.
— Ты права, черт возьми! — Он сильно встряхнул ее, заставив притихнуть. — Но прав и я. Если ты попросишь выпустить тебя в такое время, то сразу окажешься у Мейтланда, и уж он разберется, кто здесь скво, а кто нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56